На следующий день мы с Жизелью почти не разговаривали. Я успела позавтракать прежде, чем она спустилась вниз. Вскоре после завтрака Жизель отправилась куда-то с Мартином и двумя девчонками. Отец уехал в офис, сказав, что у него много работы. Дафна появилась лишь на мгновение и сообщила, что намерена пройтись по магазинам и пообедать в обществе подруг. Я провела все утро в студии, работая над новой картиной. Оставаясь дома одна, я все еще чувствовала себя неуютно. Этот роскошный особняк, об ставленный изысканной французской мебелью, набитый картинами, гобеленами и прочими произведениями искусства, казался мне холодным и нежилым, как музей. В таком огромном доме особенно остро ощущаешь свою неприкаянность, думала я, шагая по длинному коридору после обеда в одиночестве.

Я была очень рада, когда пришел Бо и мы отправились в студию репетировать. Он принялся с любопытством рассматривать рисунки и картины, созданные под руководством профессора Эшбери.

– Что скажешь? – спросила я, заинтригованная его долгим молчанием.

– Ты не хотела бы нарисовать мой портрет? – поинтересовался он, изучая написанный акварелью натюрморт – вазу с фруктами.

– Портрет? – удивленно переспросила я.

На красивом лице Бо мелькнула хитрая улыбка.

– А что тут такого? Неужели я менее интересная модель, чем какие-то груши и абрикосы?

Улыбка его погасла. Сапфировые глаза, устремленные на меня, потемнели от желания. По спине у меня забегали мурашки. Никто и никогда не смотрел на меня так.

– Если хочешь, я готов позировать обнаженным, – предложил Бо.

Я почувствовала, как щеки мои заливает румянец.

– Этого еще не хватало! Что за ерунду ты несешь, Бо!

– Ради искусства я готов на все! – заявил он. – Насколько мне известно, всякий художник должен уметь изображать человеческое тело. Уверен, вскоре тебе придется рисовать обнаженных натурщиков по заданию учителя. Я слышал, многие ребята подрабатывают моделями в художественных колледжах. А может, ты уже рисовала обнаженные тела? – спросил он с проказливой ухмылкой.

– Конечно нет, Бо. Я еще не готова к занятиям подобного рода, – ответила я, и голос мой предательски дрогнул.

Бо сделал несколько шагов в мою сторону:

– Может, ты находишь меня недостаточно привлекательным? Думаешь, натурщики в колледже будут более стройными и мускулистыми?

– Ничего я об этом не думаю. Не нужно мне никаких натурщиков. И хватит об этом!

– Но почему?

– Потому что я не хочу тебя рисовать. Мне будет стыдно. И вообще, мы с тобой пьесу собирались репетировать, забыл?

Я открыла тетрадь с ролью. Бо продолжал смотреть на меня глазами, затуманенными желанием. Я опустила глаза. Грудь моя ходила ходуном от волнения, но я надеялась, что Бо этого не замечает. Стоило мне представить его обнаженным, сердце сладко замирало. Трясущимися пальцами я переворачивала страницы, делая вид, что читаю.

– Может, все-таки попробуешь меня нарисовать? – не унимался Бо. – Ты сама не знаешь, от какой прекрасной модели отказываешься.

Я набрала в грудь побольше воздуха, отложила тетрадку и взглянула прямо ему в лицо:

– Бо, перестань дурить или уходи! Дафна и без того считает меня воплощением всех пороков. Как, впрочем, и всех каджунских девушек. Жизель почти удалось убедить родителей, что я – особа с весьма сомнительным прошлым.

– Ты о чем? – не понял Бо.

Мне пришлось рассказать, какие последствия имела наша встреча с Энни Грей.

– Значит, наябедничала! – возмутился Бо. – Хороша у тебя сестрица! Я думаю, она просто ревнует. И у нее есть на это причины. – Взгляд его потеплел. – Я от тебя без ума, а на нее и смотреть не хочу. И ей придется смириться с этим.

Несколько долгих минут мы молча смотрели друг на друга. На улице тем временем собрались тучи, начался дождь, вскоре ставший проливным. Дождевые струи били в окна, текли по стеклам, как слезы.

Бо придвинулся ближе. Я не уклонилась. Он поцеловал меня в губы, и я ощутила, что оборонительная стена, которую я возводила с таким усердием, пошатнулась. Ответив на поцелуй, я сама была удивлена не меньше, чем Бо. Мы оба поняли, что репетиция не состоится. Пьеса интересовала нас куда меньше, чем реальная жизнь. Я оторвала взгляд от тетрадки с ролью. Глаза мои утонули в его голубых глазах, голова пошла кругом.

Бо взял тетрадку из моих рук и отложил в сторону. Рука его коснулась моей щеки.

– Нарисуй меня, Руби, прошу тебя, – прошептал он.

Голос его был полон соблазна, – наверное, именно таким голосом змей искушал Еву в раю.

– Хочешь, рисуй карандашом, хочешь, красками. Давай запрем дверь и спокойно займемся этим.

– Бо, я не могу.

– Но почему? Ты же рисуешь животных без всякой одежды. К тому же это будет нашей тайной. Сейчас самый подходящий момент. Никто не помешает.

Он начал расстегивать рубашку.

– Бо…

Не сводя с меня глаз, он сбросил рубашку и принялся расстегивать брюки.

– Запри дверь! – шепотом приказал он.

– Бо, прошу тебя, не надо…

– Если не запрешь дверь, кто-нибудь может войти. Зачем нам это?

Бо выскользнул из брюк и аккуратно повесил их на спинку стула. Теперь он стоял передо мной в одних трусах, уперев руки в бедра.

– Какую позу мне принять? Сесть? Лечь? Поднять колени?

