Назавтра Фред получил по электронной почте письмо, вызвавшее у него недоумение. Он с минуты на минуту ожидал услышать в трубке возбужденный голос Эмы, сообщающей, что она выстроила дьявольский план проникновения в “Клуб Леонардо”. Что-то вроде “А если прикинуться летучими мышами, чтобы просочиться через сад по системе коммуникаций”. И в этот момент пришло сообщение от Габриэль, где в строке “Копия” стоял адрес Эмы. Наверное, Эмин драйв заразителен. Изрядно надравшаяся во время последнего собрания Стерв Габриэль выполнила свое обещание. Ее загадочный мейл приглашал их на аперитив, который состоится через несколько дней и даст возможность “ответить на некоторые из ваших вопросов по поводу клуба Л.”. Далее следовал адрес в XVII округе. Фред был польщен тем, что тоже получил приглашение, чья таинственная тональность, однако, ему не понравилась. Он активно не любил неожиданности. Фред позвонил Эме, чтобы узнать, является ли адрес в мейле домашним адресом Габриэль, и с удивлением услышал, что Эме об этом ничего не известно. Ее никогда не приглашали к д’Эстре, тем не менее ей казалось, что Габриэль живет где-то в районе Монмартра.

Они договорились встретиться на улице и прийти вместе. Вечером температура упала на несколько градусов, близящееся лето обещало быть пасмурным, и в ожидании Эмы Фред продрог как собака. Он недостаточно тепло оделся, но это его волновало меньше, чем собственный внешний вид. Он попытался разглядеть свое отражение в витрине закрытого магазина. Ему показалось, что все нормально. Он оделся, как обычно, – бесформенные джинсы, ободранные кроссовки, свитер в катышках. Он подумывал о том, чтобы выбрать что-то более шикарное, но Габриэль не дала им никаких указаний. Оставалось лишь надеяться, что ему не придется еще раз пережить такое унижение, как на похоронах.

Он заметил две фигуры на углу улицы. Через несколько метров он узнал Эму и Блестера. Удивился, что она пришла не одна, но к Блестеру он относился скорее со знаком “плюс”. Во-первых, он считал его довольно привлекательным и вокруг него различалось нечто вроде ауры хорошего парня. Во-вторых, Фред симпатизировал ему из-за ипохондрии. Молодые люди пожали друг другу руки; обоюдное желание проявить доброжелательность бросалось в глаза.

– Очень приятно, – искренне заявил Блестер. – Эма все время рассказывает о тебе. Рад наконец-то познакомиться.

– Я тоже. Только я думал, мы уже встречались на DJ Стервах.

Блестер смутился:

– Э-э-э… Да… Но я тогда был не совсем в форме. Меня затерроризировала одна Стерва.

Эма резко прервала их беседу:

– Если вы покончили с любезностями, пошли. Что нам приготовила Габриэль? Умираю от любопытства. Она отказалась что-либо объяснять.

В вестибюле их встретил длинный ряд зеркал, в которых они отражались до бесконечности. Фред смотрел на Блестера, шедшего перед ним. Ему стало легче, потому что тот тоже был в джинсах и кроссовках. Эма дернула его за рукав.

– Зайчик, тебя не напрягает, что я позвала Блестера? Я решила, что он, возможно, будет нам полезен.

Фред окончательно успокоился, услышав, что она по-прежнему называет его зайчиком, и уверенно возразил, что присутствие Блестера, напротив, радует его.

Габриэль открыла дверь. Несмотря на черное вечернее платье и непринужденное поведение хозяйки дома, Фред тут же уловил ее нервозность.

Она расцеловала их чуть излишне сердечно, и он услышал, как она шепнула на ухо Эме:

– Имей в виду, я это делаю только ради того, чтобы тебе помочь.

Увидев Блестера, она на секунду удивилась, но ограничилась фразой, произнесенной загадочным тоном:

– Забавно, что мы встречаемся именно сегодня вечером.

Затем она повела их по бесконечному коридору в огромную гостиную, в которой со всей очевидностью могли поместиться две Фредовы квартиры. Белые стены, несколько современных картин, лепнина на потолке, монументальный мраморный камин и люстра из искусственного хрусталя. Посреди этого интерьера, достойного разворота в приложении по интерьеру к Figaro, стоял мужчина в костюме и при галстуке; он направился им навстречу с улыбкой… “с рекламной улыбкой”, пришел к выводу Фред.

– Ришар де Шассе, очень приятно.

Ришару было лет тридцать, и он выглядел как первый ученик в классе. Или, скорее, как первый ученик в Национальной школе администрации. Но главное, от него исходил завораживающий поток спокойной уверенности в себе. Выходит, такие люди существуют на самом деле. Безмятежно уверенные в собственном превосходстве. Фреду стало еще больше не по себе. Габриэль смотрела куда-то в сторону, разглаживая платье. Я не должен был приходить, пусть бы Эма сама со всем разбиралась. Эма же выглядела целиком и полностью в своей тарелке – как всегда.

– Эма Жири, рада познакомиться.

– Э-э-э… Фред Ижер.

– А, тот самый…

Наткнувшись на изумленный взгляд Фреда, Ришар объяснил:

– Габриэль рассказывала мне о твоей страничке. Я туда заглянул. Великолепно с литературной точки зрения. Честно. И настолько в тренде.

Потрясение на лице Фреда вынудило Эму признаться, что она позволила себе рассказать Стервам о его текстах. Да что им всем далась эта страничка? Сейчас неудачное время, но он должен найти возможность объяснить им, что не нужно о ней говорить. Блестер, стоявший в стороне, подошел, представился, непринужденно протянул руку.

На чем бы ни остановились Фредовы глаза, всюду он видел бежевые тона, добротную и сдержанно-изысканную мебель. Создавалось впечатление, что каждая ваза или фарфоровая фигурка с точностью до миллиметра стоят на месте, обозначенном дизайнером по интерьеру. Посреди этого идеально организованного пространства Фред вдруг почему-то почувствовал себя грязным. Словно наклейки Crados, которые он коллекционировал в детстве.

Блестер, Эма и Фред уселись в рядок на одном из двух пушистых диванов, стоящих друг напротив друга. Ришар де Шассе предложил им аперитив:

– Рекомендую виски.

Эма вежливо согласилась, а Фреда опять охватила паника. Что выбрать? Что нужно попросить? Когда Габриэль задала ему вопрос, он в ужасе посмотрел на нее. На помощь пришел Блестер:

– Можно мне коку?

– Да-да, – подхватил Фред. – Кока будет в самый раз.

Только после того, как она раздала напитки и вернулась на диван напротив, где сидел Ришар, погладивший ее по плечу, до Фреда дошло, что перед ним – таинственный любовник Габриэль. Он прищурился; у него было странное ощущение, будто он знает Ришара. Он бросил взгляд на Эму, надеясь на подсказку, но она его проигнорировала. Секунд сорок они поговорили о том, какой здесь спокойный район, а потом природное Эмино любопытство заставило ее действовать. Она поставила свой стакан с виски на низкий стеклянный столик – Фред не сумел удержаться от мысли, что на нем останется ужасный круглый след, – и обратилась к Габриэль:

– Твое сообщение было таким загадочным… Не пора ли объяснить, почему ты нас позвала?

