Глава 11
Бульдог
На этот раз дорога ему давалась куда как труднее. Нет, ничего непривычного. Обычное зимнее путешествие и, несмотря на середину февраля, протекает довольно споро. Просто все его существо стремится вперед, как сдерживаемая птица, но поделать с этим он ничего не мог, достигнув предельно возможной скорости передвижения. Будь хотя бы реки вскрыты, то можно было бы куда быстрее обернуться речным путем. Благо яхта с паровым двигателем усталости не ведает, только знай уголек подкидывай.
Да, заканчивается он довольно быстро, но запас можно и с собой на причале везти, или вовсе уголек заменить дровами, на реках особых проблем с ними нет. Даже на Волге и Дону, что по открытым просторам протекают, встречаются поросшие деревьями участки.
Пароходы вообще очень удобны. И скорость, и тягловость – все на их стороне, так что они обязательно придут на замену коноводным судам. Не сразу. Процесс этот долгий и тяжкий. Так что коноводки еще долго будут ходить по российским рекам. Но все одно за пароходами будущее, в этом никаких сомнений.
Правда, широкое их внедрение представляет некоторую сложность. Угольные ямы имеют свойство опустошаться. Вот и получается, что нужно будет в каждом городке по пути ставить угольные станции. Да еще и дополнительные там, где расстояние между городами слишком велико.
Это только кажется – вот изобрели паровую машину и осчастливили весь свет. Как бы не так. Подобное изобретение, прежде чем облегчение и пользу великую принести, явит собой серьезную головную боль. Вот она уже и болит у Петра. Да неслабо так болит.
Желая отвлечься, Петр повел взглядом по возку. Как всегда, с ним ехали ставший его тенью Мальцов и денщик Василий. Уж сколько вместе, но порядок ни в коем случае не меняется. Всюду эти двое подле императора. Даже Василий сподобился оказаться в бою и отличиться при этом. Теперь ходит с гордым видом, выпячивая грудь. А и то, Георгия четвертой степени за красивые глазки не навешивают.
Еще после первой кампании Петр посчитал, что система награждений в России не продумана. И уж тем более обделены в этом плане солдаты. Есть памятные медали за участие в том или ином славном деле, как то: разгром шведов под Полтавой или за участие в Прутском походе.
Но опять же даже военные не всегда разберут, за участие в каком деле награжден служивый. На лицевой стороне неизменный лик Петра Великого, и только на оборотной гравировка с пояснениями. А награда должна сама за себя говорить, не дожидаясь пояснений от своего обладателя.
Ордена те вообще положены лишь дворянам, да и учреждено их в России только три. Поди получи подобную награду, коли ты из простого дворянского рода да служишь обычным прапорщиком, с перспективой дослужиться в лучшем случае до капитана. Но и таких служак, из коих состоит костяк армии и флота, выделять потребно.
Именно по этой причине Петр и учредил кроме памятных медалей еще четыре – «За отвагу», «За боевые заслуги», «Ветеран армии» и «Ветеран флота». Последние две были четырех степеней, и награждали ими за каждые пять лет выслуги. На всех памятных медалях отныне на лицевой стороне должно было указываться деяние, за которое последовала награда, а на оборотной соответствующий девиз.
Появился и новый орден – орден Святого Георгия. Он подразделялся на офицерский и солдатский и имел четыре степени. Отныне именно он являлся высшей наградой Российской империи. Более того, кавалерам орденов полагались доплаты из казны в ежемесячное содержание. Да еще и пенсион по уходу со службы, размер коего определялся в зависимости от степени награды.
Надо заметить, что получить Святого Георгия было не так уж и легко. Но тут уж ни звание, ни происхождение или связи не играли роли. Все зависело от личной доблести служивого. Ведь заслужить эту награду можно было только на поле боя, и никак иначе.
В планах Петра было ввести некоторые награды и для гражданских лиц. Тех, кто служит государству на мирной ниве, также нужно выделять. «Поставщик двора» звание конечно же достойное, но, во-первых, поди его еще заслужи, во-вторых, эта награда касается только промышленников.
А ведь есть и помещики, у коих иным стоит поучиться хозяйствованию. Имеются энтузиасты, кои на свои средства да по своему усмотрению занимаются достойными делами. Взять того же Борзенкова, которому удалось вывести породу русского тяжеловоза. И ведь сам за это дело взялся, а сейчас уж целый конезавод поставил. Не без поддержки казны и лично Петра, но ведь и не с чьей-либо подачи…
Мальцов поерзал и, как дитя малое, взглянул на Петра. Ага. Этот взгляд Петру был хорошо знаком. Нет у господина сержанта больше моченьки терпеть. С другой стороны, хотя государь и не одобрял курение, запах табака ему нравился – душистый, ядреный, будоражащий.
Не иначе как сказывалась уже давняя привычка к курению. Да и сейчас время от времени, бывает, он прикладывается к трубке. Правда, удовольствия от того не получает. Да и случается это, только если происходит что-то из ряда вон. Кстати, в последний раз он курил, когда получил весть о потере Анной ребенка.
– Ну чего на меня смотришь? Закуривай, – поплотнее запахиваясь в шубу, разрешил Петр.
Мальцов достал кисет, с чувством, с толком, с расстановкой набил трубку. Курение для него было особым действом. Он, в прямом смысле слова, наслаждался всем процессом. Быстро натолкать в трубочку табаку и торопливо выкурить ее – это не для него.
Потом приоткрыл небольшое окошко в дверце. Специально под это дело ладилось. Предусмотрительный и основательный мужик, в смысле дворянин, Мальцов. В возок тут же ворвался холодный воздух. Василий только покосился на сержанта и, приоткрыв дверцу чугунной печурки, забросил внутрь несколько поленец.
Однако Мальцов и не подумал придавать значения косому взгляду. Всегда вместе, подле государя. Тут или врагами сделаться, или подружиться так, чтобы неразлейвода. Эти, слава богу, решили подружиться. Так что косые взгляды скорее уж своеобразный ритуал.
Сержант кивнул в сторону печурки, явно намекая на то, чтобы друг поддал жару. Василий же, мстительно улыбнувшись, демонстративно прикрыл дверцу, звучно клацнув защелкой. Михаил с явным неодобрением покачал головой и снова полез под шинель.
Молодец все же Петр Алексеевич. Не стал откладывать своих намерений по поводу переобмундирования армии, хотя и тяжко пришлось с этим во время войны-то. Но, с другой стороны, новая форма успела принести несомненную пользу, в некоторой степени снизив потери от жаркого южного солнца. Да и в зимнюю пору тоже подспорьем оказалась несомненным.
Вот взять эту шинель. Это не плащ, хоть и подбитый мехом, а основательная, теплая и удобная одежда. В зимнюю пору поди помаши в бою штыком, а в шинели это очень даже легко. И от холода она сберегает куда как лучше. При должном же подходе способна подчеркнуть и стать и выправку солдата. Словом, во всех отношениях удобная форма получилась…
Все так же степенно сержант извлек из-за обшлага блеснувший латунью коробок, на поверку оказавшийся зажигалкой. Откинул верхний колпачок, крутанул довольно массивное колесико, высекая искру и поджигая фитиль, пропитанный легким фласом. Мгновение, и в руках сержанта забилось ровное желтоватое пламя, от которого он прикурил и с наслаждением сделал первую затяжку.
Эта зажигалка была изобретена одним из саглиновских ученых. И как всегда, идею подал Петр. Дело в том, что вопрос с излишками фласа стоял очень остро. Какую-то его часть использовали в военных целях, восстановив или по меньшей мере изобретя смесь, наиболее походящую по своим боевым возможностям на греческий огонь, секрет которого был утерян. Но этой легковоспламеняющейся жидкости оставалось все еще очень много, и ее попросту выжигали.
Ученые пытались найти способы применения фласа. Хотели было использовать вместо трута, благо жидкость воспламенялась от искры, но все же отказались от этой идеи, поскольку трут был привычнее и представлял опасности в случае неосторожного обращения.
Вот тогда-то Петр и предложил соединить воедино трут, кресало и кремень, сделав набросок того, что должно появиться. Уже к вечеру в саглиновской слесарной мастерской, буквально на коленке, Локтев собрал первую зажигалку.
Впоследствии ее форма была доработана. Мало того, пришлось помудрить и над станками, чтобы наладить поточное производство. Не забыли и о емкостях, в которых должен был храниться флас, для последующих заправок. Под это дело стали ладить латунные фляжки. Очень удобно: во-первых, ими можно было пользоваться длительное время, лишь доливая горючее, во-вторых, они не были подвержены ржавчине, и в-третьих, латунь исключала искру и была просто безопасна.
Нашелся и купец, пожелавший вложиться в дело и готовый выплачивать долю изобретателю. Признаться, Петра это обрадовало особо. Он привык, что русских купцов все больше нужно толкать и тащить, уж если кто и отличался консервативностью мышления, так это они. Но тут, как видно, сыграли свою роль и относительно невысокие затраты на производство, и буквально бросовая цена на флас. А с чего, собственно, ему быть дорогим, если даже уже успевшее значительно разрастись производство зажигалок не могло справиться с излишками.
Изготовление зажигалок было организовано и за границей. Налажена расширенная торговля как самими зажигалками, так и горючим. Поступающий в больших бочках флас фасовали в более мелкую и удобную тару и выставляли на продажу.
В настоящий момент мир переживал самый настоящий зажигалочный бум. Вещица оказалась очень удобной и практичной – можно и прикурить, и разжечь печь или костер, и запалить фотогенную лампу или свечи. Начали появляться и эксклюзивные экземпляры для богатой и изысканной публики. И все же спрос на флас явно недотягивал до предложения…
Петр поглубже спрятал лицо в меховой воротник, чтобы не быть уличенным, и с удовольствием потянул носом воздух, насытившийся ароматами табака. Вот как такое может быть? Когда ощущаешь запах табака, то он приятен, а вот стоит помещению или вещам пропитаться табачным дымом, как они тут же становятся вонючими до неприличия. Впрочем, Михаил знал толк в правильном курении. Внутри возка дыма почти и не было, он тут же вытягивался в открытое окошко.
