Миграция и империя

Нет ни малейшего сомнения в том, что расцвет и падение империи гуннов привели к серьезным переоценкам групповой идентичности даже в рамках класса элитных воинов. В первый раз причиной тому послужило завоевание и механизмы управления, принесенные вместе с расцветом, – в особенности подавление даже возможности появления крупных (а потому опасных) объединений под властью одного предводителя. Во второй раз они были вызваны смертью Аттилы, за которой последовала весьма скорая реорганизация сообществ – среди бывших подданных империи быстро появлялись воинские отряды и войска, достаточно многочисленные, чтобы вырваться из-под власти гуннов. Но нет причин полагать, что один из этих процессов сумел стереть различия между гуннами и покоренными ими народами. Сами кочевники были заинтересованы в том, чтобы сохранить это разграничение, даже несмотря на то что Аттила увещеваниями и лестью поставил правителями других племен полностью или частично подчинившихся ему людей. Без такой демаркации преимущество от покорения всех этих народов было бы сразу же утеряно – к тому же некоторые племена, оставшиеся на периферии империи, те же гепиды, и впрямь, похоже, остались со своими правителями. Империя являлась государственной структурой, в которой полностью изменить групповую идентичность было невозможно. В результате государства-правопреемники начали походить скорее на союзы, нежели на «народы», и появившиеся типы идентичности были скорее политическими по сути, нежели культурно обусловленными, однако довольно устойчивыми, в том числе среди многочисленных групп тех или иных народностей. Чтобы их победить, требовались немалые военные ресурсы, и даже в случае окончательного разгрома идентичность побежденных племен нередко сохранялась на протяжении еще двух поколений.

По крайней мере, это заключение подтверждается историческими свидетельствами, и нет весомых причин ставить его под сомнение. Источники, на которых основана данная работа, соответствуют всем обычным критериям надежности, и единственной причиной отвергнуть приведенный вывод может быть только заранее, априори сформировавшаяся уверенность в том, что идентичность в V веке не могла функционировать подобным образом. Однако современное понимание групповой идентичности не согласуется с таким подходом; на самом деле в его рамки прекрасно укладывается предположение о том, что групповая идентичность функционировала по-разному на разных уровнях общества и отдельные индивидуумы вполне могли позволить себе ее изменить в соответствии с обстоятельствами. Даже если названия племен и союзов не принадлежали «народам» с однородной культурой, их следует воспринимать серьезно, так как они относились к очень крупным скоплениям людей. Это, в свою очередь, заставляет нас предположить, что, когда эти группы переселялись на Среднедунайскую низменность и вновь покидали ее пределы во времена становления и падения империи гуннов, миграционная активность в регионе должна была резко возрасти. И немногочисленные подробные источники тех лет, доступные нам сегодня, подтверждают это предположение.

Народы Аттилы

Большая часть надежных исторических данных, касающихся вновь переселяющихся варваров, связана с готами – на сей раз с группой, которой правили представители рода Амалов, ворвавшейся в историю Среднедунайского региона под предводительством Валамира, старшего из троих братьев, вскоре после смерти Аттилы. Следует подробнее остановиться на свидетельствах, касающихся этих готов, поскольку они предоставляют нам весьма солидный образец для анализа иных случаев миграции, описанных более скупо. До сих пор остается неясным, правда, прибыли ли они в земли к западу от Карпатских гор после смерти Аттилы, или же их внезапное господство в регионе в середине— конце 450-х годов было обусловлено объединением под властью Валамира после падения Гуннской империи нескольких отдельных групп, которые уже жили там. Как бы то ни было, в 473 году, вскоре после блестящей победы в сражении на Боли, готы ушли из Паннонии в балканские провинции Восточной Римской империи, уже под предводительством Теодемира, среднего из братьев. За этим последовал ряд переселений на довольно значительные расстояния – из-за сложных политических маневров, осуществлявшихся в течение шести лет. Сначала часть племени прошла около тысячи километров от озера Балатон до провинции Эордея, к западу от Фессалоник. К этому времени Теодемир умер, и власть перешла к его сыну Теодориху. В 475–476 годах они прошли еще 600 километров до Нов на Дунае, затем последовал 800-километровый переход от Дуная до Константинополя, который в 479 году завершился захватом укрепленного порта Диррахий на побережье Адриатического моря.

