2009

В вестибюле отеля «Гранд-Империал» акцент делался на несколько предметов, собрание которых воспринималось скорее как клише, чем как отражение Силвертона времен его расцвета: цветочные бордовые обои, оловянный потолок, люстра, тяжелый черный сейф возле регистрационной стойки, пара настенных часов, рояль, скульптура, изображающая четырех ухмыляющихся конных бандитов, палящих в воздух из револьверов, и большой портрет какой-то шлюхи, висящий над одним из двух кожаных, с высокой спинкой диванов, составляющих зону отдыха.

Эбигейл подошла к регистрационному столу.

– Мне нужна помощь. Позвоните в полицию! – попросила она.

– Здесь нет полиции, – ответила сидящая за столом девушка.

– Что?!

– Только шериф.

– Дайте мне телефон.

– Вы наш гость?

– Шутите?

– Право пользования телефоном предоставляется только гостям «Гранд-Империала».

Сотруднице отеля было лет шестнадцать-семнадцать. Она сидела за дорогим антикварным столом с «ужастиком» в дешевой обложке в левой руке и сосала зеленый леденец, распространявший убийственный аромат противоестественно смешанных виски и яблок.

Фостер прочитала ее имя на именной бирке.

– Послушайте, Трейси. Меня преследует один человек. Я бегу от него с гор. Он придет убить меня. Может, сделаем исключение на сегодня?

Портье положила книжку рядом с клавиатурой, вынула леденец из позеленевших губ и впервые посмотрела журналистке в глаза.

– Ладно.

На улице взвизгнули тормоза. Эбигейл бросила взгляд в зеркало за столом, увидела отражение выходящего на Грин-стрит окна и в нем старенький «Бронко», только что въехавший в задний бампер «Субурбана». Впрочем, внедорожник лишь едва заметно вздрогнул.

– Это он? – спросила Трейси.

– Шериф живет в городе? – спросила Фостер вместо ответа.

– Да, в конце Четырнадцатой.

– В какую сторону?

Хлопнула дверца.

– Два квартала к северу, – сказала портье.

Шаги по тротуару.

– Спрячьтесь за стол и сидите тихо, – велела журналистка девушке.

Куинн Коллинс шагнул под козырек над входом, открыл дверь и уже входил в вестибюль. Заметив табличку «К НОМЕРАМ», Эбигейл метнулась вверх по застеленной ковровой дорожкой лестнице.

Повернув налево, она поднялась ступенек на двадцать и остановилась – сил у нее не осталось.

– Куда она пошла?! – донесся до нее крик снизу.

Беглянка поднялась еще выше.

И куда теперь, налево или направо?

Фостер свернула налево, а потом направо. Куинн уже бежал по лестнице, когда она дошла до перекрестка.

Налево, направо или вверх?

Налево. Эбигейл промчалась по коридору – розовые стены, белая отделка, белые двери, скрипучий пол. Номер 201… люстра с двумя перегоревшими лампочками… номер 202… черно-белые фотографии старых паровых машин… номер 203… поворот направо… длинный, узкий коридор… 214, 215, 216, 217.

Коридор закончился дверью с металлической ручкой и табличкой с надписью: «НЕ ОТКРЫВАТЬ. ТОЛЬКО НА СЛУЧАЙ ПОЖАРА. СРАБОТАЕТ СИГНАЛИЗАЦИЯ».

Взвыла сирена, и Эбигейл шагнула навстречу ледяному дождю. Внизу под ней была парковка с несколькими автомобилями. Крупинки дождя сверкали драгоценными камнями на капотах и стеклах под желтым светом уличных фонарей.

Журналистка посмотрела через застекленную дверь, но никого не увидела. Может, Коллинс все-таки заблудился в лабиринте коридоров?

Фостер встала на четвереньки, спустилась по скользкой лестнице, ступила на мокрый тротуар…

Вверху громыхнула пожарная дверь.

Беглянка укрылась за ближайшим мусорным контейнером. Ботинки ее преследователя уже стучали по металлическим перекладинам лестницы.

Он спрыгнул на землю.

Из своего укрытия Эбигейл видела только белые струйки его дыхания и свет фонаря. Она опустила руку, нащупала «Ругер» в боковом кармане, но, опасаясь выдать себя, не рискнула расстегнуть «молнию».

Ледяные капли били по металлической крышке контейнера.

Куинн прошел на парковку. Достаточно ли темный уголок она выбрала?

С минуту он стоял на месте.

Фонари погасли, и больше девушка его не видела.

Секунд через тридцать они снова вспыхнули, но Коллинс уже ушел.

Фостер поднялась, пробежала через парковку – подальше от фонарей и воющей сирены – и выскочила на грязную дорогу с выбоинами и затянутыми коркой льда лужами.

Холод, темень и лишь кое-где осколки света, викторианские домишки, одни – обветшавшие, заброшенные со времен окончания шахтерского бума, другие – чистенькие, ухоженные, выкрашенные яркой краской заботливыми любителями гор, молодыми яппи.

Эбигейл бежала по Риз-стрит, моргая от пота и бьющих в лицо ледяных капель. Холодные струйки стекали по ее шее и ползли змейками по спине. Где-то в темноте забормотал мотор.

Она оглянулась – сквозь ливень пробился свет фар. «Бронко», набирая ход, мчался по Двенадцатой улице.

Эбигейл прибавила скорости. Тонкий, как бумага, ледок хрустел у нее под ногами.

В окне ближайшего дома тявкнула собачонка, вдалеке башенные часы пробили восемь…

Подпрыгивая на колдобинах, «Бронко» проскочил по соседней улице, промелькнул между домами, свернул вправо на Тринадцатую улицу, проехал еще квартал и снова резко взял вправо. Фары ударили бегущей девушке в лицо.

Едва не сбив головой почтовый ящик, Эбигейл метнулась в сторону и распласталась на мокрой траве у сетчатого забора. «Бронко» пронесся мимо, забросав ее с головы до ног грязной жижей.

Какое-то время Фостер еще лежала, прислушиваясь к удаляющемуся громыханию, продолжающей завывать пожарной сирене и глухому, едва слышному шуму реки Анимас на противоположной окраине города, замедлившей свой бег в преддверии зимы.

«Бронко» свернул на другую улицу. Журналистка поднялась, протерла от грязи глаза и заковыляла дальше, к перекрестку Риз-стрит и Тринадцатой улицы. Каждый шаг по-прежнему отдавался острой болью в копчике.

Миновав перекресток, она уже через минуту оказалась на Четырнадцатой улице, свернула налево у пустующего кирпичного здания, пробежала длинный квартал из обветшалых викторианских домишек и одного передвижного двухсекционного здания и вышла на Сноуден-стрит, грязную и разбитую еще сильнее, чем Риз.

Далекий визг сирены напоминал мяуканье спятившего кота. В воздухе висел сырой запах дыма. Лишь кое-где темноту прорывали осколки света обитаемых жилищ. Ярдах в тридцати, в конце засыпанной щебенкой дороги, Эбигейл увидела освещенное крыльцо и перечеркнутый полосами света «Форд Экспедишн» – со скромной подвеской, громадными шинами и светодиодной фарой на крыше.

В двух кварталах от нее «Бронко» свернул на Четырнадцатую улицу. Плача от боли, Эбигейл протащилась до конца дорожки мимо «Форда», водительскую дверцу которого украшала броская золотистая надпись «СЛУЖБА ШЕРИФА. ОКРУГ САН-ХУАН».