Джосс услышала шум и уловила запах воды. Еще одна капля воска стекла с оплывшей свечи на левую руку, но она даже не моргнула. Ее пальцы уже давно покрылись слоем застывшего белого воска. Женщина улыбнулась, узнав грохот водопада, извергающегося в то подземное озеро, где они с Ланой впервые, после того как ушли из главной пещеры, напились вдоволь. Отсюда ей наверняка удастся найти путь назад.

Пламя задрожало и, наверное, погасло бы, но Мэддокс успела заслонить его от сквозняка ладонью правой руки. Спустившись по мокрым камням, она прикинула, что не пила, должно быть, целый день, и встала на колени у края озера. Держа свечу в левой руке, Джослин наклонилась, погрузила лицо в воду и открыла рот. Несколько ледяных капель упали ей на затылок, но она, всецело поглощенная утолением жажды, не обратила на это внимания и не расслышала внезапного шипения на фоне ревущего водопада.

Подняв голову, женщина сначала уловила запах дыма и лишь потом поняла, что оказалась в темноте. Темнота эта была чернее самого глубокого сна, чернее самой смерти, какой представляла ее Джосс. Казалось, что-то невидимое внезапно напало на нее и вырвало ее глаза прямо из глазниц.

Она сжала пальцами свечу и посмотрела на свою левую руку, но увидела лишь слабый контур фитилька, цвет которого менялся с оранжевого на янтарный.

– Не ссы, Джослин. У тебя еще осталась одна спичка, – подбодрила себя Мэддокс.

Она сунула руку под плетеную шаль, залезла пальцами в нагрудный кармашек рубашки и дотронулась до щепки с серой на кончике.

Затем Джосс вытащила ее и поднесла к глазам.

– В ней твоя жизнь, – сказала она торжественно.

Этот трюк барменша исполняла множество раз и даже гордилась своей ловкостью. Гордилась до такой степени, что шесть лет назад нарочно выбросила кремень, который носила в молитвеннике вместе с бумагой и табаком.

Фокус был прост – поднять накидку и рубашку и чиркнуть спичкой по средней из трех пуговиц, на которые застегивались ее холщовые штаны.

Мэддокс поставила свечу на камень, подтянула рубашку и нащупала в темноте три металлические пуговицы.

Держа спичку в правой руке, она закрыла глаза и представила, что находится не в пещере, а на цепи в своем чудесном салуне, за стойкой бара, ублажает Барта или Ооту, флиртует с Зеком и поглядывает на посапывающего у печи бездельника Эла. Она вдохнула воображаемый аромат виски и холодного, несвежего пота работяг. Пустяк. И не надо напрягаться. Спичка как спичка. Просто пришло время перекурить.

Рука со спичкой скользнула в темноте к паху. Джосс старалась ни о чем не думать, но заметила, что не может вспомнить, когда в последний раз у нее ломалась спичка. Довести мысль до конца у нее не получилось – головка спички царапнула пуговицу.

Едкий запах серы… а потом спичка вспыхнула, осветив озеро. Огонек отразился в воде и кристаллах. Вскрикнув от радости, Джослин потянулась за свечкой.

Ее рука скользнула по мокрому камню – ничего.

– Какого еще… – нервно забормотала женщина.

А огонек уже бежал к ее державшим спичку пальцам, большому и указательному.

Джосс привстала – может, она села на свечку? – и провела рукой у себя под левой ягодицей. Тоже ничего.

Сдвигая пальцы к краю спички, отступая от преследующего их пламени, она осторожно поднесла спичку к камню, прошлась по его контурам и кристаллическим венам – снова ничего. Отчаяние нарастало, и Мэддокс стиснула зубы – дальше отступать было некуда, огонь уже обжигал чернеющий ноготь, а кожа начала пузыриться. Последним, что она увидела перед тем, как пламя зачахло, была злосчастная свеча, покачивающаяся на воде в трех футах от берега.

Вслед за темнотой, как будто мозг Джослин почувствовал, что света больше не будет, она полностью перестала ориентироваться в пространстве.

– Ты же еще не сдохла! – сказала Джосс, поднимаясь с камня. Она знала, где находится. Знала, что на другой стороне озера есть вход в туннель, по которому ей придется проползти. А потом она двинется дальше – не торопясь, не паникуя, из пещеры в пещеру. Покричит. Послушает. Она найдет других людей или они найдут ее.

