Источники противоречия

И вновь, как и во многих других вопросах, рассмотренных в этой книге, важную роль сыграл уход от националистических представлений о прошлом, оказавший чудодейственный эффект. Теперь никому и в голову не могло бы прийти, что кельты и англосаксы могли враждебно относиться друг к другу просто потому, что они были кельтами и англосаксами. И действительно, исторические источники, появившиеся после 600 года, показывают, что королевства англосаксонской Англии воевали друг с другом так же охотно, как и с уцелевшими представителями римской Британии, а иногда даже объединялись с последними против своих собратьев англосаксов. Западная и Северная Британия после ухода римлян также отличалась большим культурным разнообразием. Одним из самых интересных открытий последних лет было обнаружение доказательств того, что на западе в V–VI веках по-прежнему существовало романоязычное население, вероятно бывшая элита Рима. К такому выводу ученые пришли на основе данных, полученных при лингвистическом анализе языка, которым делались надписи на камнях. Северные соседи этих романобриттов всегда были носителями кельтского языка.

Однако не только изменяющиеся подходы и взгляды позволили по-новому интерпретировать уже имеющиеся данные и свидетельства, но и новые знания тоже. Другим прорывом последних пятидесяти лет стало более четкое представление о том, насколько развитой была римская Британия. Изучение осколков глиняной посуды, найденных методом поверхностного сбора в сочетании с точечными раскопками, показало, что население Британии в позднеримский период было весьма многочисленным. Назвать точную цифру невозможно (последние подсчеты колеблются между 3 и 7 миллионами человек – слишком уж велик разброс), однако ученые согласны в одном: английская почва возделывалась в IV столетии с большим усердием, в таких масштабах, которые соответствуют разве что земледелию в XIV веке. Римская Британия вовсе не была тихой заводью или болотом, как полагали ученые в Викторианскую эпоху, но процветающей частью римского мира. И идею о том, что все это население дружно переселилось на запад под давлением со стороны захватчиков, становится куда сложнее доказать, нежели в те времена, когда Х.Р. Дойн писал: «История поселения англосаксов при более глубоком изучении больше повествует о борьбе человека с лесом, нежели о борьбе саксов против кельтов».

Тот факт, что современные названия преимущественно англосаксонского происхождения, также был подвергнут переосмыслению. И выяснилось, что большинство из них появились только несколько веков спустя после собственно завоевания Британии англосаксами, когда сельские поселения стали более или менее постоянными. Ключевым моментом здесь являлось одновременное появление усадеб – поместий феодалов – и деревень, процесс, который развернулся в полную силу лишь в IX веке и продолжался вплоть до XI. К этому времени англосаксонский успел закрепиться в роли основного языка богатых землевладельцев, поэтому нет ничего удивительного в том, что новые поместья получали англосаксонские названия. Однако, по тому же принципу, раз процесс номинации начался лишь через двести – триста лет после поселения германцев в Британии, обилие англосаксонских названий перестает быть бесспорным доказательством того, что их кельтские и римские предшественники были сметены массовым притоком поселенцев. За эти два с лишним столетия германский язык вполне мог получить распространение и среди местного населения посредством ассимиляции культур.

Почти все согласились бы с этими тремя основными сдвигами в понимании англосаксонской миграции. Начальные и конечные пункты англосаксонизации тоже вполне ясны. Нижняя Британия (большая часть которой – современная Англия) к 350 году стала хорошо развитой частью римского мира, но к 600 на ней уже господствовали германоязычные элиты, называющие себя пришельцами из континентальной Европы, появившимися здесь в промежуточный период. Но какую роль в этом сыграла миграция и что произошло с коренным населением, неясно, и эти вопросы являются предметом ожесточенных споров.

