Жюль Верн
Воздушная деревня

— А будет ли когда-нибудь Американское Конго?.. — спросил Макс Губер.

— Да зачем же, мой дорогой Макс? — ответил Джон Корт. — Разве мало нам простора в Соединенных Штатах? Сколько новых и пустынных районов предстоит еще исследовать между Аляской и Техасом! Прежде чем заниматься внешней колонизацией, я думаю, лучше колонизировать страну изнутри.

— Ах, милый Джон, судя по всему, европейские нации закончат полным разделом Африки, а это около трех миллиардов гектаров!.. И американцы уступят все англичанам, немцам, голландцам, португальцам, французам, итальянцам, испанцам, бельгийцам?..

— А ничего другого американцам не остается, точно так же, как и русским, — заметил Джон Корт, и по той же самой причине…

— Какой?..

— Незачем утомлять ноги, когда стоит лишь протянуть руку…

— Ну ладно, мой дорогой Джон, а если в один прекрасный день федеральное правительство объявит о своих претензиях на часть африканского пирога… Есть уже Французское Конго, Бельгийское, Немецкое, не считая независимого Конго, которое только и ждет, кому бы вручить свою независимость! И вся эта страна, в которой мы находимся уже три месяца…

— В качестве путешественников, Макс, простых любознательных путешественников, а не завоевателей…

— Разница невелика, достойный гражданин Соединенных Штатов! — объявил Макс Губер. — Я убежден, что в этой части Африки ваша страна могла бы выкроить себе отличную колонию… Здесь такие плодородные земли, их надо только с умом использовать! А природа сама позаботилась о щедром орошении. Могучая водная система тут никогда не иссякает…

— Даже в такую дьявольскую жару, — заметил Джон Корт, вытирая капли пота со лба, дочерна загоревшего на тропическом солнце.

— А, наплевать! — браво откликнулся Макс Губер. Разве мы уже не привыкли к местному климату? Я бы даже сказал, что мы превратились в настоящих негров, если бы не боялся задеть самолюбие моего почтенного друга… А ведь на дворе еще только март! Можете вообразить, что здесь творится в июле и в августе, когда солнечные лучи буквально буравят кожу раскаленным железом!..

— Однако же, Макс, с нашей изнеженной французской и американской кожей тяжеловато нам будет сравниться с коренными жителями Габона и Занзибара! Полагаю, между прочим, что пора бы завершить прекрасный и увлекательный поход, которому так благоприятствовала судьба… Мне не терпится поскорее возвратиться в Либревиль, обрести наконец в наших факториях покой и отдых, на которые мы вправе рассчитывать после трех месяцев подобного путешествия…

— Я согласен, дружище Джон, что эта рискованная экспедиция представляет некоторый интерес. Хотя, по правде говоря, она не вполне оправдала мои надежды…

— Ну, как же, Макс! Столько сотен миль по незнакомой стране у нас за плечами… А сколько опасностей среди не очень-то гостеприимных племен, сколько стычек наших ружей с дротиками и стрелами, какая божественная охота на нумидийских львов и ливийских пантер… А слоновые бойни по велению нашего вождя Урдакса, эти груды первосортных бивней, из которых можно изготовить клавиши для роялей всего мира! И вы еще недовольны чем-то…

— И да, и нет, Джон… Все это входит в обычное «меню» исследователей Центральной Африки… Все это читатель находит в описаниях Барта, Спика, Гранта, Шайю, Бёртона, Ливингстона, Стенли, Серпа Пинту, Андерсона, Камерона, Бразза, Гальени, Дибовски, Лежака, Массари, Висмана, Буонфанти, Мэстра…

В этот момент передок повозки наскочил на крупный камень, что прервало перечисление африканских завоевателей, делавшее честь эрудиции Макса Губера. Джон Корт воспользовался заминкой, чтобы вставить словечко:

— Так вы рассчитывали найти что-нибудь другое в ходе нашего путешествия?

— Да, мой дорогой Джон!

— Нечто неожиданное?

— Больше чем неожиданное… Как раз неожиданного было у нас в избытке…

— Тогда что-то необычайное?

— Попали в точку, мой друг! Ни разу, ни единого разочка не привелось мне огласить просторы старой Ливии этим завораживающим словцом, которое так часто на устах у классических вралей античности, когда они пишут о загадочной Африке…

— Ну, Макс, я вижу, что французскую душу труднее удовлетворить…

— Чем американскую… Согласен, Джон, если вам достаточно тех воспоминаний о походе, что вы увозите с собой.

— Вполне, Макс!

— И если вы возвращаетесь довольным…

— Довольным… Особенно самим возвращением!

