Глава 5
Дикое поле

– Чего такой смурной, Тарас Степанович? Неужели след потеряли? – не скрывая обеспокоенности, поинтересовался майор Прутков у подъехавшего сотника.

– Та лучше бы потеряли, Андрей Сергеевич.

– Ого. Дай-ка угадаю…

– Та и гадать нечего. Отколовшиеся казачки, чтоб им пусто было, – сдергивая папаху, сокрушенно произнес сотник.

Понять старого вояку несложно. Одно дело, когда в набег отправляются татары. Враг давний, привычный, опять же иноверцы, поэтому никаких сомнений при встрече с ними нет и в помине. А вот когда судьба сводит на поле брани со своими же казачками, тут уж дело иное.

Казаки – народ особый, сложившийся за сотни лет беспрерывного проживания на окраинах русских земель. Кого только не приносило в их ряды. Беглые крестьяне, разбойники, татары, турки, представители иных народов… здесь принимали всех, невзирая на прошлое. Главное, чтобы человек был готов принять православие, если раньше исповедовал иную веру, и законы общества, устоявшиеся за долгое время.

Запорожцы были далеко не ангелами. Скорее уж наоборот. Совершить набег, отобрать последнее, не моргнув глазом лишить живота – все это было им свойственно, мало того, было их образом жизни. Ничего удивительного в том, что казаки уводили в полон своих же православных, не было. Для казака свой – только такой же казак, а мужичье, ковыряющееся в земле, вполне могло оказаться объектом грабежа. Да что могло, те же казачки, что нынче остались с русскими, еще недавно и сами ходили за добычей на русские земли.

После того как Запорожье вернулось под руку российского императора, казаки разделились на две неравные части. Большая осталась с русскими. Меньшая же, не пожелавшая принять руку и законы России, ушла на территорию татар. Так что ничего удивительного, что они решили отправиться на русскую территорию за полоном. Привычное в общем-то дело.

– Сколько их, Тарас Степанович?

– Как и полагали, две сотни. Кабы только с награбленным уходили, то нипочем не нагнали бы. А с полоном вишь как вышло, – не без сожаления произнес сотник.

– Как думаешь, станут биться или сразу бросятся наутек? – Майор был серьезен и сосредоточен.

Вопрос вовсе не праздный. Если решат драться, крови это будет стоить изрядной. Рубаки они славные, страха не ведают. Можно сколько угодно твердить, что к татарам ушли самые настоящие отбросы, – это вовсе не делало их менее умелыми и свирепыми бойцами.

– Если выхода не будет, то рубиться станут нещадно. А как увидят свет в окошке, то уйдут. Они здесь за добычей, а не за воинской славой.

Ну да. Стоять насмерть в этой голой степи им не с руки. Вот если бы у них был уговор, тогда только держись. Казак раньше лишится живота, чем нарушит клятву. А так… Ничего постыдного в том бегстве нет. Прав не тот, кто попусту ищет славы и с подведенным брюхом ходит, а тот, чьи кони под добычей прогибаются.

– А если они уводят полон не на продажу, а для того, чтобы посадить на землю? Ведь к татарам налегке уходили, – усомнился драгунский майор.

Запорожские казаки значительно отличались от тех же донских. У последних, несмотря на то что под ногами была плодороднейшая земля, под страхом смерти запрещалось ее возделывать. Отчего так – никто не знал, быть может, казачки боялись того, что с возделыванием земли среди них произойдет расслоение, а может, опасались, что вместе с землепашцами вскоре появятся и господские усадьбы. Как бы то ни было, но землепашество считалось у них неприемлемым.

Правда, в последние годы положение понемногу менялось. В первую очередь благодаря появлению военных поселений, которые могли дать серьезный отпор возжелавшим их ограбить и все порушить. Ну и крепкой руке государя, который за подобное карал нещадно. Никто не запрещал казакам жить прежним укладом и не посягал на их права. Но и им лучше было позабыть о принятом некогда решении безнаказанно грабить любого возжелавшего обихаживать землю.

Кстати, расслоение на Дону уже пошло. Нашлось немало казаков, пожелавших осесть на земле. Дабы не нагнетать ситуацию, такие казаки выводились из Донского казачьего войска и переводились в статус военных поселенцев. Для них даже была выделена отдельная территория. На практике они оставались все той же легкой кавалерией, да и в боевом отношении ничего не потеряли. Платить за набеги набегами для них было обычной практикой.

Нашлись и среди донцов те, кому такие порядки пришлись не по нраву. Однако их мало кто спрашивал, а за своеволие строго взыскивали. Поэтому недовольные перебрались на Кубань, к обретавшимся там некрасовцам.

Впрочем, у последних также произошло разделение после издания указа о старообрядцах. Некрасовские казаки были старообрядцами, и отмена гонений для них стала весомым аргументом для возвращения. Другие вернулись после проведенной Канцелярией безопасности определенной работы. Она имела успех в связи со скоропостижной смертью три года назад идейного лидера атамана Некрасова. Постигла беда и ближайших его сподвижников. Кто пропал без следа, кто угас, подхватив какую-то заразу. Так что даже в результате оттока и разделения казаков на войсковых и оседлых общая численность Войска Донского только увеличилась.

У запорожцев дела обстояли несколько иначе. Так, у них не запрещалось возделывать землю или идти в работники на казачьи хутора, а также обзаводиться семьями. Желающим беспрепятственно выделялись наделы. Вот только полноценными казаками такие считаться не могли. Их называли зимовыми казаками, или в насмешку гнездюками, были и иные прозвища. Они также были обязаны иметь воинскую справу, содержать боевого коня. Привлекались к несению караульной службы, выполняли повинности по поддержанию в надлежащем состоянии воинских укреплений.

Но в походы зимовые казаки призывались только в случае крайней на то нужды. Основная их роль состояла в том, чтобы обеспечивать всем необходимым сечевых казаков, лыцарей, как они сами себя называли.

По сути, для беглых и решивших осесть на землях под рукой Сечи ничего не изменилось. На родине они работали на помещиков, панов и бояр, здесь – на казаков. Разве только законы у запорожцев были не в пример более справедливыми и жилось куда привольнее. Никто и не думал отбирать у них последнее, обрекая на голод.

Именно поэтому майор Прутков и предположил, что казаки могли уводить не просто полон, но работников, которых собирались посадить на землю возле Алешковской Сечи. В этом случае это по большому счету был и не полон, в прямом понимании слова, а скорее принудительное переселение, и пленным не угрожало рабство у иноверцев.

– Хм. Ты, господин майор, думай наперед, что говоришь-то, – почесав кончик носа, возразил сотник. – Оно конечно, нынче мы по разные стороны, да только они казаки. Коли кто сам придет да попросится осесть на земле близ Сечи, то его примут под свою руку. А чтобы увести в полон да силой посадить землю обихаживать, среди запорожцев такого отродясь не водилось.

