Книга: Абандон. Брошенный город
Назад: Глава 87
Дальше: Глава 89

Глава 88

Перелистывая хрупкие страницы, Эбигейл наткнулась в середине на запись, сделанную другим, отличным от докторского, почерком – мелким, не столь аккуратным и местами едва разборчивым, словно кто-то писал это второпях или по принуждению.
Всего восемь строчек, невесть каким образом попавших на середину страницы, и первая из них начиналась со слов «Лана Хартман».
– Нашли-таки.
Шериф стояла в дверном проходе между кухней и офисом, и что-то в ее позе – что именно, Эбигейл определить не смогла – выдавало напряжение: руки висели свободно, ноги чуть согнуты в коленях, словно Дженнифер приготовилась сорваться с места и либо бежать, либо драться.
И тогда журналистка вдруг поняла, что и сама ощущает в себе некие глубинные сейсмические сдвиги, выражающиеся в нервозности, легкой тошноте и повышенной восприимчивости. Боль не прошла, нет, но с каждой секундой беспокоила ее все меньше.
– Вы тоже историк?
– Можно и так сказать. – Дженнифер прошла в кабинет и остановилась возле Эбигейл, рядом со стеллажом. – Вот этот парень, – она коснулась портрета молодого человека с обезображенным лицом, – приехал в Силвертон из Чикаго в восемьсот девяносто первом году. С деньгами для инвестиций. Но он ошибся с выбором участков и уже меньше чем через год потерял все.
– Но остался здесь.
– В середине восьмидесятых Джулиус немного изучал медицину. Там, где во врачах большая потребность, диплом не спрашивают. Вот он и взялся за частную практику, а рудоискательством занимался в свободное время. Если прочитать эти записки, – Дженнифер забрала у гостьи журнал и бережно положила его на место, под фотографию в рамке, – становится ясно, что человек он был неугомонный, но очень несчастный.
– Несчастный? Почему?
– Помешался на поиске какого-то золота, пропавшего в Абандоне. Джулиус считал, что знает, где оно находится. У него даже был ключ от какой-то секретной шахты. Но найти ее ему так и не удалось. В конце концов он сошел с ума и в двадцать четвертом году застрелился.
– А почему вы храните у себя и его портрет, и журнал? Изучаете…
– Я – его правнучка. Мы с братом – четвертое поколение силвертонских Праймаков.
В глазах у Эбигейл помутилось, и ей пришлось потереть их, чтобы шериф вернулась в фокус.
– Что-то не так? – поинтересовалась Дженнифер.
– Даже не знаю… что-то странное, – пробормотала журналистка. Ощущение не было неприятным – просто на нее внезапно снизошло блаженное умиротворение, и тревожило девушку только одно: почему это случилось так быстро.
– Может быть, это из-за «Перкосета». Я раскрошила таблетку вам в чай, – сказала шериф.
Сердце у Фостер забилось так сильно, что она испугалась, как бы оно не разорвалось, но потом поняла – источник стука не в ней. Кто-то колотил в переднюю дверь.
Дженнифер вышла из комнаты.
Эбигейл опустила глаза и увидела на деревянном полу лужу и четыре керамических осколка.
Проходя мимо холодильника, она едва не упала и оперлась о кухонный стол. Тот опрокинулся, и все, что стояло на нем – ее стакан с водой и ваза с искусственными лилиями, – с грохотом полетело на пол.
Девушка села на плитки пола.
Дженнифер в прихожей открыла переднюю дверь.
Подсвеченный со спины висящим на крыльце фонарем, в проеме появился мужчина. Фостер знала его откуда-то, но не помнила откуда. У него были длинные, завязанные в хвост каштановые волосы и серебристо-черная куртка, припорошенная снегом.
Мужчина обнял Дженнифер, но ничего даже отдаленно романтического или сексуального в этом объятии не было – так обнимаются друзья или близкие родственники. Например, брат с сестрой.
– Мы сделали это, Джен, – сказал он.
У Эбигейл гудела голова. Она прислонилась к холодильнику, наблюдая, как хозяйка запирает дверь.
На какое-то время ее вниманием завладела мозаика пастельных плиток на полу, и когда она снова подняла голову, мужчина уже стоял у раковины и мыл руки.
Глаза журналистки закрылись, а когда снова открылись, она лежала лицом на холодных плитках. Кухонный стол стоял на своем месте, а шериф и тот знакомый незнакомец сидели за ним друг напротив друга.
– …из-за метели мы не сможем вернуться в Абандон до следующего лета. Я говорил тебе, что дело может дойти… – Голос мужчины как будто перескочил на не воспринимаемую ею звуковую частоту.
