Пройдя еще несколько колонн, Андрей Иванович увидел направо и налево широкие арки, по другую сторону которых прерванный ряд колонн возобновлялся и, уходя в глубину зала, терялся мало-помалу в темноте. Этим аркам между колоннами соответствовали арки в стенах. Андрей Иванович заглянул в одну из них и осветил факелом открывшееся за ней пространство: пред ним выступила на свет такая же зала с колоннами и статуями, уходившими вдаль и скрывавшимися во мраке, как и та, в котором он находился. Он перешел на другую сторону и заглянул в противоположную арку, — такая же зала лежала и там.

Ему стало жутко. Таинственное безмолвие этих зал, нарушаемое только гулом его шагов, казалось, было оскорблено его присутствием, тени прошлого, витавшие вокруг своих каменных образов, как будто укоризненно смотрели на него из этого мрака, царившего здесь, быть может, уже целые тысячелетия. Кроме того, громадность этих зал, казавшихся благодаря окутывавшей их тьме беспредельными, действовала на него удручающим образом. Всматриваясь в бесконечные ряды колонн и статуй, перекрещивающиеся между собой, он невольно подумал о возможности потерять направление и заблудиться в этом каменном лабиринте. Эта мысль заставила его воротиться на середину зала и посмотреть в том направлении, откуда должен быть виден бледный свет дня, проходящий через портик храма, но вместо этого света, к удивлению своему, он встретил только абсолютную темноту, в которой как будто, тонули сумрачные колонны и статуи зала. В этой темноте, тревожно оглядываясь по сторонам, он успокоился только тогда, когда в глаза ему блеснул голубоватый луч, пробивавшийся в отверстие портика, который издали казался только узкой, крошечной щелью.

Это небольшое приключение осязательно доказало, как легко было потерять направление в этом громадном подземелье. Очевидно, что нельзя было пускаться в глубину храма, не запасшись каким-нибудь средством, которое помогло бы определить пройденный путь и найти обратную дорогу. Классическая древность напомнила о клубке Тезея, с помощью которого этот герой нашел выход из критского лабиринта, но, обсудив этот вопрос, Андрей Иванович предпочел компас и, отложив свои исследования до завтра, намеревался утром запастись компасом, хранившимся с другими инструментами на башне, вместе с Гиппогрифом.

На следующий день, вооружившись компасом и несколькими десятками факелов, Андрей Иванович уже смело отправился в таинственную глубину храма. Он решил предварительно сделать беглый обзор подземелья, чтобы ознакомиться сначала с его расположением и величиною, а затем уже приступить к изучению подробностей.

Быстро проходя одну залу за другой, в одном и том же направлении, с севера на юг, в конце пятой, вместо широкой арки, соединявшей между собою залы, Андрей Иванович нашел обыкновенную дверь, за которой начинался узкий коридор, не более сажени вышиной и около двух аршин в ширину. Коридор шел в том же южном направлении, но слегка понижался, как будто уходя под гору. Андрей Иванович продолжал идти вперед, отмечая в записной книжке не только направление пути, но и число пройденных шагов по этому направлению: к этой осторожности его побудило несколько новых коридоров, встреченных им по дороге и перпендикулярно пересекавших коридор, по которому он следовал.

В этих коридорах он заметил одну странную особенность, которая не попадалась ему на глаза при осмотре зал: взглянув случайно вверх, он увидел, что вдоль одной стены, под самым сводом коридора, тянулась довольно толстая темная проволока, прерываемая на известных расстояниях сероватыми, как ему показалось, металлическими шарами. Заглядывая в боковые коридоры, он разглядел и там такую же проволоку и те же шары, находившиеся в связи с проволокой того коридора, по которому он шел. Заинтересованный этим, Андрей Иванович старался отгадать, для какой цели могли служить эта проволока и эти шары? Неужели же древним обитателям этого острова был известен телеграф? Но сначала это предположение показалось Андрею Ивановичу до того нелепым, что он даже выбранил себя за него фантазером. А между тем, придумать для этих шаров и проволок какое-нибудь другое объяснение было совершенно невозможно и на уме у него невольно вертелись слова: электричество, телеграф и телефон.

"Что же в этом особенного?" — думал он, подвигаясь вдоль коридора и вглядываясь в таинственную проволоку, тянувшуюся над его головой. "Разве народ, имевший таких гениальных художников-скульпторов, не мог обладать такими же гениальными учеными, предупредившими современную цивилизацию на целые тысячелетия? Кто знает, может быть, не только телеграф и телефон, но еще много чего другого, что неизвестно современным ученым, было знакомо таинственным обитателям острова, оставившим по себе такие великолепные следы художественного творчества. Разве не утрачено, почти на нашей памяти, искусство живописи на стекле? Да разве только одно оно?.."

