Глава 3
Особенности российского предпринимательства

Душистый чай в теплом доме, за накрытым столом, с блюдом выпечки, дурманящей разум своим запахом, – что может быть лучше? Впрочем, каждому отдельному моменту жизни соответствует что-нибудь свое, подчас неповторимое. Но вот сейчас и здесь…

Анисим Андреевич откусил добрый кусок ватрушки, хрумкнул сахарком, поднес блюдце с чаем к губам и, слегка подув, с наслаждением сделал глоток. Хорошо-о. Вот сейчас именно это самое замечательное и есть. К тому же к благости располагает и удачное течение дел.

Сомовы никогда не выделялись среди остального новгородского купечества. Ни худыми не были, ни в первые ряды не высовывались. Эдак серединка на половинку. Зато и горести по большей части обходили их стороной. Возможно, благодаря своей натуре поколение за поколением и жили в тиши, и разорение в дом не стучалось.

Еще от прапрапрадеда повелось, что Сомовы не рисковали понапрасну и в сомнительные дела не лезли. Не застила им глаза гордость, не одолевало тщеславие. Как наказывал еще основоположник их рода – в купеческом деле главное подешевле купить то, что обязательно получится подороже продать, да остаться в прибытке даже в случае какой потери. Вот именно по этому принципу и жил их род, пребывая в трудах и неизменной прибыли.

Нет. Была одна паршивая овца. Родной дядя Анисима Андреевича. Не пожелал он вместе со старшим братом дела вести. Захотелось самостоятельности. Поддался на посулы государя Петра Великого. Вытребовал свою долю и решил торговлишкой заняться в странах иноземных. Батюшка, Андрей Анисимович, хотел было взъерепениться. От века Сомовы вместе держались и вместе дела вели. Да потом остыл, посчитал за лучшее не поднимать шума и отпустил брата. Э-эх… Тот и сам сгинул, и семью по миру пустил.

Нет, Сомов не нехристь какой. Заботу о родне принял на себя, почитая это за долг святой. Ни словом, ни делом ни разу не попрекнул. Братьев двоюродных к делу пристроил и в обиду никому не давал. Но ведь не высовывайся их батюшка, могли бы сейчас свое дело вести. А там, глядишь, и сам дядя жив был бы. Ведь на пятнадцать годков младше брата был.

А все отчего? Да оттого, что заветы предков почитать надо. Они ведь не на пустом месте появляются, мозолями, потом и кровью писаны. Вот он, Анисим Андреевич, ни на ноготок не отошел от заповеданного. И ничего, жив-здоров, семья обихожена и в достатке. Опять же заботу о родне на себя принял.

Подумаешь, дом не терем боярский. Так и что с того? Чего в нем не хватает? Есть где спать, есть что есть, и не щи пустые с коркой черствого хлеба. Пришло время дочку замуж определять, так женихи в очередь выстроились. И за приданым дело не стало.

Что-то в груди екнуло. Была у купца одна особенность – беду или пакость какую он за версту чуял. Не раз ему это помогало избегнуть сомнительных предприятий. Вот только появлялось это предчувствие нехорошего, когда дело касалось дел торговых. А какие нынче дела? Ярмарка уж прошла. Дело к весне и распутице, потому вся торговля сейчас и замерла. Нынче у торгового люда межсезонье. Зимние заботы остались позади, на весенне-летние все уговоры уж завершились. Вот вскроются реки, и все закрутится с новой силой. Конечно, и нынче в лавке что-то продается, но то так, не серьезно, всего лишь мелкая розница.

Так отчего же это предчувствие беды? Откуда нагрянет? Как избежать? Сомов вновь прислушался к своим ощущениям. Нет, не отпускает клятое. Свербит без устали, словно только что пойманная птаха в клетке мечется. Оно бы отмахнуться, но опыт прежних лет тому противится.

Со двора послышался собачий лай. И ведь не брешут. Днем брехать не каждому псу захочется, прохожих столько, что глотку надорвешь. Да и от дворни влететь может. Вот ночью – дело иное.

К собачьему лаю добавились человеческие голоса. Сомов выглянул в окошко, благо слюду уж давно на прозрачное стекло заменили. Дорого, не без того, ну да всего в кубышку не сложишь. А прозрачное стекло это не только престижно, но еще и удобно. Дворня как заполошная возле ворот мечется, не иначе как открывать собрались. Это без дозволения-то хозяина? Да кого там нелегкая принесла, коли все так-то? Вон Евдоким, младший из двоюродных братьев, метнулся к крыльцу дома. Не иначе как упредить.

Не к добру это, ох не к добру. Его предчувствие еще никогда не подводило. Вот и сейчас хотело упредить, да не понял, откуда несчастье пожалует. А с другой стороны, поди обойди ее клятую, коли и не ведаешь, что стрясется.

Как бы то ни было, а сидеть за столом, поджидая, что приключится дальше, последнее дело. Анисим Андреевич поднялся со скамьи и направился к двери. Но та распахнулась, когда он был в паре шагов от нее. В проеме появился возбужденный Евдоким. Лицо красное, глаза навыкате. Все пытается что-то сказать, да только ничего не выходит.