В свете стольких разногласий сразу становится ясно: доступные нам материалы и исторические остатки весьма ограниченны. Первый ключевой вопрос – какой именно была римская Британия к началу V века? Мало кто сомневается в том, что еще пятьдесят лет назад она процветала. Правда, нельзя сказать, что в это время ее городах есть следы активных частных вкладов в строительство памятников, как в прежние века. Но то же самое можно сказать обо всей империи позднеримского периода, и, размышляя об этом вопросе, необходимо учитывать и изменяющийся уклад жизни римских землевладельцев, элиты общества, переходящих от стремления к личному обогащению благодаря своим поместьям к службе во благо империи. Раньше они готовы были вкладываться в строительство городских памятников, чтобы обрести популярность и власть. Но к IV веку эта игра была уже не столь популярной. Чтобы решить ряд серьезных проблем, в совокупности известных как кризис III века, среди которых в первую очередь выделяется обретение Персией статуса супердержавы, Римское государство конфисковало все местные фонды, которые раньше и заставляли представителей элиты стремиться к власти на местах. К IV же веку обретение таковой означало великую ответственность при небольшой выгоде. И наслаждаться тратой денег налогоплательщиков теперь могли только люди, обладающие властью на уровне империи, а не отдельно взятых городов. Неудивительно, что у римской элиты по всей стране резко изменились приоритеты. Вместо того чтобы пытаться заполучить власть на местном уровне, они стали готовить своих детей – и сами стремились – к продвижению вверх в бюрократических структурах империи. Облик городов в связи с этим несколько пострадал и поблек, но причиной тому был важный культурный и политический феномен, а не экономический кризис как таковой.

И то, что мы знаем о жизни сельских регионов римской Британии, вполне вписывается в эту канву. В IV веке виллы на острове процветали, как никогда ранее. В наличии все признаки благосостояния и богатства – переделка, ремонт, появление красочных мозаик, заменивших старые черно-белые, появление частных христианских часовен. Это примерно такой же прорыв, как появление цветного телевидения, – впрочем, это произошло слишком давно, и большинство моих студентов даже не знают, что когда-то картинка была исключительно черно-белой. Однако главный вопрос в другом: что из этого сельского благополучия сохранилось в IV веке? Из ста тридцати пяти британских вилл, на остатках которых были обнаружены римские монеты, к примеру, к 360 году они перестали встречаться в шестидесяти пяти. Значит ли это, что сельская экономика римской Британии – лучший показатель общего процветания провинции, нежели экономика городов, – к этому времени пошла на спад, или же монеты – которые никогда и не были основной составляющей экономического обмена в империи – теперь стали играть другую роль?

Некоторые вновь принялись отстаивать идею о серьезном кризисе, которая в современной историографии приближается к археологическому понятию «коллапс системы». Под этим подразумевается, что римские социальные, экономические, а значит, и политические системы в Британии начали рушиться к 400 году, соответственно господство империи на островах ослабло по внутренним причинам, а мигранты-англосаксы потом просто заполнили возникший политический вакуум. Это мнение в известном смысле подтверждается кажущимся уходом регулярных частей римской армии от Адрианова вала в 390-х годах. Форты по-прежнему были заняты войсками, но металлические изделия, традиционно ассоциируемые с римской армией, теперь попадаются преимущественно в Нижней Британии, в чем некоторые ученые видят признак того, что некоторые независимые местные предводители заняли освободившиеся приграничные форты. Остатки, найденные в фортах, неоднозначны, и для того, чтобы верно оценить общее состояние римской Британии к V веку, нужно знать, когда именно рухнула сельская экономика, важную роль в которой играли виллы. И здесь нам отчаянно не хватает точных дат. Если благосостояние вилл пошатнулось в конце IV века, то конец собственно римской Британии никак не связан с англосаксонским завоеванием. Но если сельская экономика пришла в упадок после 410 года, то вина за это лежит, скорее всего, на них.

Начало истории не слишком ясное, однако, когда мы движемся дальше, проблем, вызванных нехваткой данных, становится еще больше. Хуже всего обстоит ситуация с письменными источниками. Всего лишь один из них – сочинение «О погибели Британии» монаха Тильды – было составлено местным жителем, который жил более или менее близко к нужной эпохе. Точная дата написания его труда не известна и является предметом ожесточенных споров, однако приблизительно оно датируется концом V – началом VI века. Однако у него есть существенный недостаток – Тильда намеревался создать не исторический документ, а поучение для британских королей своей эпохи, в котором он иногда затрагивает события прошлого, желая подкрепить свои мысли о настоящем. Из этого произведения можно вычленить более или менее связное описание завоевания Британии англосаксами, но сведения эти скудны и крайне неполны – к тому же имеются очень разные подходы к прочтению и интерпретации сего труда. Помимо сочинения Тильды есть несколько источников, написанных на континенте и коротко касающихся событий в Британии, и куда более поздние и крайне обрывистые материалы, собранные в «Англосаксонской хронике».

