2. ПАРК ВЕЛИКОГО ГЕРЦОГА
— Горакс настаивает, чтобы мы поскорее шли на посадку, — сказал Карадур, вглядываясь в темноту.
После бегства из Ксилара они летели весь день и пересекли границу Оттомани. Тучи над головой сгущались, начался дождь. Джориан и Карадур закутались в плащи. Но дождь расходился все сильнее и сильнее, вымочив их. На дне ванны плескалась вода.
— Неужели нам нечем вычерпать воду? — пробормотал Карадур. — Горакс жалуется на лишний вес.
— Раз ты заговорил об этом, — отозвался Джориан, — у ванны есть сток, заткнутый пробкой. Он должен быть под той веревкой.
Он пробрался в другой конец ванны и откинул в сторону моток веревки. Затычка оказалась большой пробкой, сидевшей так прочно, что сильные пальцы Джориана не могли ее вытащить. Тогда он выковырял пробку кинжалом, и вода вытекла из ванны.
Надвигалась ночь.
— Я заявляю, что силы Горакса подходят к концу, — сказал Карадур. — Он утверждает, что, если мы не позволим ему в самое ближайшее время приземлиться, он не выдержит и сбросит нас на землю.
— Прикажи ему притормозить, — ответил Джориан. — Я хорошо знаю страну, но не вижу даже своих собственных рук, не говоря уже о местности. Тут темнее, чем в брюхе у быка. По моим расчетам, мы должны через два-три часа добраться до города.
— По крайней мере не перепугаем до смерти людей внизу, — сказал Карадур. — Раз мы их не видим, то и они нас не разглядят.
Джориан усмехнулся.
— Помнишь того возчика в Ксиларе, который соскочил с телеги, бросился через поле и спрятался в стогу?
— Да. Но твоя всемогущая секретная служба прознает об этом случае и поймет, что мы направились на восток.
— Верно. Но мне думается, что в Оттомани мы будем в безопасности. Оттоманцы всегда были на ножах с ксиларцами. Знаешь, какая чепуха получается, когда река меняет русло, оставляя песчаную косу, которая раньше принадлежала одной стране, а теперь оспаривается другой. Этот спор начался как раз тогда, когда мое правление подходило к концу, и я не успел его решить. Короче говоря, сомневаюсь, чтобы оттоманцы выдали нас.
— Надеюсь, ты окажешься прав. Щедрая взятка нередко берет верх над подобными местническими интересами.
— Тогда мы должны полагаться на скаредность ксиларского казначея. В мое время этот пост занимал Притио, сын Пеллитуса, так же неохотно расстававшийся с золотыми львами, как мальванский тигр со своей добычей. — Джориан вглядывался во мрак, пытаясь разглядеть какой-нибудь крупный ориентир. — Прикажи Гораксу снизиться и лететь медленно, чтобы не врезаться в дерево или шпиль. Когда взойдет луна, нам наверняка удастся найти дорогу или реку, чтобы держать курс.
Через несколько часов дождь превратился в морось. Луна в последней четверти отбрасывала бледное жемчужное сияние на тучи над головой. Время тянулось медленно.
Склонившись через край, Джориан различал вспаханные поля, а временами — деревню, скопление черных прямоугольников во тьме. Но каких-либо примет ему не удавалось обнаружить.
Карадур сказал:
— Горакс утверждает, что лишился сил. Он предупреждает, чтобы мы держались покрепче, поскольку вынужден совершить посадку.
Когда ванна опускалась, у пассажиров появилось ощущение головокружения. Тьма сгущалась — вокруг них поднимались деревья. С тихим шорохом ванна приземлилась на мягкий дерн.
— Демон прощается с нами, — сказал Карадур. — Знаешь ли ты, где мы оказались?
— Где-то в Оттомани, — ответил Джориан, — если только Горакс не перемахнул границы герцогства, и мы не попали в Виндию.
Джориан поднялся, ворча и разминая онемевшие конечности. Дождь перестал, но вокруг слышался плеск капель, падающих с деревьев.
Он выбрался из ванной. Кажется, они попали на небольшую травянистую поляну, окруженную огромными деревьями. Джориан обошел поляну по кругу. Вернувшись, он сказал:
— По-прежнему не знаю, куда мы попали. Ладно, давай хотя бы выжмем воду из платья.
Стоя в ванной, Джориан разоблачился и выжал свою одежду. Он чихнул и сказал:
— Надеюсь, что она высохнет, иначе мы замерзнем до смерти... А это еще что?
По поляне двигался какой-то зверь; его шаги были почти бесшумными, но Джориан разглядел выделяющийся на фоне мрака еще более темный силуэт и услышал тихий шорох дыхания. Затем рядом с ванной раздалось фырканье. Над краем ванны появились два еле видных тусклых пятна. Джориан узнал запах.
Он сидел на мотке веревки, прикрывавшем слив ванны. Внезапно он вскочил, замахал руками и издал оглушительный вопль:
— Й-йе-у-у-у!
В ответ раздалось рычание, и зверь поспешно удалился.
— Кажется, леопард, — сказал Джориан. — Ты в порядке, отец Карадур?