— И вы полагаете, что люди, прочитавшие рассказ об этом путешествии, воскликнут: «Черт подери, вот это действительно интересно!»

— Они были бы слишком привередливы, если бы так не воскликнули.

— А я думаю, что их не удовлетворит…

— Ну, разумеется, — парировал Джон Корт, — их бы вполне удовлетворило, если бы мы завершили свое путешествие в желудке льва или в чреве антропофага из Убанги…

— Нет, Джон, я не веду речь о подобных крайностях, хотя они и не лишены определенного интереса для читателей, особенно для читательниц, но, по чистой совести, положа руку на сердце, посмеете ли вы утверждать, что мы открыли и наблюдали нечто такое, чего до нас еще никто не видел и не встречал в Центральной Африке?..

— Действительно, Макс, я не стану этого утверждать…

— Ну так вот, а я рассчитывал на то, что нам с вами больше повезет!

— Ах, какой гурман, выставляющий добродетелью собственную склонность к чревоугодию! — съязвил Джон Корт. — Что касается меня, то заявляю во всеуслышание: я сыт нашей поездкой по горло! И я не ждал от нее больше того, что она дала нам!

— То есть ничего особенного, Джон…

— Но, Макс, путешествие еще не закончено, и за те пять-шесть недель, которые мы будем добираться до Либревиля…

— В унылой караванной тряске, нетерпеливо перебил Макс Губер, — в монотонном чередовании этапов… Прогулка в дилижансе, как в старые добрые времена…

— Кто его знает… — отозвался Джон Корт.

На сей раз повозка остановилась на ночлег у подножия небольшого холма, увенчанного живописными деревьями. Они одни возвышались среди широкой долины, озаренной лучами заходящего солнца.

Было уже семь часов вечера. На девятом градусе северной широты сумерки длятся ничтожно краткое время, и ночь не заставила себя ждать. Стало совсем темно, потому что плотные тучи скрыли слабое сияние звезд, а полумесяц исчез в западной части горизонта.

В повозке, предназначенной только для пассажиров, не было ни товаров, ни провианта. Вообразите себе вагончик, поставленный на четыре массивных колеса и приводимый в движение упряжкой из шести быков. В передней части его находится дверь. Свет проникает внутрь через маленькие боковые оконца, вагончик разделен перегородкой на два смежных отсека. Тот, что в глубине, предназначен для двух молодых людей; им лет по двадцать пять — двадцать шесть, не больше. Один из них американец, Джон Корт, другой — француз, Макс Губер. Переднюю часть повозки занимают португальский торговец Урдакс и «впередсмотрящий» по имени Кхами. Этот последний — туземец из Камеруна, очень искусный в трудном ремесле проводника по знойным просторам Убанги.

Вагончик надежен и прочен. После всех испытаний долгого и трудного пути каркас в отличном состоянии, ободья колес только чуть-чуть истерлись, оси не погнуты и без трещин, — как будто экипаж возвращается с обычной прогулки в пятнадцать — двадцать лье, тогда как на самом деле он оставил позади более двух тысяч километров, три месяца тому назад покинув Либревиль, столицу Французского Конго. С той поры, держа направление на восток, он продвигался по долинам Убанги вдоль реки Бахр-эль-Абьяд, несущей свои воды к южной части озера Чад. Это один из главных притоков Конго, или Заира, давшего название всей стране, простирающейся к востоку от немецкого Камеруна, губернатор которого служит генеральным консулом Германии в Западной Африке. Страна до сих пор не обрела еще точных, завершенных очертаний даже на самых современных картах. Этот район нельзя назвать пустыней, ведь только здесь пустыня сочетается с могучей растительностью, поэтому не имеет ничего общего с Сахарой. На огромных пространствах этого региона, на большом расстоянии друг от друга рассеяны редкие деревушки. Жители их непрерывно воюют между собой, порабощают соседей или убивают их, а то и питаются человеческим мясом, подобно племени мобуту между бассейнами Нила и Конго. И что самое отвратительное удовлетворению каннибальских инстинктов обычно служат дети. Так что миссионеры всеми силами стараются спасти эти маленькие существа отнимая или выкупая их, а затем воспитывая в христианском духе в своих миссиях, расположенных по берегам реки Сирамбы. Эти миссии давно бы угасли и прекратили свою деятельность из-за нехватки средств, если бы не великодушие европейских государств, в частности, Франции.

Следует также добавить, что в Убанги детей рассматривали как «разменную монету» при торговых сделках. Маленькими мальчиками и девочками здесь расплачиваются за различные бытовые товары, которые доставляются заезжими торговцами даже в самые глубинные районы страны. Самым богатым туземцем оказывается поэтому тот, чья семья наиболее многочисленна.