Часть рассказов «Хроники», возможно, описывают подлинные события. Среди них чаще всего встречаются истории о королях и их завоеваниях, и часть таковых отличается большей или меньшей степенью точности. Иногда описанные события даже выдерживают проверку географией, как, например, битва при Деорхаме в 577 году, в результате которой англосаксы получили Глостер, Сайренсестер и Бат. Если отправиться в Дирхам-Парк, который теперь находится совсем рядом с Батом, становится ясно, почему им был нужен этот участок. Расположенный на холме, он возвышается над окружающими землями. Однако в общем и целом сведения «Хроники» слишком ограниченны и неоднозначны. По большому счету речь в ней идет всего о трех королевствах – Уэссексе, Кенте и Суссексе, которые позже вошли в состав государства Альфреда Великого, при покровительстве и содействии которого текст ее и принял нынешнюю форму. Обширные части англосаксонской Англии – от Эссекса до Нортумбрии – либо проигнорированы вовсе (как Эссекс), либо получают крайне скудное освещение (Мерсия и Нортумбрия) в этом повествовании, которое в любом случае славится почти полным отсутствием подробностей. Многие годы так и оставлены пустыми, без указания каких-либо событий, а тем, которые в ней все-таки представлены, редко выделяется больше двух-трех строчек. Для опоры в преподавании перевод на современный английский той части рукописи, которая повествует о V–VI веках, можно спокойно уместить на двух сторонах листа A4, и даже шрифт не придется делать слишком мелким. В нем вы найдете лишь разрозненные эпизоды, а не связное повествование. Более того, форма и хронологические неувязки, встречающиеся в «Хронике» в изобилии, намекают на то, что в какой-то момент автору пришлось додумывать более-менее подходящие даты, исходя из деяний, приписываемых великим героям прошлого и, возможно, почерпнутых в устных рассказах и легендах, но при этом имевших место на самом деле. Такое явление не редкость и в континентальных источниках V и VI веков, которые также опирались на легенды и предания, и эти догадки никогда не были полностью необоснованными. Отчасти хронология могла опираться, к примеру на генеалогические древа и списки королей, бывшие обычными атрибутами королевских династий, – с их помощью можно было восстановить примерный ход событий, сохранившихся в памяти народа и касающихся конкретных правителей, к примеру, о различных битвах, в которых тот или иной король одерживал победу. Однако суть не меняется, и догадки так и остаются догадками, а не точными данными, что в сочетании со скудностью информации делает «Хронику» далеко не лучшим источником. Более подробные сведения об истории англосаксов мы получаем лишь начиная с VII века – после прибытия в Британию христианских проповедников. Именно на этом рубеже Беда в своей «Церковной истории народа англов» начинает приводить подробные сведения о различных исторических событиях. О периоде с VII столетия и до его дней у него много независимых данных. Однако более древние века Беда освещает, ссылаясь преимущественно на Тильду – как и мы.

Археологических свидетельств у нас на первый взгляд заметно больше. Многочисленные сведения о Римской Британии, которыми мы располагаем, идут рука об руку с 30 тысячами захоронений, принадлежащих к раннему англосаксонскому периоду. Однако в них покоятся останки представителей десяти-пятнадцати поколений, погребенных в промежуток с середины V до конца VII века, то есть во времена, когда, даже по самым умеренным оценкам, общая численность населения Нижней Британии составляла не меньше миллиона человек. Следовательно, даже такое количество захоронений представляет собой лишь незначительный образчик тогдашних обычаев. И еще две проблемы затрудняют интерпретацию остатков. Во-первых, датировка далеко не точная. Начиная с 400 года, в Британию больше не привозились римские монеты. Датировок, полученных с использованием современных методов (радиоуглеродный анализ или дендрохронологический метод), немного, поскольку многие могилы были обнаружены до того, как археология взяла их на вооружение. Поэтому по большей части датирование основывалось на стилистическом развитии погребального инвентаря. Как мы видели в других случаях, погрешность такого метода составляет около двадцати пяти лет, что, конечно, лучше, чем ничего. Но когда целый ряд археологических остатков необходимо соотнести с письменной историей, становится ясно, что способ этот слишком ненадежен и не дает полной уверенности в том, предшествовало то или иное захоронение определенным событиям или было сделано уже после.

