43

Три вечера спустя она повезла Пэнси на великосветский бал; они ехали вдвоем, без Озмонда, который балов не посещал. Пэнси отправилась на бал так же охотно, как и всегда: она не склонна была к обобщениям и не распространяла на все радости жизни запрет, наложенный на любовь. Если она думала выиграть время или надеялась усыпить внимание отца, то, очевидно, рассчитывала на успех. Изабелле это казалось маловероятным; вероятнее всего, Пэнси просто решила быть послушной дочерью. О более благоприятном случае отличиться по части послушания нельзя было и мечтать, а Пэнси относилась к благоприятным случаям с должным почтением. Она была не менее предупредительна, чем обычно, и с обычной заботливостью оберегала свои воздушные юбки; в руке она сжимала букетик и по меньшей мере в двадцатый раз пересчитывала цветы. Изабелла рядом с ней невольно чувствовала себя старой, она и забыла, когда в последний раз на балу испытывала радостный трепет. У Пэнси, пользовавшейся несомненным успехом, никогда не было недостатка в кавалерах, и едва лишь они вошли в зал, как она передала свой букетик не собиравшейся нынче танцевать Изабелле. Прошло несколько минут, и охотно оказавшая ей эту услугу Изабелла увидела поблизости от себя Эдварда Розьера, и вот он уже стоял перед ней. От его приятной улыбки не осталось и следа, весь облик дышал воинственной отвагой. Столь неожиданная метаморфоза вызвала бы, наверное, у Изабеллы улыбку, если бы она не понимала, что по существу все обстоит крайне серьезно, поскольку обыкновенно от этого джентльмена пахло гелиотропом, а не порохом. Он посмотрел на нее с каким-то подобием свирепости, словно давая ей понять» что опасен, но тут заметил в руке у Изабеллы букетик, и взгляд его, задержавшись на нем, заметно смягчился.

– Одни анютины глазки; должно быть, это ее.

Изабелла приветливо улыбнулась ему.

– Вы угадали, она оставила его мне на время танца.

– Дайте мне хоть секунду подержать его, миссис Озмонд, – взмолился бедный молодой человек.

– Нет; я вам не доверяю, вы мне его не вернете.

– Вы правы, я за себя не ручаюсь, я могу тут же с ним сбежать. Но дайте мне хотя бы один цветок.

Изабелла несколько мгновений колебалась, потом, все так же улыбаясь, протянула ему цветы.

– Вот, выберите сами, – сказала ока. – Страшно даже подумать, что я для вас делаю.

– И это все, и больше вы ничего не сделаете, миссис Озмонд? – вставив в глаз монокль и тщательно выбирая цветок, воскликнул Розьер.

– Не смейте вдевать его в петлицу, – сказала она. – Не смейте, слышите!

– Мне хотелось бы, чтобы она увидела. Она отказывается со мной танцевать, но я желал бы показать ей, что все равно в нее верю.

– Показать это ей куда ни шло, но нельзя показывать этого другим. Отец запретил ей танцевать с вами.

– И это все, что вы для меня сделаете? Я ожидал от вас большего, миссис Озмонд, – проговорил молодой человек с какой-то многозначительной укоризной. – Ведь мы с вами столько лет знакомы, чуть ли не со времен нашего невинного детства.

– Не внушайте мне, что я так стара, – терпеливо ответила Изабелла. – Зачем постоянно возвращаться к тому, чего я не отрицаю? Но хоть мы с вами и старые друзья, если бы вы оказали мне честь и просили моей руки, я бы вам, не задумываясь, отказала.

– Значит, вы ни во что меня не ставите. Уж признались бы тогда сразу, что считаете меня просто-напросто парижским мотыльком.

– Я очень высоко вас ставлю, но нисколько не влюблена в вас. Конечно, я имею в виду, не влюблена в вас как в претендента на руку Пэнси.