Португалец Урдакс пустился в дальнее путешествие без особых коммерческих целей, он не собирался торговать с прибрежными племенами в Убанги и мечтал только раздобыть некоторое количество слоновой кости, охотясь на слонов, в изобилии водившихся в этой стране, но ему все же не удалось избежать контактов с кровожадными конголезскими племенами. И нередко приходилось усмирять воинственный пыл враждебных туземцев, прибегая к помощи оружия, предназначенного для преследования толстокожих гигантов.

Но в целом экспедиция оказалась удачной и плодотворной, никто из ее участников не пострадал.

На окраине деревушки, близ истоков реки Бахр-эль-Абьяд, Джону Корту и Максу Губеру посчастливилось обменять несколько стеклянных бус на туземного ребенка и спасти его от ужасной участи. Это был крепкий десятилетний мальчишка с живой и привлекательной физиономией, даже не очень похожий на негра. Есть такие племена в Конго, и ребенок, по-видимому, принадлежал к одному из них со своей почти светлой кожей, белокурыми волосами, столь не походившими на курчавую жесткую шерсть, с орлиным, а не приплюснутым носом, с тонкими, красиво очерченными губами. Глазенки его светились природным умом, и он тотчас же проникся к спасителям подлинно сыновней любовью. Это бедное существо, отнятое у племени, поскольку не было у него больше ни отца, ни матери, носило имя Лланга. Какое-то время воспитываясь у миссионеров, мальчик немного выучился говорить по-французски и по-английски, но затем по несчастливому стечению обстоятельств попал в лапы жестокого племени данкас, и какая судьба его ожидала, легко можно догадаться.

Очарованные обаянием, ласковым нравом и сердечной признательностью ребенка, двое друзей прониклись к нему живой симпатией. Они его накормили, одели и принялись воспитывать: мальчик выказывал все признаки природной одаренности и раннего развития. Какая же разительная перемена произошла в жизни Лланги! Вместо того чтобы стать «живым товаром», подобно прочим несчастным маленьким туземцам, он будет жить в факториях Либревиля, станет приемным сыном Макса Губера и Джона Корта… Они позаботятся о нем и никогда его не оставят!.. Несмотря на юный возраст, мальчик понимал это, он чувствовал, что его любят, и глаза его наполнялись слезами счастья, когда руки Макса Губера или Джона Корта касались его волос.

Когда повозка остановилась, утомленные долгой дорогой и палящим солнцем быки улеглись на зеленой лужайке. Лланга, часть пути сопровождавший караван пешком то впереди, то позади упряжки, тотчас же подбежал к экипажу, едва лишь двое его покровителей ступили на землю.

— Ты не очень устал, Лланга? — поинтересовался Джон Корт, беря мальчугана за руку.

— О нет, нет! У меня крепкие ноги… И я люблю бегать! — Улыбка играла на губах и в сияющих глазах ребенка, когда он смотрел на своих спасителей.

— А теперь пора бы перекусить. Ты хочешь кушать, Лланга?

— Кушать… о да… мой друг Макс!

Поцеловав протянутые к нему руки, мальчик присоединился к носильщикам, уже находившимся под сенью раскидистых деревьев на макушке холма.

Повозка предназначалась только для пассажиров — португальца Урдакса, Кхами и двух молодых спутников. Багаж и слоновая кость были доверены полусотне мужчин, большинство из которых составляли негры, жители Камеруна. Они опустили на землю слоновые бивни и ящики с едой, в которую вносила разнообразие дичь, добытая во время удачной охоты в районах Убанги.

Эти негры — профессиональные наемники, искушенные в своем ремесле, работа которых оплачивается довольно высоко. От них во многом зависит успех экспедиций. С детства привыкшие переносить грузы, они прочно удерживаются на ногах и под неимоверно большим весом. Разумеется, работа эта нелегкая, да еще в условиях тропического климата. Плечи сгибаются под тяжестью слоновых бивней или объемистых тюков с провиантом, кожа оцарапана и саднит, ноги растерты до крови, колючие растения хлещут по обнаженным торсам. Так они идут от восхода солнца до одиннадцати утра; когда спадает самая страшная жара, возобновляют свой поход и больше не отдыхают ни разу до позднего вечера… В интересах торговцев — оплачивать их работу щедрее — и они это делают, кормить носильщиков получше — и они их кормят, не изматывать их чрезмерно — и они стараются их не перегружать.