– Бо, говорю же, я не могу…

– Запри дверь! – нетерпеливо повторил он, оттянул большим пальцем резинку трусов и принялся медленно снимать их.

Мне ничего не оставалось, кроме как метнуться к дверям и запереть их. Когда замок щелкнул, я осознала, как далеко мы зашли. Хочу ли я того, что неминуемо произойдет, или же просто не в силах противиться его натиску? Ответить на этот вопрос я не могла. Оглянувшись, я увидела совершенно голого Бо, который держал перед собой трусы.

– Так какую позу мне принять?

– Бо Эндрюс, немедленно оденься! – Я попыталась придать своему голосу железные нотки.

– Зачем идти на попятный? Мы оба готовы, пора начинать!

Он уселся на стул, по-прежнему прикрывая снятыми трусами интимные места. Я словно завороженная наблюдала, как он раздвинул ноги, быстрым жестом отдернул трусы и отбросил их прочь. У меня перехватило дух.

– Руки мне куда положить? Слегка прикрыться или не надо?

Я помотала головой и опустилась на ближайший стул. Поджилки у меня дрожали, ноги подкашивались, и я боялась потерять сознание.

– Давай же, Руби! Рисуй меня, – приказал он. – Тебе выпал прекрасный случай доказать, что ты настоящая художница и видишь в мужском теле только объект изображения. Художник должен относиться к моделям как доктор к пациентам – спокойно и отстраненно.

– Я не доктор, Бо, и ты не мой пациент. Прошу тебя, прекрати и оденься, – взмолилась я, по-прежнему не глядя на него.

– Это останется между нами, Руби, – прошептал он. – Будет нашей тайной. Общей тайной. Давай! Повернись! Смотри на меня!

Словно загипнотизированная я послушно повернула голову и уставилась на его стройный мускулистый торс. А если последовать совету Бо? Попробовать увидеть в его теле лишь модель для изображения? Если я действительно художница, то сумею это сделать. Я встала, подошла к этюднику и закрепила на нем чистый лист. Взяла в руки карандаш, устремила на Бо изучающий взгляд и начала рисовать. Поначалу мои пальцы дрожали, но постепенно движения мои стали спокойными, линии, которые я выводила, – сильными и уверенными. Глядя на лицо Бо, я пыталась понять, каким вижу его не только я, но и другие, и передать это на бумаге. Мне хотелось, чтобы взгляд его лучился молодостью и энергией, и это у меня получилось. Довольная результатом, я перешла к телу, и вскоре на бумаге появились контуры плеч, торса, ног. Я приложила немало усилий, пытаясь передать очертания мускулов, проступающих под кожей.

Пока я рисовала, Бо, неподвижный, как манекен, не сводил с меня глаз. Несомненно, этот сеанс был испытанием для нас обоих.

– Работенка оказалась нелегкой, – произнес он наконец.

– Прекратить?

– Нет, рисуй. Я потерплю.

Когда дело дошло до нижней части живота, пальцы мои задрожали вновь, а карандаш потерял уверенность. Приступая к самой трудной части задачи, я невольно перевела дух. Бо догадался, что сейчас я примусь изображать его мужское достоинство, и расплылся в игривой улыбке.

– Подойди поближе, не бойся! – посоветовал он.

Я опустила глаза на бумагу и принялась рисовать быстро, как сумасшедшая. Смотреть на Бо больше не было ни малейшей необходимости. Я все прекрасно запомнила. Щеки пылали, сердце колотилось так громко, что стук его, наверное, был слышен Бо. Тем не менее мне удалось закончить рисунок, не упустив ни одной особенности модели.

– Хорошо получилось? – спросил он.

– По-моему, да.

Я не кривила душой. Рисунок оказался на удивление удачным. Мне даже не верилось, что это нарисовала я. То был подлинный приступ вдохновения.

Бо подошел ко мне, чтобы взглянуть на рисунок.

– Здорово! – выдохнул он.

– Можешь одеваться, – произнесла я, глядя в сторону. – Сеанс окончен.

– Не надо нервничать. – Он погладил меня по плечу.

– Бо…

– Теперь, когда ты как следует меня разглядела, робеть и стесняться ни к чему, – пробормотал он, привлекая меня к себе.

Я пыталась вырваться, но тело мое отказывалось выполнять приказы разума. Послушная и безвольная, как кукла, я осталась в его руках, позволив ему покрывать мое лицо поцелуями. Обнаженный его член касался моего живота, и я чувствовала, как он становится твердым.

– Бо, умоляю, не надо…

– Тише!

Пальцы его гладили мои щеки, губы нежно касались моих губ. Внезапно он поднял меня на руки и понес на кушетку. Опустив меня на кушетку, он встал на колени рядом и вновь принялся целовать меня. Пальцы его ловко расстегивали пуговицы на блузке, молнию на юбке. Сняв с меня лифчик, он отбросил его прочь и припал губами к обнаженной груди. Я оставила все попытки сопротивления и лишь тихонько постанывала, когда он принялся нежно покусывать мои соски. Он стащил с меня юбку и стал целовать мое тело, опускаясь все ниже. Теперь его поцелуи жгли как огонь. Они распаляли меня все сильнее, и я чувствовала, что внутри бушует пламя.

– Ты чудо, Руби, просто чудо, – шептал он. – Ты намного красивее, чем Жизель, и намного сексуальнее! Тебя невозможно не любить. Я с ума по тебе схожу!