– Что ж, понятно. Вы меня жалеете, только и всего. – И, не вынимая монокля из глаза, он почему-то огляделся по сторонам. Для Эдварда Розьера было новостью, что он может прийтись не по вкусу, и у него по крайней мере хватило гордости не показать вида, что он готов принять это за общее правило.

Изабелла ответила не сразу. В его манере держаться, в его наружности не было ничего от настоящего трагического величия; чего стоил хотя бы один его монокль. Но неожиданно она почувствовала себя растроганной – в конце концов их несчастья были чем-то сродни; впервые она так ясно увидела, что перед ней если и не в очень романтической, то в очень убедительной форме самое что ни есть берущее за душу – борющаяся с превратностями юная любовь.

– Вы, правда, будете к ней очень добры? – спросила она наконец, понизив голос.

Благоговейно опустив глаза, он поднес к губам зажатый в пальцах цветок, потом посмотрел на Изабеллу.

– Меня вам жаль, но неужто вам ничуть не жаль ее?

– Не знаю, не уверена. Жизнь всегда будет доставлять ей радость.

– Все зависит от того, что вы называете жизнью! – произнес очень выразительно мистер Розьер. – Вряд ли ей доставит радость, если ее будут мучить.

– Это ей не грозит.

– И на том спасибо. Но она-то знает, чего хочет. Вы скоро в этом убедитесь.

– Думаю, что знает; она никогда не ослушается отца. Но вот и она сама, – добавила Изабелла. – Я должна просить вас уйти.

Розьер помедлил до тех пор, пока к ним не подошла об руку со своим кавалером Пэнси; он задержался ровно настолько, чтобы посмотреть ей в лицо. Потом с высоко поднятой головой удалился, и то, какого труда ему стоило внять голосу благоразумия, еще раз показало Изабелле, насколько он влюблен.

Пэнси, нимало не разгоряченная танцами, остававшаяся после этих упражнений неизменно свежей и прохладной, подождав немного, забрала свой букетик. Наблюдая за ней, Изабелла увидела, как она пересчитывает цветы, и сказала себе, что здесь, безусловно, задеты более глубокие струны, чем ей казалось. Пэнси видела, как удалился Розьер, но она ни словом о нем не обмолвилась, а говорила только о своем кавалере, когда тот, откланявшись, отошел от них, о музыке, о паркете и о том, что ей ужасно не повезло – она уже порвала платье. Изабелла, однако, могла бы поручиться – Пэнси обнаружила, что ее возлюбленный похитил цветок, хотя из этого обстоятельства никак не вытекала заученная любезность, с которой она откликнулась на приглашение следующего кавалера.

Приятность, доведенная до совершенства, сохранявшаяся и в крайних обстоятельствах, входила в систему ее воспитания. Пэнси, на сей раз взявшую свой букетик, снова увлек за собой раскрасневшийся юноша. Прошло несколько минут, и Изабелла заметила, как сквозь толпу к ней пробирается лорд Уорбертон. Оказавшись наконец перед ней, он поздоровался. Они с позавчерашнего вечера не виделись. Лорд Уорбертон, оглядевшись по сторонам, спросил:

– А где наша маленькая барышня?

Он усвоил себе невинную привычку так именовать мисс Озмонд.

– Танцует, – сказала Изабелла. – Приглядитесь и вы увидите. Обратив взгляд на танцующих, он встретился глазами с Пэнси.

– Она смотрит на меня, но замечать не желает, – сказал он. – А вы почему не танцуете?

– Как видите, я в числе подпирающих стену.

– Не желаете ли потанцевать со мной?

– Благодарю, но я предпочитаю, чтобы вы танцевали с маленькой барышней.

– Одно не исключает другого, тем более что она уже приглашена.

– Она приглашена не на все танцы. Попросите ее приберечь какой-нибудь для вас, а сами приберегите силы. Она танцует, не зная устали, вам надо быть ей под стать.