Старый волшебник задыхался, ловя ртом воздух.
— Твой вопль едва не остановил навсегда мое старое сердце.
— Прости, но мне нужно было испугать кошку, чтобы прогнать ее. Небо светлеет. — Джориан ощупал одежду; платье Карадура было разложено на противоположной стенке ванны. — Еще не просохло, но нам лучше одеться. Его высушит тепло наших тел. Как насчет огня?
— Превосходная идея, только не знаю, осуществимая ли в этой сырости.
Джориан достал огниво.
— Проклятье! Мой трут отсырел, и я не знаю, как его высушить. Как ты думаешь, не удастся ли тебе вызвать огонь заклинанием?
— Если ты найдешь дрова, попробую.
Вскоре Джориан собрал охапку хвороста. Стоя в ванной, Карадур взмахнул жезлом, сделал несколько мистических пассов и произнес волшебные слова. В центре наваленной Джорианом кучи хвороста поднялся маленький голубой огонек. Пламя танцевало среди веток, то и дело издавая тихое шипение; но хворост не загорался.
— Увы! — сказал Карадур. — Ничего не получится, пока дрова не высохнут.
Джориан проворчал:
— Я всегда считал, что за помощью к магии прибегают тогда, когда все материальные возможности себя исчерпали. Но, похоже, волшебство так же часто оказывается бесполезным.
Карадур вздохнул.
— Сын мой, боюсь, что ты проник в самый страшный секрет, в святая святых нашего ремесла.
— Ты хочешь сказать, что все ваши чародейские сказки о безграничном могуществе — блеф, чтобы надуть нас, мирян?
— Увы, это верно. Мы терпим неудачу так же часто, как инженеры из Дворца Познания в Иразе. Но я заклинаю тебя, не выдавай этот ужасный секрет простонародью. Нам, волшебникам, кусок хлеба достается изрядным трудом.
Джориан усмехнулся в темноте.
— Поскольку ты спас мне жизнь, старина, я буду хранить твой секрет. — Он осмотрелся. Уже достаточно посветлело, чтобы можно было разглядеть ветви и листья деревьев, хотя лиственная растительность с наступлением осени лишилась большей части своего летнего наряда. — Во имя белоснежных грудей Астис, что это?!
К трем из числа окружающих поляну деревьям были прикреплены деревянные лестницы, вершины которых терялись в кроне.
Джориан сказал:
— Никогда не слыхал о деревьях, на которых сами собой вырастают лестницы. Должно быть, это дело человеческих рук.
— Можно себе представить, что кто-нибудь прикрепил подобные лестницы к фруктовым деревьям, чтобы облегчить сбор урожая, — сказал Карадур. — Но здесь мы видим всего-навсего дубы, буки и липы.
— На буках растут орешки, — сказал Джориан. — Но две из лестниц ведут на дубы. Кому понадобилось собирать недозрелые желуди?
— Например, свинопасу. Но я совсем в этом не уверен, поскольку желуди гораздо проще собирать с земли. Может быть, лестницы ведут на сторожевые посты?
— Никогда не слышал ни о чем подобном, хотя служил в армии Его Незаконнорожденного Высочества, — сказал Джориан. — Но что другое... ого, Карадур, оглянись-ка!
Волшебник обернулся и испуганно вздрогнул.
— Единорог! — прошептал он.
Из кустарника на краю поляны высунулись голова и передние конечности огромного зверя. Единорог в мире Джориана был вовсе не грациозным животным, похожим на коня, а крупнейшим представителем носорогов, покрытым золотисто-бурой шерстью, с единственным рогом, торчащим не из носа, а изо лба, над глазами.
— Если мы не будем шевелиться, — прошептал Джориан, — может быть, он уйдет.
— Боюсь, что не уйдет, — прошептал в ответ Карадур. — Я ощущаю эманации пробуждающейся в нем ярости. Сдается мне, нам стоит приготовиться бежать к одной из этих лестниц.
Единорог оглушительно фыркнул, топнул по земле трехпалой ногой и шагнул вперед.
Джориан пробормотал:
— Раньше начнешь — раньше кончишь, как говорил мудрец Ачемо. На старт, внимание, марш!
Он выскочил из ванны и бросился к лестнице на противоположной от зверя стороне поляны. Карадур последовал за ним, но из-за своих немалых лет отставал. Джориан поджидал его у основания лестницы, крича:
— Скорее! Он приближается!
Когда волшебник, задыхаясь и еле держась на ногах, добежал до деревьев, Джориан обхватил Карадура за пояс своими сильными руками и поднял хрупкого старика на несколько ступенек лестницы.
Единорог с шумом мчался по поляне, фыркая, подобно вулкану. Он набросился на ванну, опустив голову и ударив по ней рогом. С оглушительным звоном ванна взлетела в воздух, разбрасывая пожитки двоих путников.
— Вверх! Поспеши! — рявкнул Джориан, поскольку лишившийся сил Карадур с трудом карабкался по лестнице. Джориан был все еще в пределах досягаемости толстого изогнутого рога.
