Глава 8
Ковыльное море
Наступил месяц Барана, и в швенских степях задули холодные ветры. К северу до самого горизонта, не оживленного ни деревом, ни домом, ни горным хребтом, тянулась пологая холмистая равнина. Весенняя поросль еще не взошла, поэтому высокая жухлая трава имела грязновато-желтый оттенок. На местах проплешин обнаружилась сырая черная земля. Изредка равнину пересекала неглубокая, извилистая речка; на берегах вздувшегося по весне потока росли карликовые ивы и ольховник. В тени деревьев сохранились островки нестаявшего снега.
Конь и белый осел — те самые, на которых Джориан с Карадуром больше трех месяцев назад выехали из Тримандилама, бодрой рысцой бежали по степи. Их седоки были по пояс облеплены глиной, потому что при каждом шаге из-под копыт с плюханьем вылетал черный фонтанчик жидкой грязи.
Добравшись до Халгира и выйдя к проливу, отделяющему Срединное море от небольшого по величине Сикхонова моря, беглецы целый месяц проболтались на берегу, ожидая, пока установится погода и можно будет перебраться на другую сторону. По правде сказать, они даже обрадовались вынужденному отдыху: Карадур был так измучен, что едва тянул ноги. Да и здоровяк Джориан, перенесший огромное физическое напряжение, помноженное на своеобразную обезьянскую диету, чувствовал себя совершенно разбитым.
За месяц больная рука Джориана зажила; кроме того, они смогли подготовиться к путешествию вокруг северного побережья Срединного моря. Джориан починил башмаки, которые совсем развалились, не выдержав комилакхской сырости. Карадур обменял свои сандалии на пару валенок. И тот, и другой обзавелись овчинными полушубками и меховыми шапками.
Выехав из Гилгира, расположенного на северной стороне пролива как раз напротив Халгира, путники двинулись вдоль берега, удаляясь от него лишь затем, чтобы пересечь какой-нибудь мыс или полуостров у основания и, таким образом, сократить путь. Почти месяц они скитались по этим безлюдным местам и бывали рады, когда им изредка удавалось повстречать человека.
Раз, проезжая долиной, Джориан с Карадуром наткнулись на развалины сгоревшей деревушки. Один крестьянин, всю жизнь проживший в этой местности, поведал им печальную историю. Считалось, что деревня находится под покровительством Гнидмара, хана из рода Айлингов. Деревня процветала, дела быстро шли на лад, и тогда Гнидмар повелел ее спалить, дабы успехи крестьян не привлекали в степь новых переселенцев, которые огородят и вспашут земли, лишив его пастбищ.
На ночлег путники останавливались у речек; здесь можно было нарубить веток и устроить постели, чтобы не ложиться прямо в грязь. Два раза Джориану удалось пополнить запасы провизии, подстрелив из лука степную антилопу. Однажды они заметили небольшое стадо мамонтов, бредущих, как всегда по весне, на север, в леса далекого Хрота, но благоразумно уступили им дорогу. Точно так же они обошли сторонкой единорога — огромное, приземистое, заросшее щетиной крутобокое чудище, очень похожее на обитающего в тропиках носорога, с той только разницей, что единственный рог степного чудища рос над глазами посреди лба.
По северному побережью Срединного моря растянулись цепью несколько городов. На самой оконечности вытянутого в длину треугольного полуострова — одного из так называемых Клыков Халгира — стоял Гилгир, северный сосед Халгира, расположенного по другую сторону Халгирского пролива. Гилгир и Халгир, утопающие в грязи рыбацкие деревеньки, населяли большей частью плосколицые и узкоглазые выходцы из Айджо и Салимора. Через эти поселения протекал тоненький торговый ручеек, поэтому здесь часто останавливались корабли, курсировавшие между Салимором и портами Срединного моря. Однако торговля Халгира с внутренними районами шла вяло: комилакхские обезьянцы были не слишком выгодными покупателями.
Крупнейшим портом северного побережья Срединного моря считался Истхойн, расположенный в глубине залива Норли. Он один во всей Швении мог похвастаться крепостной стеной и определенной независимостью. Этим город был обязан хану Гендингов, самой свирепой из швенских орд. Джориан с Карадуром стремились побыстрее добраться до Истхойна, надеясь сесть там на какой-нибудь корабль, плывущий в Тарксию.
Когда они проезжали по степному распадку, Джориан вдруг заметил:
— Когда эта проклятущая кляча ударяется в галоп, так с левой ноги еще куда ни шло, а с правой — будто по ухабам несет. Как он мне седлом каждый раз наподдаст, — все, думаю, полетела душа в небеса. Вот, решил обучить полудурка скакать на одной левой...
Ветер с заунывным воем трепал ковыль.
— Ничто так не помогает полюбить родину, как путешествие в дальние страны, — проговорил Джориан.
Одни любят тропиков темных жару,
Где змеи обвили деревьев кору,
Где преет одежда во влажном пару.
А мне не забыть холодок поутру
В Новарии, родной Новарии.
Другой по равнине бескрайней грустит,
Где мокнет трава и повозка скрипит,
Где всадник сквозь бурю и ветер летит.
А мне милых пашен приятнее вид
Новарии, родной Новарии.
Иного манит завыванье штормов,
Гигантские волны и спины китов,
Он с бригом своим хоть под воду готов.
А я жить хочу средь долин и холмов
Новарии, моей Новарии.
— Ты пропустил горы и пустыни, — сказал Карадур.
— Ежели мне доведется залезть на Козью Кручу либо пересечь Федиран, я добавлю пару строф... — Джориан осекся на полуслове и, натянув поводья, сделал знак Карадуру. — Впереди кто-то есть, — тихо произнес он. — Подержи-ка Оузера.
Джориан соскользнул с коня и сунул поводья колдуну. Затем снял шапку и, согнувшись в три погибели, чтобы не выдать себя, побежал к краю распадка. Вскоре он возвратился.
