14

Мисс Стэкпол тотчас отправилась бы в путь, но Изабелла, получившая, как мы знаем, известие от лорда Уорбертона, что он снова приедет в Гарденкорт, сочла своим долгом дождаться его. Он не отвечал ей несколько дней, а затем прислал письмо, очень краткое, в котором сообщал, что приедет через два дня к ленчу. Эти промедления и отсрочки тронули Изабеллу, лишний раз подчеркнув его старания быть сдержанным и терпеливым, только бы у нее не возникло ощущения, будто он оказывает на нее давление, тем более что сдержанность эта была напускная: Изабелла твердо знала, что «очень, очень нравится» ему. Она сказала дяде о письме лорда Уорбертона, упомянув о его визите в Гарденкорт, и старый джентльмен, покинув свои апартаменты раньше обычного, уже в два часа вышел к столу. В его намерения вовсе не входило доглядывать за племянницей, напротив, он по доброте душевной полагал, что его присутствие поможет скрыть временное исчезновение некой пары, коль скоро Изабелла захочет еще раз выслушать их высокорожденного гостя. Последний прибыл из Локли вместе со старшей сестрой, которую взял с собой, возможно, из соображений, сходных с теми, какими руководствовался мистер Тачит. Брат и сестра были представлены мисс Стэкпол, занимавшей за столом место рядом с лордом Уорбертоном. Изабелла, терзавшаяся мыслью, что ей вновь предстоит говорить с ним о предмете, который он столь преждевременно затронул, невольно восхищалась его благодушной невозмутимостью, скрывавшей даже признаки волнения, естественного, как она полагала, в ее присутствии. Он не смотрел в ее сторону и не обращался к ней, выдавая свои чувства разве только тем, что упорно избегал встречаться с нею взглядом, зато охотно беседовал с остальными и ел с удовольствием и аппетитом. Мисс Молинью – лоб у нее был чист, как у монахини и с шеи свисал большой серебряный крест – сосредоточила все свое внимание на Генриетте Стэкпол, которую то и дело окидывала взглядом, словно чувство глубокой настороженности боролось в ее душе с жадным любопытством. Из двух сестер Уорбертона, живших в Локли, старшая особенно нравилась Изабелле: в ней было такое редкое, выработанное веками спокойствие. К тому же в сознании Изабеллы этот чистый лоб и серебряный крест связывались с какой-то необыкновенной, типично английской, тайной – например, с возобновлением какого-нибудь старинного установления, вроде загадочного сана канониссы. Любопытно, что бы подумала о ней мисс Молинью, если бы узнала, что она, мисс Арчер, отказала ее брату? Но Изабелла тут же отмела эту мысль, решив, что мисс Молинью никогда не узнает об этом: лорд Уорбертон ни в коем случае не станет говорить с сестрой о подобных вещах. Он любит ее, заботится о ней, но не посвящает в свои дела. Такова была теория, построенная Изабеллой, – если за столом никто не занимал ее беседой, она занимала себя сама, строя различные концепции по поводу своих сотрапезников. Итак, согласно ее теории, если бы мисс Молинью все-таки почему-либо узнала о том, что произошло между мисс Арчер и лордом Уорбертоном, она, по всей вероятности, была бы возмущена неспособностью подобной девицы оказаться на высоте положения или скорее решила бы (на этом и остановилась Изабелла), что юной американке присуще должное понимание того, каким неравным был бы этот брак.

Худо ли, хорошо ли распорядилась Изабелла имевшимися у нее возможностями, Генриетта Стэкпол, во всяком случае, не собиралась упускать свои, которые наконец-то ей представились.

– Знаете, а ведь вы первый лорд, которого я встречаю в жизни, – поспешила она сообщить своему соседу по столу. – И вы, конечно, считаете, что я прозябаю во мраке невежества.