Пообедали на почтовой станции. Появление императорской особы ввергло смотрителя в ступор, хорошо у свиты Петра все необходимое было с собой. Бедный чиновник вряд ли смог бы найти в себе силы, чтобы справиться с оторопью и хоть что-то сделать как надлежит. Как и другие служащие станции. Ну да, нашелся кров над головой, натоплено, не сквозит, не трясет, так чего еще нужно? Лошадей сменили – и опять в путь.
Зимняя дорога, она не то что летняя, нет пыли и не так трясет. Правда, и скорость поменьше будет, и лошадей чаще менять нужно. С этой целью, на манер степняков, специально с собой ведут заводных. Иначе никак. Ни одна станция не справится с тем, чтобы обеспечить весь императорский эскорт сменными лошадьми.
Благодаря этому да тому, что Петр длительные стоянки запретил, за день по шестьдесят верст проехать успевают. Потом ночевка, и еще до рассвета опять в путь. Торопится Петр. Ему страсть как надо побыстрее вернуться. Он молод и везде хочется самому поспеть. На завоеванных территориях сейчас и без него управятся.
Возок мерно покачивается на заснеженном зимнике. Сквозь обитые войлоком стенки едва доносится покрик ямщика. Печка потрескивает горящими поленцами, источая тепло. Все это вкупе с сытным обедом убаюкивает. Оно и не уснуть по-настоящему, но зато получается подремать. Петр часто коротал время в пути именно таким образом, то ли отдыхая, то ли пребывая в раздумьях.
Вопреки ожиданиям война для России оказалась вовсе не разорительной. Военная добыча с лихвой покрыла все расходы на военную кампанию. Одних только лошадей было захвачено почти миллион голов. В пересчете на серебро даже по самым скромным подсчетам выходило более десяти миллионов рублей.
Как и ожидалось, расправиться с турецкой эскадрой у Аккермана оказалось делом несложным. Пловцы, о существовании которых никто, кроме некоторых лиц в Канцелярии да самого императора, не знал, сработали чисто. У турок в строю оставались только галеры, которые не могли являться соперниками Черноморскому флоту.
Надо заметить, что русским удалось в значительной степени повысить производительность своих верфей. И не в последнюю очередь за счет машин Силина. Благодаря им более эффективно заработали лесопилки. Введение токарных мастерских ускорило производство необходимых деталей, от блоков до болтов.
Сегодня на русских верфях шестидесятипушечный линейный корабль строился за год, фрегат и вовсе за полгода. Впрочем, Петр отказался от дорогих линейных кораблей, сосредоточив основные усилия на фрегатах. Эти корабли строились по одному типовому проекту, что также способствовало сокращению сроков строительства. Правда, повлекло и изменение структуры деятельности верфей.
Для работы над этим проектом Петр взял молодого, подающего надежды корабела и определил на жительство в Саглино. Задача ему была поставлена как раз на разработку фрегата нового типа, по техническому заданию самого императора. Нартову было приказано оказывать мастеру всестороннюю помощь.
Новый проект предусматривал отказ от высоких кормовых надстроек. В прошлое ушли ненужные украшения. По мнению государя, основные критерии для корабля – мореходность и надежность. Именно сообразуясь с этим и надлежит строить суда для российского флота.
Уже через два года после начала работ такие суда появились. Четыре были заложены на Дону, так как в Крыму о верфях говорить было слишком рано. Еще четыре в Архангельске и четыре в Кронштадте. На этих же верфях были заложены шлюпы, которые затем по системе каналов были переправлены на Черное море. Причем последние также были типовыми, а по сути являлись уменьшенными копиями фрегатов.
Конечно, фрегаты не могли обеспечить господства на море, это была прерогатива крупных судов. Но, как оказалось, эскадры линейных кораблей господствуют только в открытом море. При этом они были неповоротливы и медлительны. Чего нельзя было сказать о русских фрегатах, отличающихся высокой скоростью и маневренностью. Вот и получалось – чтобы доказать русским свое господство на море, их вначале нужно было догнать.
За год Черноморский флот пополнился еще четырьмя фрегатами и парой десятков шлюпов. И вот после аккерманской трагедии, когда погибла последняя надежда турок на овладение господством на море, русские корабли вышли на охоту, разделившись на десять отрядов, в каждый из которых вошли фрегат в качестве лидера и два шлюпа в роли поддержки и загонщиков.
Дерзость русских моряков, шерстивших Черное море вдоль и поперек, доходивших до самого Босфора, не могла не впечатлить. Ведь доставалось всем встречным судам. Ввиду того что Россия здесь не вела торговых операций, а Черное море долгое время считалось внутренним морем Османской империи, Петр приказал захватывать все суда без разбора. Ибо торговать они могли только с Турцией.
Разумеется, предварительно европейским монархам были отправлены соответствующие уведомления. Но вняли этим предупреждениям далеко не все купцы. Или их попросту не поставили в известность. В любом случае это были их проблемы, а русские моряки не остались без добычи.
Когда же морская торговля буквально замерла, пришел черед запорожских и донских казачков показать, на что они способны при поддержке с моря. Прибрежные города брались на саблю один за другим. Дважды проводились рейды в глубь турецкой территории, на десятки верст, с выходом на побережье в другом месте, где казаков подбирали корабли адмирала Бределя.
Лихие казачки сумели отметиться даже под Константинополем. Высаженный десант, имея на вооружении полсотни ракет, совершил ночной марш до турецкой столицы. Запущенные при помощи подручных средств ракеты, и без того не отличающиеся точностью, дали очень большой разлет. Но тем не менее все упали в черте города.
Примерно десяток из них угодили в густонаселенные районы и стали причиной сильных пожаров. Эта выходка произвела на султана должное впечатление. Как и потеря внушительного флота вкупе с тремя армиями. Кстати, в результате летней кампании 1738 года, во время которой турки собирались взять реванш, Турция лишилась Молдавии. Очистив ее от турецких войск, русский император спустился вдоль границы с Польшей и дошел до границы с Валахией на севере и берега Дуная на юге.
Турецкие владения в Грузии и Армении также оказались под рукой российского императора. Под контролем Турции оставалась лишь незначительная часть восточного побережья в районе поселения Анапа.
Здесь Петр решил пока не вести боевых действий ввиду того, что турок здесь поддерживали малые ногаи, адыги и черкесы. В этот конфликт было легче ввязаться, чем потом из него выйти. А ситуация на севере требовала скорейшего прекращения войны на юге. Шведы становились все более агрессивными и все чаще бряцали оружием.
В ходе мирных переговоров Петру пришлось уступить Молдавию и Буджак, до самого Днестра. На этом рубеже Петр встал намертво, не желая уступать ни пяди. Как не собирался срывать крепости Аккерман и Бендеры. Им предстояло стать твердынями на границе с Портой.
Император не уступил бы и Молдавию, но настроения молдавских бояр по большому счету не оставили ему выбора. Подавляющее их большинство устраивало сложившееся положение дел и взаимоотношения с Османской империей. Так что Петру пришлось бы приводить эти территории к покорности с применением армии.
Правда, кровь молдавским боярам Петр все же попортил. Около двухсот тысяч человек пожелали переселиться в Россию, польстившись на посулы русского императора. Впрочем, они были вовсе не пустыми. Семьи, пожелавшие переселиться, сразу получали на руки по десять рублей. Достигнув определенного им на жительство места, они должны были получить дополнительную ссуду в виде инвентаря и скотины. В Запорожье, как и на Дону, хватало пустующих земель, готовых лечь под крестьянский плуг.
Передавать хотя бы пядь из завоеваний в Закавказье Петр отказался наотрез. Он не собирался даже обсуждать эту тему. Молдавия – вот то единственное, что он готов вернуть Порте для заключения мира. Если султан считает, что этого мало, что же, Россия готова продолжить войну и уже на следующий год вернуть православному люду Константинополь.
Причем для этого русским не потребуется идти через Валахию и Болгарию. Русский флот вполне способен обеспечить крупномасштабную десантную операцию. После чего ракеты сожгут город, и Россия оседлает Босфор. А вот Царьград Петр уже нипочем не отдаст. Костьми ляжет, но не выпустит его из своих рук.
Не стоит забывать и об Австрии, с завистью наблюдающей за успехами России. Еще немного, и туркам придется биться уже на два фронта. И эта опасность была вполне реальна.
Но куда опаснее для турок оказались русская армия и флот. Османам нечего было противопоставить новой тактике и новому вооружению русских. Словом, турки были вынуждены согласиться на условия Петра.
Причем подписать им пришлось не только мирный договор, но и торговый. У турок все еще оставались налаженные связи с ногаями, черкесами и адыгами. А вот пути следования к ним теперь контролировали русские. России же нужен был выход в Средиземное море.
Словом, точки соприкосновения нашлись без особого труда. Куда сложнее было самим туркам идти на подобные уступки. Но тут уж ничего не поделаешь. На этот раз русские оказались туркам не по зубам. Впрочем, турецкие паши были более чем уверены в том, что этот орешек не разгрызть ни одной армии, и в этом с ними трудно было спорить…
На ночевку встали уже в Новгороде. И не на каком-то постоялом дворе, а в доме губернатора. Подобные ночевки во время путешествия были редкостью, так как Петр делал упор не на удобство отдыха, а на скорость передвижения.
