Книга: Ариасвати
Назад: ХVІІІ. Храм богини Парвати
Дальше: XX. Астральное тело

XIX. Махатма Нариндра

Наши друзья долго шли вслед за брамином по темным и тесным коридорам, слабо освещенным тусклыми светильниками, поворачивали направо и налево, проходили по запутанным переходам, спускались и снова поднимались наверх по узким лестницам. Им даже казалось, что Дайянанда нарочно кружится с ними, чтобы они потеряли направление пути. Но для какой цели ему это было нужно?
Наконец, после бесчисленных поворотов, они подошли к двери, около которой поджидал их брамин, опираясь на свой посох, около него стояли два жреца с зажженными светильниками. Завидя подходящих гостей, брамин тотчас же отпустил своих свеченосцев и, когда они скрылись в глубине коридора, сказал что-то Дайянанде, повторив несколько раз слово "Нариндра". Тогда Дайянанда обернулся к нашим путешественникам.
— Великий подвижник, — сказал он торжественно, — Махатма Нариндра согласился принять вас и отвечать на ваши вопросы. Будьте благоразумны, не спрашивайте того, что вам не дано знать. Расскажите ему, если он спросит, о деле, которое вас привело сюда. Вы немедленно получите нужный вам ответ.
Затем Дайянанда три раза постучал в дверь и стал прислушиваться. Из-за двери вскоре раздался слабый голос, вероятно, разрешавший войти, и Дайянанда тотчас же отворил дверь. Яркий дневной свет, внезапно ворвавшийся в отворенную дверь, ослепил глаза, привыкшие к темноте коридоров. Прищурившись, наши герои, в сопровождении Дайянанды, Рами-Сагиба и старого брамина, вышли на открытую террасу, примыкавшую к наружному входящему углу храма, и осмотрелись.
На каменном полу террасы, накаленном горячим утренним солнцем, сидел, согнув под себя ноги и скрестив руки на груди, дряхлый, сгорбленный факир. Его голая, совершенно высохшая кожа, как черный пергамент, обтягивала его старческий скелет, на котором, казалось, можно было пересчитать все кости. Длинная, седая, начавшая уже желтеть от старости, борода покрывала ему почти всю грудь, такого же цвета волосы, выбиваясь из под грязной, некогда красной, тряпки, служившей ему головным убором, падали длинными спутанными космами на высохшие плечи и сгорбленную спину. Резким контрастом с общим видом старческой дряхлости горели на его сморщенном лице каким-то диким огнем его черные, совершенно молодые глаза.
Эти глаза, казалось, имели способность проникать в глубину души каждого, на кого они смотрели, и читать в ней, как в раскрытой книге, все, что там скрывалось. Андрей Иванович почувствовал себя очень неловко, когда, при входе на террасу, на него уставились эти огненные, проницательные глаза. Несколько секунд факир не отводил от него своего взора и в это время Андрею Ивановичу казалось, что на него наложены какие-то невидимые путы, от которых цепенеет одновременно и тело, и мысль. Когда факир перевел наконец свой взгляд на его товарища, Андрей Иванович вздохнул с облегчением, точно с него сняли какую-то большую тяжесть, и тотчас сравнил пережитое ощущение с тем, какое, вероятно, испытывает крошечный зайчик, почувствовав на себе неподвижный взор удава, под влиянием которого бедный зверек сам бросается в раскрытую пасть отвратительного пресмыкающегося.
Воспользовавшись промежутком, пока факир медленно обводил глазами почтительно склоненные фигуры своих посетителей, Андрей Иванович бросил быстрый взгляд на окружающую местность. Терраса, на которой он находился в настоящее время, висела над глубоким оврагом, опираясь на почти отвесную, совершенно обнаженную от всякой растительности скалу. В нескольких десятках сажен от нее виднелся противоположный высокий берег оврага, такой же обрывистый и каменистый, но местами покрытый густым ковром ползучих растений, из глубины ущелья доносился шум невидимого ручья. Кругом все было дико и пустынно, как будто сюда никогда не заходила нога человека. Только темные стены храма, к которым примыкала терраса, напоминали о его близком присутствии.
