Глава 3
Башня Кумашара
Вдоль западного побережья почти на сотню лье тянулись высокие зубцы Козьей Кручи. Горный кряж, поросший угрюмым хвойным лесом, напоминал спину дракона и местами уходил под воду. Вот почему в этой части Западного океана было рассеяно множество мелких островков, подводных скал и рифов, которые кораблям приходилось огибать, делая большой крюк. Затем Козья Круча шла на убыль, переходя в холмы Пенембии, по весне зеленые, а осенью пестреющие грязноватыми оттенками желтого и коричневого, с редкими вкраплениями зелени.
Взошло солнце, осветив бурые с зелеными пятнами холмы; начался двадцать четвертый день месяца Единорога. Джориан направил подзорную трубу на юг, вдоль побережья.
— Погляди-ка, Зерлик, — сказал он. — Это и есть ваша башня с часами? Та штука на стыке береговой линии и горизонта?
Зерлик поглядел.
— Возможно... Пожалуй, так оно и есть... Да, я вижу сверху струйку дыма. Башня Кумашара, она самая.
— Верно, названа в честь какого-нибудь покойного короля?
— Нет, не короля. Это целая история, очень любопытная.
— Расскажи.
— Все произошло более ста лет назад, при Шаштае Третьем, получившем прозвище Шаштая Капризного. Кумашар был известным архитектором и инженером. Так вот, Кумашар уговорил короля Шаштая построить башню-маяк, правда, без часов, часы появились позднее.
— Знаю, — вставил Джориан, — их собрал мой родной батюшка, когда я был еще мальчишкой.
— Да что ты! Ну да, теперь припоминаю, Карадур писал что-то такое в письме. А ты был с отцом в Иразе?
— Нет. Мы жили тогда в Кортолии, в городе Ардамэ, отец оставил нас на несколько месяцев ради этого контракта. Похоже, ваш король надул его, не заплатив и половины. Выдумал какой-то бешеный налог с денег, вывозимых за пределы королевства. Ладно, продолжай.
— Ну вот. Король Шаштай пожелал, чтобы на камне было высечено его собственное имя, а не имя архитектора. Когда Кумашар предложил высечь на башне два имени, король страшно разгневался.
— Ты слишком много на себя берешь, — предупредил он Кумашара, — не пришлось бы пожалеть.
Но Кумашар был не из тех, кто легко сдается. При постройке башни он сделал на стене небольшое углубление и собственноручно высек там надпись: «Здание возведено Кумашаром, сыном Юнды, на две тысячи тридцатом году правления джуктарской династии». Затем он выровнял стену, замазав углубление толстым слоем штукатурки, а сверху написал имя короля, как и было приказано.
Несколько лет на башне красовалось имя короля Шаштая. Потом штукатурка размякла от зимних дождей и отслоилась, обнажив первоначальную надпись.
Король Шаштай пришел в ярость, узнав, как насмеялся над ним Кумашар. Архитектору пришлось бы несладко, если бы он — к счастью или к несчастью, это как посмотреть, — не умер к тому времени своей смертью.
Король повелел сточить надпись, оскорбительную для него, и высечь новую, угодную его величеству. Но чиновники, от которых это зависело, были высокого мнения о Кумашаре, а Шаштая Капризного не очень-то уважали, притом в те годы он был уже дряхлым стариком. Так что на королевские капризы они почтительно кивали, а потом работы бесконечно откладывались под самыми разными предлогами. То денег в казне не доставало, то возникали непредвиденные технические трудности, то еще что-нибудь. Вскоре король Шаштай в свою очередь скончался, а надпись так и осталась нетронутой.
— Вот-вот. Даже власть могущественных монархов ограничена людским своеволием, — заметил Джориан. — Я прочувствовал это на себе, пока правил Ксиларом. Одно дело отдать какой-нибудь приказ и услышать в ответ: «Да, сир. Слушаюсь и повинуюсь». И совсем другое — проследить, как этот приказ передается по цепочке сверху вниз, чтобы не застрял где-нибудь на полдороги. А что за человек ваш нынешний король?