Вторая проблема еще более серьезна. Ранние англосаксонские кладбища были двух основных видов. В Центральной и Южной Англии археологи обнаружили множество небольших скоплений могил, и некоторые из них изобиловали всевозможным погребальным инвентарем. Дальше к востоку, в регионах Восточной Англии и вдоль северо-восточного побережья было найдено несколько крупных кладбищ, на которых погребали кремированные тела (см. карту 11). И вот эти последние кладбища вызвали много вопросов. Неясно, какому народу они принадлежали. Обычай сжигать мертвецов был чужд позднеримской Британии, зато как вид захоронений, так и сохранившиеся предметы, пережившие процесс кремации, почти полностью идентичны материалам IV и V веков, обнаруженным на юго-востоке Ютландии. Поэтому нет сомнений в том, что германоязычные иммигранты, прибывшие оттуда, устроили эти кладбища в Восточной Англии.

С кладбищами, на которых тела умерших погребали, тоже не все гладко. Во-первых, там хватает могил, в которых погребального инвентаря нет вовсе. Кем были эти люди? Бедными англосаксами, потомками граждан римской Британии, в обычаях которых как раз и было закапывать мертвецов без каких-либо предметов, или же кто-то просто решил, что вполне можно хоронить покойников налегке? Не приходится сомневаться в том, что многие из предметов, обнаруженных в могилах с инвентарем (броши, застежки рукавов, оружие и т. д.), были изготовлены и использовались континентальными германоязычными народами, однако это верно далеко не для всех находок. В общем, можно даже сделать вывод, что появление и распространение таких обрядов и предметов в Англии – не самый надежный материал для того, чтобы судить о масштабах иммиграции англосаксов. В отличие от кремационных захоронений в Восточной Англии одежда, обнаруженная на этих кладбищах, не соответствует ни одному из аналогов в землях на континенте, где обитали другие германоязычные племена.

Некоторые сочетания встречаются исключительно в небольших уголках Англии, но многие предметы соотносятся с аналогами в разных областях Древней Германии. К примеру, застежки для рукавов стали отличительной чертой платья ранних англосаксов, живших близ залива Уош, и, в то время как остальные детали их одеяний могли иметь самое разное происхождение, подобные застежки обнаруживались ранее только в регионах Западной Норвегии. Другими словами, похоже, что процессы, протекавшие в Нижней Британии, были схожи с теми, которые скрываются за так называемым дунайским стилем в империи Аттилы (глава 5). Новые, собственно англосаксонские сочетания одежды были заимствованы из самых разных источников в Нижней Британии в V столетии.

Но если обычаи и предметы гардероба свободно курсировали между разными группами германских иммигрантов, нет никаких причин, препятствующих их переходу от англосаксонских чужаков местному романо-бриттскому населению. Мы теперь свыклись с мыслью, что при определенных обстоятельствах могут приниматься новые групповые идентичности, и в особенности это вероятно, если старые идентичности пребывают в состоянии трансформации, что верно и для англосаксонских иммигрантов, и для местного населения в V–VI веках. Границы новых англосаксонских королевств отличались от ранее существовавших политических образований Британии, и нет причин полагать, что они были скопированы с континента. Как известно, в генеалогическом древе королей Уэссекса имеются двое правителей с британскими именами – Кердик и Кинрик, и в своде законов конца VII века, известном как Правда Инэ, недвусмысленно говорится о наличии в ней богатых землевладельцев не англосаксонского происхождения. Это указывает на то, что Уэссекс, возможно, появился благодаря совместным усилиям англосаксов и бриттов, а не в результате кровавого германского завоевания. Кладбище Уорпертон в Уорикшире также является уникальным примером хронологического перехода от позднеримских захоронений к саксонским в пределах одного и того же места. И это тоже заставляет нас задуматься о возможных процессах ассимиляции культур. Учитывая, что многие кладбища, где практиковалось погребение, использовались на протяжении двух столетий, с V по VII век, и контакты между иммигрантами и местными становились все более тесными, вполне логично усомниться в том, что различные детали одежды, бывшие в ходу на континенте и найденные в Британии, могут поведать нам о происхождении умершего, облаченного в них.