– Вовсе нет. Вы просто избежали случая встретить десяток-другой весьма уродливых мужчин, – отвечал лорд Уорбертон, окидывая стол рассеянным взглядом.

– Уродливых? А в Америке нас уверяют, что все они – красавцы и рыцари и носят чудесные мантии и короны.

– Мантии и короны нынче вышли из моды, – сказал лорд Уорбертон, – как ваши томагавки и револьверы.

– Очень жаль! По-моему, аристократы должны сохранять величие, – заявила Генриетта. – Без величия что они собой представляют!

– Знаете, даже в лучшем случае ничего особенного, – согласился ее сосед. – Положить вам картофель?

– Нет. Ваш европейский картофель ужасно безвкусен. А я не отличила бы вас от обычного американца.

– Вот и обращайтесь со мной, как если бы я и впрямь был таковым, – сказал лорд Уорбертон. – Не понимаю, как вы обходитесь без картофеля. Вам, наверно, здесь вообще мало что по вкусу.

Генриетта ответила не сразу. У нее зародилось сомнение в его искренности.

– У меня здесь совсем пропал аппетит, – сказала она наконец, – так что не трудитесь угощать меня. Знаете, а ведь я против вас. По-моему, я обязана сказать вам об этом.

– Против меня?

– Да. Наверно, вам никто еще не говорил об этом так прямо? Не говорил ведь? Я против лордов, против самого этого института. Я считаю, история оставила его позади, далеко позади.

– Знаете, я тоже так считаю. И решительно против себя, самого. Иногда мне даже приходит на мысль – с каким удовольствием я выступил бы против себя – если бы я был не я. Кстати, это даже хорошо – исцеляет от тщеславия.

– Тогда почему бы вам не отказаться? – осведомилась мисс Стэкпол.

– Отказаться?… – переспросил лорд Уорбертон, смягчая своим английским произношением то, что у нее прозвучало по-американски жестко.

– Отказаться от лордства!

– Во мне и так от него почти ничего не осталось! Кто вообще помнил бы здесь о титулах, если бы вы, несносные американцы, беспрестанно о них не напоминали. Тем не менее я всерьез подумываю в самом недалеком будущем отказаться даже от той малости, что осталась.

– Хотела бы я увидеть это воочию! – воскликнула Генриетта несколько воинственным тоном.

– Я приглашу вас на церемонию; мы устроим ужин с танцами.

– Да-да, – сказала мисс Стэкпол. – Я, знаете, люблю видеть каждое явление с разных сторон. Я против привилегированных классов, но я хочу знать, что они могут сказать в свое оправдание.

– Очень немногое, как видите.

– Мне хотелось бы задать вам еще несколько вопросов, – продолжала Генриетта. – Но вы глядите куда-то в сторону. Избегаете смотреть мне в глаза. Вы, я вижу, хотите уклониться.

– Ничуть. Я просто ищу презираемый вами картофель.

– А! Тогда, пожалуйста, просветите меня относительно этой молодой особы, вашей сестры. Я не понимаю, кто она. Она тоже носит титул?

– Она? Очень славная девушка.

– Как вы нехорошо это сказали! Словно вам не терпится переменить тему! Она ниже вас по положению?

– Мы не занимаем никакого особого положения, ни она, ни я. Но ей живется лучше, чем мне: у нее нет моих забот.

– Да, судя по ее виду, у нее немного забот. Хотела бы я, чтобы у меня их было столько же. Не знаю, как насчет всего прочего, но спокойствия вам не занимать.

– Просто мы легко смотрим на жизнь, – сказал лорд Уорбертон. – К тому же мы, видите ли, люди скучные. На редкость скучные, особенно когда хотим.

– Советую хотеть что-нибудь повеселее. Мне трудно было бы найти тему для разговора с вашей сестрой: она не такая, как все. Скажите, этот крест какая-нибудь эмблема?

– Эмблема?

– Символ ранга.