— Король Ишбахар? — На лице Зерлика застыла напряженная улыбка; это искусственное выражение Джориан не раз замечал у чиновников и придворных, когда был королем Ксилара. — Ах, сударь, что это за чудесный правитель! Поистине образец мудрости, справедливости, мужества, благонравия, рассудительности, достоинства, щедрости и благородства.
— Что-то уж слишком хорошо. Это подозрительно. Совсем никаких недостатков?
— Сохрани Угролук! Конечно, никаких. Правда, я рискнул бы назвать его гурманом. Большую часть времени он предается невинным гастрономическим удовольствиям, а управление государством благоразумно доверяет людям сведущим, в подробности не входит, разве поможет иногда добрым советом. По королевству разъезжать тоже не любит: зачем рисковать драгоценным здоровьем да еще заставлять местные власти тратиться на пышные приемы? К тому же он считает бестактностью вмешиваться в дела провинциальных чиновников и военачальников, навязывая им свое мнение. Ишбахар — славный король, живет себе поживает во дворце, никому не мешает.
«Иначе говоря, — подумал Джориан, — это ленивая прожорливая свинья, которая хрюкает у себя в хлеву над золоченым корытом и знать не хочет, что там делается в королевстве».
* * *
Холмы постепенно переходили в широкую долину реки Льеп, в устье которой раскинулся огромный Ираз. «Летучая рыба» не спеша миновала пригород Жактан, расположенный на левом берегу. Зерлик указал на большое строение с многочисленными шпилями, золочеными куполами и башенками, сверкающими в лучах полуденного солнца.
— Храм Нубалиаги, — сказал он.
— Кто такая Нубалиага?
— Богиня луны, любви и плодородия. Подальше за ним — ипподром. Принято считать, будто под рекой прорыт потайной ход, соединяющий храм с королевским дворцом. Говорят, его вырыли при короле Хошче, обошелся он очень дорого и должен был служить королю в ночи Священного брака. Но я еще не встречал человека, который видел бы этот ход своими глазами.
— Если он когда и был, его уж давно залило водой, — заметил Джориан. — Протечки в таких случаях неизбежны. Чтобы спасти этот ход, надо было целую армию содержать с тряпками и ведрами. А что это за Священный брак?
— В ночи полнолуния храм Нубалиаги празднует свадьбу Нубалиаги с Угролуком, богом солнца, штормов и войны. Роль Угролука играет король, а Нубалиаги — верховная жрица. Чолиш, верховный жрец Угролука, и верховная жрица Сахмет формально считаются мужем и женой, как того требует их сан. Но в действительности они давно уже жестоко враждуют, никак не поделят сферы влияния. А рассорились десять лет назад из-за пророчеств о спасении.
— Каких пророчеств?
— Сахмет возвестила, будто видела во сне Нубалиагу, которая сказала ей, что Ираз спасет варвар, пришелец с севера. — Тут Зерлик внимательно посмотрел на Джориана. — Ты случайно не подходишь? А что: варвар, пришедший с севера.
— Я? Ну ты даешь, клянусь костяными сосками Астис! Я не варвар, и потом, мне бы самому спастись, где уж тут спасать город. А что второй напророчил?
— Ну, прежде всего Чолиш, боясь, как бы его не превзошли, заявил, что вся эта история с варваром-спасителем — просто бредни. К нему самому, мол, во время транса явился бог Угролук и заявил, что для спасения Ираза необходимо, чтобы шли часы на башне Кумашара. И с тех пор — никаких изменений, если не считать бесконечных интриг и пакостей, которыми эта парочка отравляет друг другу жизнь.
Наконец Джориан с Зерликом добрались до устья реки Льеп, где стояло на якоре множество кораблей, больших и маленьких. Здесь были и высокие купеческие галеры, и караки помельче, и каравеллы; маленькие каботажные суда и рыбачьи лодки, баркасы и гуари, попадались и длинные, низкие, выкрашенные в черное, смертоносные боевые галеры. Из всей массы судов выделялось несколько огромных катамаранов с двойными корпусами, готовых вместить тысячи гребцов, матросов и солдат. Галеры, украшенные золотом, как жар, горели на солнце. На гюйс-штоках развивались флаги Пенембии — золотой фонарь на синем фоне.
— Странно, что альгартийские пираты осмеливаются приближаться к Иразу, если у него такой флот, — сказал Джориан.
