Книга: Коронация Зверя
Назад: Пролог
Дальше: 2

1

Автобус затормозил, остановился. Мотор продолжал тарахтеть. Снаружи зашаркали ноги, кто-то выругался, крикнул:
– Открывай, чего ждешь?
Шофер огрызнулся, сплюнул и заглушил движок. Я услышал, как открылась дверь. Напряг руки: сталь наручников до боли врезалась в запястья, я в который раз, компактно сгруппировав пальцы, попытался вытащить кисть – дохлый номер, Гудини из меня совсем неважный. Мешок на голове, стянутый у подбородка, мешал дышать. Сквозь вонючую тряпку угадывались пятна света, какие-то тени. Кто-то протопал по ступенькам, поднялся в автобус.
– Чего, только двое?
Я инстинктивно вжался в сиденье и зачем-то зажмурился. Чьи-то руки ухватили меня за воротник, потянули. Я послушно встал, сделал шаг, зацепился и грохнулся на пол. Кто-то, лягнув меня в ребра, заржал:
– Гляди, разлегся! Вот сволочь!
Шофер заржал в ответ.
Встать без помощи рук оказалось непросто, чертов мешок лез в рот, от тряпки воняло гнилым луком. Я ударился подбородком, но кое-как поднялся, мелко переступая, пошел по проходу.
– Стой! – Это шофер. – Ступеньки там…
Я застыл, плечом уткнулся в штангу у выхода. Начал шарить носком ботинка. Нащупал невидимый край, сделал шаг вниз, еще один. Земля оказалась ближе, чем мне казалось.
– Пошли! – Чьи-то крепкие руки, ухватив меня за куртку, куда-то потянули.
Мы шли по щебенке, вдали бубнило радио, передавали новости.
– Где майор? – спросил мой провожатый; у него был голос с южным, малороссийским говорком.
– А кто ж его знает!
Хлопнула дверь, мы вошли в какое-то помещение, тот же голос предупредил:
– Ступеньки!
Мы прошли гулким вестибюлем, вокруг слышались голоса, шаркали подошвы, где-то наверху надрывно ругалась женщина. Я снова споткнулся, провожатый, поймав меня за шкирку, выматерился.
– Погоди… – Его «г» звучало как «х». – Где майор? – снова спросил он у кого-то.
– Внизу, у себя. А зачем к майору?
– Я думал…
– Меньше думай! Давай его в накопитель, в общий. Там разберутся…
– Разберутся… – буркнул провожатый и стянул с моей головы мешок. – Пошел наверх!
Провожатый, совсем молодой парень в камуфляжном комбинезоне, подтолкнул меня в сторону лестницы. Я оглянулся: мы были в школьном вестибюле: справа – гардероб, слева – вход в столовую, посередине – дверь с табличкой «Медпункт». Я сам когда-то отмотал десять бесконечных лет точно в таком же здании на Пречистенке.
Мы прошли по лестнице, поднялись на второй этаж, мимо проскочили санитары с пустыми носилками. «Дурная примета», – подумал я, тут же вспомнив, что она про ведра. Меня втолкнули в просторную комнату, очевидно, кабинет истории. Над коричневой доской висел цветной портрет Петра Первого, похожего на удивленного кота, рядом был прикноплен лист ватмана с цитатой, старательно написанной плакатным пером: «Кто не знает истории, обречен повторять ошибки прошлого». Подписи не было.
За учительским столом два типа в штатском листали какие-то бумаги, перед ними лежала кипа разноцветных паспортов, валялись какие-то документы с фиолетовыми печатями. Столы и стулья были сдвинуты в угол класса, в другом углу молча теснилась небольшая толпа человек в пятнадцать, по виду иностранцы. Все явно нервничали. Провожатый пихнул меня к ним, сам подошел к столу. Один из штатских что-то ответил, поднял на меня глаза.
– Подойти! – негромко приказал он.
Я подошел, перед ним лежали два мои паспорта.
– Незлобин? – прочитал он мою фамилию в бордовом паспорте.
Я кивнул.
– Отвечать словами! – неожиданно заорал он. Его глаза за маленькими стеклами круглых очков в черной оправе по-рачьи выпучились.
– Да, – ответил я. – Незлобин.
– Двойное гражданство? – Он раскрыл мой синий паспорт.
– Нет. Я американский гражданин.
– Стало быть, это фальшак? – Он помахал паспортом с двуглавым орлом и зло шлепнул его на стол. – Липа?
– Вам видней. Мне его выдали в вашем консульстве год назад. В Нью-Йорке.
– А подробней можно? – спросил его напарник, линялый блондин с рыбьим лицом.
– Меня пригласили на конференцию, в Питер. Весной, прошлым апрелем, кажется… Там печати должны быть – въезд, выезд. Я просил поставить визу в мой американский паспорт, сотрудник консульства сказал, что проще будет сделать новый паспорт, российский…
Линялый взял русский паспорт, внимательно начал его листать.
В классе стоял спертый школьный дух – смесь мела, мокрой тряпки и страха. За плотно закрытыми окнами пестрели пыльные тополиные листья, уже было много желтых. Слишком много желтых для конца августа, подумал я, пытаясь вспомнить, какое сегодня число.
– А что за конференция? – спросил линялый, не поднимая головы.
– Вторая мировая война. Международная конференция… Я преподаю в Колумбийском университете.
– Войну преподаете? – не удержался и съязвил линялый.
– Социологию.
Линялый наклонился к напарнику, загородив губы ладонью, что-то сказал ему в ухо. Тот кивнул.
– Коломеец! – гаркнул он. – Этого тоже в обезьянник.