Единорог носился взад и вперед по поляне, топча разбросанные предметы. Он подхватил рогом одеяло Джориана и закружился, мотая головой, отчего одеяло хлопало, как флаг. Когда оно улетело прочь, единорог снова набросился на ванну, перевернув ее вверх дном.
Затем зверь обратил свое внимание на путешественников на лестнице. Он подбежал к дубу и попытался, встав на дыбы около ствола, достать до Джориана, но тот был уже высоко.
Избежав гибели, Джориан и Карадур неторопливо продолжили подъем. Добравшись до толстой горизонтальной ветки с множеством небольших сучков, за которые можно было держаться, Джориан уселся на ней. Карадур не без опаски последовал его примеру. Единорог внизу запрокинул голову, чтобы не упускать их из вида.
— Что-то говорит мне, — рассуждал Джориан, — что мы этому малому не понравились. Правда, мне кажется, я понял, куда мы попали.
— Куда?
— Когда я служил в пешей гвардии Его Незаконнорожденного Высочества, ходило много слухов о плане, вынашиваемом Великим Герцогом. Он собирался объединить несколько охотничьих заповедников к югу от города Оттомани в один национальный парк, чтобы охранять дикую природу. Великий герцог Гуитлак слишком состарился и растолстел, чтобы охотиться; а Его Незаконнорожденное Высочество Даунас, его единокровный брат, предпочитал гоняться не за оленями и кабанами, а за юбками.
В любом случае, им были нужны деньги, чтобы экипировать и тренировать свою любимую тяжелую кавалерию. И они решили, что, населив парк обычными и экзотическими зверями и впуская за плату публику, они могут собрать немалую сумму. Любопытные будут приезжать даже из других стран, тратить деньги, и, следовательно, казна государства пополнится. Наш приятель внизу — один из тех самых экзотических зверей, поскольку его родина — прерии к северу от Эллорнасского хребта. Должно быть, эти лестницы сделаны точно для той цели, для которой мы их использовали, — чтобы служить убежавшим от зверей, которым не понравятся надоедливые посетители.
— Все это очень хорошо, — сказал Карадур. — Но как нам убедить проклятую тварь оставить нас в покое?
Джориан пожал плечами:
— Рано или поздно ему надоест, и он уйдет.
— Если мы раньше не ослабнем от голода и не упадем вниз, — проворчал Карадур.
— Ну, есть еще метод, с помощью которого король Фузиньян спасся от Чиниокского кабана.
Карадур устроился поудобнее.
— Мне казалось, что я слышал все твои истории про Фузиньяна Лису, но этой что-то не помню.
— Когда Фузиньян стал королем в Кортолии, — начал Джориан, — он унаследовал охотничий заповедник, такой же, как заповедник Великого Герцога. Он назывался Чиниокский лес. Первые годы правления Фузиньяна, унаследовавшего трон от своего отца, неразумного Филомана Доброжелателя, были слишком напряженными из-за войны с Оссарией и неприятностей с гигантами, называвшимися Зубами Гримнора, чтобы у него нашлось время наведаться в Чиниокский лес.
Но после всех этих событий Фузиньян решил наслаждаться жизнью в той мере, в какой может себе позволить добросовестный правитель, несмотря на одолевавшие его заботы. Кое-кто из придворных предлагал ему отправиться на охоту в Чиниокский лес, в котором расплодились дикие звери. В частности, в лесу жил дикий кабан сверхъестественных силы, размера и свирепости. В описаниях очевидцев он превращался в настоящего буйвола с клыками вместо рогов, и подхалимы прожужжали уши Фузиньяну рассказами о славе, которую он завоюет, убив зверя, съев его на пиру и прибив голову кабана к дворцовой стене.
Фузиньян не очень интересовался охотой, но зато любил рыбалку. Более того, он любил время от времени в одиночестве поразмыслить над потоком предложений, биллей, актов, просьб, договоров, соглашений, петиций и напоминаний, постоянно преследующих его. А рыбалка как нельзя лучше подходила для этой цели.
И поэтому в один летний день Фузиньян с четырьмя телохранителями отправился на опушку Чиниокского леса. Здесь он оставил телохранителей, приказав им никуда не отлучаться, и только если он не вернется за час до заката, отправиться на его поиски.
Гвардейцы стали протестовать, напоминая королю о медведях, волках и леопардах, живших в лесу, не говоря уж о чиниокском кабане. Но Фузиньян отмел их возражения и направился по тропинке, которая, как он знал, приведет его к ручью, полному форели. С собой он взял пару удочек и корзинку с завтраком. Весело насвистывая, он углубился в лес.
Но еще не доходя до ручья, он услышал фырчанье, вроде того, какое издавала та машина во Дворце Познания, которую пытались заставить совершать полезную работу силой пара. А затем из-за деревьев выскочил чиниокский кабан. Заметив Фузиньяна, зверь хрюкнул, стал рыть копытом землю и наклонил голову, готовясь к атаке.
Кабан не был размером с буйвола, но, в общем, оказался действительно крупным. Его рост в холке доходил Фузиньяну до подбородка; а у короля не было никакого оружия, кроме ножа для чистки рыбы.