Зерлик поморщился.
— Увы, он только с виду такой грозный.
— Почему же?
— За последнее время поднялись цены на труд, и его величество не в состоянии держать на кораблях полные команды. А эти двухкорпусные чудовища ужасно неповоротливы, если на них не достает гребцов. Еле тащатся — где им справиться с пиратами! За последний год совсем недалеко от Ираза было совершено несколько пиратских нападений. Да еще поговаривают, что стали появляться разбойничьи бриги из океана, которые тоже не прочь здесь поживиться. Они, кажется, как-то напали на Ир?
— Да, совсем недавно.
С причала доносились приглушенные крики матросов, корабли прибывали, и буксирные гуари тащили их со спущенными парусами на место стоянки. Другие суда шли на буксире в противоположную сторону; затем, подняв паруса, отправлялись в море.
Река осталась позади. «Летучая рыба» прибыла в порт города Ираза. Одни суда отходили от пирсов и причалов, другие, наоборот, искали место для стоянки, кругом слышались крики и ругань.
Деревянные краны, выстроившиеся вдоль берега и похожие на длинношеих водяных птиц, медленно вращались, подымая и опуская груз. Они приводились в действие огромными топчаками, которые, в свою очередь, вертели каторжники. Дальше возвышалась городская стена, а над ней видны были купола и шпили Ираза. Горячие лучи играли на медных кровлях, еще ярче сверкали купола, обшитые золотом и серебром. За городом на холмах тянулся ряд мельниц, которые неспешно крутились, подгоняемые легким ветерком.
— Где причаливать? — спросил Джориан.
— К-кажется, рыбачья пристань с южной стороны, — ответил Зерлик.
«Летучая рыба» миновала башню Кумашара, громадину высотой более ферлонга. На всех четырех стенах посреди ровного желтоватого поля каменной кладки, на полпути к верхушке, выделялись круглые циферблаты часов. На каждом циферблате единственная стрелка показывала час Выдры. Джориан вытащил кольцо на короткой мелкой цепочке и подвесил его, медленно повернув против солнца. Наверху в кольце была проделана крохотная дырочка, сквозь нее внутрь проникал лучик и, падая на отметки в нижней половине кольца, указывал время.
— Так я и знал, уже прошел час Голубя, — пробормотал Джориан.
— Если эта штуковина для определения времени в Ире, — заметил Зерлик, — следует учесть, что мы сейчас гораздо южнее.
— Знаю, но даже с этой поправкой ясно, что ваши часы испорчены.
— Они стоят уже месяцы. Старик Йийим, придворный часовщик, все обещал, что вот-вот их починит. Наконец Его Величество вышел из терпения. Доктор Карадур давно склонял короля предоставить это ему, и Его Величество в конце концов уступил. Тогда милейший доктор попросил его послать меня в Ираз за тобой. И вот мы здесь! Извини, я пойду оденусь поприличнее.
Зерлик скрылся в каюте и вскоре показался оттуда совершенно преображенный. На нем была шелковая рубашка с длинными рукавами, короткая расшитая жилетка и юбка в складку, прикрывающая колени. На ногах красовались туфли с загнутыми носами, на голове — иразская фетровая шляпа — цилиндрической формы, без полей, напоминающая перевернутое ведерко.
— Переоделся бы тоже, — посоветовал он Джориану. — У тебя же есть наряд получше. Хоть ты и не считаешь себя благородным, выглядеть прилично все же не мешает, хотя бы для пользы дела.
— Пожалуй, ты прав, — согласился Джориан. В свою очередь он извлек из котомки лучшее, что у него было, — рубашку, жакет, рейтузы и мягкие сапоги.
— Сразу видно, что чужеземец, — сказал Зерлик, внимательно его оглядев. — Но это не важно, Ираз — город-космополит, люди привыкли к необычным нарядам.
Лодка приближалась к рыбацким причалам, где между домами были развешены на просушку сети, похожие на гигантские крылья летучих мышей. Приглядев свободную стоянку, Джориан направил к ней свое маленькое судно и, не дойдя несколько ярдов, бросил румпель и спустил паруса.