Габриэль обменялась заговорщическим взглядом с Ришаром.

– Я обещала разузнать про “Клуб Леонардо”. Так вот, Ришар, – она положила ладонь ему на колено, – может вам помочь. А ему было проще встретиться с вами здесь.

– М-м-м… Насчет помочь, не знаю, – умерил он ее энтузиазм. – Но у меня, возможно, есть сведения, которые вам нужны.

От звука его голоса Фред вздрогнул. Он был уверен, что где-то его слышал. Красивый мелодичный бас.

– Так что это такое, этот клуб? – перешла к делу Эма.

Ришар откашлялся, и Фред уже почти узнал его, но воспоминание проскользнуло между двумя нейронами и исчезло.

– Это не клуб в традиционном смысле слова. У него нет членов и, соответственно, членских карточек. По сути, это такая дискуссионная группа, в которой обсуждается экономическое будущее страны. Нечто вроде экспертно-аналитического центра. С ежемесячными встречами на заранее объявленные темы.

– То есть любой может туда прийти?

– Теоретически, да. Но на практике, нужно доказать свое право на присутствие. В основном участвуют партийные деятели, политики, владельцы СМИ, близких к нашей идеологии. Чаще всего праволиберального толка.

Эма резко напряглась, словно пружина, зафиксировав притяжательное местоимение “наша идеология”, и Фред сразу поймал идущую от нее волну неприятия. Он почти физически ощутил, как она ощетинивается. Вступительная реплика Габриэль, ее нервозность и отсутствующий вид обрели смысл. Она, конечно, не встречалась с парнем, который гадит в бутылки, но для многих ее бойфренд еще хуже, поскольку является правым. Было видно, что Эма сделала сверхчеловеческое усилие, чтобы скрыть неодобрение, но ей не удалось избежать проскользнувшей нотки агрессивности, когда она спросила:

– Можно задать тебе нескромный вопрос, Ришар? Что тебе известно о досье “Да Винчи”?

Ришар сохранял безмятежную улыбку, что только усиливало его сходство с портретом на рекламном щите.

– Невозможно отслеживать одновременно все досье. Честно говоря, я мало что знаю. Но ОРПГФ – хорошая вещь. В стране не хватает денег, приходится постоянно занимать, а чтобы получать деньги под низкие проценты, нужно демонстрировать безупречное управление государственными финансами. В конце концов, это все ради блага населения.

– Ну конечно! Закрывать больницы, музеи, суды – все это ради блага населения!

Тут вмешалась Габриэль:

– Он оказывает нам услугу, Эма. Могла бы догадаться, что не время нападать на него.

– Все в порядке. Не волнуйся. – Ришар спокойно повернулся к Эме. – Я не злодей, знаешь ли. Мир не делится на добрых и злых. На левых и правых. Пора выходить за рамки этой двухмерной схемы. Я не капиталистическая сволочь, которую нужно повесить на ее собственных кишках. У нас просто разное понимание того, что следует делать для улучшения положения в стране.

Эма как будто на секунду заколебалась. Фред бросил на нее умоляющий взгляд, надеясь, что она промолчит. Он беззвучно умолял ее: “Заткнись, ничего не говори, не обращай внимание”.

– Нет, – резко возразила Эма. – Мы просто по-разному оцениваем средства. У нас разная иерархия ценностей. А значит, у нас абсолютно разные цели.

Бледно-голубые глаза Габриэль запылали ярким огнем.

– Почему ты позволяешь себе судить о ценностях человека, которого не знаешь?

– Если ты нас не познакомила раньше, возможно, для этого была причина…

– Да, я всегда опасаюсь реакции ограниченных людей.

– Или догадываешься, что твоя жизнь противоречит твоим же пылким речам.

Напряжение достигло предела. Девушки с вызовом вперились друг в друга, и тут случилось нечто невероятное, окончательно возвысившее Блестера в личной мифологии Фреда до ранга полубога, воплощения отваги и того, что следовало назвать крутизной. В критический момент, когда дискуссия должна была вот-вот обернуться скандалом, Блестер максимально громко рыгнул, и безвоздушная красота гостиной усилила звук. Это мгновенно сработало – все растерянно обернулись к нему. Ничуть не смутившись, он одарил присутствующих беззаботным взглядом и произнес:

– Пардон. Это из-за колы. Ладно, все вроде поняли, что у нас имеются разногласия. Так что можно переходить к следующему вопросу. Конкретно – как убедить бдительных стражей, что мы честные акулы либерализма и они должны нас пропустить?

Ришар добавил к своей безупречной улыбке нотку веселья, которое выглядело искренним.

– Будь здоров. Ты прав. Вернемся к нашим баранам. На входе нужно предъявить удостоверение с работы и удостоверение личности. То есть выдать себя за кого-то другого невозможно. Более того, каждый участник включается в список приглашенных.

– А список составляется заранее? – спросила Эма.

– Нет. Устроители исходят из идеи, что если вам известно, когда и где проходит собрание, значит, вы свой.

– Что до удостоверений, проблем не будет, – заверила Эма. – Решение найдем. Все, что нам нужно, – это место и дата…

Она не закончила фразу, наверняка надеясь, что Габриэль или Ришар сделают это за нее и ей не придется задавать конкретный вопрос. Фред догадывался, что у обоих слишком силен соблазн позлить ее. Он слегка улыбнулся, и улыбка становилась все шире по мере того, как молчание длилось, а Эмина нога дергалась от нетерпения. Наконец Эма сдалась и раздраженно спросила:

– Ну так что? У вас наверняка есть информация.

Габриэль утвердительно кивнула, но не раскрыла рта. Эма сдерживалась несколько секунд, а потом поинтересовалась, не ждут ли они, пока она станет на колени или подползет к их ногам на брюхе. Тогда Блестер наклонился к Эме и подсказал ей на ухо, что они, возможно, ждут, пока она вежливо задаст свой вопрос. Когда она наконец-то сделала это, вложив в голос все свое отвращение к тому, к чему ее принудили, Габриэль объяснила, что следующее собрание клуба назначено на ближайший вторник, в конференц-зале “Гритца”, шикарного отеля рядом с Лувром.

После чего аудиенция закончилась, поскольку, во-первых, всем было ясно, что вряд ли разговор переключится на более легкие темы, а во-вторых, у Эмы было выражение лица, как в самые плохие ее дни. Подруги постарались попрощаться с максимально возможной теплотой, но не сумели превозмочь чопорную натянутость. Ришар распахнул перед ними двери и выразил искреннюю надежду на то, что им еще представится возможность поговорить на политические темы. Когда они вышли на улицу, Эма предложила Фреду и Блестеру зайти куда-нибудь выпить. Ей не хотелось сразу возвращаться домой. Они устроились на террасе кафе рядом с метро, где оказались единственными клиентами, если не считать пожилой дамы, которая в одиночестве сидела в нескольких столиках от них с бокалом белого вина и созерцала пустынную площадь. Стемнело, где-то вдали можно было различить радостный лай собак, выражающих восторг от вечерней прогулки.