При этих словах лорд Уорбертон оторвал взгляд от другого конца стола и посмотрел своей соседке в глаза.

– Да, – сказал он, чуть помедлив, – женщины падки до таких вещей. Крест носят старшие дочери виконтов. – Эта выдумка была безобидной местью за то, что в Америке не раз злоупотребляли его доверчивостью.

После ленча он предложил Изабелле осмотреть картины в галерее, и она, ничего не сказав по поводу столь неудачного предлога – он видел эти картины несчетное число раз, – сразу согласилась. На душе у нее было легко: с тех пор как она отослала письмо, к ней вернулась безмятежность.

Он медленно прошелся по галерее из конца в конец, окидывая взглядом полотна и не говоря ни слова. Наконец у него вырвалось:

– Не на такое письмо я надеялся!

– Оно не могло быть иным, лорд Уорбертон, – сказала Изабелла. – Поверьте – это так.

– Не могу – иначе я не стал бы долее докучать вам. Не могу поверить, сколько ни стараюсь, и прямо говорю – не понимаю! Если бы я не нравился вам… да, это можно понять, я понял бы. Но вы сами признались…

– В чем призналась? – перебила его Изабелла, слегка побледнев.

– В том, что считаете меня добрым малым. Разве не так? – Она промолчала, он продолжал: – Вы отказываете мне без видимой причины, а это несправедливо.

– У меня есть причина, лорд Уорбертон, – сказала Изабелла таким тоном, что у него упало сердце.

– Так скажите же, в чем она.

– Когда-нибудь в другой раз, в более подходящих обстоятельствах.

– Простите за резкость, но до тех пор я отказываюсь в нее верить.

– Вы делаете мне больно, – сказала Изабелла.

– Больно? Что ж, может, благодаря этому вы поймете, что я сейчас чувствую. Позвольте задать вам еще один вопрос. – Изабелла не сказала ни «да», ни «нет», но, очевидно, он что-то прочел в ее глазах, и это дало ему смелость продолжать: – Вы предпочитаете мне кого-то другого?

– На такой вопрос я позволю себе не отвечать.

– Значит, так оно и есть, – пробормотал он с горечью. Сердце Изабеллы дрогнуло, и она воскликнула:

– Нет, никого я не предпочитаю!

Он опустился на скамью, забыв о приличиях, сжав зубы, как человек, сраженный несчастьем, и, оперев локти о колени, уставился в пол.

– Я даже этому не могу радоваться, – произнес он и, распрямившись, прислонился к стене. – Будь я прав, это служило бы оправданием.

– Оправданием? – Изабелла удивленно подняла брови. – Я должна оправдываться?

Но он оставил ее вопрос без ответа. В голову ему, по-видимому, пришла новая мысль.

– Может быть, дело в моих политических взглядах? Вы считаете их слишком крайними?

– Я не могу возражать против ваших взглядов, потому что ничего в них не понимаю.

– Да, вам безразлично, что я думаю! – воскликнул он, вставая. – Вам это все равно.

Изабелла пошла к выходу и остановилась в начале галереи, повернувшись к нему своей прелестной спиной: он видел ее тонкий стройный стан, изгиб белой чуть склоненной шеи, тугие темные косы. Она стояла, уставившись на небольшую картину, и, казалось, внимательно разглядывала ее, и в каждом ее движении было столько юной, непринужденной грации, что сама эта легкость невольно язвила его. На самом деле она ничего не видела: глаза ее заволокло слезами. Однако, когда в следующее мгновение он присоединился к ней, она успела смахнуть их, и только лицо, которое она обратила к нему, побледнело, а глаза смотрели с необычным выражением.

– Я не хотела называть вам причину… но, извольте, назову ее. Я не могу сворачивать со своего пути.

– Со своего пути?

– Да. Выйти за вас замуж означало бы свернуть с него.

– Не понимаю. Разве, выйдя за меня замуж, вы не избираете определенный жизненный путь? Почему этот путь не ваш?