– Ты еще помяни мне моих крепостных, – покачав головой и поудобнее устраиваясь в седле, ухмыльнулся Прутков.

– А и помяну. Иль скажешь, не владеешь людишками?

– Отчего же. Да только я ведь вольных людей в полон не уводил и в рабство не обращал. Господь так распорядился, не я. А эти своих единоверцев резали, а теперь в полон уводят к туркам. Пусть я владею крепостными, но их судьба куда лучше, чем та, которую уготовили им те казачки, за которых ты вступаешься.

– Да не вступаюсь я ни за кого, – стушевался сотник.

– А люди твои? Они как?

– Ты напраслину-то не возводи. Где это слыхано, чтобы казаки слову своему изменяли! – тут же вскинулся сотник, устремив на майора возмущенный взгляд. – Иль удумал, что драться не станем? Не сомневайся, еще и похлеще твоих драгун будем.

– В том, что вои вы превосходные, сомнений у меня нет. Не кипятись. А вот уточнить по поводу того, станете ли биться с теми, с кем еще не так давно бражничали, совсем не помешает.

– Вот уточнил у меня, и будя. Казачки услышат, так не посмотрят, что в чинах, холку враз намылят.

– Добро. Значит, думаешь, если возможность уйти будет, они уйдут? – меняя тему разговора, поинтересовался Прутков.

– Коли будут знать, что сил отбиться и сберечь полон недостанет, так и поступят. А нас тут добрых четыре сотни, да при двух орудиях. Так что не сомневайся, уйдут.

– А людей резать не станут?

– Да что ты будешь делать! Андрей Сергеевич, что у тебя за вопросы такие? Татары не делают такого никогда, с чего бы казакам-то подобное творить?

– Ну мало ли. Ладно, давай думать, как станем людей вызволять.

– Так…

– Ты не торопись, Тарас Степанович. Если просто испугать и дать им возможность уйти, то они потом опять вернутся. А то и вовсе воспользуются тем, что мы отвлеклись на полон, и на другое селение надвинутся.

– Побить хочешь?

– Хорошо бы всех, а не выйдет, так хотя бы большую часть. Государь нам велел охранять здешние пределы и укорот давать зарвавшимся, а не просто оружием бряцать. Вот и давай думать, как лучше это делать.

– Что же, давай будем думать… – смиряясь с неизбежным, вздохнул сотник.

Сегодня он примет боевое крещение. Вернее, ему предстоял первый настоящий бой, а не просто обстрел очередной родовой татарской стоянки с почтительного расстояния. Тогда ему приходилось действовать, находясь в недосягаемости для противника, ввиду отсутствия у татар артиллерии и сил для атаки батареи, находящейся в тылу. Да и в те три боя все его участие сводилось к одному выстрелу на орудие, больше для того, чтобы деморализовать степных воинов, а не нанести хотя бы какой-нибудь урон.

Сегодня же все будет по-другому. Им предстояло отбить прямую атаку на их позиции. А это совсем не одно и то же. В связи с этим подпоручика Пригожина переполняли противоречивые чувства. С одной стороны, нетерпение и жажда действий, с другой – страх и неуверенность в своих способностях. Благополучный исход во многом зависит именно от артиллерии. Замешкаются, дрогнут – и тогда их небольшой отряд сомнут.

Его призвали на службу два года назад. Молодой человек, у которого энергия била через край, уже видел себя в чине офицера. Но, как выяснилось, все не так просто. Дворянского звания в русской армии было недостаточно, и теперь нужно было еще получить и соответствующее образование. Ему надлежало пройти двухгодичное обучение в кадетском корпусе, которое не засчитывалось в пятилетний срок службы дворянского сословия.

Согласно указу императора, дворяне, призванные на воинскую службу, теперь должны были служить пять лет. По окончании этого срока они увольнялись со службы и убывали в свои имения или же могли распоряжаться собой по собственному усмотрению.

После обязательной службы офицеры переходили в резерв, в котором пребывали до достижения сорокапятилетнего возраста. В случае необходимости их могли призвать на службу, а случиться это могло в любой момент. Поэтому дворяне были обязаны иметь в постоянной готовности все воинское снаряжение.

Молодой и горячий Сергей очень хотел попасть в драгуны, единственный кавалерийский род войск русской армии. Драгунские полки претерпели некоторое изменение, так как по сути это была пехота, посаженная на коней для повышения маневренности, что уже не удовлетворяло императора. Из их вооружения были изъяты шпаги, вместо них появились шашки, кавказский клинок, который куда больше подходил для кавалерийской атаки.

Для солдат клинок не был носимым, он крепился к седлу и предназначался только для конного боя. В связи с этим была скорректирована система обучения. Для боя в пешем порядке солдаты получили штыки, которые носились на драгунских фузеях в двух положениях, походном и боевом.

Однако Пригожину не повезло. Во всяком случае, тогда он думал именно так. При прохождении испытаний его определили не в желанную кавалерию, а в артиллерию. Всему виной его достижения в математике.

Ну кто же знал, что не стоит так выпячиваться. Офицер-воспитатель, командовавший их сборной ротой, заявил, что при прохождении испытаний потребно показать комиссии все свои таланты. Вот Сергей и расстарался.

Но против его ожиданий обучаться в артиллерийском кадетском корпусе ему даже понравилось. Тем более при всех тех новшествах, что вводились государем. Артиллерия претерпевала значительные изменения. И начались они с лафетов новой конструкции, которые позволяли добиваться возвышения до двадцати пяти градусов. Теперь пушки могли вести навесную стрельбу. Таким образом, артиллерия должна была занять более серьезную позицию в бою, получив гибкую систему ведения огня.

Появилась новая граната, позволяющая вести обстрел на дальних дистанциях. Цилиндросферическая форма позволила увеличить заряд более чем в два раза. Кроме усилившегося фугасного эффекта, увеличение заряда и корпуса способствовало разрыву гранаты на гораздо большее количество осколков. К тому же этот эффект усиливался наличием внутри снаряда чугунных картечин.

Граната обладала лучшей баллистикой благодаря устройству в хвостовой части оперения, имеющего скос под определенным углом. Кроме этого были введены два образца взрывателей, ударный и запальная трубка, которые были взаимозаменяемы. Ударный представлял собой сминающийся колпачок, под которым располагались кресало и кремень. При ударе о препятствие или о землю высекалась искра и воспламенялся разрывной заряд.

Запальные трубки имели различное время горения и позволяли воспламенять заряд еще в воздухе, осыпая противника картечным дождем. Успешная стрельба зависела от многих факторов, но русским ученым удалось разрешить эти проблемы. Разумеется, случались и казусы, такие как преждевременный или запоздалый подрыв снарядов. Случались и несрабатывания. Но в общем и целом это был прорыв в артиллерии.