— Почему бы не подойти под парусами к самому причалу? — спросил Зерлик. — Было бы куда внушительнее, чем махать веслами, как чернорабочие.
— Можно бы, если б хорошо знать судно и берег. А так, чего доброго, дадим маху. Врежемся и разобьем лодку. Вот внушительно-то будет! Нет, уж лучше поскромнее, на веслах.
* * *
«Летучая рыба» мягко коснулась причала, Джориан с Зерликом вскарабкались на берег и поспешили к швартовым тумбам. Пока привязывали лодку, подошел какой-то суетливый человек — судя по всему, чиновник — с медными пуговицами на темно-синем жакете и с кривой короткой саблей на боку. Он заговорил по-пенембийски, и Зерлик что-то сказал в ответ. Джориан, хотя и мог составить несколько элементарных фраз на этом сложном языке, быстрой речи не понимал.
— Это младший портовый инспектор, — пояснил Зерлик, когда человек с саблей забрался на «Летучую рыбу». — Он возьмет плату за стоянку и выпишет тебе временный пропуск. Затем надо обратиться в комиссию по путешествиям и иммиграции, чтобы получить статус проживающего в стране иноземца.
— А судно можно здесь оставить?
— На ночь, наверно, не полагается, но думаю, если ему немного заплатить, все можно устроить. Знатному человеку он не посмеет отказать.
— Как мне найти Карадура?
— Я сам этим займусь. Чтобы нам не тащить вещи, как простым матросам, сделаем так: ты останешься караулить судно, а я поеду сообщу Карадуру о нашем прибытии. Пусть он позаботится, чтобы перевозка была на подобающем уровне.
Джориан не пришел в восторг от этого плана: ему было боязно остаться одному в чужом городе, не зная языка и не имея представления, куда идти. Пока он раздумывал, что ответить, инспектор выскочил на берег и снова затараторил. Затем достал несколько маленьких листков тростниковой бумаги и приготовился писать.
— Спрашивает имя и национальность, — сказал Зерлик.
С помощью Зерлика Джориан сообщал нужные сведения, а инспектор заполнял бумаги по форме в двух экземплярах. Закончив, он попросил Джориана расписаться на обоих листах.
— Будь добр, прочти, что здесь написано, — обратился он к Зерлику. — Не люблю ставить свое имя под тем, чего не могу прочесть, а пенембийские письмена смахивают на сцепленные рыболовные крючки.
Зерлик перевел документ: первичные данные о прибывшем лице, цель визита, еще кое-какие сведения. Наконец Джориан подписал. Чиновник вручил ему один экземпляр и ушел. Зерлик что-то выкрикнул, и к нему тут же кинулся мальчишка-погонщик вместе со своим ослом.
— До скорого! — крикнул Зерлик, свесившись с ослиной спины. — Хорошенько сторожи наше имущество!
Ослик потрусил по набережной, мальчишка побежал следом. Вскоре они свернули и исчезли за большими укрепленными воротами в городской стене, которые высились позади грязноватых домиков, стоящих рядком подальше от воды.
Щурясь от лучей заходящего солнца, Джориан поглядел на море, превратившееся в сморщенный ковер, расшитый золотыми чешуйками. Затем он внимательно осмотрелся кругом.
По набережной в обе стороны ходили люди, по большей части пенембийцы в фетровых шляпах. На некоторых были плиссированные юбки до колен, как у Зерлика, другие щеголяли в широченных штанах, собранных у щиколотки. Попадались федиранцы в халатах, с обмотанными головами, мелькали мальванцы в чалмах, напоминающих луковицы. Проходили и чернокожие: то паал с волнистыми волосами и бородой, в наряде из перьев, то курчавый житель тропических джунглей Бераоти — на лице шрамы от когтей, вместо одежды звериная шкура или просто кусок ткани, кое-где скрепленный и свободно облегающий тело. Покачиваясь и позвякивая колокольчиками, прошествовал нагруженный караван верблюдов.
Джориан ждал.
Ждал и ждал без конца.
Прогуливался по набережной, заглядывал в окна лавок, а временами просовывал голову в двери таверн и постоялых дворов, выстроенных возле самой городской стены. Несколько раз пытался выяснить у иразцев, как добраться к доктору Карадуру. Припомнив слова, он сумел составить простой вопрос, но в ответ каждый раз слышалась скороговорка, из которой Джориан ничего не мог понять. Тогда он остановил человека с замотанной головой и обратился к нему по-федирански.