Произведя осмотр своих посетителей, факир сделал знак рукой и произнес несколько непонятных слов.
— Великий Нариндра, — сказал вполголоса Дайянанда, — желает, чтобы вы сели с ним рядом.
Факир сидел почти у самого наружного края террасы, оборотившись лицом к стене храма, сходившейся углом с той, в которой проделана была дверь. Пока Андрей Иванович раздумывал, где ему сесть, так как сидеть спиной к пропасти в таком близком от нее соседстве вовсе не казалось ему приятным, факир жестом пригласил его занять на полу место рядом с собою, приблизительно на расстоянии руки вправо, рядом с Андреем Ивановичем, в таком же расстоянии, поместился Рами-Сагиб. По другую сторону факира сел Авдей Макарович, кряхтя и браня в душе слишком раскалившийся на солнце пол и неудобный способ сидеть по-турецки, согнув колени. Около него, с соблюдением таких же промежутков, поместились Дайянанда и старый брамин. Заметив, что все расселись, как должно, Нариндра положил свою правую руку на левое колено Андрея Ивановича, а левую руку на правое колено Авдея Макаровича и снова сказал несколько слов.
— Великий Нариндра, — перевел снова Дайянанда, — желает, чтобы вы, сагиб Гречау, положили свою правую руку на левое колено Рами-Сагиба, а вы, сагиб Сименс, дайте вашу левую руку сюда, на мое правое колено. Затем, сагибы, вы все время должны смотреть прямо перед собою, на эту стену, не оглядываясь по сторонам, чтобы ни случилось… Желаете вы подчиняться этому условию?
— Конечно, — отвечал Андрей Иванович.
— Идет, — откликнулся в свою очередь Семенов. — Только, чорт возьми, ужасно неудобно сидеть в таком положении, — прибавил он конфиденциально, обращаясь к Дайянанде.
— Тс! — остановил его этот последний, прикладывая палец к губам в знак молчания, и указал на стену, куда следовало смотреть.
"И везде-то приемы этих фокусников одинаковы", — думал Андрей Иванович, не сводя между тем глаз с темной, потрескавшейся стены храма. — "Вот и этот индийский Месмер сначала устраивает магнетическую цепь, а потом будет разыгрывать на наших нервах, что ему вздумается"…
"Однако, как жарко", — продолжал думать Андрей Иванович, чувствуя непреодолимый позыв к зевоте. — "Того и гляди задремлешь… Вероятно, это сиденье на горячем полу располагает ко сну".
И на самом деле он уже начинает грезить наяву. Ему кажется, что стена, на которую он смотрит, более уже не стена, а густое, сероватое облако, что это облако мало-помалу становится реже, тоньше и наконец сквозь него проглядывает голубое небо. Потом на этом небе начинают обрисовываться далекие вершины снежных гор, а у подошвы их вырастает что-то вроде московского кремля: такие же башни, золотоверхие крыши, широкие купола, золотые и лазурные с золотыми и серебряными звездами… Вот, кажется, даже колокольня Ивана Великого… Впрочем, нет: это не кремль, а что-то очень похожее на него, — быть может, таким он был во времена Ивана III или при Иване Грозном…
Желая удостовериться, спит ли он или грезит наяву, Андрей Иванович свободной рукой протирает себе глаза. В тоже мгновение видение исчезает и перед его глазами появляется снова та же темная, потрескавшаяся стена. — "Ну, ясно", — думает он, — "я задремал"…
Рука факира сильнее нажимает его колено. Андрей Иванович снова смотрит на стену и уже заранее знает, что будет дальше. "Я задремлю", — думает он, — "и увижу тот же кремль с его красивыми башнями, куполами и колокольнями".
Действительно, вот уже появилось серое облако, вот оно рассеялось, вот снежные вершины, а вот и кремль! Нет, это совсем не московский кремль. Стены и башни похожи, но все-таки это — что-то совершенно иное: это меньше кремля и здания стоят ближе друг к другу. И потом — какая роскошная растительность окружает эти здания, какая масса великолепнейших цветов! Таких нет в московском кремле.