Переговоры между Теодорихом и Византией после взятия города подробно описаны тогдашним историком Малхом Филадельфийцем, который дает нам кое-какие сведения об этой группе, преодолевшей две с половиной тысячи километров за шесть лет после ухода из Паннонии. В ходе переговоров предводитель готов предложил Ада мантию, послу Константинополя, 6 тысяч отборных воинов для участия в ряде возможных кампаний. И это явно были не все воины, которыми он располагал, поскольку остальные, не участвующие в боях, должны были остаться в Диррахии, которому требовался гарнизон как минимум в 2 тысячи человек. Следовательно, в случае с готами Амалов мы имеем дело с войском приблизительно в 10 тысяч человек или чуть более. В ходе тех же переговоров Теодорих упомянул о «многочисленных простых людях, не воинах, пришедших с ним», и женщины и дети составляли часть той группы, которая в дальнейшем двинулась в Италию. Если перед нами не народ в классическом понимании этого слова, то по меньшей мере большая смешанная группа из нескольких десятков тысяч человек, которых Амалы привели на Балканы, точно так же как в 376 году племена готов переправились через Дунай или как крупные племенные объединения пересекли Рейн в 406 году.

Это важнейшее положение было оспорено в одном весьма влиятельном исследовании идентичности готов в Италии (королевстве, которое создали готы Теодориха после странствий на Балканах). В нем утверждается, что о наличии в группе женщин и детей писал лишь один восточноримский историк, Прокопий, а его свидетельство ненадежно из-за классического миграционного топоса. Люди Теодориха якобы были отнюдь не единой группой беженцев, спасавшихся от хаоса, воцарившегося на среднем Дунае после падения империи гуннов, а новым союзом, появившимся на Балканах и состоявшим преимущественно из разрозненных отрядов восточноримской армии, то есть из мужчин-воинов. Однако тот факт, что весьма мобильная группа под предводительством Теодориха включала в себя значительное число женщин и детей, упоминается в ряде источников: не только у Прокопия, но и одного из тогдашних хвалителей Теодориха, которому в 507 году довелось поговорить с некоторыми из тех, кто восемнадцать лет назад последовал за готским вождем, а также в жизнеописании итальянского святого, сочиненного в Италии во время правления Теодориха. Претензии к Прокопию не слишком убедительны, как и те, которые выдвигались против рассказа Аммиана Марцеллина о событиях 376 года. Как и Аммиан, Прокопий сумел привести правдивые описания ряда действий готов. Не все варвары, переселявшиеся с места на место, в его повествовании представлены как «народы». Славянские и прочие боевые отряды, к примеру, обнаруживаются на его страницах в изобилии. Мы также знаем, что, как и готы в 376 году, люди Амала путешествовали в сопровождении длинного каравана. В то время как Теодорих и Адамантий вели переговоры, римское войско напало на медленно движущийся обоз, не успевший укрыться за стенами Диррахия, и захватило 2 тысячи повозок. Предположительно, в этом караване как раз и ехали женщины и дети, а также имущество племени – вместе с семенами зерновых и сельскохозяйственным инвентарем. Поскольку все византийцы, имевшие дело с Теодорихом на Балканах, знали, что любое политическое соглашение с ним должно включать пункт о даровании его готам ненаселенных земель, пригодных для возделывания. Может, они и не были «народом», но эти готы представляли собой большую, смешанную группу, которая вполне могла уметь не только сражаться, но и выращивать урожай. Мысль о том, что одна и та же группа людей могла заниматься и тем и другим, подвергалась сомнению в некоторых недавних исследованиях, однако, как мы уже видели, она не лишена смысла в свете того, что количество профессиональных воинов, которых могло прокормить германское общество на той стадии своего развития, было невелико. Любая крупная военная кампания, предпринимаемая германским племенем в ту эпоху, обретала шансы на успех лишь в том случае, если в ней участвовали не только профессиональные военные отряды, но и более широкий круг населения, мужчины, владевшие землей, обзаведшиеся семьями, и еще не успевшие остепениться молодые люди. Воины-фермеры, какими были, кстати, и буры, являются естественным атрибутом любого аграрного общества, неспособного поддерживать большую профессиональную армию.