— Ничем не могу помочь, сударь, я тоже не здешний, — вот все, что он услышал.
Джориан вернулся на «Летучую рыбу» и подождал еще немного. Зашло солнце. Он приготовил себе ужин из корабельных припасов, съел, подождал еще и пошел в каюту спать.
Наутро Зерлик по-прежнему не появлялся. Джориан гадал, что же могло произойти с юношей. Несчастный случай? Нападение? Или он намеренно бросил своего спутника?
Джориану хотелось побродить по округе, выяснить расположение ближайших улиц, но он боялся оставить без присмотра вещи, лежащие в лодке. Хотя дверь каюты и запиралась, отомкнуть ее ничего не стоило — предприимчивому воришке хватило бы шпильки. Для проверки Джориан вытащил из внутреннего кармана рейтуз согнутый кусок проволоки и без труда открыл запертую дверь. Вскрывать замки он научился, когда готовился к побегу из Ксилара.
Отыскать в незнакомом городе того, кто тебе нужен, без провожатого, без карты, не зная языка, — задача не из легких. (Хорошо еще, что Джориан никогда не слыхал, что у улиц бывают названия, а у домов — номера; иначе, не имея их, он бы, наверное, совсем растерялся. А так одним затруднением было меньше: о чем не знаешь, в том не нуждаешься.) Бывают, конечно, задачи и более опасные, скажем, зарубить дракона или сразиться с первоклассным волшебником, кто кого лучше заколдует, но и та, что досталась Джориану, была по плечу лишь самым отважным.
К соседней стоянке причалило купеческое судно, и как только путешественники ступили на берег, к ним тут же подскочил какой-то разбитной малый, предлагающий свои услуги. Однако Джориан к подобным молодчикам относился с большим недоверием: тот, кто так рьяно зазывает, скорее всего, собирается ограбить или убить.
Наступил час Зайца, а Джориан все еще не решил, что бы предпринять. Он мог бы, например, отыскать портового работника, говорящего хоть на одном из знакомых Джориану языков, может, тот подсказал бы, где найти надежного провожатого. Не исключено, конечно, что работник отправит его к какому-нибудь головорезу, с которым условился поделить добычу.
Пока Джориан сидел в кубрике, обдумывая свое положение, вдалеке показалась знакомая фигура; она медленно приближалась, покачиваясь на спине осла.
Это был смуглый худой старик с длинными седыми волосами и бородой, одетый в коричневый халат из грубой ткани и белую чалму в форме луковицы. За ним, тоже на осле, ехал юноша, следом трусил еще один ослик.
Джориан мигом выпрыгнул из лодки.
— Карадур! — закричал он.
Старик натянул поводья и с трудом слез на землю. Джориан обхватил его, как медведь, и стиснул в объятиях. Затем они отстранились друг от друга, держась за руки.
— Клянусь медными яйцами Имбала! — вскричал Джориан. — Уж больше года, как не видались!
— Неплохо выглядишь, сынок, — сказал Карадур. На среднем пальце левой руки у него блестел золотой перстень с большим круглым голубым камнем. — Солнце тебе на пользу. Загорел, как чернокожий из джунглей Бераоти.
— Десять дней без шляпы вел эту посудину. Да, кстати, ваше святейшество, корабль принадлежит вам.
— То есть как, Джориан?
— «Летучая рыба» — твоя. Она куплена в Чемнисе на твои деньги.
— Да что ты, сынок, что мне делать с этой лодкой? Я уже стар и вряд ли смогу жить рыбной ловлей. Оставь судно себе, я тебе его уступаю.
Джориан хихикнул.
— Все тот же непрактичный старик Карадур! Да я ведь тоже не рыбак. Надеюсь, ты не обидишься, если я продам лодку. Хотя... может, лучше ее все-таки оставить. Вдруг придется удирать? Когда участвуешь в твоих затеях, ничего не знаешь наперед. Но скажи мне вот что: в которую из сорока девяти мальванских преисподних провалился этот дурень Зерлик? Он должен был забрать меня отсюда еще вчера.