– Она чудесно танцует, – сказал лорд Уорбертон, следя глазами за Пэнси. – Ну вот, наконец-то, – добавил он, – наконец-то она мне улыбнулась. – Он был при этом настолько красив, непринужден, значителен, что, взглянув на него, Изабелла в который уже раз подумала: как странно, что человек подобного разбора обратил внимание на маленькую барышню. В этом было такое несоответствие, что ни простодушное обаяние Пэнси, ни безусловная доброта самого лорда Уорбертона, ни даже его постоянная и ненасытная жажда развлечений не могли, по мнению Изабеллы, этого объяснить. – Мне хотелось бы потанцевать с вами, – сказал он секунду спустя, снова повернувшись к Изабелле. – Но еще больше, пожалуй, хотелось бы с вами поболтать.

– Вам это как-то больше к лицу, более достойно вашего высокого сана. Государственным мужам вальсировать не пристало.

– Не будьте так жестоки. Почему же в таком случае вы только что советовали мне пригласить мисс Озмонд?

– Это совсем другое дело. Если вы пригласите танцевать ее, это будет выглядеть как проявление доброты с вашей стороны, как желание доставить удовольствие ей. Если же пригласите меня, это будет выглядеть как желание доставить удовольствие себе.

– А я, что же, не вправе доставлять себе удовольствие?

– Разумеется, нет, – ведь у вас на руках дела всей британской империи.

– Да пропади она пропадом, эта британская империя! Вечно вы над ней смеетесь.

– Давайте лучше поболтаем, если это доставит вам удовольствие.

– Я не уверен, что это сулит мне отдохновение. Вы слишком остры; мне предстоит все время обороняться. А нынче вечером вы, на мой взгляд, особенно опасны. Так вы решительно отказываетесь танцевать?

– Я не могу отсюда уйти. Пэнси будет искать меня здесь.

– Вы очень к ней добры, – внезапно сказал он после паузы.

С легким удивлением посмотрев на него, Изабелла, улыбаясь, спросила:

– А вы допускаете, что к ней можно быть недоброй?

– Нет, нет; мне ли не знать, как она очаровательна. Но вы столько для нее сделали.

– Я просто брала ее всюду с собой, – продолжала, все так же улыбаясь, Изабелла, – и следила за тем, чтобы у нее был достаточный запас туалетов.

– Для нее ваше общество большое благо. Вы беседовали с ней, наставляли ее, развивали ее ум.

– О да, она пусть и не роза, но близ нее цвела.

Изабелла рассмеялась, рассмеялся и ее собеседник, но по лицу его пробежала тень озабоченности, несовместимая с истинной веселостью.

– Мы все стремимся быть к ней поближе, – сказал он, немного поколебавшись.