Вот эта терраса, на которую выходят островерхие двери и окна храма, почти вся утопает в цветущих растениях. Они ползут по стенам, стелются по каменным плитам пола и разноцветными гирляндами свешиваются из белых мраморных ваз, украшающих вычурные резные гранитные столбы, в которых утверждена вызолоченная решетка террасы. Целый лес цветущих растений, стеной поднимаясь вокруг решетки, ревниво охраняет террасу от всего окружающего мира и в этом уединении так хорошо проводить долгие часы дня за чтением какой-нибудь умной книги или в размышлениях, вызванных этим чтением, подобно этому красивому индусу, который медленно прохаживается по террасе с книгой в руках.
Его бледное, овальное лицо, с небольшими усами и короткой бородой, носит несомненные признаки интеллигентности. Об этом особенно свидетельствуют его красиво очерченный лоб и большие задумчивые глаза, которые то внимательно устремлены в книгу, то в раздумье обращаются к зеленой чаще растений, рассеянно скользя по роскошным цветам и сверкающей листве, омытой недавним дождем, как будто внутренний мир застилает для этих глаз все окружающие предметы.
Медленно прохаживается по террасе молодой пундит, погруженный в чтение своей книги. Ветерок тихо колеблет богато вышитые концы белой кисейной повязки, покрывающей его голову в виде легкой и пышной чалмы, длинные, вьющиеся волосы прихотливо падают на высокий, вышитый жемчугом воротник его серого шелкового полукафтана, застегнутого на груди золотыми аграфами с тремя крупными жемчужинами на каждом; из-под широких белых шелковых шальвар выглядывают узкие носки желтых, вышитых серебром туфлей.
— Кто этот индус? — думает про себя Андрей Иванович.
— Это — Нарайян Гаутама Суами, — отвечает громко Нариндра, слегка нажимая колено Андрея Ивановича. На каком языке говорит Нариндра — неужели из русском. По крайней мере Андрей Иванович не нуждается более в переводе Дайянанды.
— Это — Нарайян, — повторяет факир. — Если ты хочешь говорить с ним, я его окликну.
— Конечно, хочу, — говорит Андрей Иванович, но не слышит своего голоса: вероятно, он по-прежнему только думает про себя.
— Хорошо, — продолжает Нариндра. — Я позову Нарайяна и ты расскажешь ему, зачем ты его желаешь видеть и кто тебе указал на него. Слушай, я сейчас его позову: — Нарайян Гаутама Суами, брамин, служащий видимым рукотворенным богом только затем, чтобы сберечь души темных людей от холодного ужаса безверия, но сам познающий сердцем иного, невидимого бога! Два иностранца, два русских, желают говорить с тобою.
— Махатма Нариндра! — послышался издалека приятный тихий голос, — для меня счастье быть не только другом твоих друзей, но даже слугою твоих слуг. Пусть скажут мне иностранцы, чем я могу служить им.
— Говори! — сказал Нариндра, снова сильнее нажимая колено Андрея Ивановича.
— Мистер Нарайян! — начал Грачев и звук его голоса по-прежнему оставался неслышимым для него самого. — Моя фамилия — Грачев. Я приехал из Англй с письмом от доктора Грешама на имя вашего друга, Рами-Сагиба. Мистер Грешам указал мне на вас, что вы могли бы перевести и объяснить найденную мной рукопись на древнем санскритском языке. В письме своем он просит Рами-Сагиба сообщить мне ваш адрес. В виду особенных обстоятельств, в которых вы теперь находитесь, можете ли вы разрешить мистеру Рами-Сагибу указать мне ваше теперешнее местопребывание и дозволить мне с моим товарищем, тоже русским, профессором петербургского университета Семеновым, приехать к вам для рассмотрения рукописи?
— Друзья мистера Грешама — мои друзья, — послышался снова отдаленный голос. — Я буду рад вас видеть. Но Рами-Сагиб не может вам сообщить моего адреса, по-тому что сам его не знает. Я нахожусь теперь в Пагаре, близ Магабанпура, в древнем храме Кришны. Вы можете предъявить письмо мистера Грешама великому брамину храма, Мартану Суами, и он уже доведет вас ко мне. Чтобы вы не забыли, вот вам адрес.
