Миграция и германцы

Ни в одном из уцелевших источников начала н. э. не приводятся подробности переселений, ассоциируемых с Маркоманской войной, но есть один рассказ о миграции готов в III веке, сохранившийся в написанной в VI столетии истории готов авторства Иордана, который и сам был отчасти готского происхождения. Он описывает переход готов к Черному морю: «Когда там выросло великое множество люда, а правил всего только пятый после Берига король Филимер, сын Гадарига, то он постановил, чтобы войско готов вместе с семьями двинулось оттуда. В поисках удобнейших областей и подходящих мест [для поселения] он пришел в земли Скифии, которые на их языке назывались Ойум. Филимер, восхитившись великим обилием тех краев, перекинул туда половину войска, после чего, как рассказывают, мост, переброшенный через реку, непоправимо сломался, так что никому больше не осталось возможности ни прийти, ни вернуться. Говорят, что та местность замкнута, окруженная зыбкими болотами и омутами; таким образом сама природа сделала ее недосягаемой, соединив вместе и то и другое. Можно поверить свидетельству путников, что до сего дня там раздаются голоса скота и уловимы признаки человеческого [пребывания], хотя слышно это издалека. Та же часть готов, которая была при Филимере, перейдя реку, оказалась, говорят, перемещенной в области Ойум и завладела желанной землей. Тотчас же без замедления подступают они к племени спалов и, завязав сражение, добиваются победы. Отсюда уже, как победители, движутся они в крайнюю часть Скифии, соседствующую с Понтийским морем».

Иордан в этом отрывке приводит практически идеальный пример гипотезы вторжения в действии. Один король и один народ все вместе отправляются на поиски нового дома, побеждают народ, уже занимающий желаемые территории, и селятся на них сами. Какая часть этого рассказа, записанного почти через три столетия после описываемых событий, имеет хоть какое-то отношение к реалиям III века?

Миграционный поток

В источниках, более близких по времени написания к изучаемому периоду, уцелело достаточно сведений, чтобы стало ясно: миграционные процессы того времени были куда более сложными, чем представлял Иордан. Прежде всего, в процессе участвовало несколько племен, а вовсе не одни готы. Что еще интереснее – и это куда более существенное отклонение от его видения проблемы – готы и другие народности, двинувшиеся в новые земли, вовсе не действовали как единые, цельные объединения, как предполагает модель Иордана «один король – один народ». Лучше всего это утверждение можно проиллюстрировать на примере готов, поскольку в их случае мы обладаем наибольшим количеством источников, современных событиям. Готские племена действовали в весьма обширном географическом регионе, и действовали они по-разному – шли по земле и морю, встречаются всюду, от устья Дуная, где был убит император Деций, до Крыма (расстояние между ними составляет почти тысячу километров) и далее. В соответствии с протяженностью и разнообразием их передвижений выдвигается целый ряд независимых предводителей, включающий в себя Книву, Аргаита, Гунтериха, Респу, Ведука, Тарвара и Каннабада. Некоторые из них были союзниками, однако в надежных источниках III века нет никаких упоминаний о некоем одном короле, который правил бы всеми готами, – и в особенности так не называют Филимера, о котором писал Иордан.

Итогом всей этой разрозненной активности в III веке стало создание не одного готского королевства в IV столетии (что было бы естественным следствием хорошо организованного захвата новых земель под командованием общего короля), а нескольких. Нередко выдвигаются предположения, опять-таки с опорой на Иордана, что события, которые мы сейчас анализируем, создали два основных готских политических образования к северу от Черного моря – вестготов и остготов. Однако Иордан переносил принципы политической организации современных ему готов VI века на общество готов IV века. Вестготы и остготы, племена, которые в дальнейшем создали государства, ставшие преемниками Западной Римской империи, были новыми порождениями того века, сформировавшимися фактически на глазах у римлян и на римской почве, как мы вскоре увидим. Ни один из источников того периода не дает нам полного описания мира, сложившегося на понтийском побережье IV века, это было бы слишком просто. Однако через пятьдесят лет или около того, после 375 года, появляется по меньшей мере шесть крупных племен готов, которые в исторических источниках того времени выступают как не связанные друг с другом. Каждая из них, по всей вероятности, появилась из той или иной независимой группы IV века, что предполагает наличие полудюжины или даже сверх того политических образований готов, но никак не всего двух. Этого и следует ожидать, учитывая крайне разнообразную активность готов в III веке. Больше всего достоверных сведений сохранилось именно о готах, однако этот принцип применим и к другим племенам. Участвовавшие в серьезном морском походе 268–269 годов герулы разделились на две отдельные группы – одни отправились с готами в Африку, другие осадили Фессалоники в Македонии. Поэтому миграция в III веке попросту не могла быть такой простой, как предполагает модель Иордана «один король, один народ, одно переселение».