Неужели он действительно любит? Горячая волна радости накрыла меня с головой. На несколько мгновений в мире воцарилась звенящая тишина, нарушаемая лишь шумом дождевых струй. Его пальцы продолжали исследовать мое тело, распаляя огонь желания. Я сжала его голову обеими руками, намереваясь остановить Бо, но вместо этого стала покрывать поцелуями его лоб и волосы. Он тоже целовал меня, а пальцы его проникли в мои трусики.

Я попыталась протестовать, но Бо закрыл мне рот поцелуем.

– Обещаю, тебе понравится, – шептал он. – Вот увидишь. Ты должна знать, что это такое. Ты же художница.

– Бо, я боюсь… прошу тебя…

– Все будет хорошо.

Теперь мы оба были совершенно голыми. Я трепетала, как лист на ветру, у меня перехватывало дыхание. Лихорадочный шепот Бо долетал до меня, словно сквозь какую-то преграду.

– Я хочу быть у тебя первым. Я люблю тебя.

– Правда, Бо? Правда любишь?

– Клянусь.

Губы его вновь припали к моим губам, пальцы скользнули между ног. Я попыталась воспротивиться этому вторжению, сжав бедра, но он был нежен и настойчив. Пальцы его проникали в интимные уголки моего тела, которые до сих пор не видел ни один человек. Я чувствовала, что пытаться остановить его так же бессмысленно, как удерживать руками взлетающий самолет. Мне оставалось одно: полностью отдаться в его власть и позволить мощному потоку желания унести прочь все соображения разума. Бедра мои раздвинулись сами собою, давая ему возможность войти. Когда это произошло, я застонала. Голова моя кружилась, но это было блаженное чувство, заставлявшее меня стонать вновь и вновь. То, что происходило внутри меня, было странным, пугающим и восхитительным одновременно. Но вот горячая волна подняла нас обоих на головокружительную высоту, и все завершилось. Я чувствовала, как содрогается его тело. Через несколько мгновений он затих и расслабился, все еще прижимаясь губами к моей щеке. Его жаркое, прерывистое дыхание обжигало мне кожу.

– Руби, Руби, какая ты красивая, – шептал он. – Ты просто чудо!

То, чего я так хотела избежать, все же случилось. Осознав это, я оттолкнула Бо.

– Пусти, я оденусь!

Он сел, а я схватила свои вещи и принялась торопливо одеваться.

– Я с ума по тебе схожу, – бормотал Бо. – А ты?

– А я просто схожу с ума. Точнее, уже сошла. Если бы я не спятила, ничего бы не случилось…

– Но ведь это было здорово, Руби! Разве нет?

Я закрыла лицо руками и расплакалась. Слезы ручьями текли по щекам, и я ничего не могла с этим поделать. Бо тщетно пытался меня утешить:

– Успокойся, Руби! Не плачь. Все хорошо.

– Ничего хорошего! Я не ожидала от тебя такого, Бо! И от себя тоже. Мне казалось, я совсем другая.

– Ты и правда другая. Не такая, как Жизель. Не такая, как ее подружки. В сто раз лучше.

– Да при чем тут это…

Я махнула рукой, чувствуя, что не в состоянии ничего объяснить. Как я могла рассказать про дурную кровь Лэндри, текущую в моих жилах, если Бо не знал даже, кто моя настоящая мать. Но сама я слишком хорошо ощутила, как сильна эта дурная кровь, толкнувшая маму сначала в объятия отца Пола, а затем – моего отца. Мысль о том, что я могу повторить ее судьбу, вызвала у меня новый приступ рыданий.

– Перестань, Руби! Что с тобой?

В голосе Бо слышалось искреннее недоумение.

– Не важно, – всхлипнула я и повернулась к Бо, который уже начал одеваться. – Я тебя ни в чем не упрекаю, Бо. Мы оба этого хотели.

– Да, Руби! Я счастлив, что был у тебя первым. Ни одна девчонка на свете не нравилась мне так, как ты.

– Честно? Или просто болтаешь?

– Конечно честно. Я…

Он осекся, потому что за дверью раздались шаги. Я торопливо одернула юбку, Бо заправил рубашку в брюки. Ручку двери дернули и затем требовательно постучали.

– Открой немедленно! – раздался голос Дафны.

Я бросилась к двери и отперла ее. Дафна окинула нас столь подозрительным взглядом, что у меня все похолодело внутри.

– Чем вы тут занимались? – вопросила она обычным прокурорским тоном. – Почему заперли дверь?

– Мы репетировали роли в школьном спектакле и не хотели, чтобы нам мешали, – быстро ответила я.

Сердце мое едва не выскакивало из груди. Я с ужасом думала, что волосы у меня растрепались и это не ускользнет от глаз Дафны. Да и в одежде наверняка есть какой-нибудь непорядок. Дафна буравила меня изучающим взглядом, как выставленную на аукцион рабыню, которую она намеревалась купить. Наконец она повернулась к Бо. Он попытался беззаботно улыбнуться, но улыбка получилась виноватой и только укрепила подозрения Дафны.

– И где же ваша пьеса? – нахмурившись, осведомилась она.

– Вот! – Бо поднял с пола тетрадку и протянул ей.

– Странно, что она оказалась на полу, – процедила Дафна, вновь устремляя ледяной взгляд на меня. – Что ж, надеюсь, вскоре мы все увидим впечатляющий результат столь усердных репетиций.

Гордо вскинутая голова и складка меж бровей придавали Дафне еще более надменный вид.

– Сегодня к ужину будут гости. Будь любезна, оденься соответствующим образом. И причешись как следует! – приказала она, повернувшись ко мне. – Кстати, где твоя сестра?

– Не знаю, – пробормотала я. – Она куда-то уехала утром и до сих пор не вернулась.

– Если она проскользнет мимо меня, передай ей, чтобы привела себя в порядок к ужину! – распорядилась Дафна.