Однако даже это обстоятельство не дает нам полного представления о численности племени, которое Теодорих привел в Италию. На Балканском полуострове к его последователям добавились новые добровольцы из другого, тоже готского народа, проживавшего во Фракии какое-то время до появления здесь в 473 году готов, подчинявшихся Амалам. Как долго они там находились – сложный вопрос. Происхождение этих фракийских готов неясно, и они вполне могли быть потомками нескольких разных групп, пришедших на римскую территорию Балканского полуострова. Первый приток мигрантов произошел еще в 420-х годах, когда военная активность римлян, как мы видели, помогла многим готам покинуть земли на среднем Дунае, вырвавшись из-под власти гуннов. Эти готы позднее поселились во Фракии – и именно там мы в 470 году находим вторую крупную группу германцев, причем успевших основательно обжиться здесь. Разумеется, факт остается фактом: между появлением готов в землях Фракии и моментом, когда они упоминаются как независимая сила в тогдашних исторических источниках, прошло как минимум два поколения.

И это заставляет нас задать неизбежный вопрос. Если это одна и та же группа, то осевшие во Фракии готы должны были сохранять свою групповую идентичность на протяжении указанного периода, за время которого у них не было своего короля. Первый известный нам король фракийских готов пришел к власти только в начале 470-х годов, когда племя подняло бунт после убийства их покровителя в Константинополе, полководца Аспара. До этого они обладали особым статусом, статусом федерата. Судя по всему, этим статусом наделялись племена, пользовавшиеся таким расположением империи, что их внутренние связи и союзы не разрушались и после поступления воинов в армию Восточного Рима. К тому же в римских войсках на Балканах между 420-ми и 470-ми годами появляется достаточно полководцев с готскими именами, чтобы можно было смело предположить, что фракийские готы 470-х годов и впрямь имеют прямое отношение к первым поселенцам. Нужно прибавить к этому, что в империи Аттилы имелись и другие готские группы, а ее падение подтолкнуло некоторых из них к переселению в Восточную Римскую империю. Бигелис привел свои войска прямиком к поражению на востоке Византии в середине 460-х годов, а выжившие (возможно, вместе с другими, о которых не сохранилось упоминаний) могли присоединиться к готам, уже служащим в римской армии. И нет причин утверждать, что все фракийские «готы» на самом деле были готами, даже если источники тех лет называют их таковыми.

Каким бы ни было их происхождение, к началу 470-х годов появился отдельный элемент вооруженных сил, состоящий из готов, которые оставались при этом полноценным сообществом, со своими женщинами и детьми. К тому времени эта группа насчитывала куда больше 10 тысяч воинов. В 478 году их предводитель – тоже, к сожалению, носивший имя Теодорих, но более известный под прозвищем Страбон, что означает Косой, – получил от Константинополя дань и продовольствие для 13 тысяч мужчин. Этот народ был достаточно сплочен и един, чтобы избрать собственного предводителя для проведения переговоров с Восточной Римской империей, и являлся ее надежным союзником. Получая немалую дань (910 килограммов золота в год), они поселились в относительной близости к столице империи и поддерживали прочные связи с отдельными политическими деятелями Византии. Магистр армии и патриций Аспар, их покровитель вплоть до 471 года, был негласным правителем и имел достаточно влияния, чтобы посадить на престол своего кандидата. В частности, именно он стоял за избранием императора Льва I в 457 году. Однако Аспар по-прежнему обладал немалой властью в Константинополе, и Лев – прозванный из-за этого «мясником» – организовал в 471 году его убийство, чтобы обрести наконец политическую независимость. Их близость к человеку такого высокого положения показывает, что фракийские готы были серьезной силой в Восточной империи, и, предположительно, причиной мятежа как раз стал вопрос о сохранении ими привилегированного статуса. Но даже после смерти Аспара Страбон сохранял связи с весьма многочисленной императорской семьей, и другие его сторонники в Константинополе сообщали предводителю варваров обо всем, что происходит при дворе. Очевидная вовлеченность фракийских готов в политические структуры Восточной Римской империи также подтверждает, что некоторые из них жили там в качестве привилегированных воинов еще с 420-х годов.