– Потому что не мой, – сказала Изабелла с чисто женской логикой. – Я знаю – не мой. Я не могу пожертвовать… знаю, что не могу.

Бедный лорд Уорбертон буквально вытаращил на нее глаза, в каждом зрачке стояло по вопросу.

– Вы называете брак со мной жертвой?

– Не в тривиальном смысле. Я обрела бы… обрела бы очень много. Но мне пришлось бы пожертвовать другими возможностями.

– Какими же?

– Я не имею в виду… возможности лучше выйти замуж, – сказала Изабелла, и на щеках ее снова заиграл румянец. Она замолчала и, нахмурившись, потупилась – словно отчаиваясь найти слова, которые могли бы прояснить ее мысль.

– Полагаю, что не слишком много возьму на себя, если скажу, что вы выиграете больше, чем потеряете, – заметил ее собеседник.

– Нельзя убегать от несчастья, – сказала Изабелла, – а если я выйду за вас замуж, я как бы попытаюсь укрыться от него.

– Не знаю, пытаетесь ли, но укроетесь непременно – в этом я честно сознаюсь! – воскликнул он, как-то судорожно улыбаясь.

– А это дурно! Это нельзя! – вскричала Изабелла.

– Ну, если вам так хочется страдать, зачем же причинять страдания мне. Вас прельщает жизнь, полная страданий, меня же она не манит ничуть.

– Меня они тоже не прельщают. Мне всегда хотелось быть счастливой, и мне всегда верилось, что я буду счастлива. И всем так говорила – спросите кого угодно. Но иногда мне начинает казаться, что я не найду счастья на необычных путях, отворачиваясь, отгораживаясь.

– Отгораживаясь? От чего?

– От жизни. От ее обычных возможностей и опасностей, от того, что знает и через что проходит большинство людей.

На лице лорда Уорбертона мелькнула улыбка – проблеск надежды.

– Ах, дорогая мисс Арчер, – принялся он убеждать ее с жаром, – я отнюдь не берусь укрыть вас от жизни, от ее возможностей и опасностей. Увы, это не в моих силах. Иначе, поверьте, я бы это сделал. Вы, я вижу, превратно судите обо мне. Помилуйте, я не китайский богдыхан. Все, что я вам предлагаю, – это разделить со мной общий для всех удел в его относительно приятном варианте. Общий удел! Поверьте, ничего иного я для себя не ищу! Заключите со мной союз, и обещаю вам – вы в полной мере испытаете все, что выпадает на человеческую долю. Вам ничем не придется жертвовать – даже вашей дружбой с мисс Стэкпол.

– Вот уж кто будет против! – попыталась улыбнуться Изабелла, хватаясь, как за якорь спасения, за эту побочную тему и презирая себя за подобное малодушие.

– Вы имеете в виду мисс Стэкпол? – спросил его светлость с досадой. – В жизни не встречал особы, которая судила бы обо всем с таких вымученных теоретических позиций.

– Кажется, сейчас вы имеете в виду меня, – покорно согласилась Изабелла, снова отворачиваясь: в галерею в сопровождении Генриетты и Ральфа входила мисс Молинью.

Мисс Молинью не без робости обратилась к брату, напоминая ему, что ей нужно вернуться в Локли к вечернему чаю, к которому она ждет гостей. Но, погруженный в свои мысли, на что у него было достаточно оснований, лорд Уорбертон, очевидно, не расслышал ее. Он ничего не ответил, и она стояла перед ним, словно фрейлина перед его величеством королем.

– Ну, это уж из рук вон, мисс Молинью! – вмешалась Генриетта Стэкпол. – Уж если бы мне нужно было уехать, он уехал бы со мной немедленно. Уж если я о чем-то попросила бы брата, он сделал бы это немедленно.