Когда чудовище бросилось на короля, Фузиньян выронил удочки и прыгнул на ближайшее дерево — большой бук вроде вон того. Несмотря на свой малый рост он был очень ловким и проворным, и ему без труда удалось забраться на ветки. Кабан встал на дыбы, но не мог достать до Фузиньяна, устроившегося на суку, как мы с тобой.
Фузиньян надеялся, что, если он долго просидит на дереве, кабан потеряет к нему интерес и уйдет. Но шли часы, а кабан все так же упрямо стоял под буком. Всякий раз, как Фузиньян шевелился, кабан принимался бегать вокруг ствола, задирая голову и свирепо хрюкая.
Фузиньян начал беспокоиться за своих телохранителей, жену и королевство и решил, что так или иначе должен спасаться. Он попытался кричать, надеясь, что телохранители его услышат; но они были слишком далеко.
Он подумал о других способах, например, вырезать из ветки шест и привязать к нему нож, чтобы получилось копье. Он даже срезал ветку подходящих размеров, но понял, что она слишком гибкая и просто согнется и сломается, прежде чем нож проткнет толстую шкуру кабана.
Тогда он задумал отвлечь внимание зверя. Сняв с себя шляпу, куртку и рейтузы, он соорудил чучело, набив одежду ветками и скрепив ее рыболовными крючками. Затем он пробрался на конец ветки и с помощью запасной лески подвесил чучело на такой высоте, где кабан не мог его достать.
Отползая назад, он стал трясти ветку, чтобы чучело прыгало вверх и вниз и раскачивалось из стороны в сторону. Кабан, увидев перед собой танцующее подобие Фузиньяна, пришел в полную ярость, оглушительно захрюкал и стал прыгать под чучелом, пытаясь достать его и растерзать.
Тем временем Фузиньян перебрался на другую сторону дерева и бросился со всех ног прочь. Когда рев и фырчанье зверя затихли вдали, он остановился, сообразив, что заблудился.
Ориентируясь по солнцу, он направился к опушке Чиниокского леса и после полудня вышел к изгороди, отмечавшей границы заповедника. Двигаясь вдоль нее, он оказался среди возделанных полей, но понял, что то место, где он вошел в лес, лежит далеко отсюда. Первым встретившимся ему человеком был фермер, выпалывающий сорняки.
Приблизившись, король сказал: «Добрый день, приятель. Могу ли я...»
Увидев его, фермер обернулся и закричал в сторону своего дома: «Иноджен! Беги за констеблем! Тут какой-то сумасшедший разгуливает нагишом!» Ибо Фузиньян действительно был голым, если не считать башмаков, ведь бельем в те времена не пользовались. Фермер же тем временем поднял свою мотыгу наперевес, чтобы не подпускать Фузиньяна к себе.
«Добрый человек, — сказал Фузиньян, — ты ошибся. Ошибка твоя вполне естественна, но, тем не менее, это ошибка. Знай же, что я — король Фузиньян, твой господин и повелитель. Если ты будешь так добр и одолжишь мне какую-нибудь одежду...» — В ответ на это поселянин закричал еще громче, чем прежде: «Иноджен! Поспеши! Этот безумец называет себя королем!»
Жена фермера выбежала из дома, оседлала мула и галопом пустилась прочь. Фузиньян пытался объяснить, как он оказался в таком затруднительном положении; но чем больше он говорил, тем сильнее пугал крестьянина, который угрожал Фузиньяну мотыгой, и в конце концов королю пришлось отскочить, чтобы избежать удара.
Затем раздался цокот копыт — вернулась жена фермера на муле в сопровождении констебля на лошади. Последний спешился, звеня кольчугой, и приблизился к королю со словами: «Спокойно, приятель, спокойно! Сейчас ты поедешь со мной в лечебницу, где мудрые доктора исцелят тебя. Идем, бедолага!»
Констебль приблизился к Фузиньяну и хотел его схватить, но король отскочил и побежал прочь. Констебль и фермер бросились за ним. Двое сыновей фермера, только что вернувшиеся из школы, присоединились к погоне, точно так же, как прочие домочадцы. Вскоре за Фузиньяном гнались два десятка мужчин и детей, некоторые с оружием, и все они кричали: «Хватайте сумасшедшего, пока он не прикончил кого-нибудь!»
Умелый бегун, Фузиньян сперва оторвался от погони. Но когда кто-нибудь из преследователей выдыхался и отставал, его место занимал другой, и через какое-то время маленький король лишился сил. Затем его догнали двое верховых, одним из которых был констебль, позванный женой фермера. Фузиньяну пришлось остановиться и поднять руки в знак того, что он сдается. Задыхаясь, он снова попытался все объяснить, но никто не обращал на его слова внимания.
Вместо этого кто-то набросил ему на шею веревочную петлю и другой ее конец вручил констеблю, который сказал: «Ну, бедняга, теперь ты пойдешь со мной, хочешь ты того или нет». Констебль, повернув коня, дернул за веревку, и Фузиньян был вынужден побежать за ним. И таким образом на закате они добрались до ближайшей деревни под названием Димилис.