– Чего рот разеваешь, как рыба на берегу? – зло и в то же время встревоженно бросил купец.

– Царь! Брат, там царь!

– Йожики курносые… – Ноги подломились, и купец едва не осел на пол.

Однако Сомовы не рохли какие, удар держать могут. Поэтому растерянность длилась недолго. Три удара сердца, и купец, отстранив брата, выбежал в сени. Только и успел бросить:

– Дашка, прибери со стола! Да новое готовьте, гостя дорогого встречать будем!

Когда он, раскрасневшийся и, чего там, растерянный появился на крыльце, возле него уже остановился возок. Еще четыре заполонили весь просторный двор. А солдат-то, солдат. Словно не в усадьбу к купцу новгородскому пожаловали, а во вражеское укрепление ворвались. Десятка четыре, никак не меньше.

Дюжие молодцы в гвардейской форме оттеснили от ворот дворню купца и сами затворили ворота, взяв их под караул. Десятка два метнулись на задний двор, попутно отправляя всех встречных-поперечных к крыльцу. Четверо в серых кафтанах взлетели на высокое крыльцо, обтекли хозяина и вышедших вместе с ним домашних, скрывшись в доме.

Сомов даже испугаться не успел, как подворье уже было в плотном охранном кольце. Мышь не проскользнет – ни внутрь, ни наружу. Вот и остававшаяся в доме прислуга, спешно набрасывая на плечи полушубки и по-бабьи испуганно глядя вокруг, появилась рядом с хозяином. А потом, повинуясь серым кафтанам, сбежали вниз, присоединяясь к остальным обитателям.

Тати! Мысль молнией прострелила сознание купца, силящегося найти выход из сложившейся ситуации. Но что тут поделаешь? Ограда высокая, никому с улицы не рассмотреть происходящего. Начни кричать, так может и до смертоубийства дойти. Оружие-то в доме есть, но только и того что в доме, а вот эти все оружные. Это до чего же Россия-матушка дошла, коли разбойники не таясь, средь бела дня устроили такое.

Дверца возка распахнулась, и из нее появился дюжий гвардеец, осмотревший цепким взглядом все подворье. Затем на грязный снег ступил молодой человек в полушубке и меховой шапке. На лице улыбка от уха до уха, взгляд искрится неподдельным весельем.

При виде этого парня Анисим Андреевич тут же упал на колени и стукнулся лбом о скобленые доски крыльца. Доводилось ему видеть государя Петра Алексеевича, хотя и издали. А потому признал он его враз.

Казалось бы, вот все и разрешилось, не тати это, а самые настоящие гвардейцы. И переполох они затеяли не просто так, а чтобы охранить государя. Было дело, покушались на императора, и уж не раз. Да только понимание этого никак не повлияло на Анисима Андреевича. Дурные предчувствия и не думали развеиваться, а, наоборот, сдавили горло мертвой хваткой…

– В ходе обыска в доме, подполе, потолочном перекрытии и иных тайных местах обнаружено большое количество серебра и золота. Монеты российской – золотом в пересчете на серебро пять тысяч двести тридцать три рубля, серебром двадцать тысяч триста восемнадцать рублей, десять пудов три фунта старых серебряных денег. Монеты иноземной – червонцев четыре пуда шесть фунтов, старой серебряной монеты сто двадцать пудов тридцать фунтов. Золото китайское в слитках весом в четыре пуда двенадцать фунтов шесть злотников. Это все, ваше императорское величество.

Бравый молодец в сером мундире, которые носили служащие КГБ, с легким поклоном, приличествующим офицеру, положил на стол перед императором росписной лист. После чего сделал два четких шага назад и, заняв место в строю среди десятка служилых в такой же форме, замер в положении «во фрунт».

– Все сыскали, Туманов? – постучав пальцем по листу бумаги, строго поинтересовался Петр.

– Не могу быть в том полностью уверенным, государь, – по-военному четко доложил капитан КГБ. – Кабы подворье по бревнышку раскатать да с купцом по душам побеседовать, то мог бы утверждать. А так, может, что еще и осталось несысканное.

– По бре-овнышку… по душа-ам, – не удержавшись, передразнил капитана Петр. – Туманов, не тать ведь перед тобой, а уважаемый в округе купец. Имеющий кроме уважения еще и репутацию честного человека, не скупящийся на пожертвования для строительства храмов. Дающий работу люду, благодаря чему три десятка семей не знают нужды. – Отведя взор от офицера, император не менее осуждающе взглянул на купца. – Хотя насчет честности не все столь уж и просто. Не так ли, Анисим Андреевич? Ладно, о том чуть позже. Туманов, все потребное привезли?

– Так точно, государь.

– Тогда приступайте. Да чтобы каждую доску и каждую плаху на место приколотили.

– Слушаюсь, государь.