Изначально появление группы готов под предводительством Амалов на Балканах вызвало трехсторонний конфликт – два готских племени боролись за привилегированное положение при дворе императора Восточной империи. Отчасти этот конфликт разрешился, когда Теодорих Амал организовал в 483–484 годах убийство сына Страбона, Рецитаха. Фракийские готы избрали его своим предводителем, когда прежний властитель погиб, объезжая лошадь, – та, встав на дыбы, сбросила его на стойку с копьями, и одно из них вонзилось ему в бок. После смерти Рецитаха большинство фракийских готов решили присоединиться к Теодориху. Об этом не говорит прямо ни один из наших источников, ведь история Восточной Римской империи этого периода сохранилась лишь во фрагментах средневековых рукописей, и в самых надежных из них говорится только об убийстве, а не о его последствиях. Однако именно в этот момент фракийские готы внезапно исчезают из исторических документов в качестве отдельного племени, в VI веке на востоке встречаются лишь немногочисленные их представители, отказавшиеся примкнуть к Амалу. У двух групп были вполне логичные причины объединиться, ведь вместе они могли более эффективно действовать против Константинополя, который своей политикой пытался стравить их друг с другом и потом по-тихому ликвидировать оставшихся. И результаты не заставили себя ждать. Судя по имеющимся у нас сведениям о размере каждой из этих групп, войско Теодориха пополнилось как минимум еще 10 тысячами человек, то есть силы готов фактически удвоились; в дальнейшем в Италии действовала готская армия примерно такой же численности.

Убийство Рецитаха завершило этот удивительный процесс слияния. Дядя Теодориха Валамир, вероятно, был первым представителем этого рода, который сумел обрести огромное влияние в результате убийства, подчинения или вытеснения своих соперников, предводителей других готских отрядов, чтобы объединить их в одну сплоченную группу. Произошло это либо на территории Украины до ухода готов в Паннонию, либо на среднем Дунае после смерти Аттилы (если к тому времени эти готы уже успели поселиться там). Вряд ли хоть один из этих отрядов насчитывал больше тысячи человек, куда вероятнее – несколько сотен. Таким образом, на протяжении двух человеческих жизней дядя и племянник превратили род Амалов из незначительного и правящего лишь одной из мелких групп в королевский, властвующий над многочисленным племенем и располагающий войском в 20 тысяч воинов. И эта грозная сила, вместе с женщинами, детьми и обозом с пожитками, насчитывающая от 50 до 100 тысяч душ, двинулась в Италию осенью 488 года.

Разумеется, хотелось бы узнать о них гораздо больше, но для середины 1-го тысячелетия имеющиеся у нас данные достаточно убедительны и подробны. Мы также получили параметры оценки других народов, приходивших на Среднедунайскую низменность и покидавших ее во времена расцвета и падения империи гуннов, и становится кристально ясно, что ни один из других народов, мигрирующих в этот период, не был такой крупной и чудовищной силой. Ни один источник не называет численности этих меньших племен, находившихся под властью гуннов, которые также вошли в Восточную Римскую империю в 460-х годах, – это люди Хормидака, Бигелиса и двоих выживших сыновей Аттилы. Однако ни у кого из них не было столь привилегированного положения, как у готов Теодориха, и многие в конечном итоге так и остались разрозненными группками, живущими близ дунайской границы Византии. Сложно представить, что хотя бы один из этих «народов» мог выставить больше тысячи, максимум 2 тысяч бойцов, а у большинства наверняка набралось бы лишь несколько сотен.

Крупнее этих, но все равно неспособные сравниться по численности с готами Теодориха, были объединения, появившиеся в результате поражения герулов и ругов. Вторая правдоподобная цифра приводится в источнике, повествующем о событиях, происшедших после смерти Аттилы, а конкретнее – в 549 году. Когда герулы, союзники гепидов, и их собратья, выступающие на стороне Византии, встретились в бою в том году, их армии насчитывали около полутора и 3 тысяч человек соответственно. За битвой последовал второй раскол в племени – первый, как вы помните, произошел, когда часть группы герулов, численность которой неизвестна, отправилась в Скандинавию. Вряд ли любая из групп, оставшихся на Среднедунайской низменности, отправила бы всех своих воинов сражаться за чужие интересы. До расколов и сокрушительного поражения, нанесенного герулам лангобардами, они могли собрать от 5 до 10 тысяч воинов, что почти уравнивает их с готами, подчиняющимися Амалам, – до объединения их с фракийцами. О численности ругов у нас нет точных сведений, но тот факт, что Одоакр с легкостью разбил их, говорит о том, что они были в лучшем случае силой среднего порядка в этом регионе, а их войско либо насчитывало столько же воинов, сколько было у герулов, либо немногим меньше.