Она отвернулась; вот-вот должна была возвратиться Пэнси, и Изабелла радовалась, что их разговор прервется. Мы знаем, как нравился ей лорд Уорбертон; он казался ей даже еще приятнее, чем это предопределялось совокупностью его достоинств; дружба с ним была как некий резервный фонд на случай непредвиденных нужд, что-то наподобие текущего счета в банке на крупную сумму. У Изабеллы становилось легче на душе, когда он входил в комнату, его присутствие действовало на нее обнадеживающе, звук его голоса был так же благотворен, по ее мнению, как сама природа. Но при всем том ей ни в коем случае не хотелось, чтобы он слишком к ней приближался, слишком рассчитывал на ее доброе отношение. Она боялась этого, старалась избежать, всей душой надеялась, что он воспретит себе это. Она чувствовала, что, позволь он себе, образно говоря, слишком к ней приблизиться, ей пришлось бы сурово приказать ему держаться на почтительном расстоянии. Пэнси вернулась с еще одной дырой в воздушных юбках, которая была неизбежным следствием первой и которую она весьма озабоченно продемонстрировала Изабелле. В зале полным-полно джентльменов в мундирах, и они носят эти гадкие шпоры, губительные для платьев барышень. После чего Изабелла доказала, что возможности женщин неисчерпаемы. Она сосредоточилась на пострадавшем туалете Пэнси и, найдя после недолгих поисков булавку, быстро поправила беду, слушая в то же время с улыбкой рассказ Пэнси о ее злоключениях. Внимание Изабеллы, ее сочувствие были неподдельны, действенны и так сказать, прямо пропорциональны ее нисколько не связанным с ними мыслям. Она живо обсуждала сама с собой, уж не пытается ли, чего доброго, лорд Уорбертон за ней ухаживать? Навели ее на эту мысль не только произнесенные им сейчас слова, но и многое другое, некая непрерывность и последовательность поведения. Вот о чем она думала, закалывая булавкой платье Пэнси. Если ее опасения основательны, то, конечно, получается это у него невольно; он сам не ведает, что творит. Но пусть так, от этого ведь ничуть не легче, положение все такое же невозможное. Чем скорее он отдаст себе отчет в происходящем, тем лучше. Он сразу же вступил в разговор с Пэнси и одарил ее с высоты своего роста улыбкой, выразившей, как это ни невероятно, чистейшую преданность. Пэнси ответила ему со всегдашней своей милой и послушной готовностью. Разговаривая с ней, ему приходилось все время наклоняться, и взгляд ее скользил, как и всегда, вверх и вниз, разглядывая собеседника – точно его особа нарочно была выставлена для обозрения. При этом Пэнси неизменно казалась немного напуганной, но испуг ее не содержал в себе ничего тягостного, ничего, что говорило бы о неприязни; напротив, она смотрела на него с таким видом, точно знала: он знает, что он ей нравится. Изабелла отошла от них, оставив их вдвоем. Она направилась к попавшейся ей на глаза приятельнице и болтала с ней до тех пор, пока звуки музыки не возвестили начало следующего танца, который, как Изабелла знала, тоже был уже кому-то отдан. К ней сейчас же в порыве легкого волнения подлетела Пэнси, и Изабелла, строго придерживаясь взглядов Озмонда, что дочь его должна быть совершенно несамостоятельна, предоставила ее, как какую-нибудь драгоценность, как краткосрочный заем, заранее назначенному кавалеру. У Изабеллы были на сей счет свои соображения, свои оговорки; минутами из-за крайней послушливости Пэнси обе они, на ее взгляд, выглядели весьма глупо. Но Озмонд составил нечто вроде расписания ее обязанностей в роли дуэньи его дочери, предписывавшего благодетельное чередование поблажек и ограничений; а относительно некоторых его распоряжений она предпочитала быть твердо уверенной, что выполняет их буквально. Возможно, иногда это происходило потому, что она доводила их тем самым до абсурда.

Не успел кавалер увести Пэнси, как Изабелла увидела – лорд Уорбертон снова устремляется к ней. Она пристально смотрела на него, ей хотелось прочитать его мысли. В нем не заметно было ни малейшего смущения.

– Она обещала потанцевать со мной потом, – сказал он.

– Рада это слышать. Вы пригласили ее на котильон, надеюсь?

– Нет, – ответил он с некоторым замешательством, – я пригласил ее не на котильон, а на кадриль.

– Как же вы недогадливы, – сказала не без раздражения Изабелла. – А я-то велела ей не отдавать никому котильон на случай, если вы ее пригласите.

– Да ну! Ах она бедняжка! – И лорд Уорбертон от души рассмеялся. – Разумеется, я приглашу ее, если вы этого хотите.

– Если этого хочу я? Ну, если вы танцуете с ней только оттого, что этого хочу я…

– Я боюсь ей наскучить. По-моему, у нее нет недостатка в кавалерах, молодые люди просто ее осаждают.