Весь десяток из особой роты КГБ рассредоточился по дому. Кто-то выбежал во двор, чтобы извлечь необходимое из возков. Там и сям вновь послышались звуки – только на сей раз это был не скрежет выдираемых из дерева гвоздей, а по большей части перестук молотков. У молодчиков Ушакова уже появилась достаточная сноровка как в проведении обыска, так и в наведении за собой порядка. Именно по этой причине они изначально и были достаточно аккуратны.

Хозяин дома с пришибленным видом, пребывая в полном отчаянии, наблюдал за происходящим. Нет, не обмануло его предчувствие беды неминуемой. Вот она. Восседает напротив него в облике самодержца российского, с лицом некогда красивым, а теперь потраченным следами оспы.

Не тати? Как же! Самые что ни на есть! Правду сказал Петр, и на храмы Сомов жертвовал, и неимущим делал подаяния, и голодающих подкармливал, исполняя свой христианский долг. И его стараниями три десятка семей жили не зная нужды. И все это богатство было накоплено поколениями купеческого рода честным путем, а не разбоем. Пропала Россия. Коли все так, то конец близок.

Все случилось скоро и внезапно. Поздоровавшись с хозяином, его близкими и дворней, император отдал приказ действовать, а сам прошел в дом, сопровождаемый хозяином. Всех остальных солдаты согнали в просторный сарай, взяв под караул и строго-настрого запретив открывать рот. Хочется стенать и лить слезы? Да кто же вам запрещает? Только делайте это молча.

– Сильвестр Петрович, ты скоро? – отведя взгляд от купца, поинтересовался Петр у засевшего в уголке мужчины, который, приспособив вместо стола большой сундук, что-то записывал.

– Уже закончил, ваше императорское величество, – поставив последнюю закорючку, тут же поднялся мужчина, взяв в руки лежавшие перед ним бумаги.

– Вот и ладно. А то уже живот подводит. Докладывай.

– Кхм… В доме купца Сомова Анисима Андреевича обнаружено серебра и злата в монетах на сто двенадцать тысяч восемьсот тридцать девять рублей. Это уже за вычетом полагающихся казне части от ефимок, коим оборот может делать лишь казна, о чем указ издан еще Петром Великим.

– И сколько там укрыл, уважаемый Анисим Андреевич? – не сводя строгого взгляда с хозяина подворья, поинтересовался император.

– Укрытого выходит на общую сумму в двадцать тысяч семьсот десять рублей.

– Н-да-а, русский купец не скупится. Если уж воровать, то по-крупному. Не так ли, Анисим Андреевич?

– Не воры Сомовы, государь, – с трудом сглотнув, возразил хозяин.

С одной стороны, оно и боязно, а с другой – да пропадай головушка. Все одно по миру пустят. Конечно, жизнь всяко-разно дороже стоит. Но обида за отбираемое богатство, накопленное не одним поколением, была куда сильнее.

– Не воры, говоришь, – сказал, словно припечатал, Петр. – А кто же вы, как не воры? С указом по ефимкам знаком ли? Знаком. Так к чему в подполе держал? Отчего в казну не сдал, как и положено было?

Все так. Золотые монеты – как рубли, так и иноземные – предназначались для расчета с иностранными купцами. А потому их хождение не запрещалось, но только в части, касающейся торговых операций с иноземными купцами. Что же до серебра, то его вывоз из страны не приветствовался. Серебро было основным драгоценным металлом, имевшим хождение в России. Все иностранное серебро подлежало сдаче в казну, причем по цене ниже номинальной, для последующей переделки в русскую монету.

– Не журись, Анисим Андреевич, – вдруг подобрев, произнес Петр. – Я здесь не для того, чтобы наказывать тебя и грабить. Плохо ты подумал о государе своем. Вижу, что подумал. Но закон для того и существует, чтобы его исполнял всяк, от императора до крестьянина. Так что все твое по закону твоим и останется. Более того, и наказывать тебя я не собираюсь. Но и так, как оно есть, оставить тоже не могу. По твоим капиталам быть тебе именитым гражданином. Сколько ты заявлял при вступлении в гильдию? Десять тысяч? Оно и верно, к чему записывать лишнее и лишнее же отдавать. Потому и запишем сто тысяч, этого вполне довольно. Верно ли говорю, Сильвестр Петрович?

– Как повелите, ваше императорское величество, – с готовностью ответил чиновник.

Два года назад Петр издал указ, согласно которому русскому купечеству жаловались гильдейские грамоты. Этим он разграничил купцов на четыре класса. Записаться в купцы мог любой желающий, просто объявив количество своего капитала. Причем никаких проверок по данному поводу не следовало, надлежало верить купцу на слово.

Купцами первой гильдии считались заявившие капитал от десяти и более тысяч рублей. Им позволялось торговать оптом как на территории России, так и за границей, строить мануфактуры и заводы, иметь две торговые лавки для розницы в своем городе и в любом другом городе, предварительно получив в нем грамоту купца третьей гильдии. Было ограничение и по товарообороту – до пятидесяти тысяч рублей в разовой сделке. Эта сумма становилась тем больше, чем большую сумму объявлял купец при получении грамоты.