— Всего лишь два пастуха, охраняют табун. Видать, орда ихняя поблизости. Нам самое лучшее вернуться к речке и переждать. Я тем временем спрошу Твашу, что делать: идти прямо на них или прокрасться сторонкой. Утонуть мне в дерьме, но, по всем расчетам, нам давно пора выйти к Истхойну!
— Как метко заметил Сидам-мудрец: «Путешествие и болезнь тянутся медленнее, чем ожидаешь, зато деньги и вино кончаются быстрее», — изрек Карадур. — Пока мы еще успеваем на метурский Конклав. В Тарксии придется сделать передышку. Там живет один Альтруист.
— Кто он?
— Старый волшебник по имени Вальдониус.
— Ему можно доверять?
— Вне всякого сомнения; Вальдониус известен, как человек кристальной чистоты.
— Ладно. Будем надеяться, он окажется почестней Ритоса и Поррекса, в коих ты был уверен ничуть не меньше!
Некоторое время Карадур ехал молча, затем вдруг произнес:
— О Джориан!
— Ну?
— Ты не хотел бы стать волшебником? Мне нужен ученик; последний, что у меня был, умер много лет назад.
— Отчего это он умер?
— Несчастный простофиля вызвал злобного демона, но позабыл замкнуть магическую фигуру. Я уверен, ты бы так не оплошал. Что скажешь?
— Чтоб я пошел в волшебники, Тио меня забодай? Не знаю. Я подумывал стать часовщиком, торговцем, фермером, солдатом и поэтом, а вот гадателем — ни разу.
— Хорошо, на Конклаве у тебя будет возможность оценить моих собратьев по ремеслу.
* * *
Зеленый бог Тваша уже не выглядел таким жизнерадостным, как прежде.
— Где мои цветы? — хмуро спросил он.
— Ох, господин, — ответил Джориан. — Где я тебе весной возьму цветы в холодной степи? Подожди деньков пять, и я тебя завалю цветами — все долги покрою с лихвой.
— А я хочу сейчас, — капризно сказал бог. — В Тирао круглый год полно цветов.
— Мы не в Тирао, — урезонивал Джориан ребячливое божество, стараясь подавить закипавшее раздражение. — Здесь цветы распускаются только в определенное время года.
— Тогда я ненавижу эту местность! Вези меня назад в любимые родные джунгли!
— Ну, вот что, о бог! — взорвался Джориан. — Я тебя выкопал из кулбагархской грязи и с тех пор усердно каждый день тебе молюсь. Я скажу, что будет, ежели ты откажешься прорицать. В первый же раз, как выйдем к Срединному морю, я тебя зашвырну подальше в воду. Может статься, ты найдешь там молельщиков получше — осетров да селедок.
— Ой, да полно, полно, — захныкал Тваша. — Так и быть, подожду с цветами. Чего тебе надобно на сей раз?
— Очень бы хотелось разузнать про орду, что стоит у нас на пути; кто они такие и как зовут ихнего хана.
Тваша исчез с постамента. Джориан остался один в темном зале с размытыми очертаниями. Вскоре бог вернулся.
— Это орда Гендингов, она стоит лагерем у города Истхойна, а ханом у них Вилимир.
— Ух ты! Не тот ли он изгнанник, что в прошлом годе жил при ксиларском дворе?
— Не знаю, хотя это нетрудно выяснить. Скажи, твой Вилимир был тощий, среднего роста, бритый, с длинными, тронутыми сединой соломенными волосами и шрамами на лице и правой руке?
— Точно он. Старый хан, видно, помер или свергли его. Присоветуй: ежели я привечал парня, когда он был в нужде, могу ль я нынче ему довериться?
— Ах, любезный мой Джориан, полагаю, тебе нечего опасаться. Во всяком случае, я только что заглядывал в его мозги и не обнаружил там никаких злодейских замыслов. Как мне показалось, он малый неглупый и практичный.
— Когда он гостил в Ксиларе, мне тоже так казалось. Счастливо!
Проснувшись, Джориан пересказал Карадуру свой последний разговор с Твашей.
— Все ж таки нет полной уверенности, что нам окажут дружеский прием, — сказал он. — Сдается мне, Вилимир слишком хладнокровный реалист, чтоб поддаться благодарности. Что присоветуешь?
— Ах, Джориан, доверимся ему, у нас нет иного выхода! Мы сможем сесть на корабль, плывущий в Тарксию, и моим бедным старым костям не придется больше трястись по этим бесконечным ухабам. Кроме того, если мы вздумаем обойти его войско стороной, нам придется потратить на это не один день, а потом еще берегом добираться до Тарксии. Так мы на Конклав опоздаем.
— Решено, — сказал Джориан и вскочил на коня.
К полудню они добрались до главного лагеря Гендингов, разбитого на пологом холме к северу от морского порта Истхойна. За Истхойном можно было разглядеть отливающие на солнце стальным блеском воды залива Норли, откуда, раздувая прямоугольные коричневые паруса, уходили в первый весенний рейс обычные для этих мест беспалубные, одномачтовые, Похожие на каноэ суденышки. Сам Истхойн вытянулся полукругом, следуя очертаниям береговой линии бухты. Город окружала стена из необтесанного местного камня; на стене под свежим степным ветерком безостановочно крутились два десятка ветряных мельниц.
Черные шатры клана Гендингов покрывали внушительное пространство. Рядом с лагерем войска кочевников совершенствовали свое боевое искусство. Они отрабатывали атаки, ложные отступления и стрельбу на полном скаку. Войско Гендингов состояло в основном из легко вооруженных конных лучников, однако самые богатые подданные хана Вилимира были собраны в эскадроны тяжело вооруженных копейщиков, закованных с ног до головы в кольчатые или пластинчатые кольчуги и разъезжающих на мощных конях, тоже наполовину защищенных доспехами. Восседая на спинах прирученных мамонтов, за учениями наблюдали воинские начальники. Никто не обратил особого внимания на двух пропыленных и покрытых коркой засохшей грязи незнакомцев, которые подъехали к огромному черно-красному шатру, расположенному в центре учебного плаца. Джориан с Карадуром привязали свою живность к коновязи, после чего Джориан по-швенски обратился к караульному:
— Король Джориан Ксиларский желает выразить почтение Великому Хану Гендингов. Он знает нас.