Карадур покачал головой.
— Легкомысленное созданье, что с ним поделаешь? Сегодня с утра я случайно встретил его во дворце, он пришел отчитаться перед королем. Увидев меня, хлопнул себя по лбу и вскрикнул: «О боги! Совсем забыл про твоего друга Джориана. Я оставил его на пристани!» Так все и выяснилось.
— Чем же он занимался целый день?
— Отсюда сразу поспешил домой, ему не терпелось узнать, вернулся ли его слуга с колесницей и лошадьми. Как оказалось, они прибыли за день до него. И Зерлика так обрадовала встреча с любимыми лошадьми, что он забыл обо всем на свете.
— Верно, его обрадовали не только кони, но и перспектива всю ночь наворачивать жен, — проворчал Джориан. — Пропади он пропадом, не желаю больше иметь дела с этим ослом.
— Что ты, он тебя просто обожает! Прожужжал мне все уши о том, какой ты прекрасный товарищ, особенно в трудную минуту — уверенный в себе, все знаешь, все умеешь. Сказал, что если ты, закончив здесь работу, отправишься в новое путешествие, он хотел бы сопровождать тебя и быть при тебе чем-то вроде оруженосца.
— Приятно, когда тебя уважают, но, по правде, Зерлик умеет только путаться под ногами. Парень-то он неплохой, но дуралей страшный. Хотя я сам, верно, еще не такое вытворял в его годы... Нам далеко? Поскорей хочу вымыться.
— Будешь жить у меня, туда сейчас поедем. Нагружай свободного осла, по пути забросим Зерлику вещи.
Отобедав у Карадура в гостинице, расположенной неподалеку от дворца, Джориан сказал:
— Если я правильно понял, ты хочешь, чтобы я исправил часы на башне Кумашара, и благодаря этому можно будет вызволить Эстрильдис. Не пойму только, какая тут связь?
— Прямо сейчас, сынок, у меня нет возможности вернуть твою супругу.
— Тогда зачем ты притащил меня сюда за сотню лье? Конечно, если заплатят неплохо...
— Но я почти уверен, что когда дело с часами успешно завершится, такая возможность появится. Малютка не выскочила замуж за другого?
— Уверен, что нет. Я послал ей записку, брат взялся передать — он был проездом в Ксиларе, продавал в чинил часы. В записке я просил, чтобы она подождала, если еще любит меня. Что я непременно что-нибудь придумаю. Но при чем же здесь починка иразских часов?
— А вот при чем. Верховный жрец Угролука как-то напророчил, что эти часы спасут город от гибели, в том случае, если всегда будут точно идти. В прошлом году они остановились; часовщик Йийим с ними не справился, и они стоят по-прежнему. Ничего удивительного, ведь Йийим — бедный родственник короля, его назначили на эту должность, потому что ему нужны были деньги, а в часах он никогда в жизни не разбирался.
— В каком состоянии находится в Иразе часовое дело?
— Да ни в каком. На весь город несколько водяных часов из Новарии, да эти огромные на башне, что смастерил твой отец. Во Дворце Познания есть ученые, пытающиеся овладеть часовым искусством. Кое-чего достигли: собрали часы, которые за день убегают вперед или отстают не более, чем на четверть часа. Дай срок, и в Иразе, думается мне, появятся свои часы, не хуже, чем у других. А пока ничего не остается, как обходиться солнечными, песочными да свечными.
— А что это за Дворец Познания? — спросил Джориан.
— Внушительное заведение, основанное сто с лишним лет назад, при... при... как же его звали?.. — Карадур прищелкнул пальцами. — Проклятье! Все хуже с памятью. А! Вспомнил: при короле Хошче. Во Дворце два отделения — Духовная школа и Реальная школа. Первая занимается искусством магии, вторая — механикой. Во Дворце есть библиотеки, лаборатории, комнаты для занятий, где ученые делятся с учениками своими достижениями.
— Как академия в Оттомани, только размах побольше.
— Вот-вот, сынок. Правда, академия... хм... академия изучает главным образом литературу и теологию, а Дворец Познания не брезгует вопросами чисто практическими. Я сам преподаю в Духовной школе.