Прошлым летом Пригожин с успехом окончил артиллерийский кадетский корпус и получил первое свое назначение. Словно в издевку, его направили именно в драгунский полк. Вот только принять участие в лихой кавалерийской атаке ему было не суждено. Более того, вместо новых орудий он получил под свое командование полубатарею из двух старых трехфунтовых пушек.

Зато ему повезло в другом. Драгунские полки в Запорожье не отсиживались в своих наскоро возведенных городках. Кроме постоянного патрулирования части полка всегда участвовали в уничтожении прорывавшихся для грабежа отрядов татарской конницы. Батальоны выходили в подобные рейды, будучи всегда усиленными артиллерией, даже зимой, для чего колеса орудий устанавливались на специальные лыжи.

– Волнуетесь, Сережа? – подойдя к подпоручику, поинтересовался командир драгунского полуэскадрона, выделенного в прикрытие артиллеристам.

– Волнуюсь, Александр Викторович.

Поручик был еще из старых кадров, ему было тридцать пять лет, а потому, вполне допуская простое обращение к себе, позволить того же в отношении старшего товарища Пригожин не мог. И потом, этот бывалый вояка вызывал у него восхищение. Сергей уже наблюдал его в деле, сам находясь в глубоком тылу. Настоящий рубака, отчаянная голова.

– Это хорошо, что волнуетесь, – ободряюще улыбнулся поручик, – только не увлекайтесь с этим. Перед боем от волнения до растерянности и страха один шаг. Ну полноте, Сережа, никто и не думает в вас усомниться.

– Именно поэтому вы, а не кто-то иной, сегодня прикрываете батарею? До этого, помнится, вы норовили оказаться в самом горячем месте.

– То есть, Сереженька, вы уверены, что самое горячее место то, где слышен свист клинков и топот копыт?

– Ну-у…

– Это ошибочное мнение. В одном вы правы, мой юный друг, я всегда выбираю места погорячее. Просто не могу иначе. Кровь играет, бурлит и требует чего-нибудь этакого. И сегодня я напросился сюда именно потому, что здесь будет опаснее всего. Разумеется, если наш Андрей Сергеевич не ошибся.

– Но ведь казакам и впрямь некуда деваться, только как подняться на обрыв именно в этом месте. И лишь потом они смогут вырваться на открытый простор.

Пригожин еще раз осмотрел занятую ими позицию. Она располагалась в начале распадка, в семистах шагах от спуска на нижнюю террасу. Именно по ней и двигались казаки с полоном. Примерно в сотне шагов перед ними распадок расширялся и его склоны становились более пологими.

До этого места всаднику подняться по ним было не то что невозможно, но довольно сложно. Подобный подъем отнимет у лошадей слишком много сил. Да и сам подъем будет ну очень медленным. Опять же для лошадей есть опасность поскользнуться, что скорее всего и произойдет, на молодой-то весенней травке, да еще и покрытой росой.

– Александр Викторович, я все же не понимаю, отчего мы заняли позицию именно здесь, а не на сотню шагов ближе? Конечно, кусты помогли нам замаскировать позицию, но ведь можно было их срубить и перенести вперед.

– Экий вы кровожадный, Сережа. Здесь не так уж и много кустарника, а вы хотите еще и срубить… К тому же под ветвями прячется великолепный ручеек с вкуснейшей водой. Это, знаете ли, редкость в здешних местах. Ну ладно вам, что вы как красна девица, чуть что – сразу дуетесь. Сами посудите. Как себя поведут казаки, если их зажмут в угол, откуда нет выхода? Правильно, станут драться, да так, что сам черт им не брат. Андрей Сергеевич станет их отжимать, оставляя для них выход, чтобы они бросили полон и ушли в нашу сторону. Здесь их встретим мы. Если они решат развернуться и ударить по батальону, тогда полон уже будет в безопасности и произойдет жестокая рубка. И мы уничтожим их практически под корень.

– А если не отвернут? – нервно сглотнув, отчего адамово яблоко резко дернулось вверх и вернулось обратно, поинтересовался подпоручик.

– Если не отвернут, Сережа, тогда лично нам останется только одно – стрелять как можно чаще и как можно точнее. Чтобы казачки решили, что им лучше податься в сторону, на один из этих склонов, и, вырвавшись в открытое поле, убраться подобру-поздорову. Потому что, если этого не случится, нас скорее всего сомнут. Народу при этом они потеряют больше, но и от нас мало что останется. Так-то, конечно, могли бы и всех положить, но на это у них недостанет времени. Так что пройдут сквозь нас и уйдут дальше.

– Мрачновато как-то.

– Угу. Вот чтобы эта мрачная картина не стала реальностью, я и приказал устроить позицию таким образом, чтобы им был виден выход. И еще, Сережа, вы какой картечью снарядили пушки?

– Ближней.

– Это хорошо. А то я уж испугался, что вы дальней палить будете. До края-то шагов семьсот.

– Я решил подпустить первых шагов на четыреста, до во-он того кустика. Ближней картечи в заряде вдвое больше, и бед она сможет наделать поболее. Пройдет первых, найдет кого-нибудь дальше. К тому же есть возможность сделать по второму выстрелу.

– Толково. Пока же будете перезаряжаться, я со своими орлами дам залп. Получится эдакая карусель. Только поспешайте, Сережа. На моих ребятушек не смотрите. Тут такое дело, что один ваш выстрел чуть не вдвое против моего залпа.

– Мы постараемся, Александр Викторович.

– Вот и постарайтесь, Сережа. Постарайтесь.

В этот момент ухо различило отдаленные выстрелы. Сначала один, потом сразу несколько, потом они стали накладываться один на другой или звучать особенно громко, когда сливались. Началось. Пригожин мелко перекрестился, дабы не показывать подчиненным, насколько волнуется. Потом взял себя в руки и, откашлявшись, начал раздавать команды.

– Ба-ата-аре-эя, гото-овьсь! Орудия на прямую наводку! Заряд, ближняя картечь! Фити-иль пали-и! Командирам расчетов доложить о готовности!

– Первое орудие к бою готово!

– Второе орудие к бою готово!

– Принято!

Пригожин в очередной раз нервно сглотнул. На лбу выступила испарина, он хотел было сорвать треуголку и промокнуть пот, но стало неудобно перед подчиненными. Вот же Александр Викторович, нет чтобы успокоить, подбодрить, только лишнего страху нагнал. А вот послышался и его голос:

– Братцы, первый выстрел дальнобойной пулей. Следующий даже не старайтесь, за конными не успеете. Снаряжать сразу картечные патроны и стрелять по готовности. Братцы, все что нужно – это поспеть сделать хотя бы по два выстрела. Ну, помилуй нас, Господи. Штыки-и примкну-уть!

Вскоре перестрелка прекратилась. Не имея возможности наблюдать происходящее, засадники могли только строить догадки. Либо, разрядив оружие, противники сошлись в сече. Либо казаки уже бросили полон и начали отходить.