Эх, остаться бы хоть на пару деньков. Признаться, длительное путешествие его изрядно утомило. Ладно бы можно было работать, так ведь раскачивающийся возок для этого не больно-то подходит.
– Петр Алексеевич, куда едем завтра? – когда с ужином было покончено, поинтересовался Туманов.
С заместителем Ушакова за время военного похода Петр успел сойтись довольно близко. Умен, решителен, обладает уравновешенным характером, способен к быстрой оценке и обстановки и людей, имеются и иные достоинства.
Молодой император уж не раз благодарил Господа за то, что в вечер покушения его рука оказалась недостаточно точна. Будь иначе, и Петр отрезал бы себе правую руку. А в том, что Туманов будет его правой рукой, у императора сомнений не было. С каждым днем Иван нарабатывал все больший опыт в тайных делах Канцелярии.
Но главное, что князь будет до конца верен Петру при любом развитии событий. Он просто обречен на это, так как по сути они с императором теперь были одной семьей. А семья – это неодолимая сила. Разумеется, если она настоящая семья.
– А ты чего это интересуешься, Иван? – удивился вопросу Туманова Петр.
– Так ведь из Новгорода или на Санкт-Петербург, или на Псков. Анну-то, от греха подальше, в моем имении укрыли.
– Знаю. Ничего не поделаешь, ждала столько времени, обождет еще малость. У меня в столице слишком много дел. Война закончилась к нашему удовольствию. Пора заняться иными делами. Так что держим путь в Санкт-Петербург.
Вид из окна открывался замечательный. Нет, на самом-то деле обычный двор обычного с виду особняка, разве только у ворот кованой ограды имеется полосатая сторожевая будка да стоит часовой. А вот позиция для стрелка, решившего сразить входящего в здание КГБ, очень даже удобная. Парадный вход как на ладони, и расстояние не больше полутораста шагов.
Этот дом напротив принадлежал Канцелярии. Вернее, в нем и в близлежащих домах квартировали офицеры особого батальона. Городок самого батальона располагался за зданием Канцелярии, на месте осушенного заболоченного пустыря.
Удобно – и места в достатке, и особо глаза не мозолят, а главное, реальная сила всегда под рукой. Опять же расквартированные в ближних домах офицеры с семьями являли собой дополнительный охранный рубеж. Разве только комаров здесь было изобилие. Ну да тут уж ничего не поделаешь, нельзя получить все и сразу. Тем более сейчас, в феврале, о комарах вспоминать не приходилось.
Однако был в этой системе безопасности значительный изъян. Стоило только появиться злоумышленнику в среде офицеров КГБ, как проникнуть на вот такую удобную позицию уже не составляло никакого труда. Вот как ему, разглядывающему сейчас улицу и почитаемого многими за своего.
В пейзаже за окном что-то изменилось. Вот две женщины, шедшие посреди улицы, подались в сторону, явно уступая место каким-то саням. Нынче в России кареты не в ходу, больно много снега для колесного транспорта.
Савин скосил взгляд. Ага. В его поле зрения появились первые всадники, за ними возок, и опять всадники. Государев поезд, не иначе. Куцый какой-то. Впрочем, чего с собой тащить все повозки с припасами и сопровождающими. К Ушакову Петр предпочитал ездить один и беседовать с ним старался без посторонних лиц.
Вот эскорт и возок въехали во двор. Открывается дверца, сначала появляется дюжий гвардеец. Господи, неужели кто-то еще думает, что вот так можно сохранить чью– то жизнь? Хм. А вот не надо насмехаться. Между прочим, как раз этот гвардеец уже дважды и спасал. Да и сам Алексей тоже как-то сподобился, хотя и не прикрывал Петра Алексеевича грудью.
Но это против него подобные меры недостаточны и слабы. А таких специалистов, как он, мало, может, он и вовсе один в целом свете. Об оружии, которое изготавливают по специальному заказу, и говорить не приходится. Насколько знал Савин, нигде не уделяли столько внимания различным тайным операциям, как в России.
Петр довольно стремительно выскочил из возка и быстро прошел в парадную. Для уверенного выстрела данная ситуация не подходит. Хуже нет, когда цель перемещается стремительно или возбуждена. В последнем случае движения всегда непредсказуемые, а потому и вероятность промаха высока. А вот шанса на второй выстрел может и не быть.
Поэтому лучше дождаться, когда объект выйдет из здания. Конечно, и тогда он может представлять собой трудную мишень. Но лучше уж отложить этот выстрел и подождать более удобного момента, чем промахом насторожить и саму жертву, и его окружение.
Проводив взглядом Петра, Савин подошел к столу, на котором стояла фотогенная лампа и лежал скрипичный футляр. Щелкнули замки, и крышка поднялась вверх, представляя взору скрипку работы мастера средней руки, покоящуюся на красном сукне.
Вот же затейники. Уже в который раз он вскрывает этот футляр, но все не перестает удивляться изобретательности работников мастерской Канцелярии. Это все Ушаков. К чему казнить человека, коли у него золотые руки, а среди провинившихся всякого люда хватает.
Не все можно доверить саглиновским мастерам. Ну ни к чему им знать всю подноготную Канцелярии. Вот и организовал Андрей Иванович тайную мастерскую. Кстати, все ее за особую тюрьму почитают да разные небылицы про то мрачное место рассказывают. Впрочем, сам Ушаков и озаботился распространением этих слухов. Зато о том, что именно выходит из рук заключенных мастеров, никто и слыхом не слыхивал.
Вот, например, этот футляр со скрипкой. Савин получил его прошлой осенью, когда Ушаков отправлял его в Швецию, дабы урезонить кое-кого из несговорчивых и упрямых. Подумаешь, писулька от Лестока о болезни. Есть дело, и есть специалист, способный его решить как надлежит, а все остальное не важно.
Савин надавил на край скрипки. Внутри что-то щелкнуло. Секунду ничего не происходило, а затем скрипка начала медленно подниматься. Вернее, и не скрипка вовсе, а крышка, выполненная в виде скрипки. Настоящее содержимое футляра пряталось под ней.
Несколько ячеек, обтянутых сукном, в которых находится разложенный на несколько частей духовой карабин. Алексей сильно жалел о том экземпляре, что остался в Англии. Но это оружие оказалось куда лучше.
Во-первых, оно разбиралось на три части, легко умещаясь в футляре, причем вместе с насосом. Во-вторых, хотя и обладало прежней прицельной дальностью в две сотни шагов, было более точным. В-третьих, благодаря рукояти и сошкам из него было удобнее стрелять. И наконец, упростился процесс перезарядки. Теперь трубчатый магазин был оснащен пружиной, подающей пули на затворную планку. Раньше же для перезарядки приходилось задирать ствол вверх.
Савин, поочередно извлекая части, собрал карабин. Меньше чем через полминуты оружие было изготовлено к стрельбе. Хм. Изготовлено? Взгляд на индикатор давления воздуха. Порядок. К стрельбе готов. Савин положил карабин на стол и опять подошел к окну. Н-да-а. Хуже нет, чем ждать и догонять.
Шестьдесят шесть Андрею Ивановичу стукнуло, а он все еще живее всех живых. И пусть еще долго таковым остается. Туманов, конечно, успел заматереть, разменять четвертый десяток, но все одно в сравнении с Ушаковым щенок, молодой и неразумный. Нет в нем той умудренности и обстоятельности, присущей людям зрелым и битым жизнью. Ну да ничего, это поправимо, опыт с годами приходит.
Однако окажись Туманов во главе Канцелярии уже сейчас, и Петр будет спокоен. Разумеется, дров князь еще наломает. И головной боли от его действий не избежать. Но это будет в любом случае, даже если он вступит в должность через двадцать лет. Ни один начальник не может приступить к работе, не совершив ошибок и просчетов. Хотя бы по той простой причине, что неизменно начинает перекраивать механизм под себя. Вот и случаются сбои. Но в общем и целом замена Ушакову все же была.
Глава Канцелярии поднялся навстречу государю вполне степенно, как делают это, встречая ожидаемого гостя. А Петр-то надеялся, что застанет его врасплох. Впрочем… Кого заставать-то? Даже если Туманов не озаботился послать гонца, то при подъезде императора Ушакова наверняка уведомили.
Нет, точно, Туманов тут ни при чем. Вон, на парике Ушакова виден небольшой клочок паутины. Как пить дать, незадолго до этого был в подвале и не успел привести себя в порядок. А значит, уведомить загодя не успели, только когда Петр был уже на подъезде.
– Здравствуй, Андрей Иванович.
– Здравия тебе, государь.
– Да ты присаживайся, в ногах-то правды нет. А с твоей подагрой так и вовсе.
– Ничего. Врачи говорят, что двигаться мне только на пользу.
– И подвальная сырость?
– Н-да. Про подвальную сырость как раз наоборот говорят. Но что поделать, коли долг служебный повелевает. – Ушаков обреченно развел руками.
Нужно будет в обязательном порядке разузнать про лечебные источники. Но только не в Баден или иные термальные лечебницы за границей. Ушакова туда отпускать нельзя ни под каким видом. Умыкнут, а тогда вся разведывательная сеть, которой он так старательно опутывал Европу и Азию, рухнет. Одному богу известно, что хранится в этой голове.
Петру рассказывали, что в том же Крыму есть какое-то лечебное озеро, которое местные пользуют от разных болезней. Нужно озадачить Блюментроста. С древних времен в таких источниках люди с хворями боролись, и грешно будет не использовать их. Ну в крайнем случае для вот этих старичков, что еще ой как полезны будут отечеству.
– Ладно. Будем считать, что с взаимными любезностями покончено, – устраиваясь поудобнее напротив Ушакова, произнес Петр. – Ну, Андрей Иванович, докладывай, как ты дошел до жизни такой.
