2009

Мудрить не стали. От пещеры отходил только один коридор, так что по нему троица и двинулась – впереди, с включенным фонарем, Лоренс, за ним Эбигейл и Джун.

Но не прошли они и тридцати футов, как предводитель этого маленького отряда остановился.

– Ну вот, первая развилка. – Главный туннель продолжался, по крайней мере, на расстояние света лампы, но в стене открылось еще одно отверстие. Лоренс опустился на колени и заглянул в него. – Щель узкая, но куда-то определенно ведет.

– А ты не думаешь, что держаться стоит главных коридоров? – спросила Эбигейл.

– Вообще-то не… – Ее отец шумно выдохнул. – Здесь скелет и пара железных наручников. Должно быть, какой-нибудь заключенный… Да, давайте пока держаться главного коридора.

Признаков человеческой деятельности – углублений от подрыва динамита, ржавых банок с пороховой пудрой, бочонков из-под карбида, стальных сверл, деревянных крепей – попадалось все меньше, и вскоре пленники вышли в природную пещеру, откуда продолжили путь, уже не придерживаясь какого-то определенного коридора, а переходя из одного подземелья в другое, из тесного, вроде кладовки, в просторное, побольше первой пещеры. Чем дальше, тем менее узнаваемой становилась порода, из которой были сложены стены и потолок. Свисающие с потолка сталактиты роняли капли своих коррозийных растворов в проеденные ими дыры в полу. Эбигейл провела пальцами по стене из брекчии, в которой сцементировались куски горной породы, окаменевшие кости и доисторические ракообразные.

Примерно через час они наткнулись на пещеру, напоминающую богато декорированный грот. Лоренс посветил вверх – сталактиты свисали здесь гроздьями и шли ряд за рядом, как зубы у акулы. В центре они срастались в причудливый конгломерат, напоминавший люстру, у ближней стены походили на трубы органа, а в дальнем углу смахивали на длинные щупальца медузы.

Пещера сталактитов сменилась туннелем с гладкими стенами и низким, всего в футе над головой Кендала, потолком. Стены эллиптического прохода понемногу расширялись, потолок же понижался, так что вскоре путешественникам пришлось сначала пригнуться, потом присесть, еще чуть позже опуститься на четвереньки, а в конце и вовсе пробираться ползком, протискиваясь между полом и потолком, разделенными шестнадцатью дюймами пространства.

Минут через пять Эбигейл не выдержала.

– У меня клаустрофобия! – закричала она. Девушка не видела света фонаря и ощущала себя пленницей кромешной тьмы. Даже тепло ее собственного дыхания отражалось от стен легким прикосновением к лицу.

Что-то схватило ее за лодыжку, но повернуться и посмотреть, что это, не позволяла теснота туннеля.

– Они вокруг нас, – прошептала сзади Джун. – Они говорят со мной, не умолкая.

– Слышу что-то впереди! – крикнул Лоренс.

Потолок царапал Эбигейл голову. Ее левая нога снова закровоточила, а боль в копчике сделалась нестерпимой. «Я больше не могу дышать, – подумала Фостер и тут же одернула себя: – Нет, ты можешь. Это всего лишь воображение». Чтобы хоть как-то продвигаться вперед, ей приходилось склонять голову в сторону и сжимать плечи. А если мы застрянем? Я уже не смогу повернуть назад. Какая ужасная будет смерть!

Позади что-то шептала Джун. Эбигейл уже хотела сказать отцу, что пора, к чертовой матери, поворачивать и двигать назад, но тут и она тоже услышала то, о чем он говорил, – какой-то неясный шум.

Свет фонаря ударил ей в лицо.

– Уже близко, – сказал Лоренс.

В самом конце высота лаза не превышала одного фута. Эбигейл протиснулась еще немного, и профессор, схватив дочь за руки, помог ей подняться.

– Где мы? – спросила девушка.

Вместо ответа Кендал провел лучом по огромной пещере с высоченными, в шестьдесят футов, стенами.

– Боже мой! – воскликнула Эбигейл.

Они стояли на краю подземного озера в пятьдесят футов шириной и два глубиной. На другой его стороне, из расщелины в скале, низвергался водопад. Избыток минеральной воды уходил в глубь горы через дыру в стене, так что озеро оставалось на одном уровне. Грохот воды заполнял все подземелье неумолкающим эхом, звук которого напомнил Эбигейл ее любимое место в Центральном парке – фонтан Черри-Хилл. Там, если сесть к нему поближе, шум города был почти не слышен.