 

Никаких обезьян: то, что он называл обезьянником, на самом деле оказалось школьным подвалом. Конвойный снял с меня наручники, впихнул в тесную комнату и захлопнул дверь. Вдоль стен стояли лавки, крашенные коричневой краской, такой же краской были покрашены стены и потолок. Из трех лампочек горела одна, да и та еле-еле. В углу сидел миниатюрный мужчина, почти карлик, я сначала подумал, что это мальчишка.
– Шпрехен зи дойч? – настороженно спросил карлик.
Я владел немецким вполне сносно, запросто и без словаря читал «Шпигель», но из-за отсутствия разговорной практики постоянно сбивался на английский. Я сообщил ему об этом.
– У меня та же история с испанским, – тихо признался он. – Стоит забыть слово, тут же выскакивает французский эквивалент. Вы русский?
– Отчасти.
Над лавками к стене были прибиты доски с рядом крючков. И доски, и крючки тоже были выкрашены коричневой краской. Я посмотрел под ноги – маляр-маньяк не забыл и про пол. Я подошел к двери, тоже, разумеется, коричневой: это была толстая железная дверь с двумя запорами, как на корабле. Подвал мог служить убежищем на случай химической атаки – так по крайней мере рассказывали в моей школе.
– Это раздевалка… – догадался я. – Физкультурная раздевалка.
– Что? – настороженно улыбнулся карлик. – Что вы имеете в виду?
– Там спортивный зал. – Я указал в стену. – А тут раздевалка, школьная раздевалка. Для девочек.
На двери кто-то выцарапал чем-то острым, наверное, ключом (я в свое время для этой цели всегда пользовался английским ключом от нашей квартиры): «Алка – сос». Конец второго слова был затерт, скорее всего – самой Алкой.
– Что тут происходит? – шепотом спросил карлик. – Вы хоть что-нибудь понимаете?
Он встал и бесшумно подошел почти вплотную ко мне.
– Я прилетел в пятницу, ездили в Загорск, потом Третьяковка, что еще? – Он растерянно посмотрел на меня собачьим взглядом. – У меня билет на завтра. Восемь сорок… В восемь сорок утра вылет. Вы думаете, меня…
– Думаю, да, к вечеру все утрясется, – наверное, с излишней беспечностью сказал я. – Устаканится, как они тут говорят.
Карлик не понял моего перевода русской идиомы на немецкий, но улыбнулся, продолжая смотреть мне в глаза снизу вверх. Сквозь вонь масляной краски пробивался запах пота; я провел пальцами по двери, краска была скользкая, недавняя. Наверное, красили к началу учебного года.
– Какое сегодня число? – спросил я.
– Двадцать восьмое. Двадцать восьмое августа.
Да, наверное, красили к первому сентября. Я сел на лавку, вытянул ноги.
– У вас нет сигарет? – Карлик сел рядом, аккуратно сложил ладони, точно собирался молиться.
– Бросил… – Я прикинул в уме. – Уже шестнадцать лет не курю.
– Да я тоже… Просто подумалось…
– Не нервничайте. Улетите завтра в свою Германию.
– В Австрию, – поправил он. – Я из Линца.
– Серьезно? – Я уставился на него. – Бывают же совпадения!
– Что, вы тоже из Линца? – недоверчиво спросил он.
– Нет, нет. Я пишу как раз сейчас про Линц…
– А-а, – разочарованно опустил голову карлик. – Про него пишите?
– Про него… – сознался я. – Не только про него. В целом это достаточно скучная работа по девиантному поведению в массовом сознании…
– Не оправдывайтесь, это как каинова печать на городе. Как Содом и Гоморра. Стоит упомянуть название, так непременно и…
– А вы давно там живете? – перебил я его. – В Линце?
– Неужто я так скверно выгляжу? – улыбнулся он. – Нет, я родился гораздо позже, чем…
– Извините, – улыбнулся я в ответ. – Разумеется, нет. Я совсем не то имел в виду. Мне любопытно, что это за город – ощущения горожанина: закат на Дунае, как пахнут липы весной, шум вечерних кафе… Такая вот ерунда.
Он кивнул. Словно вспомнив, снял с правой ноги ботинок и начал старательно вытряхивать из него песок. Ботинок был из добротной рыжей кожи с рантом и толстой подошвой карамельного цвета. Закончив, он отряхнул руки, натянул ботинок и старательно завязал шнурок бантиком.
– Но вы ведь знаете, – детской ладонью карлик пригладил ровный пробор, – ведь он родился не в Линце. В Линц их семья перебралась, когда ему исполнилось девять лет…
Назад: Пролог
Дальше: 2