– Да, собственно, верной службой тебе и отечеству, государь. Ну и благодаря твоей неуемной натуре, которая спокойно спать не дает разным королевским домам.
– Ага. Начало многообещающее. А покороче?
– Что же, можно и покороче…
Ухоженная, смазанная и подогнанная дверь отворилась совершенно беззвучно, без намека на скрип. Словно видение какое-то. Плохая дверь. Савину такие никогда не нравились. Уж лучше хоть какой-то звук, чем вот такое безобразие.
Он как раз смотрел в окно, когда от двери потянуло холодком. Если бы не это… Черт, даже предчувствие опасности, которое его никогда не подводило, дало сбой. Он резко обернулся, непроизвольно выдергивая из-под кафтана пистоли. Мгновения, пока стволы нацеливались в сторону потенциальной опасности, хватило, чтобы отжать предохранители. Двуствольные пистоли оснащены колесцовым замком, поэтому взводить курки не нужно. Жми на спусковой крючок и пали во врага.
– Леша, сделаешь лишнюю дырку в друге, потом всю жизнь жалеть будешь, – поднимая руки в предостерегающем жесте, громко и уверенно произнес вошедший знакомым голосом Туманова.
– Ванька, паразит, – тут же вздергивая стволы вверх и включая предохранители, ругнулся Савин. – Разве можно так пугать?
– А чего тебе пугаться, Леш? Вроде совесть чиста, и опасаться нечего.
– Угу. Как представлю, сколько народу жаждет моей крови, так руки сами к пистолям тянутся. Вот только в имении себя в безопасности и чувствую.
– Ну-у, дружище, если кто захочет добраться, и там достанет.
– Знаю. Но дома все одно покойно. Может, того… Я уж свой срок давно отслужил. Можно и на покой. Опять же родителям по хозяйству помощь требуется. Нынче в имении дела куда лучше идут, в наличии шестьдесят ревизских душ, землицы прирезали. Так что забот хватает. Да и батюшка с матушкой внуков хотят.
– А ты что же, уже и невесту присмотрел?
– Я не Петр Алексеевич, могу и не по любви. Оно хорошо бы по расчету, да кому такой голодранец нужен. Значит, сойдусь с кем-нибудь из соседских дочерей, нашей ровней. О! Тогда получается, что и по любви.
– А вот тут я тебя, пожалуй, разочарую. Ты не в армии. Секретный протокол по КГБ читал?
– Еще бы, – не удержавшись, хмыкнул Савин.
– Ну тогда ты знаешь, что мы со службы только вперед ногами выйти можем.
– Угу. Но ведь покоя хочется, Ваня, – вздохнул Алексей.
– И я тебя понимаю. Вот именно поэтому и собираюсь предоставить тебе отпуск. Эдак на полгодика. Без дураков. Все по-честному. Тогда и женишься, и о наследнике позаботиться успеешь.
– А чего же ты только собираешься, Ванечка?
Вместо ответа Туманов кивнул на стол, где на сошках стоял духовой карабин.
– Я смотрю, ты на свою ненаглядную налюбоваться не можешь?
– Да вот, после Швеции сдать нужно. Думал…
– А ты не спеши, Леша.
– Я-асно. И куда на этот раз?
– Так ведь привет передать нужно. А то как-то нехорошо получается. Нас тут обхаживают со всех сторон, а мы словно невеста на выданье, слова в ответ молвить боимся.
– И насколько громко нужно то слово молвить?
– Ну эдак прошептать. Да только чтобы всем кому надо слышно было.
– Вот, значит, отчего ты на мой карабин глаз положил?
– Не твой. Вернее, твой только по службе. Эту игрушку тебе никто не отдаст.
– Жаль. С таким охотиться одно удовольствие. Опять же дичь по округе не пугаешь.
– Штука редкая, но все же не настолько, чтобы при желании нельзя было сыскать. Вот, кстати, поедешь в Европу, где-нибудь и купишь. Среди немцев много достойных мастеров.
– Ну ты сказал. С одной стороны, там цены – залюбуешься, рублей двести похожая духовушка стоить будет. С другой, таких и нет ни у кого. Наши и выделаны получше, и по надежности куда как предпочтительнее. Все же канцелярские мастера с особым рвением к делу подходят. Как-никак жизнью ответить могут.
– Выходит, даром хочешь?
– А как ты думал, при моем-то жалованье, которое почитай все уходит родителям в помощь.
– Да, чуть не забыл. Тебе премия полагается в пятьсот рублей. – Туманов положил на стол вексель. – И разъездные. – На стол лег кожаный кошель, глухо звякнувший монетами. – Сотня золотых. Этого тебе должно хватить с избытком.
Ага. Золото наличностью, потому как при погашении векселя в банке выдадут российскую монету. А Савин опять превращается в иноземного подданного, и лучше бы русскими деньгами не светить. Ну точно, вон Туманов и документы выкладывает.
– Х-ха! Прав таки оказался шельма. Хотя малость и ошибся.
– Ты это о чем, Алексей? – взметнул брови ничего не понимающий Туманов.
– Да Лесток. Когда я ему сказал, что, мол, могу его выдать, ответил, что, может, я тогда и получу сто рублей премии. Выходит, ошибался он. В пять раз ошибся.
– А ты не ерничай, Леша. Не надо. А то нам не известно, что он убийце-наймиту уже уплатил аванс в размере десяти тысяч рублей.
– Хм. И тут не соврал. Да это я так… – Алексей подошел к столу и небрежно взял в руки свои новые документы. – Лесток честно признался, что на допросе молчать не станет и все как есть выложит, и даже придумает, если дознавателям будет мало сказанного.
– Содержательные, как я погляжу, у вас беседы были, – покачав головой, весело произнес Туманов.
– А то. На допросе-то он, чай, не рассказывал, как за Расею-матушку радеет и готов жизнь положить на алтарь нового отечества.
– Не знаю. Во всяком случае, в опросных листах ничего такого не было.
– Крючкотворы. Попомни мои слова, против государя Лесток умышлял, но касаемо того, что не хотел учинить вред России в целом, правда. Просто ублюдок не верит, что польза Россией может быть обретена без его стараний и чаяний. Ладно о нем. Деньги, я так понимаю, нужно вернуть казне? Вот векселя, что он мне передал.
– Ты о чем, Леша? Нет в опросных листах имени стрелка. Может, Лесток все же крепок оказался, а может, писарь, ротозей, варежку поймал, но кто должен был пустить пулю в государя, так и осталось тайной. А коли так, то и деньги пропали. Даже не сомневайся, ни Ушаков, ни государь про них и не вспоминали. А уж мимо Петра Алексеевича копейка не пролетит. Поверь, я знаю.
– Ладно. Тебе верю, – пряча документы и векселя под камзол, произнес Алексей. – До кого добраться-то нужно?
– А прямиком к его преосвященству постучаться в дверку.
– А отчего же не к Людовику?
– Даже не думай. Петр нарадоваться на него не может, а вот кардинал позабыл, что ему следует заниматься делами духовными, но не мирскими.
– Когда?
– Как можно скорее. Желательно как только до Франции доберется весть о казни их посла. А вести разносятся очень быстро.
– Не слишком? – имея в виду казнь Шетарди, удивился Савин.
– Нормально, – поиграв желваками на скулах, возразил Туманов. – Пусть знают, на кого решили руку поднять.
– Значит, выеду пораньше. Только я сначала домой заскочу. Да в Саглино наведаться надо. А то дело к весне, нужно успеть кое-что провернуть, чтобы большую пашню поднять. Помнится, Силин обещался мне одну придумку соорудить, чтобы проще было пахать.
– Не забыл, выходит, кому жизнью обязан?
– Па-амятливый, – с явным одобрением, нараспев подтвердил Алексей. – Думал, ссуду в банке возьму, но если так…
– Денег-то хватит?
– Смеешься? Мы мелкие помещики, а не князья и уж тем более не мануфактурщики.
– Ну, судя по тому, что к Силину собрался, речь о махине пойдет.
– Сам же говоришь, что добро помнит. Так что выйдет мне все по самой малости. Он вроде еще обещался провести ее под какую-то испытательную программу. Но все равно внести кое-какую сумму нужно, чтобы после испытаний махину не отобрали.
– Понятно. Ну что, в добрый путь?
– Спешишь?
– Да не особо.
– Тогда расскажи-ка ты мне горемычному, как оно все обернулось.
– Так ты же…
– А то ты Ушакова не знаешь. В части касающейся, и не более. Ну пока дело крутилось, я и не высовывался. А сейчас-то… Или все еще рано?
– Да легко, – тут же согласился Туманов и уселся за стол.
Квартира предназначалась для встреч, а потому прислуги не было и собрать на стол было некому, да и нечего. Алексею было велено прибыть на эту квартиру и ждать дальнейших распоряжений. Вот он и дождался давнего друга, которого когда-то сам же и привел еще в прежнюю Тайную канцелярию.
Поэтому беседовать друзьям предстояло на сухую. Даже в трактир не сходишь. Алексей вообще, как и пришел, так и покинет дом под чужой личиной. Служащие КГБ конечно же работали, но нельзя было сбрасывать со счетов и иностранных шпионов. А Канцелярия сейчас притягивает самое пристальное внимание. Ввиду поднявшегося шума немудрено. Личность же Алексея не для всеобщего обозрения.
– Значит, так, – решительно начал рассказ Туманов. – Государь и Ушаков понимали, что и наши недовольные, и иностранцы будут подбираться к нему. Но к этому худо-бедно были готовы. Даже с Лизаветой соответствующую беседу провели. Дали понять, что глаз с нее не спустят. Объяснили, что Петр ей не враг, и доказательство тому, что после памятного заговора ее никто не тронул. Словом, если будет всячески помогать, помня о родственных узах, о том не забудет и Петр, и все у нее будет в порядке.