— Король, говоришь? — смерив Джориана презрительным взглядом, переспросил караульный. — Видал я прежде королей, но такого как ты — в драных обносках да еще в компании старой развалины на колченогом осле — чтой-то не припомню.
У караульного, здоровенного детины почти одного с Джорианом роста, были золотистые, заплетенные в косички длинные волосы и свисающие на грудь усы. Наряд его состоял из мешковатых шерстяных штанов, кольчуги, подбитого мехом плаща и шлема с зубчатым гребнем.
— И тем не менее мы король, — нимало не смутившись, повторил Джориан. — Не будешь ли так любезен доложить о нас?
— Грознейший из Грозных обучает свои войска. Не соблаговолит ли Ваше Высокомерное Величество присесть в передней и обождать его возвращения? склонившись в шутовском поклоне, отозвался караульный.
— Мы благодарим тебя, солдат. В скором времени мы найдем, что тебе ответить.
Караульный презрительно хмыкнул и отвернулся. Примерно через час к шатру подъехала на мамонтах группа Гендингов. По команде погонщиков огромные животные улеглись перед шатром, и седоки попрыгали с них на землю. Мамонты встали и затрусили прочь, а их седоки направились в караульное помещение.
Первым, блистая золоченым шлемом, вошел принц Вилимир, за ним по пятам следовали воинские начальники и телохранители. Джориан тотчас узнал это узкое, безбородое лицо и поднялся на ноги. Возникла легкая заминка, затем Вилимир произнес:
— Клянусь кишками Грайпнека! Ведь вы же Джориан, — у него получилось «Жориан», — бывший король Ксилара?
— Он самый, о Грознейший из Грозных.
Физиономию Вилимира прорезала волчья ухмылка.
— Ба, вот так штука! Мы наблюдали ваш побег из Ксилара... до чего, кстати, ловко сработано... но никак не ожидали увидеть вас здесь. Прошу!
Спустя немного времени они уже восседали на коврах в главном шатре, и Джориан держал в руках кубок, наполненный элем.
— Итак, бывший король, что привело вас в Швению? — спросил Вилимир, мелодично позвякивая золотыми подвесками.
— Да вот, выполняю одно небольшое поручение святого отца Карадура. А славно мы поменялись ролями, правда? Давно вы стали ханом?
— Три месяца назад, когда одна из дядюшкиных жен отравила старого мерзавца. Мы не смогли дознаться, какая именно, поэтому пришлось казнить всех; теперь у нас по крайней мере есть уверенность, что преступница получила по заслугам.
— Как орда? Все богатеет?
— Как раз сейчас мы готовимся к войне против Айлингов. Гнидмару пора преподать урок. Мы отправили посланника с нотой о недопустимости набегов на наши земли, а он нам вернул нашего человека без обеих рук. Расскажите-ка лучше о себе.
— Да, к слову сказать, ваш караульный — тот парень с усами до пят, — когда я подъехал к шатру, встретил меня с отменной наглостью.
Вилимир пожал плечами.
— Трудно ожидать от простого кочевника, что он будет на равной ноге с каждым сиднем, — Джориан уставился на Вилимира: в голосе хана ему почудилась насмешка. Но Вилимир, как ни в чем не бывало, продолжал:
— Путешествуя по неизведанным южным землям, вы, должно быть, вдоволь нагляделись на разные диковины.
— О, этого хватало!
Джориан начал было описывать свои дорожные приключения, как вдруг почувствовал, что его мало-помалу охватывает непонятная вялость. Кубок едва не выпал из рук. Зеватас великий, мелькнуло в голове, неужто с этого можно было напиться?
Он стал рассказывать дальше, но язык заплетался. Рука, державшая кубок, разжалась, и эль пролился на ковер. Джориан с внезапным подозрением взглянул на Вилимира.
Хан щелкнул пальцами: вокруг плеч Джориана петлей обвился аркан и, затянувшись, сковал движения. Второй аркан со свистом мелькнул в воздухе: тиски стали вдвое крепче. Джориан замычал и, пошатываясь, вскарабкался на ноги. Однако два рослых сильных Гендинга растянули одурманенного Джориана на веревках и без труда сдерживали его беспорядочные рывки.
Вилимир с улыбкой наблюдал за происходящим.
— Что это значит? — едва ворочая языком, прохрипел Джориан.
— Ну, только то, что для войны с Гнидмаром нужны деньги, и награда, обещанная Ксиларом за твою голову, придется очень кстати.
Джориану казалось, что язык распух и не помещается во рту, но он все же выдавил из себя:
— Ты, чертов предатель! Клянусь железными причиндалами Имбала, я ведь тоже мог тебя выдать дяде, когда ты в Ксилар приперся.
— Разумеется, но будучи глупым сентиментальным сиднем, упустил свой шанс. Это лишний раз доказывает, что величайший из сидней не более, чем букашка под каблуком ничтожнейшего из кочевников. Заковать его в наши новые кандалы.
Тяжелые, сверкающие новенькой сталью наручники, соединенные короткой цепью, защелкнулись на джориановых запястьях: поворот ключа довершил дело.
— Отличная тарксийская работа, — пояснил Вилимир. — Ты должен чувствовать себя польщенным, мой добрый Джориан, — и хан обернулся к Карадуру, который сидел ни жив, ни мертв. — Итак, о колдун, как поступим с тобой? Ксиларцы, несомненно, хотели бы заполучить чернокнижника, который помог сбежать их правителю, но поскольку они, как все сидни, гнусные скупердяи, то наверняка ни льва не добавят к награде. Нам, опять-таки, нужен знающий колдун. Последнего пришлось казнить, когда он не сумел ответить на вопрос, кто отравил нашего дядю. И, наконец, в-третьих, мы можем приказать сей же час отрубить тебе голову; возможно, это было бы наилучшим решением. Что ты выберешь?
— Я... я буду вам преданным слугой.
Джориан с горечью взглянул на Карадура, который не смел поднять глаз.