Опустив глаза, Изабелла стремительно раздумывала. Лорд Уорбертон стоял и смотрел на нее, и она чувствовала на своем лице его взгляд и чувствовала, как в ней растет желание попросить лорда Уорбертона отвести его. Подавив в себе, однако, это желание, она, в свою очередь, подняла глаза и промолвила:

– Будьте добры, объясните мне, пожалуйста.

– Что объяснить?

– Десять дней назад вы сказали мне, что хотите жениться на моей падчерице. Или, быть может, вы это забыли?

– Забыл? Я нынче утром написал об этом мистеру Озмонду.

– Вот как, – сказала Изабелла. – А он и словом не обмолвился, что получил ваше письмо.

Лорд Уорбертон слегка замялся.

– Я… я его еще не отослал.

– Быть может, вы забыли о нем?

– Нет. Я просто им неудовлетворен. Не так-то легко, знаете, написать такое письмо. Но я его тотчас же отправлю.

– В три часа утра?

– Я имею в виду позже, в течение дня.

– Прекрасно. Значит, вы по-прежнему хотите на ней жениться?

– Даже очень.

– И не боитесь наскучить ей? – Поскольку лорд Уорбертон в ответ на этот вопрос только удивленно на нее посмотрел, Изабелла добавила: – Если она не может протанцевать с вами каких-нибудь полчаса, не соскучившись, как же сможет потом танцевать с вами всю жизнь?

– Ну, – ответил, не задумываясь, лорд Уорбертон, – я разрешу ей танцевать с другими. А что касается котильона, дело в том, что я рассчитывал, что вы… что вы…

– Соглашусь танцевать его с вами? Я ведь сказала уже – я ни на что не соглашусь.

– Совершенно верно; поэтому я постараюсь найти какой-нибудь укромный уголок, и пока танцуют котильон, мы с вами посидим и поболтаем.

– О, – сказала Изабелла без улыбки, – не слишком ли вы обо мне заботитесь?

Когда наступила очередь котильона, который Пэнси, смиренно полагая, что у лорда Уорбертона нет на нее никаких видов, уже, как оказалось, кому-то обещала, Изабелла посоветовала ему пригласить какую-нибудь другую даму, но он заявил, что ни с кем, кроме нее, танцевать не желает. Так как Изабелла, несмотря на уговоры хозяйки дома, отклонила все приглашения под тем предлогом, что нынче не танцует, то ей невозможно было сделать исключение для лорда Уорбертона.

– Признаться, я не большой охотник до танцев, – сказал он. – Это варварская забава. Я предпочитаю болтать.

И лорд Уорбертон намекнул Изабе лле, что нашел как раз такой уголок, о каком мечтал, – тихое прибежище в одной из комнат поменьше, где музыка чуть слышна и не врывается в разговор. Изабелла решила не препятствовать ему в этом замысле; ей хотелось окончательно удостовериться. Она двинулась вместе с ним к выходу из бального зала, хоть и знала – ее муж рассчитывает, что она ни на минуту не упустит из виду Пэнси, но поскольку речь шла о prétendant на руку его дочери, то надеялась, что в глазах Озмонда это послужит ей оправданием. Выходя из зала, она натолкнулась в дверях на Эдварда Розьера, который стоял там, скрестив руки на груди, и с видом изверившегося во всем человека смотрел на танцующих. Изабелла, приостановившись, спросила его, почему он не танцует.

– Потому что не могу танцевать с ней, – ответил он.

– Тогда, наверное, вам лучше уйти, – дала ему благой совет Изабелла.

– Я уйду, только когда уйдет она. – И он посторонился, пропуская лорда Уорбертона, так в его сторону ни разу и не взглянув.

Лорд Уорбертон обратил, однако, внимание на печального молодого человека и спросил Изабеллу, кто этот ее мрачный друг, добавив, что где-то уже его встречал.

– Это тот самый молодой человек, про которого я вам говорила, что он влюблен в Пэнси.

– Как же, помню. Выглядит он неважно.

– У него есть причины. Мой муж знать его не желает.