Происходившее в III веке не совпадает с гипотезой вторжения еще в одном аспекте – в наших источниках впервые появляются неизвестные ранее германские племена. Первые упоминания о герулах, гепидах и таифалах встречаются именно в III веке или в самом начале IV-ro. Возможно, что они существовали и ранее, но не привлекали к себе внимания, однако хотя бы на простейшем уровне перечней племен источники I и II веков авторства Тацита и Птолемея кажутся довольно полными, а значит, можно считать отсутствие в них этих названий показательным. Хотя появление новых германских племен в ходе этих бурных событий вовсе не удивительно. Новые группы – алеманны и ютунги – формировались на западе ровно в это же время, и мы точно знаем, что германские племена периодически появлялись и исчезали. Как и любое объединение, их можно было создать и уничтожить, и сведения, которые у нас имеются, похоже, говорят о том, что политическое устройство Германии римского периода было довольно нестабильным. К примеру, в I веке Тацит рассказывает о появлении батавов. Изначально они принадлежали к племени хаттов, однако затем отделились от остальных, получили собственное название и пошли собственным путем в истории. В его труде также подробно описывается уничтожение трех других племен в разные периоды – ампсиваров, хаттов (что показывает, как умно поступили батавы, вовремя отколовшись от них) и бруктеров. Все это делает вполне вероятным вывод о том, что гепиды, герулы и таифалы были действительно новыми племенами, образовавшимися в III веке.

По большому счету, даже у Иордана сохраняется отголосок этих перипетий. Все его рассказы о миграции готов содержат выраженный мотив социально-политической фрагментации. К примеру, в повествовании о странствии Филимера упоминается рухнувший мост, отделивший часть готов от основной группы. В другом разделе он рассказывает о более раннем переселении готов на трех кораблях из Скандинавии. Один из кораблей отстает, и, как утверждает Иордан, в результате этого разделения и появляются в дальнейшем гепиды. Несмотря на крайний скептицизм, который теперь принято проявлять в некоторых кругах по отношению к данному труду, есть вероятность того, что оба эпизода берут начало (хоть и весьма условно) в устных готских преданиях. Если так, то эти рассказы, пусть и описывающие миграцию в терминах «короли и народы», тем не менее доносят до нас куда более важные сведения – главной чертой миграционных процессов в тот период была политическая разобщенность, неоднородность групп, а вовсе не незамысловатое передвижение уже существующих социальных объединений из пункта А в пункт Б.

Археологические свидетельства также отражают этот факт. Заметные сходства между вельбарской и черняховской культурными системами можно вполне закономерно счесть следствием перемещения населения между соответствующими регионами, однако вельбарская система сама по себе не исчезла, а продолжила существовать вплоть до V века приблизительно на тех же землях к северо-западу от региона, впоследствии ставшего территорией черняховской культуры. Археологи также начали выделять ряд промежуточных систем материальной культуры, географически располагавшихся между ними. Продолжаются споры о том, стоит ли рассматривать их как отдельные явления, никак не связанные с двумя основными системами, или же просто как их местные разновидности. Здесь необходимо удержаться от искушения сразу же приписать ту или иную культуру одному из племен, упоминаемых в источниках III–IV веков. Границы распределения материальной культуры могут совпадать с политическими, однако, как мы видели, это нельзя считать истиной априори. Какую бы мы ни интерпретировали материальные остатки – возможно, при ближайшем рассмотрении вся черняховская культурная система в конечном счете может быть реорганизована в объединение нескольких взаимосвязанных региональных групп – благодаря масломецкой (появившейся в 180–220-х годах) и ружиканской и волхнянской группам (220–260-е годы), – несомненным остается одно: материальная культура, порожденная мигрантами и соответствующая новому политическому устройству общества, определенно не была монолитной. Не все вельбарские племена, двинувшиеся на юг, закончили миграцию одинаково. Некоторые пошли по одному историческому пути и в конечном счете создали черняховскую культурную систему и прочие новые политические образования, другие продолжили жить, как жили прежде, но на новых землях, а третьи вообще остались на месте.