Впрочем, в первом случае обязательно были бы слышны разрозненные выстрелы пистолей. Это обычная практика для конного боя, применяемая везде. Сергей невольно подумал о том, что драгунам в этом не сравниться с казаками.

Подобно татарам, они были превосходными всадниками и в конном бою представляли серьезную опасность. Но если татары не имели огнестрельного оружия, а потому, сошедшись в грудь, надеялись лишь на холодное оружие, то казаки вполне успешно использовали пистоли, чем еще больше усиливали свою смертоносность.

Сергей неотрывно наблюдал за срезом земли в конце распадка. И наконец это долгое и напряженное ожидание закончилось. Над краем появился сначала один всадник, за ним еще двое, потом сразу пятеро, и вот одиночки слились в сплошной поток. Майор Прутков все же не ошибся в своих расчетах.

Казаки не захотели сойтись в рубке с вдвое превосходящим противником и нести бессмысленные потери. Именно что не захотели, а не испугались. Даже при таком соотношении у них были неплохие шансы выйти из боя победителями. Но они не видели повода для того, чтобы сходиться в смертельной сече и платить за добычу слишком высокую цену. Не вышло поживиться сегодня – получится завтра.

Четыреста шагов. Прошли намеченный куст. Передовой отряд растянулся и отдалился от основного, до которого еще около пятисот шагов. Палить? Нет. Рано. Пусть приблизятся остальные. Еще немного. А вот теперь пора.

– Ору-удия! За-алпо-ом! Пали!

Обе пушки отозвались глухими и вместе с тем гулкими и протяжными выстрелами. Совсем не так, как бывает при стрельбе ядрами или гранатами. Примерно в полутора сотнях шагов по земле ударила картечь, при рассеивании пошедшая слишком низко. Часть ушла выше, остальная с жутким визгом врезалась в противника, опрокидывая на землю и всадников и коней. Первые ряды буквально снесло. Досталось и тем, кто находился поодаль.

Все это Сергей едва способен был рассмотреть сквозь довольно плотное белое облако от сгоревшего пороха, которое заволокло пространство перед позицией. Находись он не между орудиями, отстоящими друг от друга на двадцать шагов, то ничего не увидел бы.

Картина завораживающая и страшная, вот только на созерцание и испуг нет времени. Пусть половина из его пушкарей видывали и не такое, вторая половина еще не была в реальном бою. Поэтому никак нельзя цепенеть и пугаться. Пушечный расчет – живой организм, где каждый должен действовать четко и слаженно. Это достигается многочасовыми тренировками, и, Господь свидетель, Пригожин сделал для этого все возможное. Но не менее важно то, как ведет себя командир. Он не только голова этого организма, он еще и его сердце.

– Бли-ижней картечью заря-жа-ай! Веселее, братцы! Казачки – всадники знатные, так покажем им, что значит знатные пушкари!

Вроде старается подбодрить людей, а получается так, что сам невольно расправил плечи. Ничего, разбойное племя, это только начало, сейчас вам станет совсем жарко. Со стороны всадников раздались воинственные крики, гиканье и свист. Но Сергей только мрачно улыбался, наблюдая за тем, как слаженно действуют его люди. Не зря, значит, надрывались на учениях и тайком поругивали молодого подпоручика, свалившегося на их многострадальные головы. Там ругались, а сейчас даже и не думают над тем, что делают.

Казаки приблизились еще. Драгуны наконец дали дружный залп. Полсотни фузей не идут ни в какое сравнение с залпом двух орудий, но все же залп не пропал даром. То там, то здесь видны всадники, выбитые из седла или повисшие в стременах. Это довольно хорошо видно, так как дым от орудий успел частью подняться, а частью рассеяться. От ружей же такого облака нет и в помине.

– Первое орудие к бою готово!

– Пали!

Гулкий, протяжный выстрел, и со стороны противника послышались крики, полные боли и ненависти.

– Ближней картечью за-аря-ажа-ай! – В команде нет смысла, люди и так знают, что им делать. Но уверенный голос хотя и молодого, но командира не будет лишним, когда вокруг закипает адский котел боя.

– Второе орудие к бою готово!

– Пали!

И снова крики, полные боли и гнева. Казаки и не думали отворачивать. Сейчас ими владело только одно желание – растоптать, порвать тех, кто встал на их пути, когда казалось, что удалось уйти без потерь. Плохой знак. Очень плохой. С одной стороны, не хотелось выпускать из ловушки ни одного из этих разбойников. С другой – Пригожин прекрасно понимал, что такими малыми силами на слабо подготовленной позиции им просто не выстоять.

– Огонь по готовности, братцы!

Сергей услышал, как над головой с жутким визгом пролетела пуля, пущенная казаком. Они стреляют, вскидывая фузеи прямо на скаку. Но до чего же метко бьют, ироды. Одна из пуль угодила в ногу подносчику, и тот упал, выронив заряд. Связанные воедино холщовый картуз и жестяной контейнер с картечью покатились по пока еще невысокой зеленой траве. Другой артиллерист подхватил заряд и устремился к уже пробаненному жерлу пушки. Скорее, ребятки! Скорее!

Опять заговорили фузеи драгун. Бьют вразнобой, но не бездумно. Александр Викторович не из тех, кто не любит заниматься обучением своих людей. То там, то тут атакующие начинают валиться из седел, опрокидываться на круп лошади или пригибаться к холке.

В пальбу громко и весомо вплелся голос первого орудия, уже успевшего перезарядиться. Дыма уже столько, что разглядеть происходящее перед позицией очень сложно.

Но вот он все же слегка рассеялся, и Сергей увидел нескольких всадников на вздыбившихся лошадях. Еще недавно Александр Викторович упрекал Сергея за намерение вырубить кустарник. А вот сам этим ничуть не побрезговал, разве только сделал это с противоположной стороны. Вбитые в землю довольно тонкие колья все же сыграли свою роль.

Нет, серьезной проблемой они стать не могли. Сырые, тонкие и гибкие жерди способны разве только оцарапать лошадей. Да и преодолеть эту преграду особого труда не составляло. Но обилие дыма перед позицией обороняющихся сыграло с атакующими злую шутку. Кони попросту испугались.

Однако этой небольшой задержки оказалось более чем достаточно. Протрещали последние выстрелы фузей. Вслед за ними рыкнуло второе орудие, у которого случилась заминка в связи с ранением подносчика. Большую часть из замедлившихся перед хлипкой преградой из жердей снесло потоком картечи. Остальные, бросив по сторонам ошалелый взгляд, нахлестывая коней, поскакали куда-то влево от позиции.

Пригожин сначала растерялся, но потом рассмотрел, что все оставшиеся в седле казаки, нещадно нахлестывая коней, уходят именно в ту сторону. Они все же не выдержали, и, увидев путь к спасению, около сотни всадников направились по нему, стремясь вырваться из теснины, ставшей последним прибежищем для многих их товарищей.