Фузиньяна посадили в тюрьму и вызвали судью, который явился, сильно недовольный тем, что его оторвали от обеда. Выслушав рассказ фермера и констебля, он спросил у Фузиньяна: «А что ты имеешь сказать, моя ощипанная курица?»
Фузиньян ответил: «Ваша честь, я в самом деле король Фузиньян».
«Ха! — воскликнул судья. — Очень мило! Где твоя корона, твоя мантия, твои лакеи? Короче говоря, я вижу здесь не только безумие, но и государственную измену. Закуйте негодяя в железо!»
«Ваша честь! — обратился к нему Фузиньян. — В доказательство своих слов я могу произнести коронационную клятву. Я могу назвать имена моих царственных предков в пятнадцати поколениях. Найдите кого-нибудь, кто знает меня! Пошлите кого-нибудь ко двору!»
Но никто не принимал его слов всерьез.
Никто не знает, чем бы закончился этот фарс, если бы неожиданно не появились двое телохранителей Фузиньяна, отправившиеся на поиски известий о своем господине. Увидев, что короля заковывают в цепи и уводят в камеру, они опустились на колени, восклицая: «Ваше Величество! Что с вами делают эти негодяи? Прикажите нам убить их!»
На толпу, собравшуюся в тюрьме, упало молчание. Каждый делал вид, что просто проходил мимо по своим делам и не имеет никакого отношения к выяснению личности голого человека. Каждый старался спрятаться за спиной товарища, а те, кто стояли ближе к выходу, осторожно пробирались к дверям и бежали прочь, пока один из гвардейцев не встал у выхода.
Фузиньян улыбнулся через покрывавшую его лицо грязь и сказал: «Привет вам, Бальдольф и Камбер! Рад видеть вас! Как вы тут очутились?»
Гвардеец ответил: «Ваше Величество, когда солнце отделяло от горизонта не более ширины ладони, мы отправились по вашему следу в лес. Вскоре нам показалось, что мы видим Ваше Величество, свисающего с ветки, отчего мы страшно перепугались; но мы обнаружили, что это всего лишь одежда Вашего Величества, набитая ветками. Хотя мы не могли сообразить, что здесь произошло, мы решили, что двое из нас должны обшарить лес, а двое других — поспешить в Димилис и поднять тревогу».
«Сейчас я все объясню», — сказал Фузиньян, но в этот момент судья и все крестьяне упали ниц и запричитали: «Смилуйся, великий король! Мы не хотели тебе зла! Мы всего лишь старались выполнить свой долг! У нас есть жены и дети! Смилуйся, умоляем тебя!»
«Встаньте! — приказал король. — Было бы преувеличением сказать, что я доволен сегодняшними происшествиями. Но я не убиваю своих подданных, как бы идиотски они себя ни вели. Судья Кольгрин! За то, что вы торопитесь вынести решение, не рассматривая доказательств, я налагаю на вас небольшой штраф. Вы должны немедленно снять камзол и штаны и отдать их мне!»
Судья был так рад остаться в живых, что без лишних слов снял одежду и вручил ее королю, оставшись совсем голым, если не считать башмаков и цепи — символа его должности. Фузиньян облачился в судейскую одежду, которая оказалась велика ему, поскольку Кольгрин был толстым человеком. В сопровождении двоих телохранителей король вышел из тюрьмы, сел на коня, которого привели с собой гвардейцы, и ускакал. Но с тех пор Фузиньян с гораздо меньшей охотой оставлял телохранителей и гулял в одиночку.
Карадур сказал:
— Поучительная история, показывающая, как сильно власть и знатность человека зависят от его внешнего вида. Но наш единорог не выказывает намерения удалиться, а я сильно сомневаюсь, что мы сможем обмануть его так же, как твой король обманул кабана.
Джориан приложил палец к губам и прошептал:
— Я слышу голоса.
Голоса раздавались все ближе, а шелест ветвей говорил о приближении крупного животного. Единорог бросил взгляд через поляну и фыркнул.
За деревьями маячил слон — огромный мальванский зверь с ездоками на спине. Когда он оказался ближе, Джориан заметил, что вдоль его хребта идет широкая скамья, на которой в два ряда, спина к спине, сидят восемь человек, поставив ноги на подножки вдоль боков зверя. На шее у слона сидел погонщик-мальванец в тюрбане.
Один из ездоков, одетый в странную форму, обращаясь к остальным пассажирам, вещал зычным голосом:
— Перед собой вы видите единорога из степей Швении. По-научному он именуется «эласмотерий», и философы утверждают, что он состоит в родстве с носорогом из Бераоти. Животное это травоядное, но вспыльчивое и опасное, если приближаться к нему пешком...
Единорог повернулся и потрусил прочь с поляны. Джориан очень быстро потерял его из вида.
Юный погонщик воскликнул, показывая на помятую ванну:
— Мастер лесничий, что это за красная штуковина?
По приказу лесничего погонщик направил слона к ванне, около которой были разбросаны пожитки Джориана и Карадура.
Лесничий воскликнул:
— Что это, во имя бронзовой бороды Зеватаса? Вероятно, здесь стояли лагерем какие-то бродяги и ушли, оставив весь этот хлам. За несоблюдение чистоты положен штраф. Но это что за предмет? Он похож на большую ванну, но как она могла здесь оказаться?