– Хм. Выходит, Лесток с самого начала был обречен?
– Лиза, конечно, своего не упустит, но и не храброго сердца человек. Лучше уж оказаться любимой теткой во дворце, пусть и не императорском, чем нелюбимой и в каменном каземате. Так что с самого начала она была на стороне Петра Алексеевича. Она, может, и пожалела бы Лестока и Шетарди, любовника своего новоявленного, но ты поди разбери, кто есть кто. Любой мог работать на нас и завести с нею крамольные беседы. Не доложит о ком, а тот окажется нашим соглядатаем, значит, умысел имеется.
– Жестко Петр с нею.
– А выхода у него нет. Человек слаб. А ну как поддастся уговорам и впрямь вознамерится корону императорскую примерить. Государь столько всего наворотил, что многие спят и видят престол без него.
– Но Лизавета все же тетка, кровь родная.
– А то Петр Алексеевич этого не ведает. Ладно, с Лизаветой все ясно. Но тут Петр Алексеевич вдруг решил жениться.
– А ты против? – со смешинками во взгляде удивился Алексей.
– Будешь ерничать, ничего больше не буду рассказывать. Вижу, что проникся. Так вот, жена, получается, как бы престолонаследница, а значит, под прицелом. Анна наотрез отказалась короноваться, и Петр ее поддержал. Однако жизнь не стоит на месте, и от детей никуда не денешься, а значит, она все равно окажется под ударом, как и будущий ребенок. Если уж решат посадить на трон Лизавету, то ни перед чем не остановятся. Вот тогда Петр и предложил сделать Екатерину Алексеевну фрейлиной великой княгини. Обставить это как добрую волю императора к опальному дворянству.
– А если кто умыслит что против наследника, то ему прямая дорога к Катерине. Хитро.
– Не без того. Катерина была под плотной слежкой с самого начала, поэтому и на ее связь с Лестоком мы вышли сразу. Впрочем, он уже раньше успел засветиться, как и французский посол.
– А кто Катерину-то опекал?
– А вот это тебе без надобности. Опекали. Настолько хорошо, что успели обнаружить снадобье и подменить флакон на другой, с водой вместо отравы. Потом еще и выкидыш разыграли. Анна ни в какую не захотела в этом участвовать, так хорошо хоть Ушаков подобное предвидел и подобрал девку с похожей статью. Потом еще и с Блюментростом конфуз едва не вышел. Его же заранее никто в известность не ставил, так он там скандал закатил. Насилу утихомирили. Словом, в выкидыш все поверили, а Лесток решил избавиться от Катерины. Кстати, она не стала запираться, даже кнут не потребовался. Как только узнала, что Иван Иванович ее на смерть обрек, так все сразу и рассказала. Ну а дальше оставалось только ждать.
– Ждать чего? Нет, Лесток вещал о том, что необходимо дождаться победы. Но вам-то чего было ждать?
– Он ждал поступления из Франции денег. Как только об этом узнали, Петр Алексеевич приказал выждать. Раз уж Флери совершенно безвозмездно хочет подбросить нашей казне шестьсот тысяч рублей, то грешно ему в этом отказывать. Вот видишь, а ты еще сомневался, твои ли теперь эти десять тысяч или нет. Говорю же, государь тот еще Калита. Так что, если не заметил, значит, причина на то была.
– Н-да-а. Не удивлюсь, если он эти деньги еще и на Канцелярию пустит.
– Хм. В общем-то так оно и есть. Кстати, и у твоих десяти тысяч корни тоже французские.
– То есть и они от Флери. И ими мне оплачивают убийство кардинала. Н-да-а, тут задумаешься, а столь ли изощренны иезуиты… – Алексей с таким видом покачал головой, что сразу и не поймешь, осуждающе или восхищенно.
Ну вот наконец и весна. Пусть начало марта все такое же снежное, как и всегда, но весна чувствуется каждой частицей тела и души. Вот и капель началась, и снег стал липким и рыхлым. Правда, к вечеру подмерзает, покрываясь твердой коркой, но все равно этот снежок и пахнет по-особенному. За время беременности она успела познать столько нового о различных запахах, что все вокруг диву давались.
Анна бросила в окно последний взгляд, вздохнула и переместилась за стол. Она и раньше в отсутствии брата пользовалась его кабинетом, сейчас же и вовсе здесь поселилась. Вынужденное затворничество не повлияло на ее работоспособность. Кабинет ей сейчас был даже более необходим, чем прежде.
После того как Петр передал в ее ведение несколько заводов и фабрик, заниматься одной только тумановской ей уже было скучно. Не тот размах. Поэтому она настояла, чтобы Ушаков обеспечил ей нормальное сношение с управляющими предприятиями, и стала осуществлять руководство посредством постоянной переписки. Разумеется, роль гонцов исполняли ряженые солдаты особого батальона.
Андрей Иванович предпринял меры, чтобы никто посторонний не мог появиться в имении. Постоянная охрана силами сводного гвардейского батальона и пары плутонгов из особого батальона обеспечивала полную изоляцию имения и безопасность его обитателей.
Не сказать, что сведения из имения не просачивались наружу. Еще как просачивались. Да еще и со всевозможными подробностями, вплоть до любимых блюд, нарядов и привычек Анны Александровны. И все это стараниями Ушакова. В этих распространяемых сведениях недоставало только одной маленькой детали: ни при каких обстоятельствах не упоминалась ее беременность.
Два часа за работой пролетели совершенно незаметно. Казалось бы, вот только что присела, а уже зовут на обед. Да еще и поясницу ломит, да так, что сил никаких. Это дитя дает маме знать, что ему куда приятнее прогуляться, чем сиднем сидеть в комнате. Ну да после обеда погуляет. Оно и у самой душа просит глоток весеннего воздуха.
– Тетя Аня, тетя Аня! – В кабинет вихрем влетела девчушка лет восьми и, подбежав к Анне, остановилась, обхватив ее выпирающий под сарафаном живот.
Девочка явно прибежала с каким-то известием. Елена, жена Ивана, строго-настрого наказала детям по пустякам тетю Аню не беспокоить. Так что сомнений в том, что она спешит что-то сообщить, не было. Но насколько она торопилась в кабинет, настолько же сейчас тянула время.
У маленькой Полины имелась небольшая слабость – или навязчивая идея. Словом, нравился ей тетин живот. При любой возможности она старалась обнять его, а если разрешали, так и ушком прикладывалась. Пиком ее счастья было, если ребенок начинал толкаться.
– Поленька, ты что-то хотела мне сказать? – приподнимая головку девчушки и мило улыбаясь, решила вернуть девочку на землю Анна.
– Там дяденька приехал, сказывал, что дядя Петя уж через час будет здесь, – доложила девчушка.
– Поля, вот ты где, егоза. – Появившаяся в дверях Елена поймала вопросительный взгляд золовки и подтвердила: – Все так, Аня. Едет твой ненаглядный.
– Надеюсь, на этот раз подольше задержится, – борясь с охватившим ее волнением и глубоко вдохнув, произнесла Анна.
– Ну, с турком вроде бы замирились, – согласилась с ней Елена. Однако не смогла удержаться от сомнений: – Но ведь у него и помимо войн забот хватает. Вон, взять моего Ивана…
– Спасибо, Лена. Умеешь ты поддержать, – укорила ее Анна.
Елена лишь пожала плечами. А что ей, собственно, еще оставалось? Правда заключалась в том, что мужья им достались неуемные, а такие на одном месте не усидят. У Анны вроде тоже шило в одном месте, но дитя живо ее перевоспитает. Конечно, если она его не сбросит на мамок, а сама воспитывать будет. Впрочем, Анна не скинет. От помощи не откажется, но и перекладывать все на чужие плечи не станет.
– Лена, я вот все думаю, а что же вы будете делать, как я разрожусь. Вон как Полина к моему животу привыкла, – поглаживая по голове притихшую девочку, все так же прижимающуюся к ее животу, поинтересовалась Анна, меняя тему разговора.
– У-у, испугала, – отмахнулась Елена. – Да ей такое еще больше понравится. Эдакая верещащая и дрыгающая ножками и ручками кукла. Правда, Поленька?
– Какая же кукла, мама? Это же братик будет. Ты что, разве не знаешь?
– Зато ты больно умная. Марш на кухню, да вели, чтобы обед через час накрывали. Как, Анечка, обождем наших благоверных?
– Это ты правильно решила. Обождем конечно же, ничего с нами не станется. Ой!
– Что случилось? – встревожилась Елена, бросаясь к ней, уж больно у Анны вид был испуганный и одновременно растерянный.
– Не знаю, – прошептала Анна, хватаясь за живот.
– Что? Схватило? – Елена подхватила ее под локоток.
– Нет. Но… Как бы вниз потянуло, и по ногам что-то потекло. Ой! Говорила же, до добра эти игры вокруг беременности не доведут! – ничуть не пытаясь совладать с охватывающей ее паникой, выкрикнула Анна.
– Тихо, Анечка. Спокойно. Ничего страшного не случилось. Это просто воды отошли. Пора пришла, вот ребеночек наружу и просится.
Елена уж не раз хаживала по этому пути, поэтому понимала, как важно, чтобы в этот момент рядом с роженицей был человек, кто будет вселять в нее уверенность. А уж что касается той, что впервые рожает, так и подавно. Вот и старалась вовсю, демонстрировала выдержку, хотя у самой поджилки тряслись.
Говорят, что ко всему можно привыкнуть и постепенно страх отступает. Как бы не так. Нельзя к этому привыкнуть. И каждый раз как в первый, как бы баба ни храбрилась…
Прибывший в имение император застал необычную суету. Все были либо бледные как мел, либо красные как раки. И на лицах читаются весьма смешанные чувства, от испуга до нетерпения.