– Разворачивай орудия влево! Живее, братцы!

Интересно, а кто тут переживал и наливался страхом всего лишь пару минут назад? Бог весть. Это был кто-то другой. Нет, это конечно же был Пригожин, но то был другой Пригожин. Нынешнего же переполняли азарт и злость. Голова кружилась в какой-то эйфории, и вместе с тем она была чистой и ясной.

– Первое орудие! Пали!

Есть. Картечь опять достает уже отдаляющихся всадников. Но еще немного, и их будет не достать. Ну это смотря из чего.

– Дальней картечью заряжа-ай! Второе орудие! Пали! Молодцы, братцы!

Еще два выстрела, и оба удачные. Правда, на этот раз удалось ссадить не больше чем по паре всадников, но Пригожин ничуть не расстроен. А вот третьим выстрелом их уже не достать, уйдут за гребень холма. Врешь, не уйдешь!

– Отставить картечь! Оба орудия! Граната! Трубка четыре секунды! Целик двенадцать! Шевелись, братцы! – отчего-то подумав, что командир батареи его обязательно прибьет, приказал подпоручик.

Эти гранаты были новинкой, и их можно было пересчитать по пальцам. Хм, ну это конечно же перебор. И все же в боезапасе имелось всего лишь по десять гранат на орудие. Еще по паре десятков в крепости. И это все. Так что в любом случае эти боеприпасы были наперечет.

Подносчик, подбежавший к первому орудию, развернулся и побежал с зарядом картечи обратно. Второй номер уже склонился над зарядным ящиком и выполняет приказ, устанавливая запальную трубку. Несколько секунд – и подносчик бежит к орудию с массивным зарядом в руках.

А вот тут уж доверять наводчикам нельзя. Этому вообще никого и никогда не учили. Более того, никто и не подозревал о том, что подобное возможно. Как не подозревал об этом и сам Сергей. Но вот что-то вдруг на него снизошло, словно озарение какое.

Как и ожидалось, когда орудие изготовили к стрельбе, последний всадник скрылся за гребнем холма. В лощине уже появились преследовавшие беглецов драгуны и казаки под командованием командира батальона, но алешковских казаков им уже не нагнать. Им нет. А вот снаряд…

Сергей навел орудие, выставил возвышение, сосредоточенно вращая винт. Еще немного… еще… Вот так. Отошел в сторону и подал команду. Солдат поднес фитиль к затравочной трубке, та быстро прогорела, и пушка рявкнула, как рассерженный огромный пес. Никакого сравнения с картечным выстрелом.

А Пригожин уже у второго орудия. Подправил возвышение. Наводчик уже выполнил основную работу. Нужно только слегка… во-от так вот. Второе орудие рявкнуло вдогон первому и, как кажется, со злостью выплюнуло смертоносный снаряд.

Где-то за урезом холма раздалось два глухих разрыва. Все. Так тревожно начавшееся утро наконец закончилось. Хотя нет. Пригожин огляделся по сторонам, бросил взгляд на солнце. Хм… Ничего не изменилось. То есть от первого и до последнего выстрела едва ли прошло две или три минуты. А казалось, бой длился целую вечность.

Пространство вокруг завалено трупами людей и животных. То там, то здесь видны бродящие среди мертвых и раненых лошади без седоков. Некоторые из них прихрамывают. Стоны и хрипы раненых и умирающих, жалобное ржание животных, истерзанные тела убитых. И практически все они пали от его руки. Не в прямом смысле конечно же. Но картина Сергея поразила.

При нападениях на стойбища в отместку за набег он никогда не бывал в разоренных селениях. Он, разумеется, понимал, что там есть жертвы и что кровь льется рекой. Но вот так, вблизи, он наблюдал подобное впервые. Теперь ему уже не казалось, что война это весело и возбуждающе. Война – это кровавая и страшная старуха.

– Что с вами, подпоручик?

Присевший на край бочонка для банника Сергей услышал голос майора Пруткова будто издалека. Так, словно на уши была нахлобучена шапка.

– Господин майор! – все же сообразив, поднялся Пригожин и вытянулся во фрунт.

– Вольно, подпоручик. Не стоит так тянуться, мы не на плацу. Ну что же, позвольте вас поздравить с боевым крещением. Вот это я называю настоящим боем.

– У них не было пушек, господин майор. Поэтому сомнительно, что это можно назвать настоящим крещением, – все еще отстраненно попытался возразить Сергей.

– Довелось мне служить в бомбардирской роте Преображенского полка. Как раз во время Прутского похода я туда и угодил. Так что знаю не понаслышке, что такое кавалерийская атака на батарею. И заметь, по нашей позиции тогда тоже ни одна пушка не стреляла. Поэтому, поверь, я знаю, о чем говорю, сынок.

– Благодарю, господин майор, – наконец искренне улыбнулся подпоручик.

– Ну вот, совсем другое дело. А то заладил, понимаешь. Поручик Николаев докладывает, чуть больше полусотни ушло, и, глядя на то, сколько вы тут понаваляли, в это легко верится. А он «не боевое крещение», и все тут. Ладно о том. Вы лучше объясните, подпоручик, куда в белый свет как в копейку палили? Никого уж не видно, а он палит. Увлеклись? – оставив отеческий тон, хотя все так же заботливо, но уже как требовательный начальник, поинтересовался майор.

– Никак нет. Я по ним гранатой новой бил.

– Да куда били-то, если никого не видать было? Или это я снизу не видел?

– Точно так, никого уже не было видно. Просто я подумал, если они сразу же не отвернут в сторону, то их можно достать гранатой с запальной трубкой. Примерную скорость я знал, прикинул расстояние и выстрелил над самым гребнем. Гранаты должны были взорваться уже там, за гребнем, в воздухе. А в них-то картечь.

– Та-ак. Интересно. Подопригора, слыхал, каков умник? – Подбоченившись, майор обернулся к казачьему сотнику.

Тот с пониманием ухмыльнулся, мол, поглядим каков, и, обернувшись к находившимся рядом казакам, кивнул в сторону гребня. Те тут же сорвались с места. Примерно минут через двадцать они вернулись, и не с пустыми руками.

– Двое убитых, один раненый среди казаков, да еще и лошади, три убито и две ранены. Лихо. Нет, Жуков-то наверняка вам холку намылит за гранаты, но артиллерист вы знатный, нечего сказать, – подвел итог выходке молодого офицера майор.

Веселовская крепость встретила батальон небывалым шумом, суетой и скоплением народа. Вернее, не народа, а войск. Потому что, куда ни кинь взгляд, всюду выстроившиеся в ряды палатки и снующие между ними военные. Даже плацы и тренировочные поля уже определены, и на них полным ходом идут занятия.