Мальчик снова подал голос:
— Мастер лесничий, вон твои бродяги — сидят на большом дереве!
— Ого! — воскликнул лесничий и приказал погонщику остановить слона под деревом. — Можете меня поджарить, но это самые натуральные браконьеры, пойманные на месте преступления! Но дичь, которую они вспугнули, оказалась крупнее, чем они рассчитывали!
— Прошу прощения, сэр, — заговорил Джориан, — но вы ошибаетесь. Мы не браконьеры, а всего лишь двое путешественников, по стечению обстоятельств попавших в ваш парк.
— Ловок же врать! — И лесничий обратился к туристам. — Сейчас вы увидите, как мы, лесничие, справляемся с такими негодяями. — Он поднес к губам рожок и протрубил в него. Издалека ему ответил второй рожок.
— Как вы сюда попали? — осведомился лесничий. — Вы не могли пройти в ворота, отметившись у дежурного, иначе вам бы не позволили бродить по парку без сопровождения. Само ваше присутствие здесь доказывает вашу вину!
Джориан указал на ванну, валяющуюся на поляне.
— Мы прибыли вон в той ванне, поднятой в воздух волшебством. Когда наш демон лишился сил, он опустил нас на эту поляну. Поскольку дело происходило ночью, мы не знали, куда нас занесло.
— Ха! — усмехнулся лесничий. — Попробуйте убедить в этом судью!
— Мой добрый сэр, — настаивал Джориан, — мы — вполне порядочные люди, несмотря на наш облик. Я служил в пехоте Его Незаконнорожденного Высочества и учился в Академии. Если вы спросите доктора Гвидериуса...
— Не трать понапрасну слов, браконьер, — сказал лесничий. — Если не закроешь пасть, тебе же будет хуже.
Через некоторое время из-за деревьев выехали трое лесничих на лошадях. Обменявшись с ними несколькими словами, лесничий на слоне отдал приказ погонщику, и слон исчез в лесу. Джориан слышал голос лесничего, затихающий вдали:
— ...Единороги держатся поодиночке, встречаясь со своими сородичами только во время гона...
У двоих из трех новоприбывших лесничих были арбалеты. Третий, который оказался командиром, приказал:
— Спускайтесь, браконьеры! Но не пытайтесь скрыться в лесу, если не хотите получить стрелу в спину.
— Можно ли нам хотя бы собрать свои пожитки? — спросил Джориан, оказавшись на земле.
— Собирайте, только поживее!
Примерно через полчаса Джориан и Карадур оказались у входа в парк. Некоторые их пожитки, например набор кухонных принадлежностей Джориана, погибли безвозвратно. Остальное, завернув в одеяла, они несли за плечами, как беженцы.
У ворот готовили для экскурсионной прогулки еще одного слона. Он лежал на животе, и туристы занимали места на его спине, поднимаясь по лестнице, прислоненной к боку животного. Еще несколько слонов, привязанных к ряду столбов, ритмично взмахивали хоботами, отправляя себе в рот зелень.
Лесничие окружили двоих путников, разоружили и впихнули в маленькую каморку.
— Здесь вам придется подождать, браконьеры, — сообщил один из них, — пока не вернется из поездки лесничий Феррекс.
Дверь захлопнули и заперли на засов. Единственным предметом обстановки была скамья; свет исходил из крохотного окошка под потолком.
— Теперь я понимаю, что чувствовал твой король Фузиньян, когда никто не желал выслушивать его разумные объяснения, — сказал Карадур. — Ты можешь открыть дверь отмычкой?
— Мог бы, если бы тут был нормальный замок; но мои маленькие зубочистки бессильны против засовов.
Джориан пытался разогнать скуку, сочиняя стихотворение о своих последних приключениях. Первая строфа гласила:
Двое храбрых странников в Оттомань путь держали;
В медной ванне демон по небу их нес.
Но в заповедник герцога невзначай попали —
И сидят в темнице, мокрые от слез.
Джориан дошел уже до пятой строфы, когда дверь отворилась.
Лесничий Феррекс приказал:
— Выходите, браконьеры!
Их приковали друг к другу наручниками, запихнули в фургон с сиденьями и туда же погрузили их вещи. Затем в фургон залез лесничий Феррекс, усевшись лицом к ним. Возница взмахнул хлыстом, и повозка покатилась. Она целый час тряслась по грязной дороге, проезжая поля и деревни, пока на горизонте не появился город Оттомань.
По дороге Джориан и Карадур разговаривали по-мальвански. Феррекс хмурился, но не пытался остановить их. Они пришли к выводу, что Джориан может назваться истинным именем, поскольку он хотел найти своих знакомых.
В тюрьме лесничий рассказал о происшествии судье Флолло, а Джориан повторил свою версию, которую уже изложил лесникам.