Петр за время правления и походов возмужал и заматерел, даже лично в бою поучаствовал. Но при виде мечущихся людей едва не поддался панике. Нужно было быть полной бестолочью, чтобы не догадаться, что тут происходит.
Однако сполна испить чашу переживаний ему не довелось. Анна, будучи натурой деятельной и решительной, не стала тянуть и здесь. Впрочем, вряд ли эти ее качества могли оказать хоть какое-то влияние на процесс родов. Но тем не менее все прошло относительно гладко и быстро.
Едва только переступив порог дома, Петр услышал отдаленный плач ребенка. Горластый. Спальня на втором этаже, да еще и дверь наверняка закрыта, а его все равно слышно. Хм… А может, и ее. Девчонки, они тоже ой какие голосистые. Интересно, а кому он больше обрадуется? Петр прислушался к себе и понял, что будет рад кому угодно, лишь бы с Анной все было в порядке.
– Ну, чего сидишь как неродной?
Погрузившийся в свои думы Петр вздрогнул от неожиданности и выпрямился на стуле. Повел ошалелым взглядом и остановил его на строгого вида женщине лет пятидесяти, с властными манерами. А главное, ведущей себя настолько вольно, что не всякий высокородный такое себе позволит.
Однако память безошибочно подсказала, кто именно перед ним. Это была Анечкина мамка. Таким позволялось много, очень много. Анна рассказывала, что родители и помыслить не могли поднять на нее руку, а вот мамка та сарафан задирала, и не раз. И ведь и батюшка, и матушка об этом ведали, но упорно оставались в неведении.
Так что ничего удивительного, что она не стушевалась и перед императором. Что ей звания и положение, когда речь идет о ее кровиночке. Именно что кровиночке, хотя не она ее рожала. Но ее молоком девочка вскормлена. А как такое дело, то она ей родная, и никак иначе.
Все это молнией пронеслось в голове Петра, а в следующее мгновение он уже подхватился, направляясь к лестнице. Ага, как же. Разбежался. Кто же тебя так просто отпустит.
– Куда? – схватила его за руку мамка.
– Так туда, – растерянно ответил Петр.
– Туда-а. Поди умойся с дороги сначала. Ну, чего смотришь? Пошли уж, горе ты мое луковое.
– Авдотья, ты бы хоть сказала.
– А чего тебе сказать-то, милок? – словно не понимая, чего именно от нее требуется, удивилась женщина.
– Как там Аня?
– Хорошо все с ней, – как видно, довольная тем, что новоявленный папаша в первую очередь поинтересовался ее девочкой, ответила Авдотья. И добавила: – И сыночек в порядке.
Процесс умывания оказался недолгим, и вскоре Петр был в спальне, откуда поспешили удалиться все лишние. Анну уже успели привести в порядок, хотя бледность никуда не делась. Анна смотрела на вошедшего мужа с нескрываемой радостью. Тут и счастье материнства, и облегчение, что роды прошли благополучно, и чувство удовлетворения – с первого раза подарить отцу сына, а государству наследника, не это ли ее первейший долг?
Петр поискал взглядом ребенка. Да вот же он! Туго спеленатый, лежит рядом с матерью. Он его сразу не заметил, потому как во все глаза смотрел на Анну. А тут белый кулечек на фоне белых же простыней, одно только красное личико и видно.
Мгновение, и, преодолев расстояние до кровати, Петр опустился на колени, поцеловав жену. Потом, повинуясь скошенному взгляду Анны, взглянул на ребенка.
Спит. Дыхания даже не слышно. Личико не просто красное, но где-то даже и страшненькое. Хм. На других деток взглянешь, так те просто на загляденье. Интересно, это он такой невезучий? Или новорожденные все такие?
– Что, не глянулся? – разлепив ссохшиеся губы, прошептала Анна.
– Да просто… – растерянно начал было Петр, но Анна прикрыла ему рот ладонью, заставив замолчать.
– Сейчас глупость сморозишь, потом жалеть будешь. А то, что выглядит сейчас не очень, так чего же ты хотел. Не одна я мучилась, и ему вместе со мною досталось.
– Кхм… Анечка, я, наверное, плохой отец, – устыдившись своих мыслей, повинился Петр.
– Ты не плохой отец. Ты просто пока не знаешь, что значит быть отцом. Вот увидишь, второму будешь радоваться так, что обо всем дурном позабудешь.
А дурное уже само улетучивалось из головы. Вот чем дольше он смотрел на младенца, тем больше он ему нравился. Поначалу-то растерялся, ожидал увидеть иную картину, но сейчас пелена с глаз спадает. Ну да, все именно так. Видно же, что намаялся, бедолага, и теперь отдыхает от трудов тяжких.
В какой именно момент его охватила волна нежности, Петр не понял и сам. Она затопила его всего без остатка. Повинуясь какому-то наитию, он склонился над младенцем и поцеловал в лобик. В нос ударил мягкий и дурманящий запах чистого, безгрешного тела и молока. Отец даже на пару секунд уткнулся носом в пеленки и втянул воздух, желая насладиться новыми, ранее неведомыми ароматами…
– Ну как ощущения? – попыхивая трубкой у окна, поинтересовался Туманов у вошедшего в кабинет Петра.
Князь вообще-то должен был задержаться в столице. Было на нем еще несколько поручений. Но, как видно, сумел со всем управиться быстро. А может, все дело в том, что еще со времен службы смотрящим у него были самые обширные знакомства, в том числе и среди смотрителей почтовых станций. Если свежих лошадей не было ни для кого, то для него обязательно одна сыщется.
Поэтому ничего удивительного, что он в буквальном смысле этого слова нагнал императора. Да Петр и не удивился. Скорее воспринял как должное. Все же князя отличала искренняя и безграничная любовь к сестре, поэтому его нахождение здесь скорее закономерность. Опять же семью не видел больше полугода.
– Признаться, непонятные ощущения, – почесав нос, ответил Петр.
– Мне это знакомо, – кивнул Иван, как более опытный товарищ начинающему.
Петр потянулся к открытой шкатулке с трубками и табаком. Туманов понимающе улыбнулся. Государь курил редко, и всякий раз по поводу. Правда, и курить долго не мог. Затянется пару раз, закашляется да и отбросит в сторону. Но это верный признак того, что он сейчас не в себе.
– Тьфу, гадость, – пыхнув пару раз, как обычно чертыхнулся Петр.
– И к чему каждый раз наступать на одни и те же грабли? – удивился Иван.
– Так ведь запах табака нравится, если не накурено так, что топор вешать можно. Вот каждый раз и думаю: а вдруг? Но «вдруг» не случается.
– Чудной ты порой, Петр Алексеевич.
– Ладно об этом. Докладывай, как там и что.
Дополнительных пояснений, что именно хочет услышать Петр, Ивану не требовалось. Ясное дело, что текучка, задержавшая Туманова, государя не интересовала. Поэтому он сразу перешел к главному:
– Посланник к кардиналу убыл. Думаю, преимущества в одну неделю ему хватит, чтобы подготовиться. Опыт у него изрядный, разберется, что там и к чему.
– Не попадется?
– Не тот человек, – уверенно покачал головой Иван.
– Сделает?
– Этот сделает.
– Савин?
Туманов утвердительно кивнул.
– Сколько ему уже?
– Тридцать четыре, государь.
– Не стар. Не знаешь, отчего Ушаков его не жалует? Я уж сколько раз порывался за преданность особо наградить, да Андрей Иванович все противится. А Ушакова обижать, поощряя людей через его голову, не хочется.
– Так он не только в отношении Савина противится. Он вообще против того, чтобы служащих Канцелярии большим рублем задабривали. Потому как считает, что служить потребно с честью. За золото же верность не купишь.
– Верность это хорошо, но ее и вознаграждать нужно. Сколько там Лесток ему за мою голову положил?
– Десять тысяч аванса и десять после дела.
– Вот и заплатишь сполна, когда вернется. Да я еще подумаю, где ему можно землицы нарезать. Только сам сделаешь, с Ушаковым решай как знаешь, чай, его заместитель, тебе и карты в руки. Что дальше?
– Так все вроде. Остальное так, рутина. О другом Андрей Иванович тебе уж поведал.
– Ну, значит, и хватит о делах. У меня сын родился, а у тебя племянник, а мы тут языками метем. Может, по чарке доброго вина? – потирая руки, предложил Петр.
– А может, не по одной? – поддержал его Туманов.
– Зови всех офицеров, свободных от службы. Погоди. Давай-ка лучше мы к ним, – спохватился Петр, осознав, что мужская пирушка дело далеко не бесшумное, а это измученным молодой матери и ребенку на пользу не пойдет.
– Тогда ты тут обожди малость, государь, а я пока все организую.
А что? Вполне правильное решение. С одной стороны, было дело, Петр не гнушался своими руками позаботиться о застолье. И дичь разделает, и рыбу выпотрошит, да потом еще и лично приготовит. А как итог, сам же угощал, ничуть не чинясь. Но, с другой стороны, за прошедшие годы он успел измениться. Да и не на биваке они сейчас. И наконец, хозяин дома Туманов, он же родной дядька, вот ему и карты в руки.
Петр же, ожидая, когда его позовут, присел за стол и, взяв в руки кисет, потянул носом воздух. Ох и хорошо пахнет зар-раза. И ведь курил же, было дело, а поди ж ты, отвык. Оно конечно, если постараться… Да стоит ли оно того? Пожалуй, что и нет.
Как часто бывало, мысли от табака вильнули в сторону, и уже в следующее мгновение он думал совсем о другом. Уж чего-чего, а дум у него было за две жизни не передумать. Или передумать? А не два ли человека в нем уживаются?