— Бракки! — позвал хан. — Помести мастера Джориана в арестантскую, да приставь надежную стражу. Предупреждаю, он большой искусник бегать из-под замка. Изыми у него все ценности, одежду не трогай. Выдели конвой — хватит десяти воинов, — чтобы переправить его отсюда в Ксилар. Дай-ка сообразить... Ксилар в союзе в Виндией против Оттомани, Оттомань в союзе с Метуро против Гованнии, Метуро в союзе с Тарксией против Боуктиса, Гованния в союзе с Оссарией против Метуро. Следовательно, Ксилар находится в союзе с Виндией, Гованнией и Боуктисом против Оттомани, Метуро, Оссарии и Тарксии, а Солимбрия, Кортолия, Цолон и Ир держат нейтралитет. Значит, лучше всего перебраться через Эллорну в Боуктис, а оттуда, не заходя в Тарксию, через Солимбрию и Ир двинуть в Ксилар. Понятно?
— Да, о Грознейший из Грозных, — ответил тот, кого он называл Бракки.
Тут колени Джориана подкосились, и он без чувств грохнулся на ковер. Едва потеряв сознание, он снова очутился перед зеленым богом Твашей. Вместо того, чтобы почтительно приблизиться к божеству, Джориан диким голосом заорал:
— Почему ж ты не предупредил, что этот подлец устроил мне ловушку?
— Милый Джориан, тысяча извинений! — громко рыдая, запричитал бог. — Я всего лишь слабый божок, могущество мое невелико. Умоляю, не думай обо мне плохо! Я этого не вынесу. А теперь прощай: они забрали у тебя маленькую зеленую статуэтку, и с этих пор мне волей-неволей придется служить противному хану. Да пребудут с тобой боги, более сильные, чем я!
* * *
Со всех сторон окружив Джориана, конвой петлял по извилистым тропам, которые то взбегали в гору, то спускались в долины восточной Эллорны. Стоял туман, в просветах неясно маячили покрытые молодой листвой деревья, с ветвей капало. Влажную землю усеивали желтые, голубые и белые звездочки подснежников. Когда туман рассеивался, по обе стороны тропы становились видны горные вершины, где снег еще не стаял.
Горная цепь Эллорны и расположенная дальше к югу Козья Круча образовывали как бы две стены, которые огораживали лежащие между ними земли Новарии. Новария представляла собой широкий перешеек: он соединял расположенную на севере Швению с южными Федираном и Мальваной и в то же время отделял Срединное море от Западного океана. Между двумя горными цепями раскинулось холмистое пространство, имеющее форму неправильного прямоугольника и прозванное Новарией, или Землей Двенадцати Городов.
Существование двух горных цепей способствовало росту и процветанию Двенадцати Городов — государств Новарии, которые постоянно грызлись и воевали друг с другом, но зато могли не опасаться вторжения с севера грозных кочевых орд Швении, с юга жадных на добычу пустынников Федирана и с юго-востока — могущественной Мальваны. Немногочисленные горные проходы было довольно легко охранять.
Благодаря тому, что свирепые обитатели швенских степей и подавляющее большинство плодовитых законопослушных мальванцев боялись моря, как огня, водные перевозки по Срединному морю оказались всецело в руках новарцев и разноплеменного населения Янарета и Истхойна. Поэтому опасность морского вторжения в Новарию превосходящих сил с юга или севера была невелика — хотя вполне могло статься, что какому-нибудь из Двенадцати Городов, ослепленному ненавистью к соседу и желающему победить в местной сваре, в один прекрасный день взбредет в голову идея погрузить на корабли и доставить в свои пределы этих опасных чужестранцев. Такая перспектива лишала сна новарских канцлеров и министров, неплохо знавших нравы соплеменников. Они знали, что, стоит только умело подогреть страсти и для того чтобы получить перевес над врагом, их сограждане пойдут на любой риск и совершат любое вероломство.
Джориан по-прежнему ехал на рослом чало-гнедом Оузере, но руки его были скованы. Едущий впереди кочевник вел Оузера в поводу, другой кочевник держал конец аркана, петлей захлестнутого вокруг Джориановой шеи. Бракки непременно хотел пересадить Джориана на жалкую клячу, а Оузера запустить в ханские табуны: у степняков высоко ценились лошади достаточно рослые, чтобы выдержать вес тяжелого воина в полном вооружении. Однако начальник конвоя капитан Глом возразил на это, что Джориан тяжелее всех в отряде. Если взгромоздить его на отслужившую свой век низконогую савраску, клячонка неровен час сдохнет, и придется им дорогой покупать или красть другую верховую лошадь. В конце концов Бракки оставил под Джорианом Оузера, предупредив Глома, что тот головой отвечает за жизнь скакуна.
Итак, они кружили по горам. Дни проходили за днями, все круче уходили ввысь поднимающиеся справа вершины и все богаче становились покрывающие их снежные шапки. Это был центральный хребет Эллорны. Отряд пробирался вдоль новарской границы, стараясь держаться южных предгорий. Поглядывая на вздымающиеся слева лесистые кряжи, Джориан не сомневался, что, если бы только ему удалось преодолеть две-три сопки, он оказался бы на землях Тарксии.
А что потом? Тарксия, присоединившаяся к союзу против Ксилара, может статься, его и не выдаст. Но нет ни денег, ни оружия. Золото, похищенное в Реннум Кезимаре, меч, кинжал, лук, кольчуга — даже зеленого божка — все отняли. В Тарксии, которая находилась от Ксилара дальше, чем любой из Двенадцати Городов, он никого не знал.
Джориан твердил про себя единственное, слышанное от Карадура тарксийское имя — волшебник Вальдониус. Поскольку план доставить Ларец Авлена в Метуро по всей видимости провалился, Джориан мог свободно заниматься, чем ему вздумается. Однако неплохо было бы убедиться, что заклятье снято и сообразить, что же все-таки делать дальше. Как бы там ни было, решил он, а Вальдониус Тарксийский для начала вполне сойдет.