Судья сказал:
— Я не могу выпустить вас на поруки, поскольку, будучи чужестранцами, вы ни с кем здесь не связаны, и никто не может выступать гарантом в суде. Вы утверждаете, что прибыли сюда с помощью магии; но если вы колдуны, то вы могли бы вызвать своими колдовскими способами нового демона или сотворить заклинание, чтобы спастись из парка.
— Ваша честь! — возразил Джориан. — Если вы признаете, что мы — волшебники, значит, наш рассказ — правда, и мы никак не можем быть браконьерами.
— Ничто не мешает чародею заняться браконьерством, если он питает к этому склонность. — Судья взвесил на ладони кошелек Джориана и высыпал из него пригоршню монет. — Изрядное состояние! Откуда у вас такие деньги? Ограбили королевскую сокровищницу?
— Не ограбили. Ваша честь. Это долгая история. Как вы видите, эти деньги из королевства Пенембии, где я подрядился починить часы на городской башне...
— Несущественно. Деньги будут конфискованы и возвращены вам, если вы сумеете опровергнуть обвинения в браконьерстве, разумеется, за вычетом стоимости вашего содержания в тюрьме.
— Ваша честь, если я так хорошо обеспечен, то зачем бы мне понадобилось просидеть ночь под дождем в надежде изловить зайца? Позвольте рассказать вам, как...
— Заключенный, я не могу тратить время на выслушивание ваших россказней, мне нужно решить еще много дел. Ваше присутствие в парке без сопровождающих — достаточное доказательство ваших дурных намерений; так что истинна ли ваша история или ложна, решать будет суд. Пристав, уведите их.
— Пошли, вы, двое, — приказал приземистый мужчина с лицом, изуродованным шрамами, в потрепанной черной форме. Джориана и Карадура отвели в очередную камеру. Единственное окно в ней, забранное крепкой решеткой, находилось под потолком.
Пристав, закрывая дверь спросил:
— Правильно ли я расслышал, что ты называл себя Джорианом из Ардамэ?
— Ну да. А что?
— Не припоминаешь солдата по имени Мальго?
— Припоминаю, раз ты заговорил об этом. — Джориан пристально всмотрелся в пристава. — Клянусь железной палкой Имбала, я вижу своего старого боевого товарища!
— Товарища, как же! — фыркнул Мальго. — Не ты ли поколотил меня? И вот теперь ты мне попался! Ты пожалеешь, что посмел дотронуться до меня пальцем!
— Но это же было семь лет назад... — начал Джориан, но Мальго неторопливо уходил прочь, не обращая на него внимания.
— Что все это значит? — спросил Карадур.
— Когда мы с Мальго служили наемниками в армии Его Незаконнорожденного Высочества, Мальго был главным задирой. Особенно он донимал одного парня, который, как бы ни был хорош сам по себе, никак не годился в солдаты. Это был неуклюжий долговязый молокосос, вечно шагающий не в ногу или роняющий свою пику. Мальго доводил его с большим удовольствием.
Однажды я обнаружил, что Мальго зажал этого парня в угол и, одаряя его щипками, пинками и прочими мерзкими гостинцами, объяснял бедолаге, что тот ни на что не годен. Я заподозрил, что Мальго приставал к юнцу с некими гнусными намерениями, а тот ему отказал. Решив, что Мальго тоже следует кое-чем угостить, я повернул его лицом к себе и задал ему хорошую взбучку. У меня был расквашен нос и подбит глаз, но видел бы ты его!
— Ты поступил очень доблестно, — сказал Карадур, — но сейчас твой подвиг вовсе не пойдет нам на пользу. Если бы мы использовали один из твоих псевдонимов, например... как ты называл себя, когда в первый раз бежал сюда из Ксилара?
— Никко из Кортолии. Наверное, ты прав, но сейчас уже поздно что-то менять.
В последующие дни пристав Мальго, стараясь держаться от Джориана подальше, все же разными хитроумными способами досаждал заключенным. Он позаботился, чтобы они получали не более половины положенного арестантам пайка, да и тот всякий раз оказывался почти несъедобным. Еду узникам приносил помощник Мальго, огромный придурковатый юнец с бессмысленной улыбкой.
Когда Джориан потребовал судью, чтобы обратиться к нему с жалобой, Мальго сказал, что он передаст сообщение. Вскоре он вернулся и заявил, что судья отказался прийти. Джориан подозревал, что пристав и не разговаривал с судьей.
Когда Джориан попросил воды, Мальго принес чашку и со смехом выплеснул ее содержимое на пол камеры.
Джориан просил письменные принадлежности, чтобы написать одну записку доктору Гвидериусу, а другую — волшебнице Гоании. Мальго принес перо и бумагу. Но когда Джориан написал записки и передал их приставу через решетку, Мальго, ухмыляясь, порвал их.
Мальго не позволял своему помощнику выносить парашу, и вскоре в камере стояла вонь, привлекавшая полчища мух. Иногда Мальго останавливался в коридоре, насмехаясь над попытками узников прихлопнуть насекомых.
— Будем надеяться, что это не продлится до летней жары, — ворчал Джориан.
В конце концов Джориан спросил:
— Святой отец, ты не можешь произнести заклинание, которое бы вытащило нас отсюда?