Правда, вид у этих войск непривычный. Повсюду преобладает белый цвет новой формы, утвержденной императором. Кстати, у Пригожина, как и у его солдат, такая форма тоже наличествует. За зиму успели пошить, разве только еще не переодевались. Но вот теперь, похоже, настал момент. С одной стороны, она не такая нарядная, что не очень нравилось Сергею. Но с другой, припомнив жару прошлого лета, он решил, что в ней будет куда удобнее.

Впрочем, жарко уже и сейчас, разве только вечерами холодает, да если небо тучами затянет, тоже не особо тепло. Но ведь только середина весны, а впереди еще лето. Тот, кто провел много времени в рейдах по Дикому полю, способен оценить новшество. Хотя нарядную и броскую форму конечно же жаль. Ну да хотя бы на зиму ее оставили, и то радует.

Посад при крепости по местным меркам был большим поселением. Шутка ли, две тысячи человек да плюс близлежащие села, деревни и хутора. Здесь в основном селились вольные поселенцы и беглые крестьяне, которые умели работать, но совсем не могли себя защитить. В посаде имелась рыночная площадь, которая никогда не пустовала и была особенно шумной в воскресные дни. Прибавить сюда сам гарнизон крепости в полторы тысячи человек, и станет понятно, что безлюдьем тут и не пахло.

Но то, что творилось здесь сейчас, не шло ни в какое сравнение с виденным Пригожиным ранее. Просто людское море, иначе и не скажешь. Разве только белое. Странно. Вроде отсутствовали только неделю, а тут такие изменения.

В крепость буквально пробирались сквозь скопление войск. Хотя дорога и была свободна от многочисленных палаток, она сейчас являлась основной артерией обширного лагеря. То и дело нужно было расходиться с встречными ротами, обозами и артиллерийскими упряжками.

На первый взгляд самый натуральный хаос, но, присмотревшись и попытавшись осмыслить происходящее, можно было увидеть в этом беспрерывном движении строгую упорядоченность. Да и могло ли быть иначе при той жесткой дисциплине, что имела место в русской армии? Недаром это отмечали даже европейцы, высказывая свое мнение по поводу корпуса Ласси во время австрийского похода.

В голову Пригожина закралась крамольная мысль, что в крепости народу будет еще больше и их уже успели выселить из их казармы. Хм. Скорее всего и с офицерами никто не стал церемониться. Ведь большого начальства наверняка хватает, а потому квартиры офицеров полка наверняка ушли под них.

Однако действительность оказалась далека от этого. Нет, в крепости сразу же стало тесно, и в основном от повозок, скопившихся возле магазинов, в которые все время завозилось продовольствие. В каждой из пограничных крепостей немалую часть территории занимали подобные магазины. Только сейчас картина была обратной, так как мешки не сгружали, а, наоборот, грузили на повозки.

Как ни странно, на казармы гарнизона никто не посягал. Как не покусился и на офицерское жилье. А вот штаб… Судя по тому, что коновязь перед ним забита лошадьми и вокруг не протолкнуться от офицеров, в основном в звании до капитана (по-видимому, всевозможные адъютанты), полковой штаб превратился в армейский.

Что же, Пригожин штабным никогда не был, а потому это его мало касалось. Едва въехав в ворота, артиллеристы тут же отделились от остального батальона. Драгунам был прямой путь в конюшни, обихаживать лошадей. Забота о животных всегда была во главе угла, так как лошади любят ласку и уход. Иные скажут, что связано это с их высокой стоимостью, мол, казенное имущество и тому подобное, но только не те, кто проходит службу на границе. Конь для драгуна далеко не казенное имущество, он в первую очередь боевой товарищ. Остаться без коня в Диком поле никак нельзя. Пригожин не знал, как обстоят дела в других областях, но здесь, в Запорожье, к лошадям проявляли особую заботу. Возможно, причина заключалась в том, что кроме беспрестанных учений полки из-за непрекращающихся набегов постоянно совершали рейды. Сергей вообще сомневался, что сегодня в российской армии есть полки с бо́льшим боевым опытом.

Объехав казармы, упряжки с орудиями оказались возле обширного навеса, предназначенного для их хранения. Кстати, там уже стояли шесть пушек. Четыре предназначались для ландмилицейского полка. Их использовали только на учениях, поэтому они матово поблескивали давно не чищенной медью, что неудивительно в отсутствие постоянной прислуги. Две же были из полубатареи подпоручика Внукова. Полковник старался не оставлять крепость без артиллерии, поэтому в рейды выходили только полубатареи.

Поначалу картина показалась самой обычной. Но это только поначалу. Потому что в следующее мгновение Пригожин встрепенулся и пулей выскочил из седла. Ну точно, он не ошибся. Стволы пушек второй полубатареи покоились на лафетах нового образца. Он откровенно радовался, отправляясь в рейд, так как его молодой и деятельной натуре была противна сама мысль о нагоняющей тоску гарнизонной службе. Получается, пока он гонялся по Дикому полю за казаками, командир второй полубатареи получил новые лафеты. А как же он? Хотя… Вряд ли ему удалось бы получить эту новинку раньше подпоручика Внукова. Этим летом будет уже два года, как тот окончил кадетский корпус, еще год, и по выслуге получит звание поручика. Больший срок службы и, как результат, больший опыт. Так что ничего удивительного. Да? А как же тогда ландмилицейские пушки? Они-то тоже на новых лафетах!

– Что, Сережа, завидуешь? – послышался голос подпоручика Внукова, пришедшего встречать вернувшегося товарища.

Они были довольно дружны и даже делили одну комнату. Что же касается службы, их взгляды сильно разнились. Внуков собирался просто отслужить положенный срок, чтобы потом вернуться в свое имение. Поэтому делал ровно столько, сколько от него требовалось, дабы поддерживать уровень боевой подготовки. Пригожин же отдавался службе целиком и без остатка, даже не зная, останется в армии или нет. Он получал искреннее удовольствие, занимаясь пушками и обучением личного состава.

– А ты как думаешь? – пробурчал Пригожин.

– И зря. Зависть – это смертный грех, – все так же лучезарно улыбаясь и похлопав его по плечу, наставительно произнес Внуков. – Да ладно тебе, Сергей. Лучше посмотри в угол. Ага. Они и есть, твои новенькие лафеты. Их привезли разобранными.

– И правда, – не пытаясь скрыть радости, чуть не воскликнул Сергей.

Оно вроде не мешало бы отдохнуть после рейда. Но отдых, как говорится, еще нужно заслужить. Коноводы занялись лошадьми, остальные навалились на орудия, все время посматривая на новенькие лафеты и гадая, когда же их неугомонный подпоручик решит заняться переоборудованием пушек. Лучше бы завтра. Но это вряд ли. Тут такая забава. Так что не утерпит, сегодня же и сам извозится, и людей загоняет.