Таким образом, в III веке мигрировали не целые народы, а несколько меньших групп, каждая из которых до определенного предела действовала независимо от другой, что во многом совпадает с общими характеристиками современных миграционных потоков (см. главу 1). Отдельные перемещения населения, ассоциируемые с Маркоманской войной, вероятно, происходили по тому же принципу. В нападении на Паннонию, послужившем началом войны, определенно участвовали не все лангобарды. Массовая миграция лангобардов в Среднедунайский регион началась только через триста пятьдесят лет, приблизительно в 500 году, а большинство их, вероятно, так и осталось жить на севере близ Эльбы, не отправившись на юг. То же самое верно для продвижения германцев на запад в III веке. Здесь у нас еще меньше письменных исторических источников, однако археологические свидетельства ясно показывают, что Декуматские поля вовсе не были заселены сразу и полностью. Как мы видели в прошлой главе, политическая власть еще не была закреплена в обществе алеманнов IV века, и это, возможно, напоминание о более раннем периоде, когда племена переселялись в новые земли по частям. Некоторые, похоже, двинулись туда вскоре после того, как римляне освободили этот регион в 260 году, однако в прочих местах процесс заселения шел куда медленнее. Материалы, характерные для германских племен на Эльбе, сменились остатками, характерными для региона рек Рейна и Везера, только в самом начале IV века, спустя почти два поколения. Как на востоке, так и на западе, таким образом, имели место несколько миграционных потоков, разрозненных и разнородных, а вовсе не происходил захват огромных территорий «целыми» народами. Но какие именно группы населения отваживались на переселение?

Некоторые из мигрирующих подгрупп были военными отрядами – сравнительно небольшими, состоявшими из нескольких сотен молодых мужчин под предводительством именитого воина, ищущих богатств или славы. Создание небольших, хорошо организованных вооруженных дружин (таких, как та, что была увековечена близ Эйсбёл-Моор), стало характерной чертой германского общества в римский период; часть из них возглавляли цари и короли, в других воины были приблизительно равны. Поэтому вряд ли следует удивляться тому, что отдельные археологические остатки указывают на участие этих воинских объединений в событиях III века. К востоку от Карпат были обнаружены несколько кладбищ ранней черняховской эпохи – Козия-Ясси, Тодирени и Браниште, – где, в отличие от ритуалов, характерных для черняховской и вельбарской культур, мертвецов захоронили с оружием. Остальные предметы, найденные там, приводят нас к выводу о том, что многие из погребенных здесь были германскими захватчиками с севера. Наличие оружия, однако, предполагает, что они пришли из земель, в которых вельбарская система не была распространена, возможно с пшеворских территорий дальше к югу. Кладбища невелики и вполне вписываются в нарисованную нами картину того, как небольшой вооруженный пшеворский отряд направился на поиски богатства. Было бы очень интересно получить подробное исследование возраста и пола людей, чьи останки были найдены на вельбарских кладбищах, тянущихся вдоль верхнего течения Вислы и Днестра. Возможно, это тоже следы небольших миграционных групп и там захоронены воины примерно одного возраста, что в значительной степени отличалось бы от привычного нам профиля населения. Происходившие на западе события также не противоречат описанной нами картине, особенно учитывая, что Декуматские поля были захвачены не в один заход.