Эбигейл доводилось бывать под кайфом и напиваться, а пару лет назад она даже попробовала «экстази» на какой-то отрывной вечеринке в Митпэкинге. Но сейчас все было иначе. Никакой эйфории – только безмятежность, отстраненность и острота восприятия. Каким-то краем сознания она понимала опасность, но это понимание не отзывалось ни эмоциями, ни побуждениями что-либо сделать и даже встревожило ее не больше, чем сообщение в вечерних новостях о смерти какого-нибудь совершенно постороннего человека.
– Как же мне это не нравится, – донесся до нее голос шерифа.
Где-то в кухне девять раз каркнул ворон.
– За те кирпичики уже немало крови пролито, – возразил мужчина. – Но мы ведь все правильно делаем, так? Подводим черту. Может, больше и не придется. Ты об этом подумала?
– Даже не знаю, смогу ли…
– Помнишь, что ты сказала мне четыре дня назад? «Кое-кто идет в Абандон, и я думаю, они идут за золотом». Ты сама сказала: «Не допусти этого».
Фостер снова потеряла контакт с временем, заплутав в беспорядочных, отвлеченных, абсурдных мыслях и лишь смутно сознавая, что нужно выходить из этого морока, вытаскивать себя из расслабляющего кайфа.
– …сбросим с Пис-Фоллз, там обрыв… четыреста футов, – продолжал мужской голос. – Никто не найдет ее до… Господи, Джен, я же сказал, чтобы ты ее вырубила!
Эбигейл попыталась сесть.
– Я подсыпала ей в чай тридцать миллиграммов оксикодона, – оправдывалась шериф.
Журналистка заметила, что если не двигать головой, то вполне можно держать лица сидящих в кухне людей в фокусе.
– Что она сказала, Куинн?
– Не понял.
Фостер наконец удалось вытолкнуть слова изо рта, хотя они и цеплялись за распухший язык и на выходе звучали путано, как и все остальное:
– Зачем вы подмешали мне что-то?
– Чтобы не было больно, – объяснила шериф. – Вам ведь хорошо, правда?
– Чудесно. – Эбигейл уставилась на сидящего за столом мужчину. Глаза у нее высохли, во рту тоже пересохло. – Я вас знаю.
– Да, мы с вами познакомились, – подтвердил тот.
У Фостер получилось сесть, но пришлось прислониться к шкафу и зажмуриться, защищаясь от света и шума.
– В шахте? – спросила она.
– Нет, в особняке Пакера. Но потом я действительно запер вас в шахте вместе с вашим отцом и Джун. Удивительно, как это вам удалось оттуда выбраться. Вот сюрприз так сюрприз…
– Да уж! – Эбигейл по-девчоночьи хихикнула. Все происходящее выглядело ужасно забавным, но потом до нее вдруг дошло. – Дженнифер, те золотые слитки в пещере… Держу пари, ваш… кем он вам приходится?
– Прадедушкой, – подсказала шериф.
– Да. Так это их ваш прадедушка и искал. Я могу показать… Подождите. – Журналистка указала на Куинна. – Он знает. Он был там. У него ключ. Откуда у него ключ вашего дедушки?
Куинн и Дженнифер рассмеялись.
Эбигейл тоже рассмеялась. Взгляд ее зацепился за настенные часы над раковиной, каждый час на которых обозначался какой-то птицей.
Часы показывали десять минут десятого. Вечера.
Но как такое возможно? С тех пор как она вошла в кабинет с фотографиями Силвертона и журналом Праймака, наверняка прошло несколько часов!
– Ну что, пора трогаться, – сказал Куинн. – Пока снега еще не подвалило.
– Я должна поехать с тобой, – заявила его сестра. – Сказать по правде, большого желания у меня нет, но…
– Не надо, я сам все сделаю. Эбигейл, как насчет прокатиться? – повернулся мужчина к сидящей на полу девушке.
Та задумалась.
– А куда?
– Съездим в горы, покатаемся, – стал уговаривать ее Куинн.
– Зачем?
– Встретимся с поисково-спасательной группой, вытащим вашего отца из пещеры…
Фостер улыбнулась.
– Знаете, что я думаю?
– Что?
– Вы совсем другое замыслили.
– Неужели? И что я, по-вашему, замыслил?
– Что-то плохое.
Куинн поднялся из-за стола, наклонился и, взяв Эбигейл за руки, помог ей встать.
– Джен, помоги надеть на нее ботинки. Не хочу, чтобы ее нашли босой.
– Вообще-то это уже не важно, – отозвалась шериф.
– Ошибаешься, очень даже важно.
– Нет. Когда у людей случается гипотермия, когда они замерзают насмерть, их часто находят полуобнаженными. Бедняги сходят с ума, думают, что им жарко, и начинают раздеваться. Так что оставь ботинки здесь. Я позабочусь, чтобы их не нашли.
– Идти можете, Эбигейл? – снова повернулся Куинн к журналистке.