При заявленной сумме от пяти до десяти тысяч купцу выдавали грамоту о принадлежности к второй гильдии, что давало ему право вести оптовую торговлю только на территории Российского государства, но также позволяло строить мануфактуры и заводы. А вот заводить лавки для розничной торговли, кроме одной в своем городе, им уже было нельзя. И разовые сделки ограничивались двадцатью тысячами рублей. Они могли подняться максимально до сорока тысяч, при повышении заявленной суммы.

Если купцом объявлялась сумма от пятисот рублей до пяти тысяч, то он относился к третьей гильдии. Такой купец, а скорее торговец, мог иметь лавку, даже при своем доме, и торговать лишь в розницу. Ни о каких оптовых операциях и организации какого-либо производства не могло быть и речи.

И наконец, четвертая категория купцов – именитый гражданин. Это звание и вовсе стояло особняком. Такой купец мог строить любые заводы и фабрики, заводить розничные лавки с получением грамоты купца третьей гильдии хоть во всех городах империи или за границей. Не ограничивалась и сумма сделок, совершаемых им. Кроме того, ему дозволялось покупать землю и ставить загородные усадьбы. Это звание было уже в шаге от дворянского, но все же не предусматривало владения крепостными. При желании купец мог возделывать землю, но для этого должен был использовать наемный труд.

В довесок ко всему к купцам от второй гильдии и выше не применялись телесные наказания. Любое рукоприкладство в отношении их преследовалось по суду. Помимо законного наказания обидчику, невзирая на чины и звания, надлежало выплатить некоторую сумму за ущерб личности купца. Купцы не выплачивали подушную подать и освобождались от рекрутской повинности.

Раньше любой ремесленник мог торговать своей продукцией, получая прибыль. Теперь же он должен был либо получить гильдейскую грамоту, либо продавать свой товар купцам. Только это сословие имело право торговли. Исключение составляли лишь крестьяне, которые могли свободно торговать произведенным своими руками, кроме ремесленных изделий, на организованных крестьянских рынках.

Теперь купечество имело право делать займы под невеликий процент в организованном Купеческом банке и пользоваться его услугами. Сумма займа ограничивалась в зависимости от дозволенного товарооборота. Отделения этого банка появились во всех городах, являвшихся торговыми центрами. Кроме того, заем можно было сделать и в другом городе. Правда, в этом случае нужно было найти поручителя из местных купцов.

Разумеется, государство не способно на безвозмездные подарки. За все эти выгоды, кроме полагающихся пошлин, купцам надлежало выплачивать один процент от заявленной при получении грамоты суммы. Кстати, не все записывали минимум, как сделал это Сомов, вполне обходившийся малым оборотом. Разве только при получении звания именитого гражданина, где даже минимум предусматривал получение максимума возможных льгот.

Несмотря на то что, казалось бы, Сильвестру Петровичу надлежит сделать соответствующие записи, он не торопился. Да что там не торопился, он и не собирался ничего записывать. Как видно, им уже все было составлено. А разговор с императором предназначался только для пребывающего в расстройстве чувств купца.

Вместо того чтобы вооружиться писчими принадлежностями, чиновник положил перед Петром исписанный лист гербовой бумаги. Денщик Василий водрузил перед государем извлеченную из полевой сумки походную чернильницу и присовокупил странное перо.

По виду простая палочка, выструганная таким образом, чтобы было удобно держать в руке. А вот на окончание крепился уже очиненный наконечник из гусиного пера. В отдельном кармашке сумки имелась коробочка с парой дюжин подобных наконечников, уже готовых к использованию. Пришел в негодность один, достаточно его просто выбросить и заменить на другой. Удобно и быстро.

Пробежав глазами текст, Петр удовлетворенно кивнул и поставил свою подпись. Василий, уже приготовивший сургуч, посадил блямбу чуть ниже подписи, а император поставил свою печать. Не без удовольствия взглянув на написанное, протянул документ Сомову:

– Жалую тебя, Анисим Андреевич, званием именитого гражданина.

– Благодарствую, государь, – все так же пришибленно произнес Сомов, которому ничего другого и не оставалось.

– Теперь по твоим богатствам, Анисим Андреевич. – Петр сделал знак чиновнику, и тот положил перед купцом два листа гербовой бумаги. – Ознакомься и подпиши. Это договор, согласно которому тобой передано на хранение в Купеческий банк сто двенадцать тысяч восемьсот тридцать девять рублей. Теперь на твое имя там имеется счет. Деньги там будут находиться не просто так, а иметь рост. Невеликий, всего один процент в год. Но это куда лучше, чем лежать мертвым грузом в подполе.

Опять знак чиновнику, и перед купцом легла вексельная книжка. На каждом ее листе было прописано имя Сомова, скрепленное печатью банка, выполненной черной тушью. Такие книжки печатались в особой государственной типографии. Также перед купцом появился небольшой тубус, вскрыв который чиновник явил печать.