Но не всю миграционную активность в III веке можно объяснить передвижением нескольких групп по несколько сотен человек в каждой. Готский предводитель Книва не смог бы нанести поражение императору Дацию, пусть даже тот правил сравнительно небольшой территорией, если бы за ним не следовало несколько тысяч воинов, а не сотен. Готам и герулам нанес поражение Клавдий близ Фессалоник, и, по имеющимся у нас сведениям, они потеряли в бою несколько тысяч человек. Разумеется, мы вправе проявить недоверие к этим цифрам, однако Клавдий, судя по всему, действительно одержал победу в весьма значимой битве. Да и масштабный морской поход 268–271 годов, частью которого было только что упомянутое столкновение, не мог бы стать причиной стольких проблем и разрушений, если бы участвовавшие в нем силы были значительно меньше, чем можно предположить по возможным потерям в битве с Клавдием. Свидетельства, оставшиеся со времен Маркоманской войны, говорят о том же. Часть происходивших событий можно объяснить небольшими столкновениями, в которых участвовали небольшие отряды, но далеко не все. К примеру, до нас дошел рассказ Диона о том, что лангобарды и убии собрали 6 тысяч человек для нападения на Паннонию, и однажды квады, стремившиеся избежать суровых послевоенных ограничений, налагаемых Марком Аврелием, готовились «все вместе переселиться в земли семнонов», лежавшие дальше к северу между Эльбой и Одером. Римляне не дали предполагаемому переселению состояться, приняв соответствующие контрмеры, и мы не можем знать наверняка, действительно ли все члены племени собирались двинуться на север, однако имеющиеся у нас сведения подтверждают, что германские племена, насчитывающие несколько тысяч человек, вполне могли решиться на переселение.

На то, что по меньшей мере некоторые мигрирующие племена германцев могли быть весьма многочисленными, указывают также и события, развернувшиеся в дальнейшем в тех землях, куда они направлялись. Готы и прочие германцы, добравшиеся до Черного моря, к примеру, пришли вовсе не в пустоту. В 238 году после нападения готов на Гистрию римляне пообещали налетчикам ежегодные выплаты при условии, что те отойдут от города и вернут пленных. Это вызвало яростный протест местных карпов, которые считали себя могущественнее готов. Карпы, как мы видели, принадлежали к так называемым свободным дакам, населявшим молдавские территории неподалеку от Карпат, – они принадлежали к числу тех самых полуклиентов Рима, которые не попали под прямую власть империи. Экспансия в пограничные регионы готов и других германоязычных народов сделала пришельцев соперниками даков. И со временем господство готов в этих землях возросло за счет этих самых карпов. В конечном итоге карпы остались ни с чем. Их политическая независимость была подорвана, и они большими группами – сотнями тысяч, если верить римским источникам, – переселялись на территорию империи в 300 году. Опять-таки, можно поставить под вопрос их точную численность, но не общую картину. Карпы как независимая политическая сила окончательно исчезли с карты в начале IV века, и у нас есть точные сведения о том, что они поселились к югу от Дуная. Точно так же не приходится сомневаться в том, что германоязычные готы заменили обитавших ранее на этих территориях даков и стали доминирующей силой близ Карпат.

Как мы видим, Рим отреагировал на конфликты в приграничной зоне вполне здраво – было принято решение разрядить обстановку и разрешить наиболее пострадавшим народам иммигрировать в империю. Во времена Маркоманской войны этот прием уже был опробован, когда в империю были приняты наристы. Констанций был готов даровать то же разрешение лимигантам в 359 году, и нет причин сомневаться в источниках, сообщающих, что вывод карпов из приграничных территорий приблизительно в 300 году был частью решения проблем, возникших в III веке. К тому же карпы были не единственными из проигравших. Дальше к востоку германские иммигранты захватили сарматские царства и древние греческие города понтийского побережья. Помимо всего прочего, они вынудили империю освободить горы Трансильвании. Не все карпы переселились на юг Дуная, и немалая часть населения Трансильвании и понтийского побережья осталась на своих землях. Тем не менее масштабные переселения и полная перестройка стратегической ситуации в регионе – явные признаки того, что уже принятых Римом мер по обеспечению мира в этих землях было недостаточно после массового вторжения в них германцев. Учитывая все сказанное выше, речь явно идет о германоязычных племенах, способных в любой момент собрать армию в несколько тысяч человек. Малые группы в несколько сотен не смогли бы достичь такого результата.