Фред хотел было снять куртку, но решил немного повременить, когда увидел, что Эма только размотала свой длиннющий шарф. Потом она отодвинула плошку с арахисом и принялась барабанить ногтями по столу, что было у нее признаком раздражения. Тем не менее она дождалась, пока им подадут “две кружки пива и горячий шоколад” – официант повторил заказ громким голосом, – и только после этого принялась поносить Габриэль. Она нервно жевала пластинку никоретте и повторяла, что дела бедной девушки плохи, что “гаспадин де Шассе”, конечно, красавец, она согласна, не в обиду Блестеру будь сказано, но все же нельзя взять и выбросить на помойку все свои убеждения ради пары симпатичных ягодиц, даже если они такие мускулистые. Фред высказал предположение, что она, возможно, путает убеждения Габриэль со своими, но суть проблемы сформулировал Блестер:

– Ты не должна была нападать на него. Мы были у него в доме, и он делал нам одолжение, делясь информацией. Так не поступают. И мне из-за тебя пришлось рыгать, выставляя себя на посмешище, чтобы отвлечь внимание.

Эма слегка угрожающе обернулась к Фреду.

– Прости, но я скорее на стороне Блестера. Было не время и не место.

– Вы не знаете Габриэль. И потом, зачем я жую никоретте, если мы на террасе? Просто вы оба действуете мне на нервы.

Она порылась в бездонной сумке и извлекла две сигареты, одну из которых протянула Блестеру. Наклонилась к огню зажигалки в его руке, потом задрала подбородок и выдохнула дым к красному навесу над террасой.

– Габриэль этим вечером была не в форме, – продолжила она уже спокойнее. – Обратили внимание, как она все время теребила платье? Когда она представляла нам Ришара, она наверняка отдавала себе отчет в том, что ее жизнь резко разделена на две части. А вести двойную жизнь вредно. Возможно, у нас разные политические взгляды, но в том, что касается отношений между мужчиной и женщиной, мы одинаково смотрим на вещи, уверяю вас. Он обращается с ней как с драгоценной безделушкой. А как он погладил ее по плечу?! Как будто только что купил себе новую борзую…

– И что? – взвился Блестер. – Вполне нормально. Знаешь, у любящих пар приняты знаки нежности. Возможно, этот тип хорошо к ней относится. Может, он просто такой милый и они влюблены друг в друга. Да и вообще, кто бы он ни был, ты бы все равно не сочла его достойным Габриэль.

– Неправда. Ты ошибаешься. Жаль, Алиса не пришла, она бы точно со мной согласилась.

– В этом-то я уверен. Но сомневаюсь, что это правильный аргумент.

Прихлебывая шоколад, Фред наблюдал за тем, как они ругаются. Лампа-обогреватель над головой поджаривала ему макушку, но ноги под столом оставались ледяными. Он автоматически, без особого интереса, спросил себя, чем сейчас может заниматься Алексия. Поскольку в его восприятии Водяная Лилия была лишена физического существования, задаться тем же вопросом применительно к ней он не мог. Он перевернул счет, целомудренно положенный официантом цифрами вниз, и едва не подавился. 4,20 евро за горячий шоколад?.. Прогнило что-то в датском королевстве. И ОРПГФ освящает процесс гниения. В тот день, когда Фред понял, что власти нет нигде, ею не владеет никто конкретно, а жизнь общества подчинена колебаниям иррационального начала в человеке, он решил, что бессмысленно искать себе место в таком мире и значимость этого места – чистой воды обман. Он предпочел жить и действовать, как большинство современников – с той лишь разницей, что у него это был осознанный выбор, а не следствие непреодолимых обстоятельств, – то есть ушел в сторону, отказался от усилий и просто покорился воле экономических и политических волн, сотрясающих мир. Но, несмотря на полный отказ от участия в общественной жизни, Фред не был равнодушным. Он опасался принятия всех этих законов, которые уже никогда не отменят. Он перечислял их про себя, и тут у него в мозгу щелкнуло.

– Де Шассе, – воскликнул он. – Как же я раньше не сложил два и два?!

Эма и Блестер удивленно посмотрели на него.

– Весь вечер я пытался вспомнить, откуда я его знаю, этого Ришара. Так вот, он часто мелькает в СМИ, поскольку является самым молодым депутатом во Франции! Я его вижу время от времени на парламентском канале. Единственный правый чувак, который отказался голосовать за закон, ограничивающий права заключенных.

– Хватит делать из него ангела, – сухо возразила Эма.

– Ты смотришь парламентский канал? – с ужасом прошептал Блестер.

– Но я считаю его довольно открытым в социальных вопросах. Он либерал, вот и всё.

– Ага, как раз из тех, кто уверен, будто экономика важнее всего остального, а за то, чтобы система функционировала, должны платить люди. Супер, ты меня успокоил.

– Я только хотел сказать, что это не Ле Пен.

– Спасибо, я знаю. И не Гитлер тоже. Все, что я о нем говорю, – это только потому, что я желаю добра Габриэль.

– Тогда оставь ее в покое, – воскликнул Блестер, гася сигарету. – Она уже большая, сама разберется.

Фред решил, что пора протестировать методику Блестера по пресечению конфликтов. Из чистого любопытства он захотел проверить, настолько ли легко, как ему показалось, отвлечь внимание Эмы, и невинным голосом задал вопрос:

– Так что будем делать с клубом? Теперь, когда нам известно, где состоится собрание, как мы поступим?

У нее тут же возбужденно заблестели глаза. Самое невероятное заключалось в том, что она явно уже успела все обдумать. Им понадобятся служебные удостоверения. С настоящими фамилиями, но вымышленными местами работы, которые объяснят их присутствие на собрании. Она предложила сделать Фреда аналитиком рисков в инвестиционном фонде, а сама решила стать специалистом по территориальному планированию. Что до изготовления поддельных документов, тут она полностью доверяла Блестеру. Он рассказывал ей, что во время учебы в Институте изящных искусств развлекался подделкой контрамарок на концерты. А разве это, по большому счету, не то же самое? Блестер согласился, что задача решаема.

Несколько дней, оставшихся до собрания в “Клубе Леонардо”, Фред был очень занят. Во-первых, состоялся семейный воскресный обед, на котором Антуан показался ему странно заботливым. Обычно бывало так: если брат расспрашивал его о жизни, то лишь для того, чтобы подчеркнуть, насколько убоги все ее составляющие. Но в это воскресенье Фредовы ответы, казалось, по-настоящему интересовали Антуана. За кофе Фред рассказывал матери, как начальник похвалил его, и повернулся к брату в ожидании привычной насмешки над своей карьерой. Но Антуан не только не съязвил, как всегда, но в какой-то момент Фред даже поймал обеспокоенность в обращенном к нему взгляде. Он пришел в замешательство и заподозрил, что это беспокойство может быть связано с его недоверием к Эме. Возможно, Антуан как старший брат-защитник искренне опасался влияния, которое она могла оказать на младшего. А потом Фред перестал анализировать поведение Антуана.