Из всех племен, которые передвигались с места на место в этот период, сложнее всего отследить перемещения лангобардов. Они стали в конце концов господствующей силой на среднем Дунае, это ясно, однако исторический процесс, стоящий за их возвышением, от нас скрыт. Поздние источники лангобардов сообщают, что вторжение в Ругиланд, Королевство ругов, и последующая оккупация Паннонии, не говоря уже о предыдущих политических решениях, приведших их в эти края от устья Эльбы, – словом, все захватнические кампании проходили под предводительством разных королей. Так в нашем рассказе вновь появляется гипотеза вторжения. Между тем все источники тех лет намекают на то, что королевская власть в обществе лангобардов была не так уж сильна. После переселения в Италию второстепенные предводители убили короля и десять лет действовали самостоятельно, без верховного правителя. Следовательно, вполне может быть, что независимые инициативы, выдвинутые менее авторитетными вождями, сыграли важную роль в передвижениях племени, особенно на ранних этапах миграции. Как и в случае с повествованием Иордана об экспансии готов в III веке, на поздние тексты о лангобардах оказал влияние миграционный топос, который представляет все события в привычном для авторов свете – один король, один народ, одно переселение.

Однако лангобарды никогда не переселялись в совершенный политический вакуум – с тех самых пор, как двинулись на юг вдоль Эльбы. Поэтому к тому времени, как они оказались в землях герулов, лангобарды успели набрать немалый опыт в сражениях с другими народами. Их вторжение на территорию Среднедунайской низменности, скорее всего, по своей природе было аналогичным экспансии германцев в причерноморские регионы в III веке (см. главу 3). Сначала на новых территориях появлялись отдельные группы, многие из которых были невелики, особенно вначале, затем поток миграции набирал силу и получал способность порождать более крупные объединения в ключевые моменты – то есть для крупных сражений. Другими словами, миграция лангобардов похожа на классическую ее модель, которую можно наблюдать на примере различных групп, от готов в III веке до скандинавов в IX или буров в XIX. Успехи первых мигрантов на новых землях вели по их стопам других, и в конце концов предводители, обладавшие действительно высоким статусом, вели туда своих последователей. Нехватка исторических источников означает, что у нас нет сведений об общей численности групп, участвовавших в этих перемещениях, и, более того, мы не знаем даже о том, состояли ли они только из мужчин или же включали женщин и детей. При переселении в Италию в 560-х годах с места снимались семьями, это совершенно точно, и по крайней мере после поражения герулов в 508 году лангобарды обладали большим войском. И здесь вновь приходится предположить, что такое количество солдат невозможно было набрать из небольших профессиональных отрядов. Если так, то смешанные социальные группы играли важную роль в миграции лангобардов на всех ее этапах, исключая самые ранние.

Археологические свидетельства, связанные с переселением лангобардов, также не слишком информативны. Способом захоронения, типичным для Богемии позднеримского периода, было погребение. В конце IV и начале V века, однако, появляются кладбища с кремированными останками, очень похожие на те, которые до того обнаруживались к северу, откуда и пришли лангобарды (северное течение Эльбы, Северный Гарц, Альтмарк и районы Мекленбурга). Эти новые похоронные обряды, конечно, могли появиться из-за того, что кому-то из богемцев пришло в голову, что мертвых будет лучше сжигать. Однако мы знаем, что немало лангобардов появилось на среднем Дунае уже к концу V века, и, возможно, эти кладбища – прямое указание на пройденный ими путь. Не самое надежное из свидетельств, конечно, однако, как мы уже видели, археологические находки почти никогда не предоставляют прямых доказательств миграции. Материальные культуры народов, населявших земли в северном течении Эльбы, были слишком похожи друг на друга для того, чтобы их перемещения на небольшие расстояния можно было с уверенностью установить по археологическим остаткам, поэтому нельзя сказать, откуда в Богемию пришли первые северные захватчики. И в любом случае мигрирующие группы могли принимать в свои ряды желающих со всего региона.