– Разумеется, я в курсе, как это делается.
Ощущая непривычную легкость в ногах, она осторожно, рассчитывая каждый шаг, прошла из кухни в прихожую. Там остановилась у круглого зеркала, посмотрела на свое отражение и наклонилась ближе, прижавшись носом к стеклу.
– Куинн, пока еще не поздно. Нам не обязательно это делать, – снова принялась урезонивать брата Дженнифер.
– И что? Остановиться сейчас? И ничего не получить? Из всех вариантов этот был бы хуже всех. Нет, мы доведем дело до конца!
Зрачки у Эбигейл уменьшились до размера черных песчинок. Она отвернулась от зеркала и направилась к передней двери.
– Джен, если мы начнем виниться, каяться, это… это будет недостойно нас всех… Джулиуса, дедушки, отца, нас с тобой…
Уже взявшись за дверную ручку, Фостер увидела на вешалке свою замызганную куртку. Она сняла ее с крючка, повертела, но так и не нашла, куда сунуть руки.
Куинн забрал у нее парку, взял ее за воротник и расправил, а Дженнифер помогла направить руки в рукава.
– Думаешь, отец зашел бы так далеко? – спросила она.
– Трудно сказать. Мы делаем это ради них всех.
Дженнифер отперла и открыла дверь, и Эбигейл ступила на крыльцо.
Вокруг далеких уличных фонарей кружился снег. Как странно, подумала журналистка, что он идет не везде, а только там, где свет…
– Господи, как красиво! – вздохнула шериф.
Фостер отыскала «молнии» на карманах парки и, повозившись, расстегнула их и сунула внутрь руки.
Брат с сестрой помогли ей спуститься с крыльца на снег, из-под которого, как копья, еще торчали острые кончики травы.
– Мы ведь всё правильно делаем? – снова засомневалась Дженнифер.
– Какая разница, если мы сможем потом жить в ладу с собой.
– А ты сможешь?
– Думаю, смогу. Все, что надо, – это забыть несколько дней не самого примерного поведения.
Втроем они прошли мимо молоденьких осин и шерифского «Форда». Гравий похрустывал под их ботинками и тапочками. Эбигейл шла босиком, не чувствуя холода.
Они подошли к «Бронко». Куинн уже открывал переднюю пассажирскую дверь.
Журналистка остановилась возле гриля, Дженнифер встала рядом с ней. Снежинки падали и таяли на теплом металле капота.
Брат шерифа похлопал ладонью по крыше.
– Ну, залезайте!
Пальцы Фостер нащупали в правом кармане что-то холодное и твердое. Секунд пять у нее ушло на то, чтобы идентифицировать предмет. Она не смогла вспомнить, как он называется, но сообразила, для чего предназначен.
– Дженнифер, – сказала Эбигейл, – знаете, я все забыла.
– Что?
Журналистка повернулась, прижала это к атласному халату Дженнифер и посмотрела на Куинна. В ушах у нее зазвенело. Шериф со стоном упала на колени. На снег брызнула кровь.
– Вы же не это имели в виду, когда говорили, что поможете моему отцу? Вы просто хотите…
– Эбигейл, у вас мозги свинтились от лекарства. Мы только хотим помочь вам и вашему отцу, – принялся убеждать ее Куинн.
Дженнифер поползла к дому, и Эбигейл на секунду засомневалась – может, Куинн говорит правду?
– Вы же не хотели стрелять в нее, – продолжал тот. – А теперь дайте мне ваш револьвер. Моя сестра умрет, если мы не…
Под правым глазом Куинна появилась маленькая черная дырочка. По щеке его потекла кровь.
Мужчина вскинул руки и потер дырку ногтями, словно его что-то ужалило и он пытался это что-то выцарапать.
Эбигейл повернулась к дому. Дженнифер забралась на крыльцо, но застряла у передней двери.
– О, Господи! – воскликнула шериф.
– Эбигейл Фостер, вы только что застрелили двух человек, – сказала себе журналистка.
Снег под фонарем летел наискосок. Тридцать миллиграммов «Перкосета», должно быть, вошли в полную силу – Эбигейл совершенно окосела, мысли ее слетели с рельсов и блуждали сами по себе.
Она опустилась на гравий и уставилась на молитвенные флаги, подмороженные и хлопающие на ветру. Силвертон лежал, укрывшись тишиной.
Было холодно. Кожа у девушки начала чесаться.
Посидев немного, она поднялась, добрела до крыльца, взошла по ступенькам и остановилась у двери. Дженнифер лежала на спине в луже черной крови. Глаза ее были открыты, а губы едва шевелились.
– Вы испортили халат, – сказала Эбигейл.
И, переступив через шерифа, вошла в дом.
Назад: Глава 87
Дальше: Глава 89