Часть послеобеденного времени он обычно посвящал Водяной Лилии. Все уладилось, и она вроде бы больше не обижалась на него за неблагодарность. Их переписка возобновилась, хотя ему казалось, что он улавливает едва заметную сдержанность с ее стороны. Как будто она хотела удержать его на расстоянии. Эта перемена подталкивала Фреда к размышлениям о том, чего он на самом деле ждет от этих виртуальных отношений. Они никогда не обсуждали возможность встречи, однако, когда прошло возбуждение первых дней и электронных писем уже не хватало, чтобы наполнить его жизнь, все это стало терять для Фреда смысл. Что за эпистолярный роман? Они собираются всю жизнь играть в Бальзака и мадам Ганскую? В любом случае пока она не оставляла ему никакой лазейки, чтобы он пригласил ее на кофе. Пусть даже в их переписке и была некая интимная составляющая, у него складывалось впечатление, что она накрепко запирает все двери.

Это возвращало Фреда к волнующему вопросу, который он не решался сформулировать, хотя вопрос изрядно терзал его. Почему Водяная Лилия так стремится сохранить анонимность? Почему прячет свое лицо? Напрашивалось два возможных ответа: либо она изуродована, либо это суперизвестная звезда экрана, которая ищет на Майспейсе кусочек нормальной жизни. Фред, естественно, предпочел бы второй вариант. Он не обманывался насчет своего интереса к внутренней красоте. Он четко знал, что для него решающей является красота внешняя. Впрочем, наверное, поэтому все его любовные истории оканчивались неудачей. Он выбирал девушек по неправильным критериям. Достаточно было пары пухлых ягодиц – и хоп, он уже влюбился, хотя и понимал, что это никак не является надежным фундаментом прочного романа. Он раздумывал, какой будет его реакция, если он узнает, что она безобразна. Совершенно очевидно, что он не вынесет несоответствия Водяной Лилии тому образу очаровательной молодой женщины, который он уже создал. С другой стороны, в письмах Водяной Лилии проскальзывала интонация, характерная для красивых девушек. В том, как она к нему обращалась, имелись все признаки женщины, уверенной в своей соблазнительности. Такие вещи чувствуются. У нее нет комплексов по поводу внешности, он был в этом уверен. Значит, она кинозвезда, и никак иначе. Может, даже Виржини Ледуайен. Или Ева Грин.

Она твердо отказалась исключить его из списка друзей, и Фреду приходилось каждый день отклонять десяток-другой предложений дружбы. Он полагал, что постепенно поток ослабеет, но, к своему глубокому изумлению, заметил, что со временем обитатели интернета становятся все настойчивее. Кто-то апеллировал к его эмоциям, кто-то осыпал угрозами, но сам факт, что на его странице всего один друг, по всей видимости, возбуждал любопытство. Временами он подозревал, что разыгрывается странное соревнование: кто первым заставит его сдаться. Мировой заговор, цель которого – вернуть Фреда на путь истинный. Никто не имеет права быть в интернете и отказываться от общения. Это святотатство.

Второй настораживающей тенденцией, по мнению Фреда, было увеличение числа комментариев к его постам. Теперь, стоило ему выложить новый текст, как на него обрушивался поток сообщений. А поскольку Майспейс информировал его о количестве посетителей в день и в неделю, он с ужасом наблюдал за непрерывным ростом этих цифр. Одновременно перед ним вставал щекотливый вопрос: следует ли благодарить тех, кто хвалит его посты? Он попросил совета у Водяной Лилии, и она объяснила ему, что да, он должен говорить им спасибо – нельзя обижать своих читателей. Но поскольку Фред как раз не хотел обзаводиться читателями, он сделал из ее совета вывод, что нужно сидеть тихо и никогда не отвечать на сообщения “Других”.

Однако “Другие” оккупировали его страницу и продолжали прибывать, и если Фред оставался в сети весь день, его охватывало мучительное предчувствие неминуемой опасности.

Поэтому в вечер собрания в “Клубе Леонардо” Фред испытал облегчение, покинув дом и удалившись от зловредного компьютера. Он терпеливо поджидал Эму у выхода из метро и разнообразия ради размышлял, насколько его одежда соответствует ситуации. На этот раз Эма сыграла на опережение и ознакомила его с характерными внешними атрибутами сотрудника инвестиционного фонда. Поэтому ему пришлось одолжить у брата брендовый костюм под тем предлогом, что на работе отмечается выход на пенсию одного из сотрудников.

На улице было тепло. Фред рассматривал свое отражение в витрине закрытого магазина. Ему казалось, будто он напялил костюм пингвина, тем не менее нельзя было не признать, что выглядит он импозантно. Он изучал складки брюк на мокасинах и не сразу заметил приближающуюся бизнесвумен в темно-синем, явно сковывающем ее костюме. Он не узнал Эму, пока она не остановилась в нескольких сантиметрах от него, а на ее лицо не упал свет фонаря. Лодочки изменили ее походку, она собрала волосы в строгий пучок, макияж был сдержанным, декольте отсутствовало, и все это, вместе взятое, делало ее тусклой и невыразительной. Было заметно, что она довольна произведенным впечатлением.

– Не смотри на меня так. – Она похлопала его по плечу.

– Как-то мне странно, такое ощущение, что это вроде и не ты.

– Не парься, под костюмом у меня все же стринги. – Она замолчала, внимательно рассмотрела его с головы до ног и с удовлетворением сообщила: – Ты великолепен! Выглядишь более… более мужественно.

– Спасибо.

Они несколько секунд молча смотрели друг на друга, и между ними возникла странная неловкость. Потом Эма достала сигарету из сумки, точнее, из кожаного портфеля, заменившего ее обычные мешки, куда что только не напихано. Они направились к роскошному отелю, где должно было состояться собрание. Стояла отличная погода – теплый воздух с едва ощутимым ароматом жасмина, лилий и, может даже, дальних стран. Лувр был сдержанно подсвечен. Они спокойно шли под аркадами улицы Риволи, их шаги звучали тихо, звук усиливался только тогда, когда к нему присоединялось постукивание каблуков идущих навстречу пар. Они шли в своих пафосных костюмах по этому кварталу, где раньше никогда не бывали вместе, и неожиданно Фред кое-что вспомнил. За годы он об этом совсем забыл. В давние времена он десятки раз прокручивал подобную сцену в воображении. Ему было немного неловко использовать подружку старшего брата в эротических фантазиях. Два месяца он не мог избавиться от этой слабости. И в течение двух месяцев, засыпая, воображал себя, на десять лет старше и на двадцать сантиметров выше, прогуливающимся наедине с Эмой в романтических декорациях, облаченным в сдержанно-элегантный брендовый костюм. Себя он представлял взрослым мужчиной, а она в его мечтах оставалась все той же веселой школьницей. А потом все кончилось. Эма стала Эмой, и он больше ни о чем таком не думал. А вдруг я проснусь сейчас в своей постели с пушком семнадцатилетнего подростка на щеках, мелькнула мысль. Чисто абстрактная гипотеза. Теперь воздух показался ему более густым уже по-настоящему, и дышать стало труднее, жесты сделались менее натуральными, а на все лег отпечаток непривычной серьезности.