Пронзительный ее взгляд буравил поочередно то меня, то Бо. Складка между бровей стала глубже, слова срывались с губ, как пули.

– Мне не нравится, когда в моем доме запирают двери. Как правило, за закрытыми дверями творятся постыдные дела, – отчеканила Дафна, резко повернулась и вышла.

Даже после ее ухода казалось, что по комнате разгуливает ледяной ветер. Мы с Бо дрожали под его порывами.

– Тебе лучше уйти, Бо, – выдохнула я.

Он кивнул.

– Завтра утром заеду, чтобы отвезти тебя в школу. Руби…

– Бо, я надеюсь, что твои слова – правда. Надеюсь, ты действительно меня любишь.

– Еще бы нет!

Он быстро поцеловал меня в губы.

– До завтра, Руби. Пока.

Ему явно хотелось поскорее оставить наш дом, не подвергая себя риску новой встречи с Дафной. Хотя Бо и участвовал в школьном спектакле, с актерскими способностями у него было плоховато. По крайней мере, их не хватило, чтобы достойно изобразить невинность под подозрительным взглядом моей мачехи.

Когда он ушел, я в изнеможении опустилась на стул. События последнего часа казались мне сном. Лишь взглянув на рисунок с изображением обнаженного Бо, я осознала, что все это произошло в реальности. Спрятав рисунок в папку, я поспешила в свою комнату. Во всем теле я ощущала удивительную легкость. Казалось, малейший ветерок способен подхватить меня и закружить в воздухе.

Жизель к ужину домой не вернулась. Она позвонила и сообщила, что поужинает с друзьями, чем вызвала неудовольствие Дафны. Впрочем, перед гостями Дафна лучилась любезностью, не подавая виду, что сердится.

К ужину были приглашены мистер Гамильтон Дэвис и его супруга Беатрис. Мистер Дэвис, человек лет шестидесяти без малого, владел теплоходной компанией, суда которой совершали круизы по Миссисипи. Дафна сочла нужным сообщить мне, что мистер Дэвис – один из самых богатых людей Нового Орлеана и отец, возможно, тоже вложит определенные средства в его компанию. Она так же недвусмысленно дала понять, что мне следует произвести на гостей самое благоприятное впечатление.

– Говори, только если тебя о чем-нибудь спросят. В этом случае отвечай кратко и четко. Помни правила поведения за столом. Если ты совершишь малейшую оплошность, они сразу это заметят и мне будет очень неловко.

– Если вы так боитесь, что я вас опозорю, может, мне стоит поужинать раньше? – предложила я.

– Не говори чушь! – отрезала Дафна. – Дэвисы придут именно потому, что хотят на тебя взглянуть. Они – первые из наших друзей, кого я пригласила после твоего появления. И они понимают, что это большая честь, – заявила она так надменно, словно была особой королевской крови.

Я была для нее чем-то вроде диковинного зверя, возбуждающего всеобщее любопытство. Удовлетворить его Дафна позволяла лишь самым избранным, укрепляя тем самым свое положение в обществе. Спору нет, ситуация была не слишком приятной. Но избежать этого званого ужина не представлялось возможным. Я послушно надела платье, выбранное Дафной, и спустилась вниз, повторяя про себя правила застольного этикета.

Дэвисы оказались приятными и приветливыми людьми, но слишком откровенный интерес, который они проявляли к моей истории, заставлял меня ежиться от смущения. Мадам Дэвис так и сыпала вопросами относительно моей жизни среди «этих ужасных каджунов». Следуя наставлениям Дафны, я отвечала четко и кратко и после каждой фразы украдкой бросала взгляд на свою суровую мачеху.

– Снисходительность, которую Руби проявляет по отношению к этим кошмарным жителям болот, достойна удивления, – заметила Дафна, решив, что в моих ответах мало горечи. – Впрочем, ее можно понять. Всю свою жизнь она считала себя одной из них.

– О, как это печально! – воскликнула мадам Дэвис. – Какое счастье, что девочка наконец вернулась под родной кров! Вижу, вы не теряли времени даром, Дафна, дорогая. Глядя на Руби, невозможно поверить, что она так долго жила среди дикарей.

– Спасибо, – кивнула Дафна, и в глазах ее вспыхнули торжествующие огоньки.

– По-моему, Пьер, было бы неплохо опубликовать эту историю в газетах, – предложил Гамильтон Дэвис.

– Боюсь, дорогой Гамильтон, известность подобного рода будет девочке не во благо, – поспешно возразила Дафна. – Скажу откровенно, мы посвящаем в эти подробности лишь самых близких друзей.

Говоря это, Дафна ослепительно улыбнулась и опустила длинные ресницы. Гамильтон просиял улыбкой в ответ.

– Мы надеемся, что все посвященные будут хранить нашу тайну, – продолжала Дафна. – На долю бедной девочки и так выпало немало испытаний. Новые проблемы ей совершенно ни к чему.

– Вы, Дафна, как всегда, правы, – заметил мистер Дэвис. – Излишняя шумиха может принести девочке вред. – Он улыбнулся мне. – Поразительно, насколько креольские женщины мудрее и предусмотрительнее мужчин.

Дафна кокетливо опустила глазки и тут же вновь вскинула их на собеседника. Наблюдая за ней, я убедилась, что в искусстве манипулировать мужчинами она достигла непревзойденных высот. Мистер Дэвис буквально таял под ее взглядами, отец взирал на нее с обожанием. Так или иначе, я была рада, когда ужин наконец закончился и мне было позволено удалиться к себе.