Первые несколько дней после отъезда из Истхойда Гендинги-конвоиры почти не разговаривали со своим пленником. Они не обижали Джориана, просто относились к нему так, как бесчувственный, но рачительный хозяин относится к домашним животным. Конвоиры следили за тем, чтобы довезти Джориана в целости и сохранности, потому что увечья могли значительно снизить ценность пленника, но выслушивать от него всякую ерунду они вовсе не собирались.
К тому времени, когда отряд, оставив позади швенские равнины, вступил на плоскогорье Эллорны, кипучая натура Джориана растопила лед недоверия. Очень помогло то, что Джориан свободно говорил по-швенски и никогда не упускал случая пошутить. К тому же, желая возбудить интерес Гендингов, он шел на всевозможные уловки. Наблюдая, например, как стражники разбивают лагерь, Джориан, словно бы вскользь, заметил:
— Эти горы точь-в-точь как горы Козьей Кручи, что лежат на сотни лиг к югу отсюда. Они напомнили мне времечко, когда кузнец-чародей задумал остудить свой докрасна раскаленный клинок, вонзив его мне... да, впрочем, это вам не интересно.
— Что ты там завел? — встрепенулся Глом. — Давай, рассказывай.
— О, вы кочевники, известные всезнайки, чтобы сидень не сказал, все равно не поверите. Зачем вам мои сказки?
— Мы тебе не позволим разжигать наше любопытство, а потом нас же и дразнить, — это первое, — сказал Глом. — А теперь рассказывай или, клянусь штуковиной Грайпнека, вот придушу тебя арканом, живо тогда заговоришь.
— Ну, так и быть, — сказал Джориан и принялся расписывать свое приключение с Ритосом-кузнецом.
К тому времени, когда они забрались в самое сердце Эллорны, у Гендингов вошло в привычку требовать по вечерам:
— Джориан! Расскажи историю!
Глом никогда не забывал убедиться, что по меньшей мере два стражника постоянно с оружием наготове охраняют Джориана. Он разбил ночь на дежурства, во время которых двое кочевников охраняли Джориана, а двое других несли общий караул.
— Мы, — пояснял Глом, — можем наткнуться на медведя-шатуна, а на высокогорье живут пещерные люди, они нападают иногда на малочисленные отряды. Слава Грайпнеку, нас этим не возьмешь, но нужно быть готовыми отразить нападение.
Однажды Джориан уловил обрывки разговора, которые навели его на подозрение, что в скором времени отряд повернет к югу и горными тропами двинется в Боуктис. Следовательно, если он хочет добраться до пределов дружественной Тарксии, самое время рвануть в бега. Этим вечером, рассказывая историю, Джориан превзошел сам себя.
* * *
— Вот заиметь бы мне мозги, как у кортольского короля Фузиньяна, — начал он, — так я б от вас, тупиц, давным-давно удрал; но увы! Боюсь, я вас ни капельки не умнее. Помните, я третьего дня рассказывал про Фузиньяна, сына Филомена Доброхота? Росточку он был небольшого, однако живой да смышленый, за что и получил прозвище Фузиньян Лис. Я тогда еще рассказывал о временах, когда он посеял Зубы Гримнора и был изгнан из Кортолии.
После того, как он отвоевал королевство и свою любимую королеву Дэнуду, до поры до времени все шло гладко. А затем в один прекрасный день королева исчезла; в спальне царил такой разгром, будто там дрались. Фузиньян, конечное дело, затужил не на шутку. Двое детишек только разжигали его горе: знай, цепляются за мантию да спрашивают, когда, дескать, мамочка вернется?
После пропажи королевы Фузиньян чего только не делал: и на розыски посылал, и указы издавал, и награду сулил, и со знающими людьми беседовал — пытался дознаться, что сталось с его возлюбленной. Сперва он кинулся к придворному чародею, доктору Эйчосу; тот составлял гороскопы, гадал по птичьему полету, вызывал духов, но толку не добился. Затем Фузиньян по очереди спросил совета у всех дипломированных колдунов и колдуний королевства, однако ж и они не помогли.
Наконец обратился он к одной особе, хоть до той поры божился, что близко к ней не подойдет, — это была ведьма Гло, проживавшая в пещере в горах южной Кортолии. Гло прославилась тем, что на протяжении двух поколений оказывала кортольской монархии медвежьи услуги. К тому ж ей приспичило сделаться придворной колдуньей заместо престарелого Эйчоса. Эту плату она и прежде требовала с кортольских королей за свою работу. Но так уж получалось, что от ее заклинаний вечно был один только вред, поэтому ни один из королей ей этой должности не дал.
И вот королю Фузиньяну, который уж всякую надежду потерял, волей-неволей пришлось отправляться на юг. Отыскал он пещеру Гло и спрашивает, что, мол, с супругой его приключилось.
«И всего-то? — с готовностью отвечает Гло. — Недавно один тролль, который прежде жил на Эллорнских горах, поселился в Чарующих Пустотах. Ден пять тому назад знакомый демон мне шепнул, будто этот тролль приволок туда женщину».
А надо вам сказать, что Фузиньяну Чарующие Пустоты были хорошо известны, потому как папаша его, Филомен Доброхот, как-то повелел их изучить и нанести на карту, и Фузиньян в юности самолично там побывал. Чарующими Пустотами называли цепь известняковых пещер на склоне оврага в нескольких лигах от пещеры Гло. Однако местные жители обходили их стороной: очень уж были они неприступные, да к тому ж еще поговаривали, будто там водятся злые духи.
«Можешь ты, — спрашивает Фузиньян у ведьмы, — наслать какое-нибудь заклятье, чтоб выманить этого тролля из пещеры и убить его?»
«Увы, нет, сир! — отвечает Гло. — Знай же, что тролли, хоть сами не очень-то сильны в колдовстве, никаким заклятьям не поддаются. Есть, правда, у меня одно заклинание, но оно требует долгой подготовки, и к тому же пока заклинание произносится, тот, против кого оно направлено, должен сохранять полную неподвижность».
«Тогда, — молвил король, — я самолично загоню чудище в логово и постараюсь его убить».