Любовный опыт Фреда, хоть и провальный, все-таки научил его распознавать эти мгновения неустойчивого равновесия. Он знал, насколько они хрупки и эфемерны. Магия безвозвратно растворяется, если не ухватить их, не попробовать упрочить, сделать постоянными. Такие ситуации приятны, с одной стороны, но сбивают с толку – или оцениваются как табу – с другой, поэтому в них все равно всегда испытываешь некоторую неловкость. К счастью, возможно, смутно догадываясь о вероятном развитии событий, если молчание продлится дольше, чем следует, Эма не умолкала ни на секунду. Она повторяла последние наставления: держаться незаметно, ни с кем не разговаривать, даже стараться избегать взглядов присутствующих.

– У меня с этим не будет никаких сложностей, – признался Фред. – Трудно будет тебе.

– Почему это?

Он развернулся к ней и, быть может, из-за пиджака, делающего его плечи гораздо шире, отдал себе отчет в том, что он значительно выше ее.

– Обычно, как только ты входишь в помещение, тебя сразу замечают.

Он постарался вложить в свое замечание максимум легкомыслия.

– Ну-у-у, да… – согласилась она, возобновив движение. – Кстати, как и тебя. Вспомни похороны Шарлотты.

Он с отвращением скривился:

– Нет. Бога ради, не вспоминай. Меня до сих пор трясет. Это был просто кошмар.

Эма отшвырнула окурок за бордюр.

– Но именно там мы с тобой снова по-настоящему разговорились.

– Да. И это было хорошо. Но я тогда не знал, зачем ты задавала мне все эти вопросы. И не мог тебе ответить, потому что задыхался в своей куртке.

– Я заметила… Знаешь, странно, что мы раньше не дружили. Даже после выпускных мы только иногда пересекались.

– Да… Да, но я полагаю, мы держались на некотором расстоянии бессознательно из-за Антуана. Интересно, почему именно сейчас все изменилось?

– Все просто. До меня доехало, что Антуан – кретин. Извини, что я так говорю о твоем брате. Но он вынуждает всех нас жить в невыносимой атмосфере террора. Что-то вроде того. Особенно невыносимой для тебя.

Фред вздохнул:

– Нет, он не кретин. И он не желает зла окружающим. Уверяю тебя. Он просто все время обо всех беспокоится и испытывает неодолимую потребность держать все под контролем.

– Он меня ненавидит. Впрочем, это взаимно.

– Нет, он тебя не ненавидит. Тебя нельзя контролировать, а это он и впрямь ненавидит.

Они повернули направо и остановились. Вращающаяся дверь отеля на противоположной стороне улицы сверкала золотом, подчеркивая своим светом полутьму, в которой они оба находились. Фред попробовал пристально посмотреть ей в глаза, как если бы это было в последний раз, и спросил более глухим, чем хотел, голосом, имеет ли какой-то смысл туда идти. Она стояла совершенно неподвижно и казалась такой маленькой рядом с ним. Воцарившееся полное молчание длилось и длилось – гораздо дольше, чем должно было. Напряжение становилось слишком сильным, настолько запредельным, что у Фреда перехватило дыхание. Он хотел, чтобы эта нестерпимая пауза никогда не кончалась. Он вгляделся в Эмины глаза, сначала в левый, потом в правый, и различил в них некоторое смятение. Но при этом она не шевелилась, словно полностью полагаясь на него. И пятнадцать сантиметров, разделявшие их лица, были в равной мере неприличными и непреодолимыми. Разве что он наконец-то решится. Хоть когда-то. Тут Фред начал вынимать руку из кармана – для чего? – и сделал движение по направлению к ней. Но в то же мгновение – или, может даже, за несколько наносекунд до него – она пожала плечами и решилась ответить. Он прервал движение руки, которая опять провалилась в глубину кармана, словно мешок со свинцом. В Эмином голосе звучала растерянность.

– Я уже ничего не знаю, Фред. Мне и самой стремно. Мы могли бы махнуть рукой и провести вечер в кафе. Вдвоем. Но потом мы пожалеем. Я обязана сделать это ради Шарлотты. Мой последний бзик. Если сегодня вечером мы ничего не узнаем, я бросаю. Обещаю тебе.

Он кивнул, они пересекли пустынную мостовую и вошли во вращающуюся дверь. Вестибюль был залит светом, и его отблески сразу ослепили их. “Нам пускают пыль в глаза. Или свет”, – пришло в голову Фреду. Дорогу в конференц-зал указывали позолоченные таблички, на которых элегантным почерком было выведено: “Клуб Леонардо”. Получается, он таки существует. У входа в зал дежурная, как и предполагалось, вежливо попросила их предъявить служебное удостоверение и удостоверение личности. Они молча протянули их. Она переписала данные на карточку и вернула им документы, пожелав приятного вечера.

Когда Фред вошел в зал, он ощутил такой же выброс адреналина, как в своих ММО при появлении нового главного босса. Ряды стульев выстроились перед небольшой эстрадой, на которой стоял стол с микрофонами. Эма нацелилась на места с краю, и Фред последовал за ней, задаваясь вопросом, не предвидит ли она вероятную необходимость поспешного бегства. В зале было человек тридцать. Некоторые пока стояли и о чем-то со смехом разговаривали, другие терпеливо дожидались начала. К счастью, никто вроде бы не обращал на них внимания. Успокоившись, они сняли плащи, и тут к ним приблизился элегантный молодой человек. Они с удивлением посмотрели на него.

– Вам нужен отчет о последнем собрании?

Эма утвердительно кивнула и поблагодарила его. Она рассеянно перелистывала брошюру. В строгой белой блузке она выглядела гораздо более хрупкой, чем в своих обычных нарядах с глубоким декольте. Фред поймал себя на том, что рассматривает ее затылок, склоненный над текстом. Поэтому он сильно вздрогнул, когда она схватила его за руку. Они взглянули друг на друга, и Эма резко отдернула руку. Она побелела как мел.

– Посмотри, – прошептала она, тыча пальцем в какую-то строку.

Фреду пришло в голову, что мода на выпендрежные гарнитуры ворда – полная жесть. Он был бы не прочь подписать петицию о запрете Comic Sans. Эма нетерпеливо постучала пальцем по мелованной бумаге:

– Да смотри же ты, блин!

Ее голос прозвучал непривычно пронзительно. Поэтому он проследил глазами за пальцем и спустился вслед за ним до низа страницы:

В ошарашенном взгляде, которым они обменялись, было примерно поровну потрясения и ужаса. Фреда охватило острое желание тут же смыться. Сердце его заколотилось, и он на собственной шкуре прочувствовал смысл выражения “в груди что-то оборвалось”. Шарлотта приходила сюда, Шарлотта умерла – скверный знак. Он схватил Эму за руку и прошептал: “Уходим”. Он так никогда и не узнал, последовала бы она за ним или нет. Потому что одновременно с его предложением на сцену поднялись трое мужчин, и старший из них постучал по микрофону, чтобы взять слово.

– Дамы и господа, добрый вечер. Благодарю вас за то, что пришли и приняли участие в работе нашего скромного дискуссионного клуба.

Веселые смешки в зале.

Фреду было ясно, что он безнадежно угодил в ловушку, но единственное, что можно было сделать, – это сосредоточиться на выступлении. Эма взяла его за руку, переплела его пальцы со своими, но он знал, что никакой двусмысленности в этом жесте нет.