Примерно через двадцать минут к артиллеристам прибежал вестовой из штаба. Принесенная им весть настолько удивила Пригожина, что он едва не впал в ступор. Да и было от чего.

– Ты ничего не напутал, братец? – удивленно вытаращившись на солдата, спросил Сергей.

– Если и напутал, ваше благородие, то не я, а адъютант его императорского величества. Он лично приказал мне разыскать вас.

– Хорошо, ступай, братец.

– Слушаюсь, ваше благородие.

– Сенька, а ну слей-ка мне, – окликнул Сергей одного из солдат, собираясь умыться.

– Чего ты, Сергей? – попытался подбодрить явно растерявшегося товарища Внуков.

– Император. Ты понимаешь? Слушай, а если это из-за гранат?

– Сереж, ты думай наперед, что говоришь-то. Подумаешь, израсходовал две гранаты. В бою же, а не потерял. Да даже если и потерял бы, тем вопросом уж точно не императору заниматься. Хотя капитан Жуков, пожалуй, тебя пожурит.

– А чего же тогда?

– Вот пойдешь и узнаешь. Да не тушуйся ты. Все нормально будет.

Ага. Ему легко говорить, не его же вызвали. Ну да делать нечего. Быстро привел себя в порядок, придирчиво осмотрел свой вид. Не удовольствовавшись заверениями Внукова, что все в полном порядке, поспешил в комнату, там имелось зеркало. Впрочем, в то зеркальце едва ли можно было рассмотреть свое лицо. Побриться, причесаться еще ничего, но осмотреть форму нечего было и мечтать.

Наконец решив, что тянуть время дальше нет никакой возможности – он и так ничего хорошего от такого вызова не ждал, а тут еще и разозлит своим опозданием, нет уж, лучше поспешить, – обернулся к образам, осенил себя крестным знамением и выбежал из комнаты.

В штаб он входил так, словно кол проглотил, с неестественно прямой спиной и на негнущихся ногах. Перед дверью ему заступили дорогу два дюжих гвардейца. Он же был не в состоянии вымолвить ни слова. С одной стороны, он вроде как офицер, но с другой – эти рядовые могут дать от ворот поворот и полковнику, да что там, генерала развернут глазом не моргнув. Ну и как себя с ними вести? И потом, они могли и не знать о том, что вот этого подпоручика вызвал сам император.

Хорошо хоть один из солдат не растерялся. Спросил, как фамилия и по какому вопросу пожаловал. Произошло это довольно быстро, а потому заминку никто, кроме гвардейцев и самого Пригожина, не заметил.

Потом гвардеец вызвал какого-то капитана, и тот, услышав фамилию подпоручика, тут же повел его в кабинет командира Веселовского полка. Кто бы сомневался, что это помещение сейчас занимает император. Лучше и просторнее здесь попросту не имелось.

– …Итак, господа, надеюсь, вопросов больше нет? Отлично. У вас осталось двое суток, по прошествии которых мы должны выступить.

Ого. Это что же получается? Его привели прямиком на военный совет? Да тут ни одного в звании ниже полковника. А нет. Вон стоит какой-то капитан, и, по всему видать, он не из адъютантов. Больно уверенно держится и явно не ожидает ничьих распоряжений. Разве только императора.

Самого Петра Второго Пригожин признал сразу. Он несколько раз посещал их корпус, был на присяге и на выпуске. Правда, так близко молодой офицер видел его впервые. Старше самого Сергея года на два. Впрочем, это ему известно точно. Высокий, хотя и выглядит несколько нескладно. Но это явно из-за роста, говорят, Петр Великий таким же был. Длинные русые волосы забраны в хвост. Хм. И это при том, что от офицеров он требует иметь вид опрятный и короткую стрижку. Но этот конский хвост ему к лицу.

А вот само лицо… Четыре грубых оспенных рубца не делали его привлекательным. Вроде и не такие большие, но они придавали лицу императора отталкивающее и в то же время суровое выражение.

– Кого ты там привел, Александр? – рассмотрев наконец своего адъютанта, поинтересовался Петр.

– Подпоручик Пригожин по твоему велению, государь.

– А-а-а, как же, как же. Ну-ка иди сюда, подпоручик, да поведай нам, как ты израсходовал две гранаты новой конструкции.

Ну вот! А он о чем говорил! Аукнулись-таки эти клятые гранаты! Пригожин побледнел как полотно. А как еще реагировать девятнадцатилетнему парню, когда самодержец буравит его строгим взглядом и вопрошает таким голосом? Вон как все замерли. Да чего он такого сделал-то?!

– Государь, право слово, шутки у тебя порой… – осуждающе качая головой, произнес капитан и, подойдя к подпоручику, ободряюще похлопал его по плечу. – Не робейте, Сергей Иннокентьевич, у государя сегодня настроение превосходное, вот он и веселится.

– А ты чего за него вступаешься, Аничкин? Он, чай, не робел, когда супостата бил. Сам за себя ответит, – уже улыбаясь и изменив тон, произнес Петр.

– Так ведь то супостата, государь. А тут ты весь такой недовольный. Разница великая. Ворога ему по присяге бить положено. А выходит, что долг свой исполнил, вместо благодарности же эдакая отповедь.

– Убедил. Подойди ближе, подпоручик. А теперь расскажи, чего ради палил в белый свет как в копейку?

– Кхм. Ва… ваше императорское величество, я не в белый свет. Троих-то достал, – избегая смотреть в глаза императору, произнес молодой офицер, словно нашкодивший малец.

– Достал, это есть. Но как ты это сделал? На удачу понадеялся? Да говори же ты, что из тебя все клещами тянуть приходится, – откинувшись на спинку стула и уперевшись руками в стол, как можно более благожелательно произнес Петр.

– Я просто подумал, что если все правильно рассчитать и пустить гранату как можно ближе к урезу, то она разорвется уже за ним. Если же казаки не отвернут в сторону, то должны будут попасть под накрытие картечью и осколками, – с каждым словом обретая уверенность, ответил Пригожин.

– И как ты собирался рассчитывать? – Петр даже склонил голову набок, так его заинтересовали слова подпоручика.

– Ну… примерную скорость всадников я наблюдал, остается прикинуть, какое расстояние они успеют пройти, сколько потребно времени на перезарядку, скорость полета снаряда.

– И ты все это успел посчитать за столь короткое время? – недоверчиво поинтересовался Петр.

– Точно так, ваше императорское величество. – Пригожин даже кивнул, желая придать дополнительный вес своим словам.

– А ну как твои пушкари промедлили бы? Иль настолько в них уверен?

– Они не одну бочку пота слили на учениях, ваше императорское величество. И в бою то доказали.

– Ладно. А как быть с другим? Тут стрельба нужна, прямо скажем, ювелирная, а она зависит от многого. Навеска пороха. Вес самого снаряда. Мне ведомо, что отличия хотя и незначительные, но имеются. А это все влияет на точность стрельбы. Опять же запальные трубки не всегда срабатывают точно.