– О, Уорбертон делает все, о чем бы его ни попросили, – тотчас отозвалась мисс Молинью, застенчиво улыбаясь. – Сколько у вас картин! – продолжала она, поворачиваясь к Ральфу.

– Это только кажется, что их много, потому что они все собраны в одном месте, – сказал Ральф. – И это вовсе не так уж хорошо.

– А мне как раз очень нравится. Жаль, что у нас в Локли нет своей галереи. Я очень люблю картины, – продолжала мисс Молинью, обращаясь к Ральфу; она словно боялась, как бы мисс Стэкпол вновь не стала наставлять ее. Генриетта явно не только привлекала, но и отпугивала ее.

– Да, иметь картины очень удобно, – сказал Ральф, который, по-видимому, понимал, какой образ мыслей приемлем для его гостьи.

– Так приятно смотреть на них, особенно в дождь, – подхватила мисс Молинью. – Последнее время дожди идут почти каждый день.

– Жаль, что вы уезжаете, лорд Уорбертон, – сказала Генриетта. – Я собиралась куда больше выудить из вас.

– Я еще не уезжаю, – ответил он.

– Ваша сестра говорит, что вам пора. В Америке мужчины подчиняются дамам.

– У нас гости к чаю, – сказала мисс Молинью, глядя на брата.

– Хорошо, дорогая. Едем.

– Я думала, вы станете артачиться! – воскликнула Генриетта. – А я бы посмотрела, что станет делать мисс Молинью.

– Я никогда ничего не делаю, – сказала эта леди.

– Да, видимо, в вашем положении вам достаточно просто существовать, – заметила мисс Стэкпол. – Хотелось бы мне посмотреть, как вы живете у себя дома.

– Надеюсь, вы еще приедете к нам в Локли, – как-то особенно ласково сказала мисс Молинью Изабелле, оставляя слова ее подруги без внимания.

На мгновение Изабелла встретилась взглядом с ее спокойными серыми глазами, и за это мгновение увидела в их глубине все, от чего отказывалась, отказывая лорду Уорбертону: покой, согласие, почет, богатство, полное благополучие, избранное положение в обществе. Она поцеловала мисс Молинью и сказала:

– Боюсь, я уже не приеду.

– Как? Никогда?

– Я уезжаю.

– Очень, очень жаль, – сказала мисс Молинью. – По-моему, вам вовсе не надо уезжать.

Лорд Уорбертон наблюдал эту сцену, затем отвернулся и уставился на первую попавшуюся картину. Все это время Ральф, опершись на решетку перед ней и держа по обыкновению руки в карманах, наблюдал за ним.

– Посмотреть бы, как вы живете, – сказала Генриетта, оказавшаяся вдруг рядом с лордом Уорбертоном. – И поговорить бы с вами еще часок. У меня к вам столько вопросов.

– Всегда рад вас видеть, – ответил владелец Локли. – Только не уверен, что сумею ответить на ваши вопросы. Когда вы приедете?

– Как только мисс Арчер возьмет меня с собой. Мы собираемся в Лондон, но раньше съездим к вам. Я не отстану от вас, пока все у вас не выведаю.

– Ну, если вы рассчитываете на мисс Арчер, боюсь, вам это не удастся. Она не поедет в Локли; ей это место не пришлось по вкусу.

– А мне она сказала, что у вас прелестно! – возразила Генриетта.

Лорд Уорбертон заколебался.

– Нет, она все равно не поедет в Локли. Так что приезжайте-ка одна, – добавил он.

Генриетта выпрямилась, ее большие глаза стали еще больше.

– А вашу соотечественницу вы тоже так пригласили бы? – бросила она с тихой яростью.

Лорд Уорбертон удивленно взглянул на нее.

– Да, если бы достаточно хорошо относился к ней.

– Вы прежде трижды подумали бы! Так, значит, мисс Арчер больше к вам не поедет, только бы не брать меня с собой. Я знаю, что она считает – да и вы, полагаю, тоже: я, видите ли, не должна касаться личностей!