Ситуация на западе складывалась несколько иначе. Ничто не говорит о столь же масштабных конфликтах, и, поскольку алеманны заняли опустевшие территории на Декуматских полях, им не пришлось выживать уже обитающие там народы. Однако это вовсе не означает, что миграция не была масштабной. За пределами Декуматских полей алеманны вступали в противостояние с другими германскими племенами, уже обитавшими на тех или иных землях (например, близ Рейна и Везера), которые в конечном итоге потерпели поражение в районе среднего течения Майна. Вполне вероятно, что эта борьба потребовала сплоченных действий. Бургунды (как мы скоро рассмотрим подробнее), переселившись на новые территории, были достаточно многочисленны для того, чтобы сохранить собственный восточногерманский диалект. К тому же бургунды и алеманны периодически выступали друг против друга в IV веке, и эти конфликты могли быть продолжением соперничества, зародившегося еще в предыдущем столетии. Если так, то этот фактор мог способствовать дальнейшему объединению, сплачиванию алеманнов – и это полностью согласуется с историческими источниками, которые рассказывают нам об их развитии.

С одной стороны, союз алеманнов стал результатом долгого политического процесса. Когда мы впервые встречаем упоминания о них в источниках III века, ютунги, к примеру, еще не входили в его состав. Однако к середине IV века это обстоятельство изменилось – они стали одним из нескольких племен, с которым, судя по всему, периодически заключались соглашения о подчинении и господстве (см. главу 2). Этот процесс начался в начале III века. Одно время было модно утверждать, что первое убедительное упоминание о союзе алеманнов не могло появиться раньше 290-х годов. Тогда было вполне естественным утверждать, что все набеги и завоевания в землях близ Рейна в III веке осуществлялись независимыми отрядами, которые начали объединяться в более крупные структуры только после захвата Декуматских полей. Но это слишком поздняя дата. Император Каракалла уже сражался с алеманнами в 213 году. И пусть союз их в то время еще не включал в себя всех племен, которые войдут в него в начале IV века, один этот факт показывает, что в первые годы III столетия уже имела место значительная политическая реорганизация их общества, что, в свою очередь, заставляет нас рассматривать алеманнов уже не просто как набор военных отрядов. И тогда их действия на западе, вероятно, были во многом схожи с тем, что происходило в это время к востоку от Карпат, – в конфликтах участвовали как крупные группы, так и малые военные отряды.

Возможно, есть и более общая логика, определенные закономерности, в соответствии с которыми происходят любые завоевания такого рода, поскольку археологические свидетельства, найденные на востоке и относящиеся к III веку, в некоторых ключевых аспектах напоминают вторжение скандинавов в Западную Европу в IX веке, которое описано в источниках куда лучше. Здесь тоже все началось с малого. В самом первом набеге участвовали всего три ладьи северян, напавших на южное побережье Англии примерно в 790 году. Еще примерно полтора поколения масштаб происходящего не менялся, однако затем он начал увеличиваться – более крупные объединенные отряды начали действовать в западных водах с 830-х годов, некоторые из них – под предводительством «королей», или ярлов, людей, уже имевших вес в скандинавском обществе. Тенденция к объединению сил достигла своего пика в 860-х годах – несколько крупных отрядов объединились в большую армию, чтобы достичь целей, требовавших более серьезных военных сил. В случае с викингами таковыми целями являлись победа над англосаксами и завоевание франкских королевств. Все это очень напоминает закономерности, выявленные нами в германской экспансии III века. Возможно, и здесь все началось с мелких нападений, однако для того, чтобы разграблять римские города, побеждать римских императоров и отбирать привилегии у государств-клиентов Рима, нужен куда более серьезный уровень политической и военной мощи, приведшей, как и в случае с викингами, к развитию новых союзов среди мигрантов с целью создать силы, достаточные для последующих рискованных предприятий.

Степень вовлеченности женщин и детей германских иммигрантов на разных этапах экспансии по-прежнему требует более серьезного изучения. Однако одно из наиболее поразительных изменений, которые произошли в черняховской культуре под влиянием вельбарской, касалось именно женского платья (по крайней мере, женского погребального облачения). Как уже отмечалось ранее, в обеих культурах женское платье удерживалось на двух брошах (фибулах) похожего стиля на плечах; ожерелья и пояса также мало чем отличались друг от друга. Но до III века такой костюм не встречался среди носителей дакийского языка и культуры, обитающих близ Карпатских гор. Сложно поверить, что столь важное культурное заимствование могло произойти без участия большого количества женщин – а следовательно, и детей, – отправившихся вместе с мужчинами на юг. Этот довод подтверждается и тем фактом, что готы, по крайней мере, принадлежали к тем племенам, которые на протяжении нескольких поколений сохраняли свой германский язык, с середины III до конца IV века. Если бы, как в случае с вторжением скандинавов в Россию в IX и особенно X веках, мы бы наблюдали феномен проникновения на чуждые земли малых отрядов, то последствия были бы такими же, как в Древней Руси, – иммигранты быстро бы переняли язык местного населения. Однако, как наглядно демонстрирует Готская Библия Ульфилы, в III веке ничего подобного не происходило. Ульфила жил и работал среди готов-тервингов в середине IV века, через сто лет после того, как началось их переселение к Черному морю, и язык племени оставался все это время бесспорно германским. А это было бы невозможно, если бы матери не обучали своих детей родному языку.