– Это теперь твоя личная, именная печать для ведения дел с Купеческим банком, – между тем продолжал Петр. – Ее уже поставили на договор. А это вексельная книжка. Потребную сумму можешь вписывать сам, подтверждая ее своей подписью и личной печатью. Все подробности тебе разъяснят в банке, когда ты туда явишься. Ты можешь забрать хоть все деньги, никто тебе препоны чинить не станет. Но только если для дела. Захочешь опять устроить клад с несметными сокровищами – не взыщи. Да и выгоднее тебе держать деньги в банке. С одной стороны – сохранно, с другой – они же и будут отрабатывать ту тысячу подати за грамоту именитого гражданина, без ущерба для тебя. Вернее, почти.

– Как так, государь?..

– Купец, не кликал бы ты беду, – строгим голосом оборвал Сомова Петр. – Для подобного обращения специальное позволение из моих уст получить потребно. Так что привыкай обращаться правильно – ваше императорское величество. Понял ли?

– Понял, ваше императорское величество, – нервно сглотнув, ответил Сомов.

Да что за напасть такая? То все худо, то лучик надежды, а потом опять ступаешь по грани. За что ему все это? Ну да ничего, главное – понять, что и как происходит. А потому, набравшись смелости, Анисим Андреевич все же поинтересовался:

– Я к тому, что коли более ста тысяч рублей в том банке на мое имя будет, то при том росте, что вы указывали, вся пошлина должна перекрыться, и даже с малым излишком.

– Верно. Да только это в том случае, коли у тебя вся та сумма там будет оставаться. Но ведь тебе потребны деньги и для иных сделок. Прав, стало быть, оказался Туманов. Не все извлекли на свет божий, – взглянув на купца повнимательнее, покачал головой Петр. – Даю тебе сроку три дня, все ефимки сдай в банк и более так не рискуй. Теперь по твоему вопросу. Не будет у тебя той суммы. Надеюсь, о провинности своей не позабыл? Вот и хорошо, – улыбнулся император, увидев, как энергично замотал головой купец. – Дабы загладить свою вину, ты закажешь строительство морского торгового судна. Будешь вести морскую торговлю.

– Ваше императорское величество, да ведь мы же никогда…

– Остынь, купец. – Петр даже сделал резкий жест рукой, обрывая излитие стенаний. – Знаю, что дядя твой при Петре Великом пытался тем заниматься, да семью свою по миру пустил. Но я не дед, а ты не твой дядя, а потому о прошлом забудь. На постройку и оснащение тебе потребуется сорок – пятьдесят тысяч, а потому запас у тебя останется. А там, глядишь, войдешь в охотку и другие суда станешь строить. Морская торговля рискованная, не без того, но и выгодная. Правда, имеет отличия от той, которой ты занимался до этого. А потому, дабы тебе убытка не приключилось, первые пять лет будешь торговать монопольными товарами. Присмотришься, приценишься, найдешь покупателей по обоим берегам морей, начнешь помимо казенных товаров возить иное. Глядишь, снарядишь судно в Новый Свет.

– Ваше императорское величество, помилуйте! – взмолился купец. – Дозвольте сгладить свою вину передачей половины моих денег в казну! Не по мне вкладываться в такие риски. Да и не смыслю я ничего ни в море, ни в кораблях!

А и было с чего взмолиться. И так и эдак половина суммы уплывала из рук. Только в случае простой передачи в казну терялась лишь эта часть, а вот если влезть в морскую торговлю, имелся риск потерять куда как больше. Ведь случись судну погибнуть, вместе с ним погибнет и весь товар. А это весьма серьезные вложения, зачастую куда больше стоимости самого корабля.

– Ты поначалу дослушай, Анисим Андреевич, – безжалостно продолжил император. – Команду на твое судно тебе предоставят. Нынче много моряков сходит на берег по выслуге лет. Сажать их на землю глупее не придумаешь, потому как морская наука куда как серьезнее армейской. Согласно принятому уложению им надлежит поступать на торговые суда. Люди они не старые, в морской науке преуспели изрядно. Офицеры морские также не больно-то стремятся возвращаться в родные вотчины, любовь к морю, она особая. Да и училище морское открыто в столице. Так что тебе в морском деле разбираться и не нужно, своих забот достанет. Далее. В санкт-петербургском и архангельском портах имеются казенные страховые конторы. В них вносится десятая часть от стоимости товара. Дело добровольное. Не гляди так. Именно что добровольное, и никак иначе. Конечно, траты излишние. Но зато в случае потери судна с товаром пострадавший получает полное возмещение убытков. При этом тебе нет нужды вносить за судно отдельную плату. Корабли нынче строятся из просушенного леса, так что прослужит такое судно изрядно. Разумеется, при должном за ним уходе. Понятна ли тебе моя воля, Анисим Андреевич?

– Понятна, ваше императорское величество, – сник купец, окончательно уверившись в том, что от принуждения ему не отвертеться.