Вот и археологические свидетельства, обнаруженные на Среднедунайской низменности после утверждения господства лангобардов, недвусмысленно говорят об одном: в течение VI века остатки, обнаруженные в старой римской провинции Паннония, датировка которых не вызывает сомнения, распространились на те территории, где, по данным исторических источников, главной силой стали лангобарды. И, вне всякого сомнения, они напрямую связаны с королевством лангобардов. В то же время в них нет ничего, что коренным образом отличало бы их от других материалов, обнаруженных на Среднедунайской низменности, в особенности от тех, которые найдены на территориях, занятых, согласно историческим источникам, гепидами. Это не означает, что различия между соперничающими королевствами лангобардов и гепидов были несущественными. На самом деле сходство между ними показывает, что материальная культура лангобардов в VI веке развивалась по тому же пути, что и гуннская в V. Со временем она утратила свои отличительные черты и адаптировалась к среднедунайской норме, что подтверждает мысль о том, что, возможно, гунны времен Аттилы почти не оставили археологических следов потому, что быстро усвоили новые нормы материальной культуры. В случае с лангобардами изначальные захоронения кремированных останков заменяются новым обычаем закапывать тела на кладбищах более или менее ровными рядами; мертвецов укладывали по направлению к западу (нем. Reihengräber). Лангобардские женщины облачены в те же одеяния (по крайней мере, для похоронного обряда), что и представительницы иных народов, обитающих в регионе, – по одной броши на каждом плече. Изготовленная вручную глиняная посуда со специфическими узорами, характерными для разных племен, живущих в северном течении Эльбы в раннеримский период, уступила место другой, типичной для Среднедунайской низменности. Можно упирать только на то (и это вполне укладывается в современные этнографические параллели), что определенные типы фибул стали характерными для лангобардов и гепидов, поскольку в захоронениях этих двух народов обнаружены совершенно разные модели брошей, каждая из которых получила распространение на соответствующей половине Среднедунайской низменности.

Диапазон миграционного феномена можно рассматривать в тесной связи с расцветом и падением империи гуннов. Порой с мест снимались большие, концентрированные группы – к примеру, те же готы под предводительством Амалов. В 473 году несколько десятков тысяч людей покинули Венгрию и двинулись к Балканам, возможно, та же группа двадцать лет назад пришла в Венгрию из Украины; в 488 году еще более крупное объединение, численность которого могла доходить до 100 тысяч человек, если прибавить к ним фракийских готов и беженцев-ругов, двинулось с Балканского полуострова в Италию. Другие передвижения осуществлялись меньшими группами, уцелевшими после военных конфликтов, в которых нередко терпели поражение ранее господствующие народы, как гунны и скиры в 460-х годах, руги в 480-х и различные группы герулов после 508 года. Завершает картину один хищнический поток мигрантов (вроде уже рассмотренных нами раньше), который составляли лангобарды.

Исторические источники почти не приводят достоверных цифр, однако многие из зафиксированных передвижений вооруженных мигрантов по Среднедунайской низменности и за ее пределами представляют собой массовую миграцию, по крайней мере в качественном аспекте, который применяется в сравнительном изучении миграции. Общее потрясение, вызванное сбором племен под властью Аттилы в первой половине V века, отчетливо проявляется в археологических остатках в так называемом дунайском стиле; исторические источники также повествуют об ордах кочевников, обрушившихся на Средиземноморский регион с невиданной доселе мощью. Под властью гуннов в регионе начинают складываться новые политические и социальные отношения, представляющие собой дальнейшие последствия этих потрясений. И все это ненадежное, шаткое сооружение опиралось на поток римского золота, добываемого войной и угрозами, смазывавшего все винтики гуннской военной машины. Война и прибыли удерживали покоренные кочевниками народы в составе империи благодаря весьма действенному сочетанию угроз и наград, и во всем этом ясно просматриваются резкие перемены в сферах политики и культуры.