– Вам известна цель нашего проекта “Да Винчи” – превратить наше культурное наследие в предприятие со здоровым и современным управлением и с неоспоримой конкурентоспособностью. Хочу еще раз выразить восхищение отвагой тех, кто принимает политические решения: она была необходима, чтобы инициировать процесс обсуждения с участием консультантов из частного сектора. Дискуссионные группы, включающие государственных служащих высшего уровня и представителей самых известных аудиторских фирм, положили начало формированию нового политического видения, согласно которому предпринимательские ценности наконец-то признаются полезными для всего общества в целом. Не следует забывать, что происходящее представляет собой “большой взрыв” в сфере администрирования. Беспрецедентный политический шок. После интереса, проявленного к культуре, сегодня вечером мы обратимся к транспорту и выслушаем различные предложения по повышению его рентабельности, поскольку рентабельность и качество идут рука об руку. Мы займемся транспортом в Парижском регионе. Надеюсь, что эта встреча будет такой же богатой и продуктивной, даже позволю себе сказать, рентабельной, как и прошлые. Но хватит болтать попусту, я передаю слово нашему экономическому консультанту, специалисту по транспорту – господину Рюмийи из компании McKenture.

Он протянул микрофон молодому человеку лет тридцати, на котором шикарный костюм странным образом выглядел затрапезно. Выступающий прочистил горло и немного помолчал, после чего обрушил на присутствующих неостановимый поток политической логореи. Из него Фред выловил знакомые идеи, присутствовавшие в ОРПГФ и досье “Да Винчи”, – однако устное изложение добавило им воинственности и полемического задора. Фреду было трудно сосредоточиться, мозг заблокировало имя Шарлотты в брошюре. Она приходила сюда, сидела в этом самом зале, выступала – как стоящий с микрофоном в руках молодой человек, возбужденный либерализацией общественного транспорта. Но что она говорила? Была ли более сдержанной? То, что сейчас произносилось, доходило до Фреда в форме громких фраз, пустой и напыщенной риторики, выраженной жалкими средствами скудного словаря. Бинарное мышление, исходящее из неотвратимости катастрофы, стандартные ораторские приемы и сомнительные силлогизмы для пущей убедительности – в общем, Аристотель на уровне песочницы.

– Если государство живет не по средствам, то Франция живет ниже своих возможностей, причем о некоторых из них никто даже не подозревает.

Франция – единственная такая страна, и мы больше не хотим быть исключением, подтверждающим правило.

Правда заключается в том, что мы пробовали всё, кроме того, что работает в других странах.

Начнем с нашей цели: мы хотим, чтобы ее перестали представлять в карикатурном виде.

Наша политика – инвестирование.

Для стран, которые сумели подготовиться к глобализации, она стала преимуществом.

Изменение метода – это три простые вещи, СЛИШКОМ ПРОСТЫЕ, РАЗУМЕЕТСЯ, ЧТОБЫ О НИХ ПОДУМАЛИ РАНЬШЕ.

Вопрос первоочередной важности – вдохнуть динамизм в жизнь предприятий. Речь не о том, чтобы ничего не регламентировать. Речь о том, чтобы и в экономической жизни сделать свободу правилом, а запрет – исключением.

Мы должны пойти еще дальше, поставив нашу налоговую систему на службу росту.

Мы должны перейти от триады “неэффективность – несправедливость – сложность” к триаде “конкуренция – равноправие – простота”. И подключить экологическое измерение.

Просто. Простой. Простая. Простые.

Необходимо действовать ответственно.

При масштабах наших дефицитов – невозможно даже рассматривать вероятность того, чтобы.

Нас называют гнусными ультралибералами.

Действовать. Действие. Необходимо. Действовать. Действовать. Действовать.

Вопрос не в том, хороша или плоха глобализация. Вопрос в том, чтобы узнать, готовы ли мы к ней. Организованы ли мы, чтобы использовать ее. И на чьей стороне мы хотим оказаться – победителей или побежденных.

Мы не согласны с тем, чтобы глобализация стала новым синонимом катастрофы.

Пусть глобализация – свершившийся факт, но необходимость жить в ней не приговор.

Сфера нашей ответственности. Наше убеж-дение.

Не является нормальным то, что…

Простота.

Если государство живет не по средствам, то Франция живет ниже своих возможностей.

Она разбазарила свой человеческий капитал в безработице, утечке мозгов и тридцатипятичасовой рабочей неделе.

Необходимо повысить покупательную способность, а не сокращать рабочий день.

ФРАНЦИЯ – ЭТО СТРАНА НЕ ТОЛЬКО тридцатипятиЧАСОВОЙ РАБОЧЕЙ НЕДЕЛИ, НЕЛЕГАЛЬНОЙ РАБОЧЕЙ СИЛЫ, ПОДОЖЖЕННЫХ АВТОБУСОВ И СОЦИАЛЬНЫХ ПОСОБИЙ.

Франция – единственная такая страна, и мы больше не хотим быть исключением, подтверждающим правило.

Молодой оратор, увлеченный лирическим порывом, замолчал, чтобы перевести дух. Он улыбнулся, как человек, который знает, что его поняли. После чего заговорил уже спокойнее:

– А теперь позвольте мне поделиться с вами одной из моих личных идей. Я бы даже назвал ее мечтой. Дерзость этой идеи могла бы испугать многих, однако если мы собрались здесь сегодня вечером, значит, мы привержены одним и тем же целям. Поэтому я уверен, что вы сможете оценить креативность этого предложения, которое мне особенно дорого. Конечно, широкая публика пока не воспримет его, еще слишком рано, но через несколько лет… Кто знает?

Тон вступления вырвал Фреда из дремоты, и он настороженно прислушался. Что еще они надумали? Какой еще экономический абсурд породили их больные мозги? Оратор продолжил, и его голос, в котором звучали заговорщические нотки, набирал силу:

– Приватизация общенациональных транспортных артерий – автострад, железных дорог – ключевой вопрос. Второй логический этап – проведение таких же реформ на городском транспорте. Автобусы, метро, трамваи, велосипеды, парковки. То, что полезно в большом масштабе, полезно и в меньшем, подсказывает нам логика. Но я приглашаю вас заглянуть вместе со мной немного дальше и разделить мою мечту.

Зачастую забывают, что весь этот транспорт – лишь капля в море. 74,2 % перемещений по городу совершаются не в автомобиле, не на общественном транспорте и, следовательно, остаются за рамками нашего грандиозного проекта. Они совершаются пешком. Естественно, невозможно провести тендеры на поставку ног (смех в зале). К тому же мы знаем, насколько сдержанно относятся в настоящее время к патентованию живых и тем более человеческих существ (серьезные кивки присутствующих). Итак, пешеход остается неприкосновенным пользователем, однако мы можем действовать в его непосредственном окружении. Поэтому я рискну предложить вам немного безумную идею: давайте сделаем тротуары предметом конкуренции! Будем смотреть на вещи широко!

Обеспечим тротуарам более высокую конкурентоспособность! Почему то, что полезно для дорог, по которым передвигаются автомобили, не должно работать и для дорог, по которым идут пешеходы!