– Вот и ладно, – легонько хлопнув ладонью по столу, подвел итог Петр. – Ну что там у вас, Туманов?

– Все, государь. Закончили, – доложил появившийся в горнице капитан.

– Переносите деньги в возки, да вместе с Сильвестром Петровичем в банк. Михаил!

– Я, государь, – отозвался все это время стоявший в сторонке сержант Мальцов.

– Как только Туманов отъедет, всех из-под ареста освободить. Как, Анисим Андреевич, угощать гостей желание еще не пропало?

– Да что вы такое говорите, ваше императорское величество!

– Вот и хорошо. Можешь пока пройти в сарай и отдать распоряжения. Да, и еще. Разъясни всем и каждому, чтобы лишнего не болтали. Никто из них под караулом не сидел. Ничего необычного, кроме посещения дорогого гостя, не видел. Сам же соседям скажешь, что честь тебе великая была оказана и ты по просьбе императора решил заняться морской торговлей. Хоть одно выйдет не так – не взыщи. Всяк из нас кузнец собственного счастья…

После отъезда государя Сомов просидел за столом до самого вечера. Вот как проводил дорогих гостей, так и сел угрюмее грозовой тучи. Все силился понять, за что ему такая напасть на голову свалилась. Не раз и не два ему приходилось наблюдать, как рушились именитые купеческие дома. Предки из века в век копили богатство, множили его не покладая рук своих. А потом в роду заводилась одна паршивая овца, и все наработанное веками шло прахом.

Неужели и он стал той самой паршивой овцой? Пусть не своей волей, разница невелика. На его век пришлось падение старого купеческого рода. Оно вроде и не все отняли, но ведь тем не ограничились. Мало государю забрать богатства Сомовых, ему еще потребно и в сомнительное дело его втравить. А уж тут-то до беды недалеко. Наобещал-то с три короба, да только и Петр Великий дяде сулил златые горы. А каков итог?

Конечно, не все сумели найти опричники петровские. Да только и не добрались лишь до малой части. Был еще прикопанный бочонок с ефимками, на десять тысяч, это коли с вычетом казенным. Да злато китайское оставили купцу, так как посчитали его товаром. Ничего удивительного, до монетной чистоты тому злату далековато.

Сомов взглянул на бутыль, что повелел принести, намереваясь напиться с горя. Потянулся было к ней, да только, крякнув, убрал руку. Сомовы, конечно, в первые люди не рвались, но уважение к себе всегда имели и другими уважаемы были. Пусть настало лихое время, он не сломится.

– Брат…

– Чего тебе, Евдоким? – обернулся он в сторону вошедшего двоюродного брата, трудившегося нынче у него приказчиком.

– Там Столбов в гости пожаловал. Я ему обсказал, что ты приболел. А он, мол, ведаю, какая хворь Анисима Андреевича одолела, видеть тебя желает.

Столбов? Этот тоже из купцов и тоже раньше никак не выделялся. Нынче же его словно подменили. Поставил новомодную лесопилку, сказывают, нигде в мире такой не сыщется. Товару столько производит, что поговаривают, мол, вскорости чуть не всю торговлю под себя подомнет. Ерунда, конечно. Потребность в лесе такова, что устанешь им обеспечивать род людской. Да только лесу и впрямь изрядно. Лесорубы поставлять не успевают, и товар не залеживается, больно уж цена привлекательна.

Мысли текли вяло – и вдруг словно вспышка молнии. С чего это Столбов так переменился? А с того. Помнится, прежде чем взяться за то дело да деньги огромные выбросить на оборудование лесопилки, он похвалялся, что государь у него в гостях побывал и по его просьбе он ту лесопилку поставил. А теперь вот говорит, что про хворь сомовскую ведает. Это что же получается-то?

– Евдоким, а ну-ка зови Столбова. Да Дашку кликни, пусть на стол собирает.

Ну точно. Все знает. Достаточно просто увидеть его хитрый взгляд, как тут же становится ясно: именно так, и никак иначе. Степенно поздоровался, присел к столу, оглаживает бороду, разговоры ведет. Без намеков, чинно и степенно, как и подобает уважаемому и знатному купцу.

Но видел Анисим Андреевич, что не просто так припожаловал к нему Столбов. Однако уж час прошел за беседой и трапезой, а к разговору так и не приступил. Хотел было сам, да вовремя одумался. Мало ли о чем Столбов догадывается. Да и при домашних те разговоры вести нельзя. Пусть и перешептываются, но ведь доподлинно, что и как произошло, не ведают. А если слухи поползут от него… О том думать не хотелось. В то, что Петр покарает за ослушание, купец верил свято.

Наконец сообразил отослать всех и оставить их наедине. Давно бы так. А то сидят хоронятся да глазками стреляют. А тут всего-то – говорить о таких вещах можно лишь с глазу на глаз. Вот сообразил, и сразу все стало куда как понятнее.

– Меня тут Туманов навестил. Заскочил водицы испить. Хм… аж на лесопилку заскочил, – ухмыльнулся такой оказии Столбов.