Охота на слонов весьма опасна, не говоря уж о случайных встречах со львами или пантерами, а потому начальник экспедиции должен быть уверен в своем персонале. Кроме того, после сбора драгоценных охотничьих трофеев надлежит благополучно и как можно скорее возвратиться к прибрежным факториям. Движение каравана не должно тормозиться ни чрезмерной усталостью негров, ни болезнями, среди прочих оспой, последствия которой бывают особенно ужасны. Так что, соблюдая верность указанным принципам, опираясь на собственный немалый опыт и проявляя необходимую заботу о своих людях, португалец Урдакс уже не единожды совершал удачные и прибыльные походы в сердце Экваториальной Африки.

Таков был и этот последний поход, принесший целую груду первосортной слоновой кости, добытой в долине реки Бахр-эль-Абьяд, почти на границе с Дарфуром.

Привал сделали под сенью роскошных тамариндовых деревьев. Пока носильщики доставали провизию из мешков, Джон Корт беседовал с португальцем, бегло говорившим по-английски.

— Я думаю, месье Корт, место для стоянки выбрано удачно, для наших быков тут найдется подходящая пища.

— Действительно, трава здесь на удивление густая и сочная, — заметил Джон Корт.

— Мы бы и сами щипали ее с превеликим удовольствием, если бы располагали необходимым жевательным аппаратом и тремя желудками, чтобы ее переварить! — добавил Макс Губер.

— Нет уж, благодарю покорно, — отозвался Джон Корт, — я предпочитаю вырезку из антилопы, поджаренную на углях, сухари из наших запасов и глоток хорошей мадеры…

— Ее можно разбавить несколькими каплями вон из той прозрачной речушки, что бежит по равнине, — заметил португалец.

— И он указал на серебряную нитку воды — без сомнения, один из притоков Убанги, — в километре от холма.

Разбили лагерь очень быстро. Заветные бивни сложили в кучу поблизости от повозки. Быки бродили вокруг тамариндовых деревьев. Путешественники разожгли костры из сухих веток, найденных на земле. «Впередсмотрящий», он же и погонщик быков и надсмотрщик, убедился, что у каждой группки людей есть все необходимое. Антилопьего мяса в свежем и сушеном виде было вдоволь. Их запасы охотники легко могли пополнить. В воздухе разлился упоительный аромат готовящейся еды. Никто не страдал отсутствием аппетита, поистине зверского после напряженного полдневного марша.

Само собой разумеется, оружие и боеприпасы оставались в повозке — несколько ящиков патронов, охотничьи ружья, карабины, револьверы. Великолепные изделия современной оружейной техники на случай тревоги всегда находились в распоряжении португальца, Кхами, Джона Корта и Макса Губера.

Надсмотрщик не забывал об осторожности и поручил охранять общий покой нескольким из своих людей, которые должны были меняться каждые два часа. В столь отдаленных местах всегда нужно опасаться злонамеренных существ — как двуногих, так и четвероногих. Так что Урдакс неизменно заботился о мерах предосторожности, вполне доверяя своему спутнику Кхами. Пятидесятилетний португалец был еще очень крепок и хорошо знал все правила поведения в подобных экспедициях, выносливость его была безгранична. Со своей стороны, проворный и гибкий Кхами, которому едва исполнилось тридцать пять, также отличался незаурядной силой, большим хладнокровием и мужеством. Он надежно охранял караваны на бесконечных африканских просторах.

Двое наших друзей и португалец уселись на отдых под гигантским деревом. Мальчик принес им мясо, приготовленное одним из туземцев, которому доверили обязанности повара.

Во время трапезы усердно работали не только челюсти, но и языки. Ведь еда не помеха для разговора, тем более когда не очень спешишь. О чем же беседовали путники? Верно, о приключениях, которые настигали экспедицию во время долгого ее движения к северо-востоку?.. Отнюдь нет. У тех, кому предстояло возвращение, находились более актуальные темы. Дорога до факторий Либревиля еще очень длинная — свыше двух тысяч километров, а это девять или десять недель пути. «Так что мало ли что может случиться на втором этапе путешествия», — обнадеживал Джон Корт своего компаньона, которому так не терпелось испытать что-нибудь неожиданное, необычное, из ряда вон выходящее…

К этому последнему этапу караван от границ Дарфура вновь спустился к Убанги, перейдя вброд Аукадебе и ее многочисленные притоки. И нынче днем он остановился примерно в том пункте, где скрещивались двадцать второй меридиан и девятая параллель.

— А теперь, — сказал Урдакс, — мы должны следовать в юго-западном направлении…

— И это тем более справедливо, — поддержал Джон Корт, — что, если мне не изменяет зрение, с юга на горизонте — мощная преграда — лес, конца которому не видно ни на западе, ни на востоке.