– Что так? – спросил лорд Уорбертон. – Он кажется вполне безобидным.

– Но недостаточно богат и недостаточно умен.

Лорд Уорбертон слушал с интересом; его, очевидно, немало поразил этот отзыв.

– Неужели? А вид у него вполне состоятельного молодого человека.

– Так оно и есть. Но моему мужу угодить нелегко.

– Понятно. – Лорд Уорбертон немного помолчал. – Какой же у него доход? – решился он спросить наконец.

– Сорок тысяч франков годовых.

– Тысяча шестьсот фунтов? Это, знаете ли, очень и очень недурно.

– Я тоже так считаю. Но мой муж претендует на большее.

– Да, я заметил, что ваш муж претендует на очень многое. Ну и что ж, этот молодой человек – непроходимый осел?

– Осел? С чего вы взяли? Он очень даже мил. Я сама была влюблена в него, когда ему было двенадцать лет.

– Он и сейчас кажется немногим старше. – Оглядываясь по сторонам, ответил с отсутствующим видом лорд Уорбертон. После чего он, заметно оживившись, спросил:

– Как вы смотрите на то, чтобы расположиться здесь?

– Где вам будет угодно. – В комнате, подобии будуара, царил мягкий розовый полумрак; как только они переступили порог, из нее вышли дама и господин. – Вы очень добры, вы проявляете столько участия к мистеру Розьеру.

– На мой взгляд, с ним обошлись жестоко. У бедняги такое вытянутое лицо, что разве слепой не заметит. Вот я и подумал, чем это он так угнетен.

– Да вы просто праведник, – сказала Изабелла. – Готовы доброжелательствовать даже сопернику.

Резко повернувшись, лорд Уорбертон изумленно на нее посмотрел.

– Сопернику? Вы называете его моим соперником?

– А как же его назвать, если оба вы хотите жениться на одной и той же девушке?

– Да… но ведь у него нет никаких шансов.

– Пусть так, и все же вы нравитесь мне тем, что способны поставить себя на его место. Это доказывает, что у вас есть воображение.

– Я вам этим нравлюсь? – спросил, посмотрев на нее с некоторой неуверенностью, лорд Уорбертон. – Думаю, вы хотите сказать, что я вам этим смешон.

– Слегка. Но мне нравится над вами смеяться.

– Что ж, тогда я желал бы войти в его положение более обстоятельно. Как вы полагаете, можно ему чем-нибудь помочь?

– Я так превозносила сейчас ваше воображение, что предоставляю решать это вам самому. И Пэнси вы тоже очень бы этим понравились, – заметила Изабелла.

– Мисс Озмонд? Но я льщу себя надеждой, что и без того ей немного нравлюсь.

– Думаю, даже очень.

Он помолчал, все так же вопросительно глядя на нее.

– Тогда я вас не понимаю. Не хотите же вы сказать, что она к нему неравнодушна.

– Я, безусловно, говорила вам, что, по-моему, неравнодушна.

Его лицо мгновенно залилось краской.

– Вы говорили мне, что она во всем послушна отцу. И коль скоро он, насколько я понял, относится ко мне благосклонно, то… – Помявшись, он, все еще с краской в лице, спросил: – Разве не так?

– Все так. Я говорила вам, что она жаждет угодить своему отцу и ради этого способна на многое.

– На мой взгляд, подобные чувства делают ей честь, – сказал лорд Уорбертон.

– Разумеется, это делает ей честь. – Изабелла несколько секунд молчала; они по-прежнему сидели одни в комнате, музыка доносилась до них приглушенно, утратив по пути свою полнозвучность. – Но мне кажется, мужчине вряд ли приятно знать, что жену он обрел только благодаря таким ее чувствам.

– Отчего же, если жена преданная и он считает, что ее брак из удачных.

– Ну, конечно, вы должны так считать.

– Ничего не могу с этим поделать. Вы скажете, конечно, что во мне говорит англичанин.