На этом месте размышления Андрея Ивановича были прерваны каким-то неясным шумом, донесшимся к нему с переднего конца коридора. Он стал внимательно прислушиваться: шум доносился издали, то усиливаясь по временам, то ослабевая, он напоминал собой не то порыв ветра, не то шум морского прибоя. С каждым шагом вперед шум этот становился яснее. Чрез несколько времени Андрею Ивановичу показалось, что к нему доносится запах морской сырости и наконец далеко впереди на полу коридора бледно-голубым лучом отразился слабый отблеск дневного света. Андрей Иванович пошел так быстро, насколько позволял это покатый пол коридора, сделавшийся уже влажным и скользким, и через несколько минут вышел к отверстию, в которое целым потоком врывался ослепительный дневной свет, почти невыносимый для глаз Андрея Ивановича, привыкших к темноте.

Отверстие коридора выходило на узкую мель, тянувшуюся с перерывами у подошвы неприступных утесов, из которых состояли берега острова. Гигантские волны перескакивали через отмель и разбивались на миллионы пенящихся брызг у самых ног Андрея Ивановича, на изрытом, неровном полу коридора, покрывая его клочьями белой пены и обрывками морских водорослей. Таким образом, остров, который Андрей Иванович считал недоступным с моря, имел с ним весьма удобное сообщение и в одно прекрасное время мог иметь неожиданных и, — что всего вероятнее, — даже неприятных гостей…

Андрей Иванович посмотрел еще несколько времени, как дождь, хлестал на тинистую поверхность отмели и как бешено разбивались о скалы громадные как горы, волны океана, и пошел обратно по поднимавшемуся в гору подземному коридору.

Прошло более часа. По расчетам Андрея Ивановича, он уже должен был бы достигнуть храма, а между тем он все еще шел по коридору. Чаще и чаще посматривал он на компас, подозревая, что сбился с пути, но компас показывал, как и следовало, северное направление. Сначала коридор поднимался все в гору, но затем, совершенно неожиданно, пошел под гору: это уже ясно доказывало, что, вопреки показаниям компаса, Андрей Иванович заплутался. Возвращаться назад, к морю, он не решился, так как можно было заплутаться еще раз, поэтому он предпочел идти вперед, держась северного направления.

Прошло еще полчаса, а коридор все еще спускался под гору, хотя уже значительно положе. Андрей Иванович испытывал до крайности жуткое чувство: ему казалось, что он заживо погребен под землей. Ему становилось тошно в этом бесконечном коридоре, как в могиле, и он страстно хотел скорее выбраться на свет, на воздух. С лихорадочной торопливостью он шел вперед, задыхаясь от усталости и тревоги и все ускоряя шаги… А коридор все продолжался, зияя впереди своим мрачным жерлом.

Андрей Иванович сжег уже значительную часть своих факелов и начинал бояться, что ему придется, пожалуй, остаться в этом подземелье в совершенной темноте…

Но вот коридор оканчивается крутою лестницей, поднимающейся прямо к своду… Где же, однако, дверь, соединяющая эту лестницу с верхним помещением? Если она и была, то вероятно заложена камнями, потому что лестница упирается прямо в свод. Что же делать? Но, если есть лестница, то сообщение должно же быть. Андрей Иванович торопливо поднялся по крутым ступеням лестницы и уперся головой в плиту свода. Со всей силой он уперся руками в эту плиту, стараясь поднять ее, и ему показалось, что она колеблется, что в щели свода над его головой проходит слабый свет.

Удвоив усилия, он принялся толкать и двигать эту плиту из стороны в сторону, и наконец она уступила его силе: она подалась вверх и при этом образовалось отверстие, достаточное для того, чтобы человек мог в него пройти. Андрей Иванович прополз в это отверстие и очутился в узком и тесном помещении, освещенном сверху. Направо и налево поднимались лестницы, одна уходила в темноту, другая вела к свету. Осматриваясь кругом, Андрей Иванович находит как будто что-то знакомое: ему казалось, что он был уже здесь раньше… И действительно, приблизясь к освещенной лестнице, он с радостью увидел над своей головой знакомый уже цилиндр с винтовой лестницей по стенам. Не доверяя своему счастью, он торопливо поднялся по лестнице и заглянул в отверстие, находившееся над изогнутой улиткообразной трубой: пред его глазами тотчас же открылся длинный ряд колонн и статуй, а внизу, почти около самого отверстия, находились громадный каменный колосс и гигантская рука с серпом… Теперь уже он не мог более сомневаться: подземный ход, в котором он считал себя уже заживо погребенным, привел его в лесной храм, где он впервые познакомился с художественными богатствами острова. Обрадованный, он снова опустился по винтовой лестнице к основанию цилиндра и чрез тоже отверстие под статуей богини, которым уже раньше пользовался, проник в храм, счастливый и довольный, что снова выбрался на свет из темного подземного хода, заставившего его пережить такие неприятные ощущения.