«Не советую, — говорит Гло. — Этот старый тролль по прозвищу Вуум необычайно крепок. Оружие отскакивает от его чешуйчатой шкуры, как от гранитной статуи, и такова его сила, что он тебя запросто сгребет, разорвет на мелкие кусочки, руки-ноги повыдергивает да разбросает по своему оврагу».
«Тогда я приведу своих самых доблестных солдат, и мы побьем его числом».
«И эдак не выйдет, Твое Величество. Вход в Чарующие Пустоты находится как раз посередь скалы, и ежели ты веревку со скалы спустишь, так лишь по ней и можно туда добраться. К тому ж в пещеры ведет единственный вход — очень узкий, — и твоим людям придется лезть к Вууму поодиночке, а уж он их на кусочки разорвет, и не сомневайся».
«Ежели все так обстоит, как же сам-то Вуум входит и выходит?»
«Он ведь тролль, у него на руках и ногах не ногти, а настоящие крепкие когти, которыми он цепляется за мельчайшие трещины в скале, — ты их и разглядеть-то не сможешь. Поэтому взобраться на скалу Вууму не труднее, чем белке на дерево».
«А что, ежели напротив входа в пещеру установить катапульту и, когда он высунет голову, запустить копьем?»
«Он так востер да проворен, что непременно углядит летящее копье и успеет юркнуть назад в пещеру».
«Ладно, — говорит Фузиньян, — чему быть, того не миновать. Пусть я погибну, но честь не позволит мне оставить дражайшую супругу в лапах этого паразита».
«И что ты намерен делать?» — спрашивает Гло.
«Как что? Поеду в Чарующие пустоты, спущусь по скале, войду в пещеру и попробую убить Вуума».
«Ах, сир! На кого ж ты покинешь Кортолию? Сперва нас твой добрый, но безрассудный папаша чуть в гроб не вогнал. Ежели ты сейчас помрешь, мы на долгие годы попадем под регента, пока твой старший пострел в возраст не войдет; сам знаешь, какие опасности это сулит. Будь у тебя хоть один шанс, я б тебя первая благословила на подвиг. Но сам посуди: этот тролль уж никак не ниже тебя, зато вдвое толще и раза в три тяжелее. Шкура у него прочная, словно он крокодил мальванский, а пальцы крошат камень...»
«Стоп, — молвит король. — Говоришь, вдвое толще меня?»
«Ага, и весь будто из железа...»
«Дай подумать, — говорит Фузиньян. — Я пытаюсь припомнить карту Чарующих Пустот, что была вычерчена в годы папиного царствования. О Гло, скажи-ка: ежели я этого Вуума утихомирю, возьмешься добить его каким-никаким заклинанием?»
«Ну, сир, знаю я одно заклинание, вызывающее молнию; давным-давно открыл мне его святой из Мальваны. Заклятье это почти так же опасно для заклинателя, как и для жертвы, но ежели Вуум будет стоять смирно, я, пожалуй, попытаюсь. Только ты должен слово дать, что, коли все гладко сойдет, я получу лицензию и стану твоей придворной колдуньей...»
«Ладно, ладно, — молвил Фузиньян. — Так я и знал, что этим кончится. Получишь и лицензию, и должность, но запомни — только в том разе, ежели твои гром и молния ударят куда следует. А теперь я пойду готовиться к схватке».
Вернулся король в столицу и отобрал там самых быстроногих скакунов, самое надежное оружие и сотню лучших воинов. А еще взял он с собой набор волынок, какие в большом ходу у пастухов горной Гованния; Фузиньян давно пытался научиться играть на волынке. В Кортолии бытовало мнение, что звук у этого инструмента на редкость противный, даже когда играет искусный волынщик, а уж когда Фузиньян принимался терзать мехи, у него такое выходило, — нет слов описать.
Поскольку Фузиньян был королем, никто, кроме Дэнуды, не осмеливался сказать ему прямо в глаза, какие чувства вызывает эта игра, но по тому, как придворные в ответ на его расспросы жались и мямлили, он очень скоро раскусил, что они думают на самом деле. Поэтому Фузиньян взял за правило упражняться в своей подземной темнице, где никого не мог потревожить — разве только одного-двух преступников. Король был человек гуманный и за то, что узникам приходилось выслушивать его игру, откладывал исполнение приговоров.
Еще прихватил Фузиньян карту Чарующих Пустот, составленную при Филомене, и по дороге внимательно ее изучил. Ну, долго ли, коротко ли, подъехал король к оврагу, куда выходили Пустоты. Расположился он на другой стороне оврага, как раз напротив входа в пещеру, и достал свою волынку.
И вот, только он разыгрался — все сто отборных воинов в это время заткнули уши, — из пещеры высунулся тролль, да как зарычит: «Это что за адский вой?»
«Никакой не адский вой, а сладкозвучные напевы моей волынки», — отвечает Фузиньян.
«Ну, и зачем ты меня терзаешь этими напевами?» — спрашивает Вуум.
«Затем, что я король Фузиньян, у которого ты похитил королеву; я желаю ее забрать, а тебя выгнать за пределы королевства».
«Ого! — с изумлением говорит тролль. — Так этот мышонок и есть наш король, да? Знай же, червяк: твою женщину я намерен оставить себе, а ежели ты и дальше будешь приставать, так пожалеешь».
Поругались они маленько, а потом Вуум вылез из пещеры; цепляясь, как нетопырь, за отвесную скалу, спустился он в овраг и с диким ревом стал карабкаться на противоположный склон, чтоб посчитаться с Фузиньяном и его людьми. Воины осыпали его градом стрел, но те лишь отскакивали от чешуйчатой шкуры тролля. Затем Фузиньян и воины повскакали в седла и были таковы, а тролль остался с носом. Но стоило Вууму вернуться в пещеру, как Фузиньян вновь занял свой пост и принялся музицировать.