Многие из незарегистрированных или едва упомянутых в источниках перемещений групп населения в эпоху распада империи гуннов в качественном отношении напоминают массовую миграцию. Интервенция Одоакра стала серьезным политическим потрясением для ругов – она уничтожила их королевство, а выживших заставила отважиться на два переселения подряд, причем каждый раз им пришлось преодолеть несколько сотен километров. Сначала они присоединились к Теодориху на римской части Балканского полуострова, затем последовали за ним в Италию. Вторжение готов под предводительством Амалов оказало схожее воздействие на скиров. Вряд ли все скиры и руги после нанесенных им поражений дружно покинули Среднедунайский регион, однако их независимости пришел конец, и многие скиры предпочли поступить на военную службу в Италии, чтобы внести свой вклад в смещающийся баланс сил. Так, в свое время Одоакр стал правителем первого государства – правопреемника Рима на Итальянской земле. Появление лангобардов на среднем Дунае стало потрясением для герулов, независимость и единство которых были уничтожены, и многие из них ощутили необходимость двигаться дальше. Получается, что почти в каждом случае, несмотря на отсутствие точных цифр, говорящих о численности племен и их войск, мы имеем дело с группами, обладавшими существенной военной мощью, и их миграционная реакция на становление и падение Гуннской империи привела к существенной реорганизации политических систем, действующих не только на самой Среднедунайской низменности, но и в смежных и даже удаленных от нее областях – на Балканском полуострове, северном побережье Черного моря и даже в самой Италии. Подробные повествования, дошедшие до нас, в широком смысле подтверждают картину, нарисованную нами на основе анализа функционирования групповых идентичностей в Гуннской империи. «Ярлыки», то есть названия народов, которые мы встречаем в своих источниках, принадлежали действующим скоплениям людей, некоторые из которых насчитывали десятки тысяч индивидуумов. Их жизненный уклад был разрушен или резко изменился из-за бурных событий, связанных с началом и окончанием господства гуннов в Центральной Европе, и в результате многие из них снова двигались в путь.

Здесь можно наблюдать несколько разных типов миграции в действии – от передвижения больших скоплений народа одновременно до миграционных потоков, растянутых по времени. Однако многие из них вышли за пределы привычных моделей «переселения элиты» или «волны продвижения». Не все они описаны так же подробно, как передвижения готской диаспоры под предводительством Амалов, однако не приходится сомневаться в том, что последствия таких переселений могли быть весьма серьезными и даже губительными, будь то тяготы дороги, война или даже утрата политической независимости. С точки зрения самих мигрантов, нередко их переселения были «массовыми» в самом прямом смысле слова. Для многих групп, как мы видели, имеются либо убедительные (как для готов Амалов или ругов), либо правдоподобные (герулы, гунны, лангобарды) свидетельства того, что они включали в себя мужчин, женщин и детей. В некоторых случаях, как, например, с готами под властью Амалов, эти объединения насчитывали десятки тысяч человек, и нередко, как в 376 и 405–406 годах, они передвигались сплоченными группами. Конечно, ни одна из них не была «народом» в старом понимании этого слова, и у нас имеются доказательства того, что процесс переселения (о чем говорится в том числе в исследованиях компаративного характера, посвященных миграции) нередко вызывал расколы среди мигрантов, которым приходилось порой принимать очень сложные решения. Некоторые готы, ведомые Амалами, в 473 году отказались двинуться на юг в римские земли Балканского полуострова, предпочтя избрать своим вождем младшего брата Теодемира, Видимира. Они двинулись на запад, где в конце концов вошли в королевство вестготов. И на Балканах не все готы были готовы двинуться в Италию с Теодорихом в 489 году. Некоторые предпочли принести клятву верности Византии. Повторный раскол герулов красноречиво свидетельствует о том, насколько нелегко бывало принять решение покинуть обжитые земли. Одних оно привело в Скандинавию, других – к подчинению гепидам, третьих – в Восточную Римскую империю. Все зависело от исхода сражений и тех условий, которые предлагали будущие хозяева. Однако, несмотря на все проблемы с источниками и археологическими свидетельствами, из анализа событий расцвета и падения Гуннской империи можно сделать один вывод: миграционные явления вне Римской империи были столь же значительными и масштабными, что и другие, вызвавшие кризисы 376–380 и 405–406 годов.