Сведения о других случаях миграции куда более скудны. Однако даже для эпохи Маркоманской войны имеются некоторые свидетельства тому, что в отдельные группы мигрантов входили женщины и дети. К счастью, сведения об этом мы находим у Диона, а не в «Истории Августов», следовательно, они куда более надежны. К примеру, попытка маркоманов и квадов переселиться в земли семнонов, так и не осуществленная благодаря усилиям римлян, касалась народа в целом, а не малой группы (гр. pandemei). И есть еще более точные сведения о том, что хасдинги (одна из групп вандалов) вели переговоры о том, чтобы оставить своих женщин и детей под защитой местного римского командующего, пока сами они попытаются захватить земли, ранее принадлежавшие свободному дакийскому племени костобоков. Последнее утверждение делает крайне неправдоподобным предположение о том, что в Маркоманской войне участвовали исключительно молодые мужчины в поисках приключений и богатства.

Однако исторические источники и свидетельства, касающиеся запада III века, к сожалению, ничего не говорят на этот счет, что и привело одного современного исследователя к «разумному» выводу о том, что военные действия вели небольшие отряды воинов. Однако ранние женские и детские могилы, обнаруженные в Декуматских полях, содержали материалы германского происхождения, характерные для региона близ Эльбы, а потому я бы не стал делать столь смелых предположений. Нам неизвестно, были ли способны такие отряды стать достаточно грозной силой, и мы не можем быть уверенными в том, что название алеманны даже в более ранние годы не относилось к крупному политическому объединению. Зато мы знаем, что бургунды, как и готы, довольно долго сохраняли особенности своего языка. Есть неопровержимые доказательства того, что их диалект принадлежал к группе восточногерманских языков, однако считается, что он сформировался в конце V века – его появление датируют образованием независимого королевства бургундов в долине реки Роны в результате падения Западной Римской империи. Следовательно, бургунды сумели сохранить свой язык, несмотря на то что два века прожили на западе. Как и в случае с готами, это было бы невозможно без хотя бы нескольких «полноценных» социальных групп, включающих в себя женщин и детей, которые с востока Одера переселились в земли близ Майна. Поэтому следует проявлять большую осторожность в выводах в условиях нехватки описаний процесса миграции на западе в III веке. Утверждение о том, что будет «разумно» говорить исключительно о маленьких отрядах, по сути, является голословным, как и вся гипотеза вторжения, особенно с учетом вполне внятных рассказов о событиях, происходивших в то же время на востоке, и убедительных доказательств того, что там были представлены куда более разнообразные варианты миграционной активности. И вандалы, и бургунды, и готы оставили достаточно свидетельств, чтобы у нас были веские причины утверждать, что в группы мигрантов-германцев II и III веков иногда входили женщины и дети. Поэтому я бы не спешил утверждать, что алеманны – совершенно иной случай.

Что же до общей численности мигрантов, участвовавших в процессе, установить ее невозможно. Точных цифр у нас практически нет, и можно только гадать о подлинных масштабах проблем, появившихся у местного населения после начала экспансии германцев в эпоху Маркоманской войны и позже в III веке. Но именно в тот момент, когда кажется, что ситуация зашла в тупик, на помощь приходит качественное определение массовой миграции, используемое в компаративистике. «Выраженное воздействие на политические системы», имевшиеся в конечных пунктах всех миграционных потоков, просто не могло бы быть более очевидным. Особенно в III веке – Рим отказался от трансильванской Дакии, многие карпы лишились своих земель и домов, переселившись в империю, и все, что от них осталось, вместе с независимыми сарматскими царствами и греческими городами северного понтийского побережья, в конечном итоге стало частью новой политической системы, созданной потоком германоязычных иммигрантов. Превосходство в этом регионе германцев, ярко выраженное с 300 года, было результатом военного миграционного потока, который исчислялся тысячами – а может, и десятками тысяч. Если мы обратимся к качественному, а не количественному определению, теперь признанному большинством исследователей, то перед нами, несомненно, «массовая» миграция. То же самое, разумеется, происходило и на западе. Прибытие алеманнов и бургундов, уход жителей с Декуматских полей, свержение установившегося господства народов с Рейна и Везера и даже более раннее переселение наристов нельзя не счесть серьезными потрясениями для затронутых миграцией регионов.