Так продолжалось довольно долго: король дни и ночи напролет извлекал из своих волынок омерзительные звуки, но сколько Вуум ни пытался его сцапать, ничего не вышло — Фузиньян успевал дать деру. Наконец даже железная сила тролля стала иссякать, теперь он довольствовался тем, что лежал, затаившись, у входа в пещеру и с руганью швырял камнями в своего мучителя. Когда мимо свистели камни, Фузиньян прикрывался щитом, а на ругательства и вовсе внимания не обращал.
Наконец тролль крикнул через овраг: «О король, ежели хочешь заполучить обратно свою жену, давай сразимся один на один! Я могу бороться, боксировать, фехтовать, могу драться на копьях, топорах, дубинках, ножах, могу обменяться с тобой на расстоянии выстрелами из лука, самострела, рогатки или пращи. Может, еще чего придумаешь, чтоб покончить с нашими разногласиями?»
«Раз ты меня вызвал, — молвил Фузиньян, — значит, оружие выбираю я. И не буду я с тобой бороться, боксировать или драться на мечах, копьях и все такое, потому как слишком хорошо знаю твою силу и неустрашимость. Но я согласен вступить с тобой в честное единоборство».
«Что еще за единоборство?»
«Мы устроим состязание по бегу в твоих собственных пещерах. Побежим от входа по главному коридору, обежим пещеры по кругу и снова встретимся у входа».
Они все подробно обсудили, и тролль признал, что состязание честное. Тут Фузиньян говорит: «Теперь давай договоримся. Ежели ты победишь, я удалюсь и без всяких оговорок оставлю тебе Чарующие Пустоты и Дэнуду. Ежели я — ты отдаешь мне Дэнуду и тотчас покидаешь пределы королевства».
Заспорили они сызнова, но когда Фузиньян принялся было раздувать свою волынку, Вуум тут же на все согласился. Фузиньян ему и говорит: «Мой добрый тролль, я тебе, конечное дело, доверяю, но, чтоб чего не вышло, пока я буду в пещере, отнеси Дэнуду на дно оврага; пусть она там посидит, а мы тем временем проведем состязание. У моих солдат приказ: в случае какого-либо вероломства с твоей стороны хватать женщину и бежать, не пытаясь даже меня спасти».
«А как, господин король, насчет вероломства с твоей стороны?»
«Само то, что я у тебя в руках, надежная порука, — отвечает Фузиньян. — Завсегда можешь прихлопнуть меня, словно клопа, ежели увидишь, что я на руку не чист».
Спустился Фузиньян на дно оврага, и Вуум с Дэнудой на плече сделал то же. Затем тролль взвалил на плечо Фузиньяна и уж вместе с ним поднялся по скале ко входу в пещеру. Король потом признавался, что не может припомнить в своей жизни ничего более омерзительного, чем подъем на чешуйчатом зловонном плече этого чудища. Но долго ли, коротко, добрались они до пещеры. Тролль дал Фузиньяну фонарик, каким обычно разгонял темноту, — вместо огня в нем роились светлячки. Другой фонарик взял сам Вуум. После этого Фузиньян высунулся из пещеры и сказал жене: «Дорогая, все в порядке, можешь подавать сигнал».
«Приготовились! Внимание! Марш!» — крикнула она; Вуум и Фузиньян понеслись, как ветер, или почти как ветер, ежели учесть, что в пещере было темно, пол весь в рытвинах, да притом надо было уворачиваться от сталактитов и сталагмитов.
Юркий быстроногий Фузиньян рассчитывал, что прямо на старте обойдет своего неповоротливого соперника; тому, слышь-ка, требовалось время, чтоб скорость набрать, хотя, разогнавшись, он показывал неплохие результаты. И вот Фузиньян, недолго думая, рванулся вперед и обогнал Вуума на два шага. Вуум-то знал Пустоты лучше, чем Фузиньян, который в них лет десять не бывал, и стал нагонять короля. Однако тут он угодил головой в сталактит: сталактит переломился, и на Вуума с грохотом посыпались огромные куски известняка. Особого вреда обвал не причинил — ведь Вуум был из породы троллей, — но происшествие выбило его из колеи, и Фузиньяну удалось опередить соперника еще на шаг.
Надо сказать, Фузиньян внимательно изучил карту и знал, что в круговом коридоре, о каком он с Вуумом толковал, есть одно узкое место. И вот, добежав до сужения, король извернулся всем телом и живо проскользнул в лаз. Зато нагонявший его Вуум накрепко застрял. Он наверняка знал про этот узкий проход, но, похоже, ни разу не проверил, влезет туда его тело или нет. Фузиньян притормозил и так забористо обругал Вуума, что тролль, не помня себя, с диким ревом забился в расщелине, но только еще больше застрял. Тролли, как видите, не шибко-то умный народ, мозги у них варят не лучше, чем у комилакхских обезьянцев.
Добежал, значит, Фузиньян сызнова до входа в пещеру и покликал своих молодцов — часть из них к тому времени обходным путем забралась на вершину скалы над входом в пещеру, чтобы сбросили веревку до самого дна оврага. Затем Фузиньян отдышался, спутался в овраг и заключил Дэнуду в любящие объятия. После этого они вдвоем вскарабкались по противоположному склону, и король подал ведьме Гло знак начинать.
Разожгла ведьма огонь, подвесила котел, бросила в него глаз саламандры, палец лягушки и еще какую-то дребедень. И произнесла она страшное заклинание и магическую формулу: потемнело небо, задул холодный ветер, пошел дождь, воздух наполнился шелестом невидимых крыльев и зловонными испарениями Преисподней. Указала ведьма волшебной палочкой на вход в пещеру — из налетевшей тучи сверкнула молния и ударила в склон горы, но входа в пещеру не задела. Взмахнула Гло палочкой еще раз — и молния пронзила другой склон. Битый час махала ведьма волшебной палочкой да бормотала страшные заклятия, и каждый раз сверкала молния, гремел гром, но сокрушить вход в Чарующие Пустоты, кажись, никак не удавалось. В промежутках между раскатами грома из пещеры был слышен дикий рев попавшего в западню тролля.