Сомов понимающе кивнул. Уж кого-кого, а этого аспида пронырливого по гроб жизни не забудет. И ведь тот бочонок тоже сыскал бы, да только прикопан он как раз в том сарае, где всех домашних и дворню держали.

– Два года тому, тоже в зимнюю пору, если помнишь, осчастливил меня своим посещением государь наш. Пир горой, дым коромыслом, на зависть всем соседям и купечеству. По сию пору ходят да косо смотрят. Мол, обласкан царем-батюшкой, поддержку от него лично имеет, да еще и с просьбой к нему государь обращается. Не к купцам первостатейным, а к купчишке, что ни в одном серьезном деле участником не был. Теперь-то многие бросились силинские махины скупать, завод всех заказов и исполнять-то не поспевает. А тогда только у виска крутили, мол, такие деньжищи на забаву пустую спустил.

– Так…

– Точно, – с лукавой улыбкой кивнул Столбов. – Тот пир, Анисим Андреевич, с обыска начался. Треск досок и скрип гвоздей такой был, что, казалось, зубы покрошатся, а сердце зайдется. Думал, все. Пришла беда – отворяй ворота. Сообразил, что купцов именитых государю не с руки потрошить, вот и взялся за тех, что значимости никакой не имеют. В пересчете на нынешний рубль – на шестьдесят с лишком тысяч отыскали. Все до последней копеечки. Да только ничего сверх положенного с меня государь не взял. Лишь ефимки с пересчетом изъяли да книжицу вексельную выдали. Определили в купцы первой гильдии, да еще по глупости своей я только десять тысяч заявил.

– Это как это по глупости? – хотя и ожидал чего-то подобного, искренне удивился Сомов.

Впрочем, было чему удивляться. Отчего называть глупостью решение записаться по малой ставке? Оно ведь права, считай, те же, а в казну куда как меньше отдавать приходится. Шутка ли, ему придется ежегодно выкладывать целую тысячу просто за одну лишь грамоту. Да будь воля Сомова, он бы тоже в десять тысяч заявился.

– А вот так, – развел руками Столбов. – Государь мне: мол, не глупи, не упрашивай, потом жалеть станешь. А я ему: чего жалеть-то? Во второй гильдии ходил горя не знал, а теперь в первой стану значиться. Обозвал дурнем, да внял молитвам. Лучше бы обкостерил по матери да записал в именитые, хотя и недоставало у меня средств. Ну да чего теперь-то.

– Что-то ты загадками говоришь, Степан Прокопьевич.

– Да нет никаких загадок, Анисим Андреевич. Дело новое, махина эта непонятная. Мало ее купить, так еще и оборудование к ней. Да потом все это доставить, установить, запустить. Опять же сама собой работать она не станет, потребны люди специально обученные, да платить им жалованье. И ведь попробуй обидеть, развернутся – и поминай как звали, не крепостные, враз к кому иному перекинутся. Думал, пропал я. Заставили выкупить то, что никому и даром не нужно.

– Да ведь так все и было. Все думали, что ты умом тронулся.

– Сам как пришибленный ходил. А сказать никому не моги. Но как оно все вышло, сам видишь. А жалею я оттого, что по указу-то изменения в гильдейскую грамоту только раз в два года можно вносить. Я за это время почитай все, что вложил в лесопилку, отбил. Заработал бы и больше, кабы не дурость моя. Гильдейские ограничения на сделки держат, развернуться не дают. Я уж и к государю на поклон, а мне ответ – закон есть закон, и никто его попирать не станет. Но ничего. Нынче второй год на исходе. Сразу побегу в именитые граждане записываться, пусть и нет у меня за душой ста тысяч. Заказал еще одну махину и оборудование под нее. Моя-то уж нагружена до предела, так что расшириться не получится.

– Выходит, государь тебя силком на доброе дело подрядил, – вздохнул Сомов.

– Выходит. Да только болтать о том я бы не стал. Боязно больно. Закон, он ведь что дышло – куда повернешь, туда и вышло. Мне за упрямство мое так ответили по поводу смены гильдии. А ведь иные, кто, глядя на меня, сами за то дело взялись, куда пронырливее оказались, и им никаких ограничений не было. Вот и получилось, что начал я первым, а сам в хвосте плетусь. Потому не сомневаюсь – начну болтать, и не сносить мне головы. О том и тебя упреждаю, Анисим Андреевич.

– Спасибо на добром слове.

– Хм… Ты уж прости за любопытство… – смущенно произнес заводчик, но Сомов его прекрасно понял.

– Велено строить купеческий морской корабль и заниматься заморской торговлей.

– Ох, – только и вздохнул Столбов. Что ни говори, а море это дело такое, не больно-то надежное.

– Ты мне вот что скажи, Степан Прокопьевич. Как мнишь, коли государь чего пообещал, не бросит ли, как это бывало у его деда? Не откажется от своих слов?