Лорд Уорбертон, который понятия не имел о профессии мисс Стэкпол, смотрел на нее во все глаза: он не улавливал смысла ее намеков.

– Мисс Арчер поспешила предостеречь вас! – не унималась Генриетта.

– Меня? О чем?

– Зачем же она уединялась здесь с вами? Разве не за тем, чтобы вы были со мной настороже.

– Уверяю вас, нет, – сказал лорд Уорбертон металлическим голосом. – Наша беседа не носила столь серьезного характера.

– Но вы все время настороже, и еще как! Хотя вы, верно, всегда такой – вот это-то я и хотела проверить. И ваша сестрица, мисс Молинью, она тоже умеет не выдавать своих чувств. Вас уж точно предостерегли, – продолжала Генриетта, оборачиваясь к поименованной леди, – и, кстати, без всякой надобности.

– Мисс Стэкпол собирает материал, – сказал Ральф примирительно. – У нее огромный сатирический талант, она видит нас насквозь и жаждет разделать под орех.

– Должна сказать, такого никуда не годного материала мне в жизни не попадалось, – заявила Генриетта, переводя взгляд с Изабеллы на лорда Уорбертона, а с этого джентльмена на его сестру и Ральфа. – С вами со всеми что-то происходит: ходите мрачные, будто вам вручили телеграмму с дурным известием.

– Вы и впрямь видите нас насквозь, – сказал Ральф, понижая голос, и, понимающе кивнув корреспондентке «Интервьюера», повел гостей из галереи. – С нами со всеми, безусловно, что-то происходит.

Изабелла шла позади Ральфа и Генриетты, и мисс Молинью, которая явно чувствовала к ней искреннее расположение, взяла ее под руку, чтобы, ступая по натертому полу, держаться рядом. Лорд Уорбертон, заложив руки за спину и опустив глаза, молча шел с другой стороны.

– Правда, что вы едете в Лондон? – вдруг спросил он.

– Да, кажется, это решено.

– А когда вернетесь?

– Через несколько дней, но, думаю, ненадолго. Мы с тетушкой едем в Париж.

– Когда же я снова увижу вас?

– Нескоро, – сказала Изабелла. – Но, надеюсь, мы все-таки еще увидимся.

– В самом деле, надеетесь?

– От всей души.

Несколько шагов он прошел, не говоря ни слова, потом, остановившись, протянул ей руку:

– До свидания, – сказал он.

– До свидания, – сказала Изабелла.

Мисс Молинью еще раз поцеловалась с Изабеллой, и брат с сестрой уехали. Проводив гостей и предоставив Генриетте и Ральфу коротать время вдвоем, Изабелла удалилась в свою комнату, где незадолго до обеда ее посетила миссис Тачит, заглянувшая к ней по пути в столовую.

– Могу между прочим сообщить тебе, – сказала эта леди, – что твой дядя рассказал мне о твоих делах с лордом Уорбертоном.

– Делах? – не сразу откликнулась Изабелла. – У меня нет с ним никаких дел. И самое странное – он и видел-то меня всего считанное число раз.

– Почему ты предпочла рассказать обо всем дяде, а не мне? – спросила миссис Тачит как бы невзначай.

Изабелла снова помолчала.

– Он лучше знает лорда Уорбертона.

– Да? А я лучше знаю тебя.

– Вы так думаете? – улыбнулась Изабелла.

– Теперь уже не думаю. Особенно когда ты смотришь на меня с такой, я бы сказала, самонадеянностью. Можно подумать, ты страшно довольна собой: завоевала первый приз! Уж если ты пренебрегаешь таким предложением, как предложение лорда Уорбертона, надо полагать, ты рассчитываешь на лучшую партию.

– Вот дядя мне этого не сказал! – воскликнула Изабелла, все еще улыбаясь.