Через несколько часов вернулась Жизель. Затаив дыхание, я ожидала, что она толкнется в запертую дверь между нашими комнатами. Но вместо этого Жизель принялась болтать по телефону. Слов я не разбирала, но голос ее звучал весело и беззаботно. Судя по всему, нынешним вечером она решила позвонить всем своим друзьям. Честно говоря, мне отчаянно хотелось узнать, что она с таким увлечением обсуждает. Но доставить Жизели удовольствие, явившись к ней в комнату первой, я не желала. Обида моя еще не остыла.

На следующее утро за завтраком Жизель была воплощением приветливости и жизнерадостности. Перед папой я держалась с ней дружелюбно, но про себя твердо решила: пока она не извинится, ни о каких отношениях не может быть и речи. К моему великому удивлению, за ней заехал Мартин, чтобы отвезти в школу. Прежде чем сбежать по ступенькам, она повернулась ко мне и пробормотала несколько слов, которые с натяжкой можно было принять за извинения:

– Не сердись за эту историю с Городом сказок и твоей подругой. Я тут ни при чем. Им насплетничал кто-то другой. До встречи в школе, дорогая!

И не успела я открыть рот, как она убежала. Вскоре подъехал Бо, и я села в его машину. По дороге в школу он расспрашивал меня о Дафне. Воспоминания о ее инквизиторском взгляде явно не давали ему покоя.

– После моего ухода она долго тебя донимала?

– Нет. Ей было не до того. К ужину ожидались гости, и она беспокоилась только о том, как их лучше встретить.

Бо вздохнул с облегчением:

– Вот и славно. Кстати, на следующей неделе Дафна пригласила на ужин моих родителей. Кажется, все обошлось.

Однако судьба никак не хотела дать мне передышку от тревог и волнений. Едва переступив школьный порог, я почувствовала, что меня окружает какая-то напряженная атмосфера. Бо твердил, что это всего лишь мои фантазии, но я слишком хорошо видела насмешливые взгляды и двусмысленные ухмылки. Перешептывания за спиной становились все более настойчивыми. Я не могла обманывать себя, приписывая это игре воображения. В середине школьного дня все выяснилось.

На перемене после окончания урока английского языка один мальчишка толкнул меня плечом.

– Прости, – тут же извинился он.

– Ничего страшного.

Я хотела отойти, но он схватил меня за руку повыше локтя:

– Неплохие фотки, правда? Жаль, что ты здесь не улыбаешься.

Разжав ладонь, он показал мне фотографию, сделанную на злополучной вечеринке в доме Клодин. Я совершенно голая, трусики спущены до колен, лицо перекошено от ужаса.

Мальчишка расхохотался и присоединился к своим приятелям, которые наблюдали за нами, стоя чуть поодаль. Тут же вокруг него собралась целая толпа жаждущих взглянуть на фотографию. Я же впала в ступор. Язык отказывался слушаться, не удавалось пошевелить ни рукой, ни ногой. Внезапно к группе хохочущих присоединилась Жизель.

– Надеюсь, ни у кого нет сомнений, что это моя сестра, а не я, – бросила она, взяла за руку Мартина и гордо удалилась.

Слезы застилали мне глаза, все вокруг расплывалось. Бо подбежал ко мне, но взгляд его показался мне испуганным и чужим. Я чувствовала, как внутри у меня что-то с треском надломилось. Неожиданно для меня самой с губ моих сорвался вопль. Я и не думала, что умею так пронзительно кричать. Все, кто был в коридоре, включая учителей, повернулись в мою сторону.

– Руби! – Бо схватил меня за руку. – Прекрати!

Я вырвалась и затрясла головой, будто надеясь, что все происходящее рассеется, как мираж. Кто-то хохотал, глядя на меня, кто-то злорадно ухмылялся. Лишь на некоторых лицах я различила подобие сочувствия.

– Вы… подлые твари, вот вы кто! – визжала я. – Низкие, подлые твари!

Схватив сумку, я бросилась к ближайшему выходу.

– Руби! – кричал мне вслед Бо.

Но я была уже на лестнице. Бо побежал за мной, но я неслась сломя голову, и никто не смог бы догнать меня. Бросившись через улицу, я едва не угодила под машину. Тормоза пронзительно завизжали, но я даже не взглянула в ту сторону и продолжала бежать, не разбирая дороги. Лишь почувствовав, что легкие мои вот-вот разорвутся, а в бок впиваются сотни иголок, я остановилась. Совершенно обессиленная, я рухнула на землю и зарыдала. Мне казалось, рыдания мои не затихнут никогда, так как выплакать нанесенную мне обиду невозможно.

Но все же колодец слез наконец иссяк, плакать я больше не могла и только тихо всхлипывала. В полном изнеможении я привалилась к стволу дуба, закрыла глаза и представила, что вернулась в бухту и теплым весенним днем плыву по каналу на пироге.

Хмурое городское небо исчезло, уступив место ослепительному голубому сиянию. До меня доносились заливистые птичьи трели, свежий ароматный воздух наполнял грудь. Когда пирога подошла к берегу, я услышала пение бабушки Кэтрин. Она развешивала перед домом только что постиранное белье.

– Бабушка! – позвала я.

Она обернулась и увидела меня. Улыбка, осветившая ее лицо, была такой счастливой. И сама бабушка казалась красивой и молодой.

– Бабушка, я так рада, что ты жива, – бормотала я, не открывая глаз. – Хочу домой. Хочу жить в нашей бухте, вместе с тобой. Ты помнишь, нас не печалила бедность, не страшили трудности. Тогда я была счастлива, а сейчас нет. Прошу, не покидай меня. Ты знаешь всякие заклинания, неужели ты не можешь обмануть смерть и вернуться ко мне? Пусть все, что произошло, окажется простым кошмаром. Я хочу открыть глаза и оказаться за ткацким станком, рядом с тобой. Сейчас я сосчитаю до трех и открою глаза. Раз, два…

– Эй! – раздался чей-то резкий голос.