– Я, ваше императорское величество, все снаряды разбираю, проверяю на вес заряд и гранату, а потом опять собираю. По мере надобности либо добавляю заряд, либо убавляю. Так что тут только от запальной трубки все зависело.

– Эка ты какой. Видать, любишь артиллерийское дело? – не без восхищения произнес Петр.

– Мне нравится заниматься с пушками, ваше императорское величество.

– Молодец! Аничкин, а ты знаешь за кого просить. Значит, хочешь его к себе?

– Хочу, государь. Мне такой офицер во как нужен. – Аничкин провел ребром ладони по своему горлу.

– А ну как не отпустит его полковник?

– Конечно, не отпустит. Я бы не отпустил. Влюбленных в свое дело людей не так уж и много, ими дорожить принято. Потому я сразу к тебе.

– Ну что, полковник, отпустишь? – Петр повернулся к командиру Веселовского полка.

– Ваше императорское величество, это ваша воля?

– А если нет? Если только просьба? – с явным интересом спросил Петр.

Кабинет у полковника вполне себе просторный. Но это если проводить совет с полковыми офицерами. Сейчас же здесь даже тесно, столько народу понабилось. А потому легкий шепот, считай выдох, все равно был слышен отчетливо. Вот так сразу и не поймешь, то ли дураком полковника величают, то ли восхищаются его поведением. Да нет же, конечно, первое. Можно подумать, между просьбой и повелением государя есть разница.

– Ваше величество, если это не приказ, то позвольте разочаровать капитана Аничкина. Не могу я ему отдать этого офицера.

– Даже так? – Петр взметнул брови домиком и посмотрел на полковника так, словно видит его впервые.

– Судите сами, ваше величество. На основе моего полка будет развернут еще и ландмилицейский. Офицеры из резерва прибыли еще не все. И в любом случае на должности командира полка, батальонных командиров и командира батареи мне надлежит ставить своих офицеров. По-хорошему, им бы дать хотя бы неделю для учений, потому как офицеры резерва все без исключения старой школы. Но того времени нет. А тут еще Аничкин хочет забрать у меня офицера новой волны, к тому же артиллериста.

– В твоих словах есть резон. Прости, Аничкин, но придется тебе обождать. Лемехов, ну раз так за своего офицера ратуешь, то хотя бы патент на поручика ему выпиши.

– Так он меньше года как из корпуса, ваше величество.

– А ты ему до срока, за беспримерную службу. Нешто права не имеешь? Вот и исполняй.

Из здания штаба Пригожин вышел, испытывая двойственное чувство. С одной стороны – ощущение, что с души свалился тяжкий груз, еще бы, столько страху натерпелся с этим вызовом. С другой – окрыленный таким оборотом дела.

Едва только сбежал с крыльца, как оказался перед капитаном Жуковым. Командир батареи смотрел на него, жуя травинку, и был явно чем-то недоволен.

– Аничкин к его величеству потащил? – сплевывая изжеванную травинку, поинтересовался капитан.

– Так точно.

– Вот же паразит. И дернул его черт оказаться рядом, когда Прутков рассказывал мне, как ты там из пушек палил. Потом еще и меня пытал, что, мол, и как. А я ему, как последний балбес, все и выложил – про то, как ты с зарядами носишься, и вообще. Знал бы я, что он мне такую свинью подложит, он ни слова бы из меня не вытащил.

– Вот уж не думал, что…

Ну да. А как можно было догадаться о том, что Жуков высоко ценит молодого офицера, только вышедшего из кадетского корпуса и ничем особым себя не проявившего? Пригожин вообще был у капитана за мальчика для битья. Чуть что – Пригожин, чуть куда – Пригожин. И все– то у него не так, и ничего-то у него не получается…

– А ты думал, я только ругаться умею? – оборвав офицера, покачал головой капитан. – Эх, Сереженька. Мало иметь в подчинении умного молодого человека, из него еще нужно и солдата сделать. Вот я и делал по своему разумению. Сам-то как над солдатиками измываешься? Вот то-то и оно. Значит, забрал-таки тебя Аничкин.

– Нет. Полковник Лемехов уговорил государя не переводить меня.

– А вот это замечательно, – тут же повеселел Жуков. – Значит, так, Сережа. Сегодня же передашь все хозяйство своему старшему бомбардиру. А сам встречай резервистов и формируй батарею Второго Веселовского полка. Будешь командовать батареей. Времени у тебя мало, так что поворачивайся.

– Я? Батареей?

– Ты, Сережа, ты. Я думал поначалу Внукова назначить, все же подольше служит. Но ты в последнем рейде проявил себя с наилучшей стороны. Опять же в деле обучения преуспел. В походе времени будет немного, но ты ведь и раньше с резервистскими пушкарями занимался.

– А кто будет полубатареями командовать?

– Вот тут сложнее. В армии и прежде с бомбардирами было не ахти, так что надежды на то, что они появятся сейчас, вовсе никакой. Сделаем так: заберешь с собой двух бомбардиров и поставишь их на полубатареи. Больше ничем помочь не могу.

– Господин капитан, а как же с теми гранатами?

– А что с гранатами? Молодец. Отлично придумал. А главное, сумел исполнить.

– Я просто… Они же наперечет.

– А-а, вон ты о чем. Не переживай. Сейчас этого добра появилось изрядно. Зарядные ящики снарядишь пятьюдесятью новыми гранатами, сорока картечными и десятью осветительными. Ядра все до единого долой в арсенал. С ними потом будем разбираться. И вообще, насколько я понял, с нынешнего момента ядра в артиллерии более применяться не будут.

– Что, Ваня, рад моей неудаче? – улыбаясь так, словно и не умышлял ничего дурного, прервал Жукова подошедший капитан Аничкин.

– А ты как думал, Вася? – столь же любезно улыбнулся Жуков. – Рад конечно же. Ты-то у нас весь из себя важный и лишь о своих интересах думу имеешь. А мне нужно думать и за свою батарею, и за ландмилицейскую.

– Ладно тебе, не дуйся. Но мне и впрямь твой поручик нужен. И не то что мне, а для интересов государственных.

– Какой поручик?

– Сергей Иннокентьевич. Неужто промолчал?

– Да, я… в общем…

– Вот и ладно, – оборвал молодого офицера Жуков. – Все как нельзя лучше. Повышение в звании и по должности рост. Эдак дальше пойдешь, Сережа, – в генералы выйдешь. И нечего краснеть как девица.

– Господин капитан, а куда вы меня сватали, если не секрет? – все же не удержался Пригожин, обращаясь к Аничкину.

– Ишь хитрый какой, – добродушно улыбнулся капитан. – Секрет конечно же. Ты, Сергей Иннокентьевич, для начала голову свою золотую не сложи на поле брани, а после и сам увидишь.