– Нет, не скажу. Я думаю, для Пэнси такой брак большая удача. Кто-кто, а уж вы-то вправе так считать. Но вы не влюблены в нее.

–. Уверяю вас, миссис Озмонд, влюблен.

Изабелла покачала головой.

– Вам хочется, сидя здесь со мной, так думать. Но у меня иное впечатление.

– Да, на молодого человека в дверях я не похож, не спорю. Но что ж в этом удивительного? И потом мисс Озмонд так мила, что ее просто нельзя не любить.

– Наверное, нельзя, но любовь не считается с доводами рассудка.

– Тут мы с вами расходимся. Я рад, что мое решение подкреплено доводами рассудка.

– Кто же в этом сомневается. Вот будь вы по-настоящему влюблены, вам не было бы до них никакого дела.

– По-настоящему влюблен… по-настоящему влюблен! – воскликнул лорд Уорбертон и, скрестив на груди руки, откинув на спинку голову, вытянулся в кресле. – Не забывайте, мне сорок два года. Я уже не тот, что был.

– Ну, если вы так уверены, – сказала Изабелла, – тогда все обстоит хорошо.

Ничего не ответив, он продолжал сидеть, откинув назад голову, глядя прямо перед собой. Потом, неожиданно переменив позу, быстро повернулся к Изабелле.

– Почему вы так этого не хотите, так скептически к этому относитесь?

Их взгляды скрестились, и несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза. Если ей хотелось удостовериться, то кое в чем она сейчас удостоверилась, кое что увидела: в его взгляде промелькнула догадка, что, может быть, она тревожится за себя, может быть, даже боится. Взгляд говорил о подозрении, не о надежде. Но так или иначе он сказал, то, что она желала знать. Лорд Уорбертон никоим образом не должен заподозрить, что она угадала в его видах на падчерицу скрытое стремление быть ближе к мачехе и, обнаружив это стремление, ужаснулась. Коротким, но очень обнаженным взглядом они открыли друг другу больше, чем сами в тот момент сознавали.

– Дорогой лорд Уорбертон, – ответила она, улыбаясь, – если речь обо мне, то вы можете поступать, как вам вздумается.

С этими словами она встала и направилась в соседнюю комнату, где тут же, на глазах у своего собеседника, вступила в разговор с двумя господами из числа самой родовитой римской знати, словно нарочно явившимися туда с целью ее разыскать. Беседуя с ними, она в то же время пожалела, что поднялась и ушла от него: ее уход чуть-чуть походил на бегство, тем более что лорд Уорбертон за ней не последовал. Однако она рада была этому обстоятельству, и, во всяком случае, она наконец удостоверилась. Удостоверилась настолько, что, увидев при входе в бальный зал точно приросшего к порогу Эдварда Розьера, остановилась и снова с ним заговорила:

– Вы правильно сделали, что не ушли, у меня есть для вас кое-какие утешительные вести.

– Я очень в них нуждаюсь, – откликнулся молодой человек жалобным тоном. – Каково мне было видеть, что вы так к нему благоволите.

– Не будем говорить о нем. Я сделаю для вас все, что могу. Боюсь, правда, это не очень много. Но все, что могу, я сделаю.

Он мрачно на нее покосился.

– Почему это вы вдруг передумали?

– Потому, что вы стали постоянной помехой в дверях, – ответила она с улыбкой и прошла в зал. Полчаса спустя, собравшись ехать домой, она вместе с Пэнси и толпой других гостей стояла внизу у подножья лестницы в ожидании кареты. Как только ее подали, на крыльцо вышел лорд Уорбертон и подсадил в нее обеих дам. Задержавшись у дверцы, он спросил Пэнси, хорошо ли она повеселилась; ответив ему, она со слегка усталым видом откинулась назад. После чего, поманив его пальцем из окна, Изабелла шепнула:

– Не забудьте же отправить письмо ее отцу.