Я открыла глаз, так и не досчитав до трех.

– Что это ты здесь делаешь?

В дверях дома, перед которым я рухнула на землю, стоял пожилой седовласый мужчина с тростью в руках.

– Что тебе нужно? – крикнул он, погрозив мне тростью.

– Ничего, – пролепетала я. – Мне просто захотелось немного отдохнуть, сэр.

– Здесь тебе не парк! И вообще, почему ты не в школе?

– Именно туда я и иду, сэр!

Я поднялась, схватила сумку и побрела прочь.

Дойдя до поворота, я обнаружила, что уже совсем близко от нашей улицы. Когда я вернулась домой, отец и Дафна уже ушли по своим делам.

– Мадемуазель Руби?

Эдгар с недоумением и тревогой смотрел на мое распухшее от слез лицо. На этот раз у меня не было сил притвориться, что ничего не случилось. Сочувственно покачав головой, Эдгар неожиданно произнес:

– Идем со мной.

Миновав коридор, мы оказались в кухне.

– Нина! – окликнул Эдгар.

Нина, хлопотавшая у плиты, бросила долгий взгляд сначала на меня, потом на Эдгара и понимающе кивнула:

– Я сумею ее утешить.

Довольный Эдгар удалился. Нина подошла ко мне ближе:

– Что случилось?

– О, Нина, я так больше не могу! – всхлипнула я. – Она не дает мне спокойно жить. Каждый день выдумывает новые издевательства.

Нина опять кивнула:

– Не горюй. Нина тебе поможет. Мы сумеем это прекратить. Подожди здесь.

С этими словами она вышла из кухни, оставив меня в одиночестве. Я слышала, как она тяжело протопала по коридору в сторону лестницы. Через несколько минут Нина вернулась. Когда она взяла меня за руку, я думала, что сейчас мы пойдем в ее комнату, где она справит какой-нибудь ритуал вуду. Но все вышло иначе. Нина сняла фартук и направилась к задней двери, увлекая меня за собой.

– Куда мы идем? – спросила я, когда мы пересекли двор и оказались на улице.

– К Маме Деде. Тебе нужна сильная защита, очень сильная. Такую тебе может дать только Мама Деде. Но помни, девочка, ты не должна говорить мадам и мсье Дюма о том, где мы были. Ни слова, ясно? – Нина остановилась, глядя на меня в упор своими черными блестящими глазами. – Это будет наш секрет, согласна?

– Хорошо. А кто такая эта… Мама Деде?

– Королева вуду. Самая сильная колдунья во всем Новом Орлеане.

– И что она сделает?

– Помешает сестре донимать тебя. Прогонит дьявола прочь из ее сердца. Наполнит ее сердце добром. Ты хочешь этого?

– Конечно хочу!

– Тогда клянись, что будешь хранить тайну.

– Клянусь, Нина!

– Хорошо. Идем.

Я находилась в таких расстроенных чувствах, что была готова идти хоть на край света и делать все, что угодно.

Мы сели на трамвай, проехали несколько остановок и пересели на автобус, который привез нас на городскую окраину, где я никогда прежде не бывала. Вдоль узких грязных улиц тянулись жалкие покосившиеся домишки, во дворах в пятнашки играли чернокожие дети. У тротуаров стояли ржавые автомобили, судя по виду побывавшие в авариях. Единственным украшением этого убогого квартала служили редкие сикаморы и магнолии. В общем, мес то было из тех, где даже солнце, кажется, не желает светить. В самый яркий безоблачный день в таких трущобах царят сумрак и уныние.

Нина остановилась у ветхого домика, под стать всем прочим на этой улице. Краска на его стенах облупилась, оконные стекла покрывали грязные разводы, входная дверь и ступеньки крыльца потрескались. Над дверями висело замысловатое сооружение из костей и птичьих перьев, перевязанных бечевкой.

– Здесь живет королева? – удивилась я.

Мне казалось, столь влиятельная персона, как королева вуду, должна проживать в особняке, напоминающем дворец.

Нина кивнула и позвонила в колокольчик. Через несколько минут дверь распахнулась. На пороге стояла старая негритянка, морщинистая и беззубая. Волосы у нее были такие жидкие, что сквозь них просвечивала кожа. Платье и цветом, и фасоном напоминало мешок для картошки, на ногах – стоптанные спортивные туфли без шнурков. Ростом она была никак не более четырех футов. Подняв голову, старуха смерила нас с Ниной усталым взглядом.

– Мы хотим увидеть Маму Деде, – сообщила Нина.

Старуха кивнула и отступила в сторону, давая нам возможность войти. Внутри жилище королевы выглядело так же убого, как и снаружи, обои отставали от стен клочьями. Пол, похоже, прежде был по крыт ковром, который недавно убрали. В щелях между половицами кое-где застряли цветные лоскутки. Из задней части дома доносился приторно-сладкий запах. Старая негритянка указала на какую-то дверь. Нина вошла, держа меня за руку.

В комнате, где мы оказались, горело больше десятка свечей, каждая была укреплена на круге из цветного картона. Вдоль стен тянулись полки, на которых теснились склянки, наполненные снадобьями, порошками и костями, самодельные куклы, связки перьев, волос, лоскуты змеиной кожи. Можно было подумать, что мы попали в магазин магических товаров.

В центре комнаты стояли два обшарпанных стула и маленький диванчик. Между стульями и диванчиком я заметила деревянный сундук, украшенный серебряной накладной резьбой.

– Садитесь! – приказала старая негритянка.