Затем грозовая туча унеслась прочь, а Гло, так и не сумев поразить цель, без чувств грохнулась оземь. Фузиньян, Дэнуда и воины, которые вымокли до нитки и чуть не оглохли от грома, в замешательстве топтались на краю оврага; вдруг под ногами раздался глухой гул. Земля заходила ходуном, скала с ужасным грохотом обрушилась, бушующий шквал обломков завалил вход в Чарующие Пустоты, и в воздухе повисло удушливое облако пыли. На другом склоне оврага тоже случился оползень, и ежели б Фузиньян не оттащил свою королеву от края обрыва, им бы несдобровать. И вот, овраг теперь был наполовину засыпан обломками; от Пустот и тролля не осталось и следа — только из-под камней сочилась неизвестно откуда взявшаяся липкая зеленая жижа.
Так пришел конец Пустотам и Вууму, и вся честная компания с ликованием возвернулась в город Кортолию. Гло потребовала должность придворной колдуньи, да Фузиньян ей отказал: дескать, не она убила тролля, потому как гром и молния ни разу не попали куда следует. А что землетрясение подоспело, так это, дескать, простое совпадение. Ведьма же стояла на том, что ежели ее молнии и не поразили засевшего в пещере Вуума, зато нарушили естественное равновесие, отчего и начались подземные толчки. И она, значит, честно выполнила условия сделки, хоть, может статься, допустила мелкие промашки.
Доспорили они чуть не до драки, потому как Фузиньян был король справедливый и не мог просто взять да прогнать Гло, чтоб не приставала. Наконец Дэнуда предложила спросить совета у беспристрастного чужеземца. Они обратились к тарксийскому наместнику бога, и тот решил спор в пользу Гло. Поскольку доктору Эйчосу в любом разе пора было отправляться на покой, по виду все сошло гладко. Но не успела Гло и пяти дней порадоваться новой должности, как подхватила чахотку от одного из придворных и в три дня преставилась. Так что в конечном счете Эйчос недолго пробыл в отставке.
Дэнуда уверяла супруга, будто Вуум ее и пальцем не тронул, разве только заставлял часами играть с ним в шашки. Однако вскоре обнаружилось, что королева понесла. Родился у нее ребеночек, да такой большой и крепкий, каких в Кортолии прежде не видывали. Хуже того — как стал он подрастать, кожа на нем загрубела и вся чешуей пошла, будто у крокодила.
Мальчик, по счастью, не был бесспорным наследником, потому как имел двух старших братьев; и хоть уродился не шибко умным, зато радовал всех добродушием и послушанием. Названный Фузариусом, он вырос и стал знаменитым воином: он ведь был вдвое сильнее обычного человека, да к тому ж имел такую отменно крепкую шкуру, что доспехи ему были ни к чему. Фузариус, правда, перед боем надевал латы — не любил получать удары, которые оставляли на нем синяки и царапины, а достанься они кому другому — так насмерть бы уложили.
У Фузиньяна, конечное дело, имелось свое личное мнение о том, кто же истинный родитель Фузариуса. Но он был философ и принимал вещи такими, какие они есть.
Джориан украдкой огляделся. Один из охранников, свернувшись калачиком, мирно посапывал под деревом. Что касается остальных, некоторым из них полагалось сейчас спать, чтобы не сморило, когда наступит время дежурства. Вместо этого они жадно ловили каждое слово Джориана.
— Говорят, — снова завел он, — будто Фузариус повстречал как-то раз льва-одиночку...
* * *
Час проходил за часом, а Джориан все говорил. Истории сыпались из него, как из рога изобилия: одни он передавал по памяти, другие сочинял прямо на ходу. Рассказывая тихим невыразительным голосом, Джориан беззастенчиво растягивал сказки, уснащал их кучей ненужных подробностей и старался нагнать побольше скуки. В результате к полуночи весь конвой спал мертвым сном. Посты не были выставлены, потому что Глом задремал прежде, чем собрался этим заняться. Над поляной разносился мирный храп Гендингов. Джориан встал. Он сунул руку за пояс и нащупал единственную вещь — не считая одежды, которую у него не отняли, — набор отмычек. Увидев его оружие и пояс с деньгами, Гендинги пришли в такой восторг, что не потрудились как следует обыскать. Как только в руках у Джориана очутилась одна из гнутых проволочек, отомкнуть наручники стало делом одной минуты.
Осторожно, боясь звякнуть цепью, Джориан опустил кандалы на землю и взял меч в ножнах, который лежал в траве подле одного из охранников. Меч предназначался для конного боя: он был прямой, двуручный, очень длинный — длинней Рандира — и имел плоскую крестообразную рукоятку. Конечно, этот меч не шел ни в какое сравнение с тем, что Джориан позаимствовал когда-то у Ритоса-кузнеца, но выбирать не приходилось.
Джориана так и подмывало стащить у Гендингов пару кошельков. Насколько он знал, кочевники захватили с собой значительную сумму, предназначенную на подкуп чиновников Солимбрии и Ира, дабы те не чинили препятствий, когда Джориана повезут по их территории. Однако все кошельки были надежно привязаны к поясам кочевников, и пытаться их стянуть значило идти на заведомый риск: кто-нибудь из Гендингов мог проснуться.
Оузер насторожил уши и тихонько всхрапнул, когда Джориан неслышной тенью подкрался к лошадям, потрепал его по носу и распутал привязь. Разумеется, для ночного побега конь темной масти подошел бы куда лучше, чем чало-гнедой Оузер, но то, что жеребец знал Джориана, тогда как другие лошади могли переполошить весь лагерь, попытайся он увести одну из них, решило дело.
Сжимая в одной руке поводья, а в другой краденый меч, Джориан со всеми предосторожностями вывел Оузера из табуна и, повернув к югу, стал взбираться на ближайшую сопку. На вершине, которая из лагеря уже не просматривалась, Джориан задержался, чтобы определиться по звездам. Узкий серп луны давно закатился, но звезды, мерцавшие в переплетеньи веток, еще не покрывшихся свежей листвой, указали ему, где искать Тарксию. Удовлетворенно хмыкнув себе под нос, Джориан зашагал вниз по склону.