Ни имеющиеся у нас археологические материалы, ни доступные письменные источники не способны дать четкий ответ на ключевые вопросы о природе и масштабе англосаксонской иммиграции. И к сожалению, надеяться на новые методологии или источники информации также не приходится. Анализы ДНК и изотопный анализ стали широко применяться в последнее десятилетие, предлагая новые пути, однако вряд ли один из них способен дать нам точные ответы. Пока ученые не знают, можно ли извлечь древний генетический код из скелетов V–VI веков, сохранившихся в условиях повышенной влажности, характерной для Британии. На этот вопрос только предстоит ответить, а тем временем приходится идти вперед, пробираясь менее надежными и знакомыми тропами. Самое важное из проведенных исследований касается распространения определенных генетических комбинаций в мужской Y-хромосоме современных англичан. Его результаты могут оказаться весьма полезными. Y-хромосома передается от отца к сыну в неизменном виде по мужской линии, и есть одна генетическая комбинация, которая вполне могла быть принесена в Нижнюю Британию иммигрантами из Северной континентальной Европы. Эта комбинация сейчас крайне широко распространена среди современных англичан и обнаруживается в 75 или более процентах случаев.

Но как именно следует интерпретировать эти новые данные? Исследователи изначально утверждали, что их открытие подтверждает идею ученых Викторианской эпохи – что во времена англосаксонского завоевания имело место нечто вроде этнической чистки, и широкая распространенность этого гена в современных мужчинах свидетельствует о почти полной (на 75 процентов) смене мужского населения Британии в V и VI веках. Однако, учитывая, что честолюбивые англосаксонские воины в любом случае сформировали новую элиту, а следовательно, имели доступ как к запасам продовольствия, так и к женщинам, мы вынуждены предположить, что у них попросту было куда больше шансов передать свои гены следующему поколению, нежели у местных бриттов и римлян. И более поздние математические модели, составленные теми же исследователями, показывают, что значительный численный перевес не является необходимым условием для того, чтобы оказать такое существенное влияние на генофонд последующих поколений (75 процентов). В V–VI веках достаточно было бы перевеса захватчиков в 10–15 процентов по отношению к коренному населению. Следовательно, данные, полученные благодаря исследованиям ДНК современного населения Британии, не помогут уладить спор между теми, кто придерживается версии с массовой миграцией англосаксов, и теми, кто уверен, что имело место переселение элиты и ассимиляция либо эмуляция культур.

Изотопный анализ в общем и целом тоже не открывает новых горизонтов, хотя в отдельных случаях дает интересные результаты. Этот метод работает по следующему принципу: минеральный состав зубов индивида зависит от места, в котором он вырос, – на него влияет в том числе химический состав воды, которую человек пил в детстве или подростковом возрасте, – в зависимости от того, чьи зубы вы рассматриваете, ребенка или взрослого. Некоторые из химических сигнатур могут указывать на конкретные регионы, обладающие определенными геологическими особенностями. Следовательно, у вас есть шанс выяснить, действительно ли тот или иной индивидуум, похороненный в англосаксонском одеянии, был родом с континента, или же перед вами римлянин или бритт, сменивший идентичность, этакий волк в шкуре англосакса. Но есть одна проблема – этот метод эффективен только для первого поколения иммигрантов. У ребенка, родившегося уже после переселения в семье двух иммигрантов из Ютландии, зубы будут типичными для Восточной Англии. А это значит, что для получения достоверных данных путем изотопного анализа потребуются многочисленные и весьма дорогостоящие образцы и их максимально точная хронологическая идентификация. Однако, учитывая тот факт, что даже у первого поколения детей, рожденных в Британии, состав зубов будет типичным для данного региона, я сомневаюсь, что стоит ждать прорыва. На данный момент ни изотопный анализ, ни анализ ДНК не способны разрешить вопрос о характере миграции англосаксов, споры о котором возникли из-за малочисленности и недостаточной информативности письменных источников и археологических свидетельств.

Поэтому сами по себе первоисточники ставят перед нами сложную проблему, не предлагая при этом ее решения. Исторические свидетельства слишком скудны, чтобы по ним можно было нарисовать убедительную картину событий, имевших место в Нижней Британии в V–VI веках, а серьезные трансформации в материальной культуре можно объяснить либо массовым вторжением, либо масштабным столкновением культур с последующим подражанием друг другу. Новое понимание Британии позднеримского периода показывает, что население провинции было слишком большим для того, чтобы могла произойти успешная этническая чистка, однако данные лингвистического анализа свидетельствуют о том, что языки местного населения не оказали практически никакого внимания на германский язык англосаксонского мира, появившегося после позднеантичных Темных веков. На этом аргументы практически иссякают, однако если мы сперва проанализируем данные о самом миграционном потоке англосаксов, а не в контексте его воздействия на Британию, а затем с точки зрения компаративистики соотнесем их с такими явлениями, как «массовая миграция» и «переселение элиты», то получим возможность обойти указанные выше традиционные препятствия.