— Теперь припоминаю. Я, похоже, слышал о вашем Дворце, когда изучал в академии стихосложение. Это не у вас разработали ветряную мельницу последнего образца?
— Да-да. Но теперь Дворец Познания уже не тот, что прежде.
— А что такое? — спросил Джориан.
— Хошча и его преемники живо интересовались науками, и духовными, и материальными. Они щедро снабжали Дворец деньгами, и наука шагнула далеко вперед. Позднее короли заметили, что их возможности все же ограничены, несмотря на все научные достижения, и виной тому человеческая природа. Сколько ни совершенствуй ослиную и лошадиную упряжь, чиновники все равно берут взятки, воруют и притесняют народ. Можно заговорить оспу, но нельзя излечить короля от пороков, безрассудства и заблуждений. Лучшая конструкция водяного колеса не избавляет Его Величества от родни, пытающейся отравить его и захватить трон.
— Дай вам волю, вы весь мир наводните механизмами, будет как на том свете, куда души попадают после смерти и где все делают машины. Помнишь, я заглянул туда мельком, когда бежал из Ксилара?
Карадур, пожав плечами, продолжал:
— Короче, короли заметили, что жизнь стала в некоторых отношениях удобнее, и только счастья не прибавилось. Тогда они начали терять интерес к Дворцу Познания. Последние полвека вложения постепенно уменьшались. С тех пор как лет тридцать тому назад был изобретен телескоп, наука, можно сказать, стоит на месте.
Учреждение сейчас возглавляет некий Борэ — неуч и бездельник, совершенно непригодный для этой должности. После пророчества насчет часов король и его приближенные очень разволновались: часы-то неисправны. Король возложил всю ответственность на Борэ. Борэ, в свою очередь, переложил ее на декана Реальной школы, а уже тот — на часовых дел мастера Йийима. Дело кончилось ничем.
Никто из этих господ не желает признать, что должности во Дворце следует распределять в соответствии с заслугами и ученостью. Иначе они, глядишь, сами расстались бы с теплыми местечками. Утверждают, будто ученые — люди с предубеждениями, вечно им все кажется невозможным, здраво судить о науках, таящих столько неожиданного, может только дилетант благородного происхождения. Так и идет месяц за месяцем, болтовни много, толку никакого.
В прошлом месяце его величество устроил преподавателям Духовной школы торжественный прием. Потчевал нас какими-то немыслимыми деликатесами. Чего стоило блюдо из язычков фатуливы, птички из далекого Буранга! Любит же король поесть, клянусь богами Мальваны! Я привык к простой пище, и на приеме не очень-то интересовался экзотическими блюдами, а вместо этого воспользовался случаем, чтобы поделиться с Его Величеством кое-какими мыслями. Дал ему понять, что, обладай я полномочиями Борэ, часы на башне очень скоро были бы в исправности.
Сперва мы все ходили вокруг да около, я осторожничал: королю ведь не выскажешь прямо, что думаешь. Да и король, если он не глуп, не раскроет всех своих соображений простому человеку, как я. Король Ишбахар, как выяснилось, не лишен здравого смысла, стоит отвлечь его от чревоугодия. Он согласился, что с этими часами, не желающими отсчитывать время, надо что-то делать. С другой стороны, он не может просто взять и уволить Борэ, у которого есть влиятельные друзья среди знати. Да и что за повод? Жалоба младшего преподавателя, притом иноземца.
Наконец мы пришли к соглашению. Король обещал назначить меня на особую должность, которая называется Друг короля. По сути она означает мальчика на побегушках, зато позволила мне сделать распоряжения насчет починки часов.
— Если часы заработают, — сказал король, — я пошлю Борэ на пенсию, а ты займешь его место.
Воспользовавшись правами, которые дает моя новая должность, я послал за тобой Зерлика. Где ты, я приблизительно определил при помощи колдовства.
— Но как это поможет вызволить мою девочку из ксиларской золоченой темницы?
— Разве не понятно, сынок? Как ректор Дворца Познания, я смогу направить усилия ученых и волшебников в полезное для нас русло. С их помощью нам наверняка удастся похитить твою жену из Ксилара. Представь себе, лучшие умы...
— Странно, что ты сам не придумал никакого волшебного способа.