Моя спутница подошла к стулу, а мне указала на второй.

– Нина… – пролепетала я.

– Ш-ш-ш, – она приложила палец к губам и закрыла глаза.

Минуту спустя в глубине дома раздался барабанный бой, негромкий, размеренный. По спине у меня забегали мурашки. И зачем я только согласилась прийти сюда?

Внезапно чья-то рука отдернула покрывало на дверях, и перед нами предстала еще одна негритянка – намного моложе первой, высокая и стройная. Ее длинные черные волосы были заплетены в толстые, как канаты, косы и обернуты вокруг головы. Ярко-красная косынка завязана семью узлами с разных сторон. Черное свободное платье доходило почти до пола, но все же я заметила, что она босиком. Поначалу она показалась мне настоящей красавицей – высокие скулы, изящно очерченный рот. Но, приглядевшись внимательнее, я вздрогнула. Глаза ее были тусклыми, серыми и холодными, как гранит.

Вне всякого сомнения, она была слепа.

– Мама Деде, нам нужна твоя помощь, – сказала Нина.

Мама Деде кивнула, вошла в комнату и уселась на диван. Двигалась она уверенно и грациозно, словно зрячая. Сложив руки на коленях, она устремила на меня невидящий взгляд. Я сидела, оцепенев от страха.

– Говори, сестра, – изрекла она.

– У девочки, которую я привела с собой, есть сестра-близняшка, завистливая и злая, – начала свой рассказ Нина. – Постоянно подстраивает ей всякие пакости.

– Дай руку, – обратилась ко мне Мама Деде и протянула ладонь.

Я вопросительно посмотрела на Нину. Та кивнула. Я вложила руку в ладонь Мамы Деде, и она плотно сжала ее сильными горячими пальцами.

– Ты долго не знала, что у тебя есть сестра, и она тоже не знала о тебе, – изрекла Мама Деде.

– Да, – потрясенно выдохнула я.

– А твоя мать – она не может помочь?

– Нет.

– Мать твоя мертва и пребывает в ином мире, – произнесла она, выпустила мою руку и повернулась к Нине.

– Сердцем ее сестры завладел Papa La Bas, – сообщила Нина. – Он наполнил ее душу ненавистью и злобой. Мы должны защитить эту девочку, Мама Деде. Она верит в силу вуду. Бабушка ее была знахаркой в болотном краю.

Мама Деде кивнула и снова протянула руку, на этот раз – ладонью вверх. Нина извлекла из кармана серебряный доллар и положила на руку Мамы Деде. Та сжала кулак, повернулась к дверям и сделала знак стоявшей там старухе. Та поспешно подошла к ней, взяла монету и опустила в карман платья.

– Зажги две желтые свечи! – приказала королева вуду.

Старуха проворно исполнила приказание. Мама Деде подняла небольшой резной сундучок и отнесла на диван. Подняв крышку, опустила руки внутрь. Нина с довольным видом наблюдала за ее действиями. На лице Мамы Деде застыло отрешенное выражение. Внезапно она подняла руки. Я едва не лишилась чувств.

Она держала в руках молодого питона. Он, похоже, дремал, глаза его, полуприкрытые веками, напоминали две щелки. Мама Деде поднесла змею к лицу. Я прикусила губу, чтобы не взвизгнуть.

Питон высунул язык и лизнул ее в щеку. После этого Мама Деде опустила его в сундук и закрыла крышку.

– От змеи Мама Деде получает силу и дар прозорливости, – шепотом сообщила Нина. – Старая легенда говорит, что первые люди, мужчина и женщина, появившиеся на земле, были слепы. Змея сделала их зрячими.

– Как зовут твою сестру, девочка? – обратилась ко мне Мама Деде.

Язык у меня присох к нёбу. Я боялась, что стоит мне назвать имя, произойдет нечто ужасное.

– Говори! – приказала Нина. – Имя должна назвать ты, и никто другой.

– Жизель, – выдавила я. – Но…

– Э! Э! Bomba hen hen! – принялась нараспев повторять Мама Деде, раскачиваясь из стороны в сторону в ритме барабанной дроби, которая по-прежнему доносилась из глубины дома. – Canga bafi e te. Danga moune de te. Canga du ki Жизель!

Голос ее возвысился до пронзительного крика.

Сердце мое колотилось как бешеное. Опасаясь, что оно выскочит, я даже прижала к груди руку.

Мама Деде вновь повернулась к Нине. Та сунула руку в карман и вытащила ленту, как видно принадлежавшую Жизель. Так вот зачем она поднималась наверх! Надо остановить ее, остановить во что бы то ни стало, вопил мой внутренний голос. Но было уже поздно. Королева вуду сжала ленту в ладони.

– Подождите! – закричала я. – Подождите!

Но меня никто не слушал. Мама Деде подняла крышку сундука, где лежал питон, опустила туда ленту и вновь начала раскачиваться, твердя заклинание:

– L’appe vini, Le Grand Zombi. Lappe vini, pouf e gris-gris.

– Он уже близко, – шепотом пояснила Нина. – Великий Зомби придет и защитит тебя.

Мама Деде на мгновение смолкла, а потом испустила оглушительный визг. Сердце мое ушло в пятки, а горло сжал такой сильный спазм, что перехватило дыхание. В полном изнеможении королева вуду рухнула на диван; голова ее свесилась набок, веки опустились. На несколько секунд все мы застыли в молчании. Выйдя из оцепенения, Нина тихонько коснулась моего колена и указала глазами на дверь. Я с готовностью вскочила. Сопровождаемые старой негритянкой, мы вышли в коридор.

– Поблагодари от нас Маму Деде, бабушка, – сказала Нина.