У нас грязные тротуары. Почему французские тротуары должны быть менее красивыми, менее роскошными, чем тротуары других стран? Разве французские пешеходы не заслуживают благоприятной окружающей среды? Сами принципы градостроительства способствуют возможности развития конкуренции, поскольку два тротуара находятся друг напротив друга. Почему идут по правому тротуару, а не по левому? В настоящее время выбор осуществляется по абсолютно иррациональным критериям, в значительной мере связанным с привычками и поведенческими стереотипами каждого пешехода. Давайте предложим этому пешеходу, который даже не задумывается об альтернативе для своего постоянного маршрута, реальный выбор.

Обслуживание тротуаров – слишком большая нагрузка на бюджеты городов, чье финансовое обеспечение уже и так в опасности. Не будем лишать себя помощи частного сектора. Представим себе улицу. Оба противоположных тротуара отвратительно неухоженны. Давайте проведем тендер и по его результатам передадим управление каждым тротуаром разным компаниям. Представляете, сколько сэкономит город?

Вы мне возразите, что гуманность – вещь хорошая, но, чтобы осуществлять обслуживание тротуаров, компания должна извлекать из этого определенную выгоду. А я отвечу, что, как всегда, гуманизм и экономика и в этом вопросе не противостоят друг другу, они шагают вперед, взявшись за руки (если мне будет позволено так пошутить). Давайте поразмышляем вместе. Чем более красивым, удобным и полезным будет тротуар, тем больше пешеходов выберут его. И чем их будет больше, тем более широкую аудиторию получат рекламные щиты, установленные на этом тротуаре. На телевидении подсчитывают рейтинги программ и доли аудитории каждого канала, чтобы оценить эффективность рекламы и вывести, соответственно, стоимость эфирного времени. Здесь то же самое. Компания, получающая деньги за установку рекламных щитов, будет, безусловно, заинтересована в том, чтобы ее тротуары были лучшими, так как они принесут ей максимум денег. Наши тротуары извлекут выгоду из этого здорового соревнования, а пешеходы получат дополнительный комфорт. Конкуренция была и остается самой эффективной системой. Ни одному городу пока что не пришло в голову капитализировать это потрясающее пространство передвижения. Давайте включим воображение. Давайте мечтать. Пусть у нас не останется никаких табу. Никаких табу. Никаких табу.

Оратор смолк, несколько секунд стояла тишина, после чего в разных концах зала вспыхнули аплодисменты. Эма и Фред озирались по сторонам, в изумлении раскрыв рты. Какая-то женщина в розовом костюме вскочила с места и крикнула “Браво!” с таким восторгом, что они остолбенели. Эма прошептала:

– Валим отсюда, я больше не выдержу!

Вставая, Фред подумал, может, стоит стукнуться головой об стенку, чтобы мозги встали на место.

Не произнеся больше ни слова, они покинули отель. Быстрым шагом прошли под аркадами улицы Риволи, потом мимо входа в метро и так же молча продолжили путь. Возле башни Сен-Жак Эма закурила вторую сигарету и спросила:

– Ты в это веришь? Нам это не приснилось? Может, мы ошиблись и случайно оказались в дурдоме? Или Ришар подшутил над нами? – В ее голосе проскальзывали нотки отвращения и ужаса. – И что нам теперь делать? В их дерьмовом мире? Притворяться?

Фред грустно улыбнулся:

– До сих пор ты вроде бы не одобряла мой выбор, скорее подсмеивалась над ним.

– Ты серьезно? Жить затворником? Это и есть твое решение?

– Не затворником, но максимально ограничить контакты, а заодно и личную ответственность за весь этот абсурдный бардак.

Эма выглядела совершенно выбитой из колеи, и такое состояние было для нее непривычным. Она остановилась и вцепилась в решетку сквера, вдоль которого они шли.

– Мне нехорошо. Сейчас меня, кажется, стошнит. Не знаю… Хочу, чтоб все опять стало как раньше.

Фред понимал ее. Она хотела продолжать жить в неведении, вернуться в то время, когда она еще не знала. Фредовы пресловутые таланты лишили его такой способности в раннем возрасте, но он завидовал людям, которые спокойно жили и свободно дышали, не задумываясь о последствиях чего бы то ни было. Они не были приговорены жить свободными. Как, например, его родители, которые безумно гордились тем, что произвели на свет компьютер с руками и ногами, и даже не подозревали, что он воспринимает свои способности как проклятие. На этот раз он чувствовал себя более закаленным, чем Эма, а заодно и более циничным, но его тоже слегка мутило, все казалось отвратительным. Даже ночная прохлада, непривычная пустота улицы Риволи, горгульи на башне Сен-Жак – память о паломниках, отправлявшихся в Сантьяго-де-Компостела, – не могли избавить его от дурноты. Дело принимало серьезный оборот. До сих пор он играл в игру, но после того, как прочел имя Шарлотты, ситуация вышла из-под контроля. И безумная речь, которую они выслушивали в течение двух часов, только усугубила его состояние. Ему хотелось рассказать Эме о комфортабельности диктатур, о сладости тирании, но у него не оставалось сил. Нужно было отдышаться.

– Может, зайдем в “Бутылку”? – предложил он.

– Нет. Я хочу домой. – Она помолчала. – Надо будет поговорить об этом.

– Ты имеешь в виду, с девушками?

– Нет. С другими. Со старыми друзьями.

“Поговорить со старыми друзьями”. Фред догадывался, что это очень неудачная идея, но, видя Эмино состояние, не стал делиться с ней своими соображениями. В результате Эмина инициатива оказалась одной из худших ее затей. А ведь все начиналось так хорошо. Она предложила компании поужинать в отличном ресторане с французской кухней в Маре, и все с удовольствием согласились. Начало вечера было сердечным, утиная ножка безукоризненной, все пребывали в прекрасном настроении, шутки, хоть и примитивные, были зато непринужденными. Гонзо горел решимостью избавиться от ярлыка тупого мачо, он задавал вопросы, интересовался всеми и каждым. Эма даже сказала ему, что, судя по всему, Алиса хорошо на него влияет. Жиль был в ударе и смешил всех так, как не делал этого уже давно. Единственным источником напряжения, обеспокоившим Фреда, стал настойчивый взгляд, которым его окинул брат, когда Фред усаживался рядом с Эмой. И всякий раз, когда она обращалась к нему, вплетая в свои высказывания намеки, имеющие смысл только для них двоих, он ощущал настороженное неодобрение Антуана. После горячего у беседы стало понемногу сбиваться дыхание, и каждый из присутствующих счел уместным поделиться с аудиторией кратким комментарием насчет своего пищеварения. Тогда Эма решила, что настал благоприятный момент для объяснения истинной причины этой встречи. Она напомнила, как с самого начала считала Шарлоттино самоубийство странным, если не подозрительным, и они должны признать, что это совершенно не похоже на ту Шарлотту, которую они хорошо знали. А потом она случайно узнала о ее работе над большим досье под названием “Да Винчи”, заказанным правительством, и в этом досье речь идет о том, чтобы сделать более рентабельным министерство культуры и, следовательно, музеи. И вот теперь она, Эма, подозревает, что Шарлотта собиралась предать эти планы огласке, опубликовав статью, которую как раз писала… Эма продолжала говорить, а Фред безуспешно пытался предугадать реакцию каждого из собравшихся. Она не умолкала около четверти часа, и никто ее не перебивал, а когда она закончила, наступила тревожная тишина. Первым ее нарушил Антуан. Он побледнел, и его лицо приняло сложный оттенок, в котором белый цвет смешивался с зеленоватым.