— При теперешнем положении дел это невозможно. Декан Духовной школы, Фахрамак, мало чем отличается от Борэ или Йийима. Беспокоится, как бы я его не вывел на чистую воду, и поэтому дал мне глупейшее задание, какое только мог выдумать: я должен составить словарь языка, на котором говорят черти пятой реальности. Иногда Фахрамак заглядывает ко мне проверить, не занят ли я, чего доброго, каким-нибудь другими исследованиями.
— А что бы ты сделал для освобождения Эстрильдис, если б тебе не мешали?
— По-моему, ничего не придумать лучше волшебных летающих предметов. Ты слышал, конечно, о метлах и коврах-самолетах? В метлу или ковер вполне можно вселить демона и даже заставить его подняться в воздух. Только далеко с ним не улетишь.
— Почему?
— Они петляют, переворачиваются, кружатся, будто падающий лист, словом, безобразничают, как могут, и летающий предмет рвется или ломается, так и не успев стать приличным самолетом. Во Дворце сейчас есть группа ученых, которые трудятся над этой проблемой. Если ты починишь часы, в моей власти будет привлечь к работе еще сколько угодно исследователей, и я не сомневаюсь, что вскоре мы достигнем цели.
— Кто мне платит? — спросил Джориан. — И сколько?
— Я заплачу из особого фонда, которым располагаю как Друг короля. Тебя устроит пол пенембийской короны в день?
— Сколько в новарских деньгах?
— Пенембийская корона соответствует двум с половиной ирским маркам, а ксиларскому льву — шесть корон.
— В таком случае полкороны в день — плата подходящая.
— Это не так много, как поначалу кажется: жизнь в таких крупных городах дорогая. Будет не хватать, не стесняйся, скажи.
— Мне кажется, на первую выручку неплохо бы обзавестись какой-нибудь местной одеждой, чтобы не так выделяться.
Карадур внимательно поглядел на него.
— Это дело непростое. Одежда несет здесь политический смысл.
— Да ну! Как это?
— У нас две партии болельщиков — Штаны и Юбки.
— Как ты сказал? Партии болельщиков?
— Да. Пожалуй, расскажу по порядку. Начать с того, что жители Ираза — самые азартные болельщики на всем белом свете. Их любимый вид состязаний — скачки. На каких только зверях тут не соревнуются, даже на черепахах!
— Что? Оседлали бы лучше улиток, еще увлекательнее.
— Тут не до шуток, сынок. Они садятся на гигантских черепах, отловленных где-то на островах, и те ползают по ипподрому. Болельщики разделены на две группировки, знаком отличия является одежда. Одна группировка носит юбки в складку, вроде той, что ты видел на господине Зерлике, другая — брюки. Редкое состязание обходится без потасовок между Штанами и Юбками. Тут и поножовщина, и прочие безобразия. Драки случаются и вдали от ипподрома, когда нет скачек.
— При чем же здесь политика?
— Страсти кипели, росла сплоченность внутри группировок, и те быстро приобрели политическую окраску. Пожалуй, Штаны можно назвать либералами, а Юбки — консерваторами, ведь юбки — одежда более традиционная. Брюки начали носить только в прошлом столетии, переняв покрой у мальванцев.
— Тогда мне волей-неволей придется записаться в либералы, — сказал Джориан. — Не хочу носить юбку! А на чьей стороне король?
— Принято считать, что он придерживается нейтралитета, так как группировки имеют общественный статус и располагают отрядами городского войска. На деле он больше тяготеет к Юбкам: они на все лады превозносят абсолютную монархию, тогда как Штаны хотят ограничить ее, создав выборный совет. Штаны сейчас в немилости: от них отделилась фракция диссидентов, которые покинули Ираз и теперь, по слухам, подстрекают к мятежу крестьян. Так что лучше бы тебе нарядиться консерватором.
Джориан упрямо покачал головой.
— Буду ходить в брюках: в юбке неловко как-то. К тому же поддувает. Тебе придется объяснить королю, что одежда не имеет для меня политического значения, я ведь чужеземец.
Карадур вздохнул.
— Попробую. Как я уже говорил, король Ишбахар — человек здравомыслящий, если оторвать его от гурманских удовольствий.