Старуха молча кивнула, отперла дверь, и мы вышли на улицу.

По пути домой меня пробирала нервная дрожь. Нина, напротив, выглядела спокойной и довольной. В действенности магии у нее не было ни малейших сомнений. Что касается меня, я очень туманно представляла, какого результата следует ждать. Когда Жизель вернулась из школы, я не заметила в ней ни малейшей перемены. Она не только не проявляла признаков раскаяния, но, напротив, набросилась на меня с упреками.

– После того как ты убежала, Бо подрался с Бил ли, – сообщила она, стоя в дверях моей комнаты. – Теперь родителей Бо вызывают в школу. Все считают, что ты окончательно спятила. Устроила истерику из-за обычной шутки! По твоей милости меня вызывают к директору. Он будет звонить маме и папе. Да, из-за тебя у всех одни проблемы!

Я повернулась к ней, задыхаясь от злобы. Казалось, стоит мне открыть рот, оттуда вырвется пронзительный вопль. Но к моему собственному удивлению, голос мой звучал спокойно и ровно:

– Мне очень жаль, что Бо затеял драку и навлек на себя неприятности. Он – единственный, кто пытался меня защитить. А твои проблемы меня совершенно не волнуют.

Жизель, явно ожидавшая, что на нее обрушатся потоки слез и обвинений, смотрела на меня открыв рот.

– Да, это правда, я выросла в другом мире, который кажется жителям больших городов диким и грубым, – продолжила я. – Люди, которые меня окружали, не обладали изысканными манерами и, наверное, показались бы тебе неотесанными. Но никто из них не мог бы сравниться в жестокости с тобой и твоими друзьями, Жизель. Никому из них и в голову не пришло бы устроить такую дикую забаву. Я надеялась, мы с тобой станем сестрами, настоящими сестрами, которые во всем поддерживают друг друга. Теперь я понимаю, что это невозможно. У тебя лишь одно желание – отравлять мою жизнь всеми возможными способами.

Самообладание все же изменило мне. Голос дрогнул, по щекам потекли слезы.

– А чего ты хотела? – пробормотала Жизель. Голос ее тоже дрожал. – Да, по твоей милости я превратилась в стерву! Но кто бы на моем месте поступил иначе? Живешь себе спокойно, и вдруг в один прекрасный день тебе на голову сваливается сестрица, которая нужна тебе как рыбе зонтик! И все в твоей жизни идет наперекосяк! Потому что из-за этой чертовой сестрицы все сходят с ума! Ты украла у меня Бо! Разве это не подлость?

– Я его не крала! – возмутилась я. – Ты сказала, что он тебе надоел, забыла?

– Надоел он мне или нет, я не хочу, чтобы он встречался с тобой! – выпалила Жизель. – Предупреждаю: если родители будут тебя расспрашивать, лучше тебе на меня не жаловаться. Иначе пожалеешь!

Она резко повернулась и захлопнула дверь.

В тот же вечер позвонил доктор Шторм. Учитель, который разнял дерущихся Бо и Билли, отнял у них злополучную фотографию и отнес директору. После телефонного разговора с доктором Штормом Дафна велела нам с Жизелью явиться в гостиную. Гнев Дафны был так силен, что исказил ее обычно непроницаемое лицо. Глаза ее буквально вылезали из орбит, ноздри раздувались, линия рта некрасиво изогнулась.

– Кто из вас позировал перед камерой в непристойном виде? – вопросила она.

Жизель потупилась.

– Никто не позировал, мама, – ответила я. – Мальчишки спрятались в комнате Клодин. Они сидели в шкафу, но никто из нас об этом не знал. Когда я переодевалась в костюм для игры, которую мы придумали, они выскочили и сделали снимок.

– В результате мы стали посмешищем для всей школы, – бросила Дафна. – Родителей Бо Эндрюса вызвали к директору. Я только что говорила по телефону с Эдит Эндрюс. Она вне себя от ярости. У Бо никогда не было проблем в школе. И виной всему ты!

– Но…

– У себя на болотах ты часто развлекалась подобным образом?

– Никогда!

– Ты обладаешь удивительным умением впутываться в скверные истории. Я не желаю, чтобы ты навлекала неприятности на всех нас, и поэтому вынуждена пойти на строгие меры. Отныне я запрещаю тебе выходить из дому куда-либо, за исключением школы. Никаких вечеринок, свиданий, никаких ужинов в ресторане. Понятно?

Оправдываться не имело смысла. Я поставила Дафну в неловкое положение, то есть совершила самый тяжкий из всех возможных грехов.

– Да, мама, – прошептала я, сдерживая слезы.

– Отцу пока ничего не известно. Разумеется, я расскажу ему о твоих новых достижениях, когда он вернется. А сейчас иди в свою комнату и оставайся там до ужина.

Я послушно побрела наверх. Странное безразличие овладело моей душой. Я больше не ощущала ни обиды, ни боли. Пусть Дафна, если ей угодно, считает меня закоренелой развратницей. Мне все равно.

Жизель заглянула ко мне, удовлетворенно улыбнулась, но не сказала ни слова. Ужин в тот вечер прошел весьма уныло. Дафна метала злобные взгляды, отец подавленно молчал. Я понимала, что разочаровала его, и старалась не смотреть в его сторону. Когда Дафна приказала мне и Жизели идти наверх, я вздохнула с облегчением. Оказавшись в своей комнате, Жизель сразу бросилась к телефону. Ей не терпелось поделиться последними новостями с подружками.

Когда я легла, перед глазами у меня долго стояли Мама Деде, питон, лента Жизель. Хоть бы магия подействовала, молила я, охваченная жаждой мести.

Два дня спустя мне пришлось об этом пожалеть.