Нет, об этом лучше не думать. Не потому, что страшно. Поначалу-то было, а теперь уж пообвыкся. Просто смысла в этих размышлениях нет никакого. Хоть мозги сломай, а ни к чему так и не придешь. Это есть и помогает принимать зачастую правильные решения. Остальное не имеет значения.
Итак, результаты заговора были неутешительными. В расставленную ловушку угодили двадцать два видных помещика и пятеро заводчиков. Конечно, с одной стороны, Петр как бы сам их подтолкнул, но, с другой – голова дадена, чтобы думать, а не только есть в нее. Положили перед тобой приманку в мышеловке, а уж тянуться к ней или нет, сам решай, не маленький.
На этот раз Петр решил действовать жестко. Все причастные к заговору были приговорены к казни, без какой-либо надежды на помилование. Их близкие лишены дворянского звания, всех средств и имущества. Им оставили только самую малость, не более тысячи рублей на семью, и определили на вечное поселение в Сибирь.
Ушаков хотел было предостеречь от подобного шага, но Петр остался непреклонен. Не помогли и уговоры в Сенате. Каждый должен был знать, что, умыслив против престола, на снисхождение может не надеяться. Причем пострадает не только он, но и все его семейство. Уж не однажды вскрывали заговоры. Петр отнесся по-людски, с пониманием. И чем это аукнулось? Новым заговором, с еще большим числом заговорщиков.
Этот урок должен был показать всем, насколько опасно влезать в сомнительные авантюры. А лучше вообще поспешить доложить об услышанном, дабы не оказаться причастным. Ведь недоносительство каралось так же, как умысел против престола. Зажимал Петр понемногу знать в тиски, но и выхода иного не видел. Больно много воли себе хотят взять.
Кстати, теперь и в сторону Лизаветы поглядывают с опаской. А то как же, два заговора, она вроде как в центре. Вокруг народу покрошили, посла французского не пожалели, а она в сторонке осталась. Петр вовсе не хотел ей вреда, но вынужден был сделать политическим трупом. Фигурой, на которую больше никто и никогда не сделает ставку.
Кстати, по этой же самой причине ей не приходилось рассчитывать и на достойную партию за границей. Но Петр и тут решил поступить по-своему. Даром, что ли, уволок с собой в поход Разумовского. Ушаков докладывал, что она души в нем не чает. А что может быть лучше, чем прожить жизнь с любимым человеком. Раньше этому препятствовала большая разница в положении, теперь она была не так уж велика.
В военном походе Алексей Григорьевич заслужил отличие, спас жизнь самому государю императору. И тому имелись свидетели. За сей подвиг Петр Алексеевич возвел его в графское достоинство. С Лизой разговор уж состоялся. Нечего ей дурью маяться, пусть выходит замуж и будет счастлива.
Подумал было поставить ее на правление хотя бы в том же Причерноморье, но очень быстро отверг эту идею. Там нужна деятельная и созидательная натура, как Миних, но никак не Елизавета. У нее, кроме веяний моды, нарядов и ассамблей, ничего иного на уме не водится. Так что пусть живут в своем дворце, он ей еще землицы с деревеньками лучше прирежет.
Итого по результатам удачной войны и не менее удачно раскрытого заговора казна оказалась в большом плюсе. Лишь деньгами прибыток составил двадцать три миллиона. А ведь было и много чего иного. Одними только лошадьми сколько народу обеспечили, а это в крестьянской семье уже дело великое.
Но главное не это. Главное то, что теперь у Петра имелось достаточно средств для задуманных им программ. Предстояло организовать переселение огромных масс народа.
Во-первых, заселить прирезанное Причерноморье.
Во-вторых, организовать новые поселения в Сибири. А народ туда никакими калачами и посулами не заманить. Придется отправлять под караулом. Здесь, пожалуй, еще и порадуешься тому, что крестьяне все еще в крепости, хотя Петр и стремится всячески от этого уйти.
В-третьих, Витус Беринг открыл пролив между Азией и Америкой и соответственно обнаружил саму Америку. И Петр вовсе не собирался никому уступать эти земли. Ну и что, что уже сейчас народу недостает, чтобы заселить все пространство. Думать нужно о будущем. Поэтому и в Америку нужно будет определять переселенцев. Да снабдить их всем потребным в достаточном количестве, в том числе и оружием.
А еще на руководство всем этим нужно будет определять достойных людей. Таких, для которых понятие чести не пустой звук. Одной только щедрой платой тут не обойтись. И здесь Петр был полностью согласен с Ушаковым. Кстати, и из ведомства Андрея Ивановича там тоже кадры потребны будут.
Жаль, пока все еще не обнаружили северный проход. Но что-то подсказывало Петру, что и не найдут. Ангел-хранитель (или его второе «я», бог весть кто он на самом деле) по этому поводу упорно отмалчивается. Ни в поддержку северной экспедиции ничего не говорит, ни против. Зато насчет Аляски высказался однозначно и довольно грубо. Словом, настаивал на ее заселении и исследовании.
Не стоило забывать и о приобретениях в Закавказье. Туда тоже нужно было определять переселенцев. И вообще поднимать тамошние земли. Помощь братьям по вере – дело богоугодное. Но и тащить их на русском горбу никто не собирается. Нужно как можно быстрее налаживать хозяйство.
Да и о территориях Закавказья, оставшихся под персами, не стоит забывать. А Персия, кстати, ослабла, и сильно. Там сейчас такое творится, что не приведи господи, территория уменьшилась более чем в два раза. Сомнений нет, в конце концов все утрясется и страна выправится, но немалую часть земель она потеряет безвозвратно.
Надир-шах насколько был выдающимся политиком и полководцем, настолько же оказался недальновидным. Умертвив весь род Сефевидов, он фактически прервал династию с многовековой историей. Ни он, ни его потомки такого веса не имели. А потому ничего удивительного, что после его смерти, да еще внезапной, Персия посыпалась как карточный домик.
Грешно не воспользоваться подобной ситуацией. Вот Петр и решил не упускать момента. В закавказские регионы, остающиеся под персами, потекли караваны с трофейным турецким оружием. Его было захвачено достаточно много, и лучшего применения ему не сыскать.
Грузины, армяне и азербайджанские народности поднимут восстания, освободят свои земли от персов. Сейчас им это вполне по силам. Потом попросят поддержки России и захотят уйти под ее руку. И Петр не откажет им, введя для защиты на их территорию свою армию.
В том, что так и будет, Петр не сомневался. Армяне и грузины попросту лишены выбора и будут тянуться к братьям по вере. Азербайджанцы успели узнать, насколько лучше живется их братьям под рукой русского императора.
Если все случится так, как он рассчитывает, то вскоре весь Кавказ окажется под рукой России. Во всяком случае, его большая часть. Его северные районы можно будет склонить под руку либо прямым давлением, либо постепенно. В любом случае без серьезной поддержки таких сильных держав, как Турция и Персия, выбор у них будет невелик. О независимости и самостоятельности тут и говорить нечего.
И наконец, Швеция. Проблемами оттуда веет вполне уже осязаемо. Андрей Иванович кое-что предпринял, но, похоже, смерть одного из видных деятелей партии «шляп» была неверным решением. В смысле нужно было ее обставить по-другому. К примеру, организовать дуэль. Убийством же из-за угла ситуацию только усугубили, тем более что убийца словно испарился.
Партия «шляп» устроила истерию по поводу русской угрозы. По всему выходило, что щедрое финансирование пророссийски настроенных членов риксдага пошло прахом. Впрочем, грех жаловаться. Как-никак войны на несколько фронтов удалось избежать.
Шведы пребывают в уверенности, что турки проиграли только в силу собственной дикости и слабой подготовки армии. Да чего уж там, вся Европа грешит ошибочностью мнения. Франция наверняка встанет на дыбы, да еще и в смерти кардинала будут видеть руку России. Хм. Мудрено было бы не увидеть, тем более что устранение Флери задумано как ответный привет.
Значит, нужно менять политику Швеции. Вернее, перенаправлять усилия и вместо поддержки партии «колпаков» сосредоточить внимание на «шляпах». Чем раньше нападут, тем лучше. Самим нападать не хотелось бы. И без того шведы обозлены, а с ними еще жить по соседству. И лучше бы оставить взаимовыгодные торговые отношения. А еще лучше превратить их в союзников.
Но для этого нужно сделать так, чтобы они напали. А потом быстро и качественно надавать по сопатке. Настолько быстро, чтобы вся Европа осталась под впечатлением. Глядишь, по-другому станут смотреть в сторону России и ценить то, что она не стремится лезть в европейский пирог со своим ножичком.
– Петр Алексеевич, все готово, – радостно улыбаясь, вполголоса доложил вошедший Туманов.
– Ты чего шепчешь? – поддаваясь примеру хозяина дома, тихо поинтересовался Петр.
– Анечка с малым спят. Намаялись сегодня. Вот мамка меня полотенцем и погоняла малость, чтобы лишний раз не шумел, – с задорным весельем, которое пристало какому-нибудь сорванцу, а не князю, да еще при должности высокой, ответил Туманов.
– Ага, а я что говорил. Так бы и мне досталось. Или постеснялась бы на царя-батюшку полотенце поднимать?
– Молитву о спасении своей души обязательно прочла бы, но полотенцем все одно отходила бы, – уверенно сказал Иван.
– Лихая у вас мамка, – не без уважения произнес Петр. – Тогда не будем доводить ее до греха, а себя до позора. Куда идем-то?
– В деревеньку. Я тут подумал, ну его, к ляду, во дворе располагаться, все одно не удержимся от шума.
– А вот это ты верно решил. Пошли.
Цокот копыт и перестук колес по каменной мостовой раздражали слух, хотя обычно действовали на кардинала умиротворяюще. Впрочем, сейчас он пребывал в таком настроении, что любая мелочь действовала ему на нервы.