– Не откажется. В том уверен, как в себе. Крут он, но слову своему хозяин. Да только море, оно ведь…

– Так он не просто мне велел морской торговлей заниматься…

Сомов обстоятельно рассказал обо всех условиях, выдвинутых императором. Поведал и о страховке, и о торговле на первых порах монопольными товарами. По просьбе Столбова показал ему все документы, что предоставил ему в присутствии государя чиновник из банка. Купец все обстоятельно проверил, заверил, что у него все точно так же обстоит.

Объяснил, насколько удобно иметь дело с Купеческим банком. Только посетовал, что мало еще торгового люда поверили в тот банк, а то дела можно было бы делать куда как проще. Разъяснил и по поводу займов. Весьма удобно, и куда выгоднее, чем брать в рост у своего же брата купца. Всего-то шесть процентов в год. Зато деньги можно получить быстро. А вот с такой грамотой, на которой стоит подпись самого государя, и того проще.

Слушал его Сомов, мотая на ус. По всему выходило, что хотя у него предприятие и порискованнее, чем у Столбова, но положение более выгодное. Грамота именитого гражданина открывала большие перспективы. С одной стороны, вроде выходит, что их род никогда в рисковые предприятия не ввязывался. С другой – никто из предков в такой ситуации не бывал, а сложившиеся расклады располагали именно к риску.

Ведь как ни крути, торгуют люди морем. Века торгуют. И далеко не все корабли гибнут. Будь так, не строили бы столько судов. Рисково, не без того. Но ведь от той напасти и обезопаситься можно. Его денег вполне достанет для того, чтобы заложить не один, а два корабля. Закупить груз и выкупить ту самую страховку можно и на взятый в банке заем.

Пусть его постигнет несчастье. Но это насколько же должно не повезти, чтобы потерять сразу два корабля. А потом, заем всегда можно будет перекрыть из тех денег, что вернет ему казна. Не обманет государь. Ведь понятно же, что на его, Сомова, примере хочет привлечь купцов к морской торговле, как это было со Столбовым. Оттого этот аспид Туманов и направил к нему Степана Прокопьевича. Чтобы тот обсказал, как оно у него вышло.

И потом, кто сказал, что он пустит семью по миру? Его прежнее предприятие никуда не денется. Там все уж давно налажено и его особого догляда не требует. Сын еще молод и неразумен. Но ведь есть Евдоким, который присмотрит за всем и сделает как потребно. Да там и делать-то ничего особо не надо, только не испортить уже налаженное. Хм. А ведь если все сладится, то можно будет свои товары самому за море возить. Евдоким здесь станет товар крутить, он – возить его за море, да еще и заморские товары по меньшей цене станет доставлять.

Дело новое. Боязно. Но ведь не все так плохо. Прав государь, сидят российские купцы на злате и серебре, как наседка на яйцах. Так у нее хотя бы цыплята выводятся, а у них все мертвым грузом лежит.

Вот только обидно, что с ним так-то. Словно он провинился в чем перед кем. Нешто нельзя было по-людски? Хм… А ведь пожалуй что и нельзя. Ну вот обсказали бы ему все… пусть даже сам государь. Поверил бы он в это? А вот шиш на постном масле. Нипочем не поверил бы. Да еще и кинулся бы свое богатство перепрятывать, чтобы ни одна собака не сыскала, не то что КГБ.

А так, когда силком да из-под палки, получается, что и выбора-то у него нет. И веса за ним большого не имеется. Прищучат мелкого купчишку, так и что с того? Но когда этот мелкий купец расправит плечи да начнет прибыток с предприятия большой иметь, вот тогда все бросятся вкладываться в новое дело, которое Петр Великий пытался насадить, да не вышло у него почитай ничего.

Вон, махины огненные, эти самые силины, то никому и даром не нужны были, а теперь, как поглядели на Столбова, чуть не дерутся, чтобы завод непременно их заказ исполнил. А суда эти коноводные? Когда только появились, так тоже пальцем у виска крутили. Поговаривают, один только Демидов рассмотрел в них прибыль и упросил государя позволить ему строить такие да по Каме пользовать. Нынче же, как только монополию государь снял, сразу несколько именитых купцов бросились строить их. И дальше строить будут, потому как выгоду увидели.

Русский купец – он особой стати. Старину любит и не стремится что-либо менять, пока не уверится, что дело неизменной выгодой обернется. Ох государь. Ну и хитер. И за глотку берет так, что не вздохнешь. И обласкает так, чтобы обиду долго не помнил. Взять того же Столбова – тот день, когда готов был руки на себя наложить, теперь за счастливейший в своей жизни почитает.

Тяжкий выдался сегодня день. Мрачным вечер. А вот ночь принесла облегчение и сладкий сон. Как оно все там обернется – бог весть. Но отчего-то верилось Сомову, что, несмотря на треволнения, все к добру.

Последняя мысль, прежде чем он провалился в сон, была о том, что завтра же нужно посетить Купеческий банк. Да не забыть прихватить с собой бочонок с ефимками, как и советовал государь. Негоже браться за начинание, имея грешок за душой. Раз простилось, вдругорядь может злом великим обернуться.