— Да… огромный лес! — задумчиво отозвался португалец. — Если бы нам пришлось огибать его с востока, то это заняло бы несколько месяцев.

— А с запада?

— А с запада, ответил Урдакс, — следуя по опушке и не слишком удлиняя путь, мы выйдем к Убанги в районе водопада Зонго.

— А разве мы не сократим дорогу, если двинемся напрямик? — поинтересовался Макс Губер.

— Да… дней пятнадцать сэкономили бы.

— Так почему же нам не пойти через лес?

— Потому что он непроходим.

— О!.. Непроходим! — повторил Макс Губер, и в тоне его сквозили ирония и сомнение.

— Пешеходы, может быть, и пройдут, заметил португалец, — хотя и в этом я не очень убежден, потому что никто еще не решался на такую авантюру. Но с нашей упряжкой эта попытка бессмысленна.

— Вы говорите, Урдакс, что никто еще не дерзал углубиться в этот лес?

— Дерзал ли… я не знаю, месье Макс, но чтобы такое предприятие увенчалось успехом… нет, не слышал… И в Камеруне, и в Конго не найдется таких смельчаков. Да и кому взбредет в голову отправиться туда, где нет ни единой тропинки, где сплошные колючие заросли? Не уверен даже, что огонь и топор помогли бы расчистить дорогу, я уж не говорю об упавших мертвых деревьях: они образуют непреодолимую преграду…

— Непреодолимую, Урдакс?

— Да ну же, дорогой друг, вмешался Джон Корт, — не вздумайте забираться в этот лес! Довольствуемся тем, что нам предстоит его обойти! Признаюсь, я сам ни за что не пустился бы наобум в такой мрачный лабиринт!

— И вам не интересно знать, что там находится?

— А что вы там рассчитываете найти, Макс? Неведомые королевства, волшебные города, мифическое эльдорадо? Животных неизвестной породы, хищников о пяти ногах или человеческие существа о трех?..

— Почему бы и нет, Джон? Остается только пойти и поглядеть!..

Лланга прислушивался к разговору с живым вниманием, возбужденное лицо его и нежный взгляд, обращенный к Максу Губеру, казалось, говорили без слов: если его покровитель отважится вступить в этот лес, мальчик последует за ним без малейшего страха и колебаний.

— Как бы там ни было, — заметил Джон Корт, — поскольку Урдакс не намерен пересекать лес для достижения берегов Убанги…

— Конечно же нет, — заявил португалец. — Это означало бы обречь себя на вечное блуждание в лесу, мы никогда из него больше не выйдем!

— Ну ладно, мой дорогой Макс, подытожим: вам позволяется открыть тайны этих зарослей, проникнуть в непроницаемую чащу… но только в мечтах, хотя даже это было бы не совсем осторожно!

— Смейтесь, Джон, смейтесь надо мной сколько угодно! А я вспоминаю слова одного из наших поэтов… не помню только его имени: «Рыться в неизвестном, чтобы открыть новое…»

— Неужели, Макс?.. А какая строчка рифмуется с этой?

— Ей-богу… забыл, Джон!

— Ну так забудьте и эту, как вы забыли ту, и отправимся спать!

Неожиданный довод показался самым логичным и здравым. Решено было не укрываться на ночь в повозке. Сон у подножия холма, под развесистыми тамариндовыми деревьями, своей свежестью хоть немного умерявшими несносную жару, все еще сильную и после захода солнца, ничуть не пугал обитателей «гостиницы „Бель Этуаль“». Они всегда спали на воздухе, когда позволяла погода. И на сей раз, хотя звезды скрылись за густыми тучами, дождя, по всей видимости, можно было не опасаться, так что решили устраиваться под открытым небом.

Юный туземец принес одеяла. Плотно завернувшись в них, двое друзей растянулись между могучих корней, образовавших естественную нишу. А Лланга пристроился рядом с ними, как сторожевой песик.

Прежде чем последовать их примеру, Урдакс и Кхами совершили обход лагеря. Они желали убедиться, что стреноженные быки не смогут разбрестись по долине, что охранники-негры находятся на своих наблюдательных постах, что все костры тщательно погашены, поскольку малейшей искры было бы достаточно для пожара: сухие травы и валежник вспыхивают мгновенно. Удостоверившись, что все в порядке, Урдакс и Кхами вернулись к подножию холма.

Сон глубокий и беспробудный, когда уснувшего и из пушки не поднимешь, не замедлил охватить всех своими крылами. Наверное, заснули и дозорные, потому что после десяти вечера уже некому было заметить очень подозрительные огоньки, перемещавшиеся по опушке огромного темного леса.