Подумать только, этот мальчишка, этот непутевый волокита за юбками возомнил, что он может кричать на своего первого министра! Да по сути вся Франция держится только на нем! Флери предпринял много усилий для того, чтобы удалить короля от управления государством. И, видит Бог, всегда считал себя правым.
Людовик Четырнадцатый не был ни выдающимся правителем, ни гениальной личностью. Но зато он обладал несомненным чутьем и приближал к себе по-настоящему талантливых людей. Что в итоге позволило ему оставить после себя мощное государство, с надежными и сильными союзниками.
Его же правнук оказался полной бездарью. К этому выводу кардинал пришел, еще когда только занимался его воспитанием. Наследника французского престола отличали леность и тяга к развлечениям. По сути он так и остался избалованным и глупым мальчишкой.
И вот этот, с позволения сказать, король посмел орать на своего воспитателя и первого министра, как на нашкодившего мальчишку. Вместо того чтобы возмутиться самим фактом казни французского посланника, пусть и причастного к заговору, он взбесился оттого, что кардинал смел умыслить убийство помазанника Божьего.
Большого труда стоило убедить короля, что ни кардинал, ни Франция к этому происшествию не имеют никакого отношения. Всю вину кардинал свалил на покойного Шетарди и его авантюризм. Было доподлинно известно, что маркиз преуспел в России и стал любовником наследницы престола Елизаветы. Скорее всего, этот успех настолько вскружил ему голову, что он решил взойти на русский престол.
Для дикой Московии ничего удивительного или необычного. Если уж простолюдинка смогла стать императрицей, а обычный торговец пирожками вершил судьбу всей империи, ввергая в трепет представителей древнейших и влиятельнейших родов, то маркизу, представителю древнего французского рода, вообще никаких препятствий в его честолюбивых планах.
Разумеется, последнее возможно при удачном стечении обстоятельств. Но ведь все именно так для него и складывалось. Так что король Франции вправе требовать, чтобы маркиза препроводили на родину для разбирательства и суда ввиду нарушения им присяги и долга.
Именно такой ответ и был отправлен в Россию. Но Флери бесила даже не неудача, постигшая его на Востоке, и не оплеуха, отпущенная Франции. Он был вне себя от того, как повел себя с ним король. Боже, храни Францию! Что будет, когда кардинала не станет? Об этом не хотелось даже и думать.
Эти думы были тем тяжелее, чем чаще он начинал задумываться о России. Быть может, он ошибся и нужно было сразу искать с ней дружбы? Он же решил сначала возвести на престол угодную ему фигуру. Недооценил он мальчишку.
А ведь начинал так же, как и Людовик. Охота, развлечения, женщины с юного возраста да бесчинства, творимые его приближенными с его прямого попустительства. И вдруг такая разительная перемена. Кардиналу доносили, что уже несколько лет подданные все чаще называют Петра Калитой. Был такой правитель в Московии, что всегда о выгоде пекся и приумножении казны.
Что-то отдаленно похожее есть. Но только и того, что «что-то». В облике этого мальчишки все чаще проступает лик его деда. Но нет, и это сравнение также не годится. У Петра Второго было свое, особое лицо. Он более прагматичен, дальновиден, скрытен и агрессивен.
Как-то кардиналу доводилось наблюдать старую, добрую английскую забаву – травлю быка. Для этого используется особая порода собак, с неправильным прикусом, которую англичане называют бульдогами. Этих животных отличает буквально мертвая хватка.
Перед началом представления собак нередко заставляют прикусить палку и подвешивают животное над горящим огнем. Сила челюстей этого бойца такова, что он при помощи зубов удерживается на весу, дабы не обжечься.
Если этот пес умудрялся сделать захват, то избавиться от него практически не было никакой возможности. Он ни при каких обстоятельствах не выпускал своего соперника, пока не побеждал его или не издыхал сам.
Вот именно с этим самым бульдогом и ассоциировался у Флери молодой российский император. Эти черты его характера явственно проявились в том, как он обошелся с Польшей, не допустив на ее престол своего противника. Но, как выяснилось, это было только начало.
Участь Крымского ханства оказалась куда более плачевной. Государство с многовековой историей попросту прекратило свое существование. Петр даже не стал прибегать к дипломатическим играм и предлагать татарам вассалитет. Он попросту смел их, своими действиями вынудив большинство населения попросту покинуть Крым.
Набросившись на Турцию, он схватил ее за глотку настолько крепко, что вверг султана в панику. Петр неоднократно предлагал Махмуду Второму мир, при этом явно не рассчитывая на него. И после отказа султана русские били еще больнее. Наконец турки отступились и согласились на мир. Но произошло это не раньше, чем Петр сумел откусить кусок, который мог переварить.
Флери не сомневался, что следующей на очереди будет Персия. На это указывали сведения, поступающие от посла. Да и интересы России требовали того же. Коль скоро им удалось вывести из-под гнета иноверцев часть своих братьев православных, оставлять остальных под персами было бы неправильно. Хотя и не понятно, сама ли Россия объявит войну или предпримет какой-то хитрый ход.
Вряд ли открытое столкновение. Все же русским грозит война со Швецией. Флери не был уверен, стоит ли допускать, чтобы шведы бились против русских одни. Хотя генералы и твердили, что русская армия не так сильна, как это кажется со стороны, кардинал теперь склонялся к иному мнению.
Что бы там ни говорили в Европе о дикости турок, они все еще сильны. Их армия ненамного уступает европейским, если вообще уступает. Во всяком случае, Австрия, которая регулярно воюет с Портой, ведет эту борьбу с переменным успехом.
Хм. Пожалуй, последняя война, выигранная благодаря принцу Евгению, и успех русских побудят Габсбурга напасть на Махмуда. Как бы ему не ошибиться. Все же в Австрии сегодня нет военачальника, сравнимого с покойным принцем.
Кстати, даже он перед смертью выступал против войны с турками. И потом, вспомнить самоуверенный Прутский поход Петра Первого, когда турки едва полностью не истребили русскую армию. Выходит, не так уж и плоха турецкая армия. Но тогда получается, за последние годы Петр Второй сумел в значительной мере реорганизовать свою армию.
Наконец, даже он, Флери, человек, не склонный к военному решению вопросов и никаким боком не полководец, видит, сколь сильно отличается русская тактика от европейской. Российская армия не прибегает к маневрированию силами, эдакой своеобразной игре в шахматы. Вместо этого она идет кратчайшим путем к противнику и навязывает ему сражение. Это что-то совершенно новое в военном искусстве.
В России чувствовались невиданные сила и потенциал. Иметь в ее лице противника? Ну уж не-эт. К чему затевать схватку с этим самым бульдогом, когда можно его привлечь на свою сторону. Флери всегда мечтал о союзе с Англией, так как в этом союзе видел многократно усилившуюся мощь Франции. Но, похоже, он все это время смотрел не в ту сторону. Уже давно нужно было обратить взор как раз в сторону России.
Если Франция объединит усилия с Россией, да еще и при поддержке Испании, они просто разделят Европу на три части. Англия, конечно, крепкий орешек, но ее сила именно в ее флоте, а русские как раз и показали, что флот для них вообще не препятствие.
Даром, что ли, Петр полностью свернул программу строительства линейных кораблей. Если он и строит крупные суда, то только торговые. Стал бы он наращивать строительство торгового флота, не имея возможности при необходимости его защитить? Вот уж вряд ли. Значит, такое средство есть. И это не фрегаты, растущие как грибы после дождя. Эти хороши на коммуникациях противника или для борьбы с пиратами.
Решено. Помимо письма его величества к Петру отправится еще одно, от Флери. Теперь он готов был лечь костьми, лишь бы добиться с Россией союза. Все просто. Он пытался пробраться в окно, в то время как достаточно было постучать в дверь. Конечно, пока придется оговорить особые условия по Австрии. Но впоследствии их союз можно будет расстроить, и тогда… Перспективы были просто головокружительными.
Наконец карета подкатила к парадному входу дворца его преосвященства и замерла у самых ступеней. Лакей подбежал к дверце и, распахнув ее, подался немного в сторону, давая Флери дорогу. Кардинал, все еще пребывая в задумчивости, ступил на лестницу и начал подниматься к дверям.
Шесть ступеней, широкая площадка. Лакей у двери, предупредительно распахнувший ее и согнувшийся в почтительном поклоне. Два гвардейца вытянулись в струнку, встречая влиятельного хозяина дворца, а по сути и вершителя судьбы Франции. Флери шел уверенно, мерно обозначая каждый шаг глухим стуком каблуков.
И вдруг ноги его подломились, а тело начало медленный разворот вокруг своей оси. Полные удивления глаза пытались что-то рассмотреть, но быстро теряли блеск, становясь мутными. Наконец его преосвященство как подкошенный упал на мраморные ступеньки и мелко засучил ногами, как человек, испытывающий невыносимую боль.
Бросившиеся к кардиналу слуги с удивлением обнаружили, что под ним расплывается лужа крови. Его преосвященство дышал со всхлипами, от боли скрежеща зубами, отчаянно цепляясь за жизнь.
– Ваше преосвященство! Что с вами?!
– Кардинал ранен!
– Да как такое могло случиться?!
– Ваше преосвященство!
– Б… Б…
– Тихо! Он что-то хочет сказать! – выкрикнул один из гвардейцев.
Едва добившись тишины, он поспешил склониться над умирающим. Тот успел произнести только одно слово, после чего у него горлом пошла кровь. Еще через несколько мгновений судороги прекратили сотрясать его тело, и остекленевший взгляд одного из самых влиятельных людей в мире устремился в бесконечность.
– Что? Что он сказал? – начали наседать на гвардейца окружающие.
– Только одно слово: бульдог, – пожав плечами, ответил он.
notes