Небольшими шажками, вытянув вперед руки, женщина двинулась по каменистому берегу и наткнулась на стену. Нащупать ее верх она не смогла, но там было за что ухватиться, и Мэддокс полезла вверх. Водопад шумел сильнее, как будто уже где-то под ней, но Джосс продолжала подниматься, сама не зная куда, просто хватаясь за выступы и щели, полагаясь на руки и ноги – уж они-то куда-нибудь приведут, а там…

Правая нога соскользнула с выступа, и барменша вцепилась в мокрый камень. Ее подошвы елозили по стене в поисках опоры, но пальцы уже начали неметь…

А потом в нее словно выстрелили ледяной картечью. Вода, еще более холодная, чем Изумрудное озеро в июне… даже не вода, а ледяной жидкий металл… и течение, тянущее к той дыре, через которую озеро изливалось в гору и которая не позволяла ему переполниться.

Джослин вынырнула на поверхность, хватая ртом воздух. На мгновение холод парализовал все ее тело – легкие, сердце, мышцы, кости… Глубина была небольшой, около двух футов, и Джосс, опомнившись, побрела по дну наугад, сама не зная куда… куда-нибудь, где будет сухо.

Через какое-то время ее колени ударились о берег, и она полезла вверх, пока не уткнулась головой в стену.

– Чтоб тебя!

Судя по тому, как ударил ей в лицо собственный голос, Мэддокс оказалась в какой-то нише. Воздух здесь был неподвижен. Руки у нее дрожали так, что женщина не смогла даже расстегнуть пуговицы на рубашке. Она нетерпеливо рванула ее борта и вытащила руки из рукавов, а потом сняла штаны.

Отупевшая от шока, Джосс стояла голая в темноте и тряслась от холода, прислонившись к камню и пытаясь оценить создавшуюся ситуацию, в которой оказалась.

– Ну что, дура ты эдакая, попробуй теперь вылезти из всего этого дерьма! – Она вытерла глаза, с горечью и стыдом понимая, что смерть смотрит в лицо, а крепости ее духа хватило ненадолго. Танец на вечеринке с виселицей, ждавший ее в Аризоне, не казался теперь таким уж страшным. Приходилось признать – она перепугалась до усрачки и не имела возможности успокоить нервы, даже накинув одеяло на плечи.

Мэддокс подумала о Лане. Удалось ли немой пианистке добраться до Абандона? Может, она уже вернулась и всех освободила? Может, люди уже устроили большую жрачку, превосходящую богатством даже рождественский ужин? Но без нее, без Джослин. Ей крышка. Прощай, салун, – единственное место, где ей нравилось работать. Она не вернется в эту собачью конуру, не плеснет в стакан бурды, не отведает виски, не вдохнет табачного дыма, не пококетничает с богачом, не потреплется о том о сем с шахтерами, не скажет какому-нибудь каталожному ковбою, мол, был ты не так уж плох, а теперь забирай свои скороходы и проваливай на хрен; никогда не замутит чего-то этакого с каким-нибудь пикаро…

– Достал, да? – крикнула женщина, глядя вверх. – Поздравляю! Это ж надо так расстараться, чтобы спасти меня! По-Твоему, это забавно, да? Ты там, наверное, ухмыляешься? Так вот, слушай. Ты, может, думаешь, что я бухнусь сейчас на колени, поплачусь, попрошу пощады, заделаюсь хорошей и правильной и пообещаю, что буду век Тебе верна? Так вот – ни хрена не дождешься! Думал, это так же просто, как денежку у ребенка отнять? Думал, лишишь меня достоинства, и дело сделано? Пошел в задницу! Не знаю, видел Ты или нет, но я спасла Твое дитя, Лану. По-моему, это чего-то да стоит. Почему Ты меня ненавидишь? Вот что я Тебе скажу, всемогущему всезнайке. Мы можем закончить с этим дерьмом прямо сейчас. Мне наплевать, как Ты меня пришибешь, лишь бы быстро да…

Джосс ничего не увидела, но кое-что ощутила.

Ниша вдруг содрогнулась и заполнилась пылью.

Водопад стих.

Легкие женщины вспыхнули, и сернистый газ убил ее через тридцать секунд.