Голос замолк, фигура Нарайяна, терраса, цветы ее окружающие — все стало мало-помалу отдаляться, стушевываться, рассеиваться в воздухе. Нариндра снял свою руку с колена Андрея Ивановича и слегка дунул ему в лицо.
Когда Грачев открыл глаза, перед ним была та же серая стена храма, спутники его, разместившиеся по обе стороны Нариндры, сидели с закрытыми глазами, свесив головы на грудь, и очевидно спали. По приглашению факира, Андрей Иванович разбудил своего соседа с правой стороны, Рами-Сагиба, дунув ему в лицо. То же самое поочередно проделали друг с другом его соседи с левой стороны, начиная с Нариндры и кончая старым брамином. Впрочем, старый брамин сидел последним в ряду и поэтому ему некому было оказать подобной услуги.
Едва только все поднялись на ноги, протирая глаза, точно после глубокого сна, как послышались восклицания удивления и восторга:
— Чудеса, батенька! — повторял в восхищении профессор.
— А вы что видели, Авдей Макарович?
— Как что? Конечно Нарайяна! Ведь вы же с ним говорили?
— Странно! Значит мы с вами одно и тоже видели во сне? Видели вы этот индийский кремль? террасу? цветы?
— Конечно, видел. Ведь я не слепой… Притом это было всего в нескольких шагах… А что это такое вы уронили?
Андрей Иванович нагнулся и поднял сложенную бумажку, на которой было написано красивым английским почерком: "Пагар, Магабанпур, храм Кришны, великий брамин Мартан Суами…"
— Ничего не понимаю, — сказал он, пожав плечами и передавая записку Авдею Макаровичу.
— Разве сагиб уже забыл, что сказал ему Нарайян? — спросил Дайянанда, прочитав записку через плечо Андрея Ивановича.
— Что такое он сказал?
— Он сказал: "Чтобы вы не забыли, вот вам мой адрес". Это рука Нарайяна.
— Да, это его почерк, — заметил Рами-Сагиб, в свою очередь прочитав записку.
— Тем еще для меня непонятнее, — продолжал Андрей Иванович. — Каким образом могла попасть сюда эта записка?
— А разве сагибу понятно, как попал сюда сам Нарайян? — полюбопытствовал Дайянанда.
— Нарайяна я видел во сне.
— Следовательно, сагиб, мы все впятером видели здесь буквально одинаковый сон?
— Вероятно… Это просто удивительно! — воскликнул Авдей Макарович.
— Я думаю, сагиб, что это так же удивительно, как и появление записки?
— Но как это могло случиться?
— Это уже знает только один великий махатма, Нариндра.
Андрей Иванович вспомнил, что он еще не поблагодарил факира за его услугу и тотчас же опустил руку в карман, чтобы достать горсть золотых соверенов, но Нариндра предупредил его, качнув отрицательно головой и сказав что-то на своем непонятном языке.
— Что он говорит? — спросил Андрей Иванович, зажимая в руке золотые деньги.
— Великий махатма говорит, что дары духа не продаются и не покупаются, — перевел Дайянанда.
— В таком случае, передайте ему нашу искреннюю и глубокую благодарность. Он оказал нам чрезвычайно важную услугу.
Нариндра проговорил еще несколько фраз и в заключение сделал знак рукою, как будто отпуская своих посетителей.
— Махатма, кажется, желает, чтобы мы ушли? — спросил Авдей Макарович, заметив этот знак.
— Да. Великий махатма говорит, что долг каждого человека оказывать услуги своим собратьям людям… Затем, он извиняется, что не может долее беседовать с сагибами, так как уже настало время упанишады.
Выслушав эти слова, наши герои почтительно поклонились великому махатме-чудотворцу и вышли с террасы вслед за старым брамином и Дайянандой.

 

Назад: ХVІІІ. Храм богини Парвати
Дальше: XX. Астральное тело