Они были не менее значительными и для самих мигрантов, среди которых в ходе переселения как зарождались новые политические союзы, так и появлялись совершенно новые племена. Римские источники, разумеется, в основном описывают жестокость и насилие, принесенные на римскую землю, – разграбление городов, набеги на них и на побережье Черного моря, выживание со своих территорий народов вроде карпов. Однако, даже когда местное население было покорено, начался новый, временами не менее жестокий процесс – пришельцы начали устанавливать новый политический порядок между собой. Римские источники, датируемые приблизительно 300 годом, в частности, рассказывают о соперничестве между группами иммигрантов, поселившихся в Дакии. Одним из результатов этого процесса, вероятно, стало объединение тервингов, в котором, как мы видели в прошлой главе, ряд королей подчинялся правящему «судье». У меня есть подозрение, что эти короли были потомками вождей изначально отдельных групп мигрантов, которые со временем (не важно, по каким причинам и какими путями) приняли главенство правящей династии тервингов. Упрощенное представление Иордана о переселении целого народа с побережья Балтийского моря к Черному не может передать всей сложности этого многоуровневого процесса.

Разумеется, многое о переселении народов во II и III веках н. э. так и останется неизвестным. Вне всякого сомнения, имели место полноценные потоки миграции, а не просто отдельные вспышки, представленные в модели «гипотеза вторжения», и военные действия, особенно на ранних стадиях, действительно велись в том числе небольшими отрядами. Однако для того, чтобы достичь куда более смелых целей, требовались куда более серьезные силы, которые также оставили след в письменных источниках, – например, масштабная аннексия земель и серьезные битвы с Римской империей. Тот факт, что миграционные потоки в некоторых случаях характеризовались сохранением и передачей новым поколениям лингвистических и культурных особенностей, указывает на то, что отдельные крупные группы состояли не только из мужчин, но и женщин и детей. Таким образом, этот процесс отдельными чертами напоминает старую гипотезу вторжения, особенно если учесть долгосрочное господство готов в Причерноморье. Их прибытие и агрессия повлекли за собой уход из этих земель местного населения – и таких переселенцев было далеко не мало. Процесс покорения германцами побережья Черного моря, таким образом, не так прост, как гипотеза вторжения, и не столь стерилен, как переселение элиты; скорее он балансирует между ними. Вероятно, его можно было бы рассматривать как модифицированную модель гипотезы вторжения, в соответствии с которой мигранты переселяются потоком, набирающим мощь со временем, а не сразу, и большая часть местного населения остается на своих землях, в то время как большие и смешанные группы мигрантов быстро утверждают политическое господство в регионе.

Однако это лишь промежуточное заключение. Нам нужно поставить перед собой новые вопросы, если мы хотим получить более-менее полную картину происходящего. Почему эти миграционные потоки начались именно в тот период, почему они все неизменно вели к римской границе? Вывод о том, что в них нередко участвовали смешанные группы населения, приводит нас к еще одному вопросу чрезвычайной важности.

Некоторые современные миграционные потоки действительно состоят из больших смешанных групп – в особенности если преобладают политические мотивы. Однако они принимают форму неорганизованного притока беженцев, не имеющих ни политического лидера, ни точного направления. Прежде чем мы сможем наконец сделать вывод о том, что мигрировали крупные, смешанные и, главное, организованные группы, необходимо ответить на «разумное» утверждение о том, что экспансия в основном проводилась военными отрядами, состоявшими исключительно из мужчин. Была ли у германцев веская причина включать в состав миграционных групп женщин и детей, если речь шла об установлении господства в новых землях?