– Я тебе сейчас скажу одну простую вещь, Эма, и я полагаю, что все со мной согласятся: ты сумасшедшая. Буйнопомешанная. Будь я членом твоей семьи, я, скорее всего, употребил бы силу, чтобы поместить тебя в надлежащее заведение.

– Ну ты хватил, Антуан, – попытался успокоить его Жиль.

– Я хватил? Но я даже предположить боюсь, что она проделала, чтобы добыть эти сведения! Или, точнее, что они проделали, поскольку подозреваю, что мой долбанутый братец активно помогал ей.

На этой реплике Антуана к столу приблизился официант с десертным меню, но Жиль знаком попросил его уйти.

– Давайте рассуждать трезво, – предложил Гонзо. – Эма, ты отдаешь себе отчет в том, что у тебя нет никаких доказательств? Даже если Шарлотта занималась неким щекотливым проектом, это не означает, что ее убили. Тебе такое приходило в голову?

Он произнес это спокойно, но в голосе сквозила тревога.

– Не разговаривай со мной как с умственно отсталой. Будь честен, тебе-то самому ее самоубийство кажется правдоподобным?

Он выглядел смущенным.

– Если честно, не знаю. В последнее время я редко виделся с ней. К тому же, по-моему, никто никогда не ожидает самоубийства близкого человека.

– Жиль, ты часто встречался с ней? Что ты об этом думаешь?

– У нее не было депрессии, это точно. Но я бы сказал, что все-таки в последнее время что-то с ней было не так.

– Прекратите же! – завопил Антуан. – Прекратите отвечать ей, как будто ее идеи вообще можно обсуждать! Вы только еще глубже загоните нашу парочку в параноидальный бред, и это не лучшая услуга, которую можно им оказать.

– Не знаю, – признался Жиль. – Все это кажется мне полным безумием, но я не знаю, как отнестись к Эминым словам.

Антуан с размаху стукнул кулаком по столу:

– Что до полного безумия, могу поделиться кое-какой информацией. Супер. Сам убедишься, что эти двое окончательно свихнулись, – добавил он, вытянув указательный палец в сторону Эмы и Фреда.

В ту же секунду Фреда поразило интуитивное предчувствие, что сейчас старший брат глубоко унизит его. Он не догадывался, какой иск тот может предъявить, но в том, что роковое оскорбление последует, не сомневался. Эта смутная догадка подтвердилась, когда Антуан торжественно обратился к нему:

– Мне очень неприятно, Фред, я не собирался об этом говорить. Между прочим, даже с тобой. Но ты меня вынудил.

Потом он повернулся к Жилю и Гонзо и сообщил:

– Знаете, недавно мне звонил Тюфяк. Бедняге было так плохо.

Фред вытаращил глаза. О нет… черт возьми… только не это. До самой последней секунды он хотел верить, что в этом подлом мире все же существует справедливость и эпизод не выльется в то, чего он опасался. Эма послала ему вопрошающий взгляд, после чего перебила Антуана:

– Что ты такое говоришь? При чем здесь Тюфяк?

– Сейчас поймешь, – бесстрастно продолжил Антуан, и Фред втянул голову в плечи. – То, что я вам сейчас скажу, свидетельствует об их психическом состоянии. Тюфяк, которого не заподозришь в склонности к фантазиям, рассказал мне, что однажды вечером Фред поджидал его у дома. Он даже не знает, сколько тот там простоял. Фред едва ли не силой увлек Тюфяка в кафе, и после того, как в течение десяти минут нес какой-то бред, он – неловко повторять – признался ему в любви… Причем я так понял, что предложения были вполне конкретными. Фред даже взял его за руку.

Фред зажмурился и повторял про себя: “Если сосредоточиться, я смогу исчезнуть, это возможно”. Воцарившаяся тишина оставляла надежду на то, что его сверхспособности наконец-то проявились. Но когда он приподнял веки, то увидел, что все они повернулись к нему в ожидании его реакции.

– Нет, ну что вы, на самом деле все происходило совсем не так, – робко попробовал он объяснить.

– Ага! – возликовал Антуан. – То есть ты признаешь, что это произошло?!

– Да. Нет. – И с жестом отчаяния он заключил: – В общем, это недоразумение.

Эма привстала, приняв позу адвоката.

– А если бы Фред и был голубым, что бы это меняло, можешь мне объяснить?

– Я не голубой, – прошептал Фред, склонив голову к своей тарелке.

– Ты точно хочешь, чтобы я тебе объяснил, Эма? Я всегда считал Фреда немного странным, но все же не настолько, чтобы приставать к мужу своей умершей подруги. Это явно доказывает, что с ним что-то не так. И вот, глядя на него, которого затягивает в какую-то темную бездну, и на тебя, так и не оправившуюся от изнасилования, я отказываюсь видеть в вас разумных людей со здоровой психикой.

– Классный аргумент. Восемь лет назад меня изнасиловали, значит, я не могу считаться разумной. Нельзя же быть настолько ограниченным… Два года, проведенных с таким болваном, как ты, наверняка нанесли гораздо больший вред моему разуму.

– Все, хватит, еще немного, и это станет невыносимым, – прервал Гонзо.

– Ты прав, – согласился Антуан. – Давайте на этом остановимся.

Он положил салфетку на стол и поднялся. Надев пиджак, он в последний раз обернулся к Эме и Фреду:

– Еще один совет вам обоим. Если вы намерены изображать из себя пинкертонов, ваше дело, но я сильно не советую распространяться об этом.

После этих слов он покинул ресторан, не обернувшись. Официант воспользовался моментом, чтобы снова подойти к столу и протянуть меню. Жиль вздохнул и отрицательно покачал головой.

– Как по-вашему, он заплатит за себя? – поинтересовался Гонзо.

– Извините, ребята. Я не предполагала, что все так получится. Но я не остановлюсь, – предупредила их Эма.

– Не хочешь оставить расследование полиции? – предложил Гонзо. – Они опытнее нас с тобой.

Официант обогнул стол и протянул меню Эме. Она заказала шоколад по-льежски, и он ушел, довольный, выполнив свою миссию. Жиль сгребал ножом хлебные крошки, рассыпанные по столу.

– Если честно, – пояснил он, не поднимая головы, – я не думаю, что обращение к ним принесет какие-то результаты. Они только что официально закрыли следствие, придя к заключению, что это суицид.

– Значит, все кончено, – подвел итог Гонзо.

Фред и Эма заканчивали вечер одни, перед огромной порцией шоколада по-льежски, каждый со своей ложкой.

Она ковырялась в мороженом и вдруг заявила:

– Каким же придурком стал твой брат, с тех пор как бросил курить.

Фред покосился на нее:

– Эма… Он бросил курить пять лет назад.

– Я знаю.

Фред набрал полную ложку сливок и спросил:

– Что будем делать дальше?

Она проглотила свой шоколад и только потом ответила:

– Они правы. У нас нет доказательств. Начнем все сначала.

Матье Богартс – Dommage

At the Drive-In – One Armed Scissor

Assassin – Shoota Babylone