Пока Лоренс помогал Джун вылезти из туннеля, журналистка наклонилась и потрогала темную, как чернила, воду – жутко холодную, с температурой лишь на градус-другой выше точки замерзания. Луч света скользнул по поверхности озера, и она увидела, что его дно состоит из каких-то белых кристаллов. Между ними плавала полупрозрачная безглазая рыбешка.

Потом все трое сидели на каменистом берегу плененного вечной ночью озера, пили мелкими глоточками воду и подкреплялись кусочками батончика. В какой-то момент Эбигейл опустила голову и закрыла глаза…

– Проснись, Эбби. Пора двигаться дальше, – разбудил ее голос отца.

Она выпрямилась, потерла глаза.

– Я долго спала?

– Пять минут, – ответил профессор.

– А где Джун?

Лоренс указал на груду камней на дальней стороне озера, где обвалился участок потолка.

– Немножко странно себя ведет, да?

– У нее на глазах убили мужа. Или ты уже забыл?

Отец с дочерью прошли по берегу на противоположный берег и сели на камни рядом с Тозер.

– Вот что я думаю, – сказал Кендал. – Может быть, эти камни и валуны блокируют вход в еще один коридор. Помогите-ка мне расчистить завал!

– Нет, – покачала головой Джун. – Не надо здесь ничего трогать. Это плохое место.

– Извини, но другого легкого выхода из этого подземелья я не вижу, – возразил Лоренс.

Отец и дочь взялись за работу вдвоем; они поднимали камни, с которыми могли справиться, и отбрасывали их в сторону. Разгребая кучу щебня, Эбигейл поймала себя на том, что начинает терять чувство времени. Ей уже начало казаться, что они провели в пещере целый день.

Очередной камень, упав на растущую груду, поднял облачко пыли. Фостер отступила.

– Ты чувствуешь? – спросила она Кендала. – Запах. Воняет… тухлыми яйцами. Посвети-ка сюда, Лоренс! Похоже, тут что-то есть.

Ее отец убрал еще один камень, и им открылся коридор, вполне широкий и высокий для прохода. Он поправил фонарь и выругался:

– Черт, это всего лишь…

Эбигейл вскрикнула.

Лоренс заглянул в коридор еще раз и вдруг отпрянул назад.

– Господи!

– Она жива? – прошептала Фостер. – Выглядит как живая…

Завал из камней скрывал углубление, в котором, прислонившись к каменной стене и положив левую руку на заросли окаменелых цветов, сидела молодая женщина. Она была нагая, изящная, но фигуристая. Голова ее покоилась на изгибе правой руки, словно она только что присела и уснула, а левую руку покрывал воск.

– Красивая, – прошептал Кендал. Волосы у женщины были длинными и черными, и даже ее полные губы сохранили цвет – темно-малиновый. Под розовой кожей проступали наполненные кровью вены.

– Ее, должно быть, завалило здесь, – предположила Эбигейл.

– Нет, думаю, она жила в Абандоне восемьсот девяносто третьего года, – возразил профессор.

– Хочешь сказать, этому прекрасно сохранившемуся трупу сто шестнадцать лет?

– А ты посмотри на ее одежду. На ботинки. На холщовые штаны, шаль… По-твоему, современные женщины так одеваются?

– Но это невозможно! Ни малейшего признака разложения. Она и на мертвую-то не похожа.

– Согласен. Невероятно. Я такого чуда еще не видывал. – Лоренс отступил от углубления и глотнул чистого воздуха. – Запах тухлых яиц, говоришь? Это сернистый газ. Очень токсичный. Вероятно, он ее и убил. Но он же потом и сохранил ее тело, уничтожив все бактерии как внутри нее, так и вокруг. В то Рождество она, наверное, как и мы сегодня, искала выход. Увидела этот укромный уголок, решила отдохнуть. А потом обрушился потолок, и она оказалась вроде как в гробнице. Получилась своего рода герметичная камера. Деваться сернистому газу было некуда, вот разложения и не случилось. Так что она в буквальном смысле застыла во времени. Посмотри на нее! Перед тобой человек, живший и дышавший в Абандоне. Держу пари, ей было бы что рассказать… Господи, какая красавица!

– Она смотрит на меня! – вскрикнула вдруг Джун. – Глаз с меня не сводит!

– Дорогая, эта женщина давно мертва, – напомнила ей Эбигейл.

Кендал поднял камень и положил его перед расщелиной.

– Что ты делаешь? – удивилась Эбигейл.

– Если туда попадет свежий воздух, долго она не протянет. Нужно поскорее запечатать ее, сохранить в том виде, в котором мы ее нашли, – объяснил профессор.