— Нет, сын мой. Те ничтожные заклинания, которые я могу произнести без моих принадлежностей, ни на что не пригодны. Кроме того, я чувствую, что на это задание уже наложено контрзаклинание, и никакое мое колдовство не будет иметь успеха. А как насчет твоих отмычек? Сдается мне, они как раз годятся для замков, которыми запираются здесь камеры.
— Увы, но мои маленькие помощники остались в сумке, отобранной у меня судьей.
— А у меня он отобрал мои магические принадлежности.
— Но это же просто глупо! — проворчал Джориан. — Мы, двое безвредных странников, имеющих в Оттомани влиятельных друзей, оказались здесь после многих неудач и даже не можем связаться с теми, кто способен нам помочь!
— Если крикнуть через вон то окно, вероятно, нам удастся уговорить кого-нибудь передать послание.
Джориан хлопнул себя по лбу.
— Почему я не додумался до этого раньше? Я — последний олух! Мы потеряли неделю в этой вонючей камере! Если встать на табурет...
Джориан, взобравшись на табурет, выглянул в окно и обнаружил, что смотрит со второго этажа тюрьмы на улицу.
— Похоже, мы на улице Аметиуса, — сообщил он Карадуру. — Я вижу нескольких прохожих. Эй, юноша, подойди сюда! Вот ты, в красной шляпе! Хочешь заработать золотой пенембийский реал? Тогда передай послание!
Парнишка поспешил прочь. Джориан пытался привлечь внимание других пешеходов. В конце концов он оставил попытки.
— Должно быть, они так привыкли к крикам заключенных, что не обращают на них внимания.
Из-за прутьев раздался хриплый смех. Там стоял Мальго.
— Не трать силы зря, благородный Джориан! — сказал он. — Знай, что специальный закон запрещает передавать послания заключенных, и мы поставили часового, чтобы никто не нарушал приказ!
Джориан слез с табурета. Когда Мальго ушел, он пробормотал:
— Но нам все равно нужно что-то делать. — Он нахмурился, задумавшись, и, наконец, сказал. — Мне говорили, что у меня неплохой голос, хотя и нетренированный. Если я буду каждый день в один и тот же час устраивать небольшой концерт для прохожих, возможно, мне удастся собрать аудиторию постоянных слушателей, и рано или поздно слухи о необычном артисте дойдут до наших друзей.
— Не вижу, чем нам может повредить такая попытка, — одобрил Карадур.
Джориан снова встал на табурет и густым басом начал петь одно из своих стихотворений на мелодию из оперетты Галлибена и Сильферо. Первая строфа гласила:
Одним по нраву дикий лес,
Где кроны гасят блеск небес,
А от жары струится пот.
Но мне милей его красот
Новария, родная Новария...
К концу третьей строфы на улице под окном собралась кучка пешеходов, слушавших пение.
Мальго, появившись за решеткой, заорал:
— Прекрати этот адский шум!
Джориан через плечо улыбнулся приставу и исполнил все шесть уже сочиненных строф. К ним он добавил новую:
Есть те, кто любит снег и лед
Суровых северных широт.
Но зимней ночи холода
Мне не заменят никогда
Новарии, милой Новарии.
Мальго продолжал рычать и грозить карами, но в камеру не входил. Джориан спел еще несколько песен, затем слез с табурета.
— Это для начала, — сказал он.
Остаток дня и большую часть ночи он провел, вспоминая стихи, которые сочинял в течение многих лет, не придавая им особого значения, и пытался подобрать к ним известные ему мелодии. На следующий полдень, примерно в то же самое время, он устроил очередное представление.
Мальго вопил:
— Ну, смотри! Теперь тебе никогда отсюда не выйти! Ты сгниешь здесь! Уж я-то позабочусь!
Джориан, не обращая внимания на угрозы, продолжал петь. На шестой день после начала его выступлений появился помощник пристава с ключами. К удивлению Джориана, юнец отпер камеру и сказал:
— Выходите.
Их привели к судье Флолло, разговаривающему с доктором Гвидериусом. Сквозь лохматую седую бороду профессора светилась улыбка.
— Джориан! Мой бывший ученик! Когда я услышал твои стихи, я сразу заподозрил, что их автор — ты, ведь это была твоя возлюбленная манера рифмовки. Ты свободен, и вот твое имущество. Кто твой спутник?
Джориан представил Карадура, добавив:
— Но что... как?..
— Расскажу потом. Тебе есть где остановиться? Я не могу пригласить тебя к себе, поскольку сейчас у нас гостят родственники.
Джориан пожал плечами.
— Наверное, остановлюсь в таверне Райса «Серебряный дракон», как и прежде. — Он спросил у судьи: — Сэр, а где мастер Мальго?
— Когда доктор Гвидериус принес приказ о вашем освобождении, пристава внезапно охватил приступ боли. Утверждая, что страдает от желудочных колик, он попросил отпустить его со службы. И я позволил ему уйти. А что такое, мастер Джориан?
Джориан взглянул на свой сжатый кулак.
— Мне просто хотелось попрощаться с ним, поблагодарить за хорошее обращение... Где тут есть общественные бани? — спросил он у Гвидериуса.
