Книга: Любовь и свобода
Назад: Элу Мичеду, класс 5-й «синий» «Как я провёл лето» сочинение Сочинение № 3 из 12
Дальше: Глава шестая

Глава пятая

Наверное, Лимон выпил слишком много компота, и среди ночи его подняло. Он не сразу понял, где находится (это была всегдашняя его беда — очень долго привыкать к какому-то новому месту и даже пугаться, если просыпался не дома, да ещё в полной темноте), но в конце концов сообразил, что к чему, выбрался из спального мешка, нашарил у кровати резиновые тапочки и тихо, стараясь ни на что не наткнуться, добрался до полога. За пологом было прохладно, сыро — и совершено ничего не видно. Лимон знал, что лагерь должен освещаться хотя бы десятком фонарей — однако же не было ни одного: просто темнота вокруг слабо и почти равномерно то ли серела, то ли голубела, — в общем, пропускала сквозь себя что-то среднее между этими цветами.
Лимон обогнул палатку и остановился. Теперь перед ним был абсолютно чёрный непроницаемый занавес. Пахло разрытой землёй.
Уходить хоть на несколько шагов от палатки как-то совсем уже не хотелось.
На шее у Лимона, как и у всех остальных ребят, висел «маячок» — небольшой импульсный фонарик, предназначенный не столько для освещения своего пути, сколько для подачи сигнала, если вдруг потеряешься. Лимон на всякий случай потрогал, на месте ли он — и, тщательно считая шаги и стараясь выдерживать прямую, чуть-чуть отошёл, оглянулся, прислушался, потом встал на колени, оттянул резинку трусов и помочился настолько бесшумно, насколько это вообще было возможно. Хотя девчачьи палатки стояли напротив мальчишеских, то есть вообще по другую сторону «линейки» — аллеи, на которую открывались пологи палаток, где по утрам полагалось выстраиваться на поверку и подъём флага, и где завтра предстояло разбивать клумбы и ставить скамеечки и качели, — Лимон на всякий случай стеснялся: мало ли что. Вообще его стеснительность временами становилась почти болезненной, он сам себя понимал плохо.
Всё. Встал, застегнулся. Осторожно развернулся — как по команде «кругом». Глаза уже немного привыкли к туманной мути, так что впереди уверенно угадывались и тёмные горбы палаток, и ватный ком света вокруг довольно близкого фонаря. Лимон сделал шаг, другой… и вдруг понял, что за спиной его кто-то есть. Не очень близко… но есть. Слышалось сдерживаемое тяжёлое дыхание — и ещё какой-то непонятный звук, как будто воду переливают из чашки в чашку. Сразу вспомнились рассказы Гюд-Фарги, побывавшего на южных границах — о странных чудовищах, появившихся в радиоактивных пустынях, об уродливых и беспощадных людях, умеющих видеть в темноте и тумане — и безо всякого оружия буквально наизнанку выворачивающих уснувших часовых; а попробуй не усни, когда они то ли какой-то газ выделяют, то ли умеют неслышно нашептать на ухо… Но то на юге, за проклятой Голубой Змеёй — здесь же у нас тихий северо-восток, у нас сроду ничего похожего не появлялось…
Лимон сделал ещё несколько шагов к палаткам. Тот, кто был позади, тоже сделал несколько шагов и остановился, с трудом дыша. Надо было обернуться, посмотреть, сверкнуть фонариком, поднять тревогу… и внезапно Лимон обнаружил, что ничего такого он просто не в состоянии сделать. А в состоянии — только добраться до палатки, забраться с головой под одеяло и ничего не знать и не видеть.
А если это подкрадывается враг? Если Пандея напала этой ночью? И это парашютист, который…
Никакой это был не парашютист. Это было южное пустынное чудовище, каким-то невозможным способом попавшее сюда. И оно охотилось на Лимона. Оно выслеживало Лимона.
Он бросился бежать и через три шага напоролся на колышек.
Больно было невыносимо, но эта боль белым огнём на миг выжгла страх. Лимон перевернулся на спину, схватил «маячок» и пыхнул им в сторону преследователя.
Рядом, буквально в пяти шагах, стоял, широко расставив передние ноги, громадный горный лось. Лимон впервые видел лося. Но даже сейчас он понял, что со зверем что-то не в порядке. У него было не два ветвистых рога в форме Чаши Мира, как полагалось, а какая-то заросль из рогов, маленьких и больших, — и передние отростки, нависая над лбом, почти совсем закрывали ему глаза. Может быть, лось и видел что-нибудь, но только возле самых копыт. И ещё зубы. Они не помещались во рту и торчали в разные стороны — и некоторые, кажется, сквозь губы и щёки.
И ещё на нём совсем не было шерсти. Чёрная гладкая, местами потёртая, местами в коростах — кожа. Будто это не зверь вовсе, а огромный старый ботинок.
— Порох! — крикнул Лимон, уже не таясь; своего голоса он не узнал. — Порох, проснись!
— Что? — сказали совсем рядом. — Это ты, Лимон?
— Я! Возьми ружьё, патроны с пулями — и за палатку, быстро. Без света. Я услышу, дам свет.
— Сейчас…
Да, Порох был парень что надо — буквально через десять секунд Лимон услышал позади негромкие шаги и поклацывание металла о металл: Порох загонял патроны в магазин.
— Смотри… — тихо сказал Лимон, не оборачиваясь. И нажал кнопку «маячка».
Туман полыхнул в ответ. Совершенно пустой туман.
Порох присел рядом.
— Что там хоть было-то? — спросил он.
— Лось… или похожее на лося… не знаю. Слишком много рогов, голый, чёрный…
— Пойдём, — сказал Порох.
Лимон попробовал встать, но разбитая нога подломилась.
— Ой, ма… — протянул Лимон, холодея от предчувствий.
Он стянул тапочек, ожидая увидеть жуткое кровавое месиво, однако всё, вроде бы, было цело — просто до ступни не дотронуться, и как-то странно: с одной стороны, жутко больно, с другой — пальцы ничего не чувствовали.
— А-а… — опёрся на пятку, поднялся с помощью Пороха, дальше попрыгал на одной ноге, разбитую держа на весу.
Навстречу уже бежали с фонарями…

 

— Ну вот, — сказала медсестра, обрезая кончики бинта. — Дня три так походишь, потом придёшь, снимем. Кости целы, а ногти вырастут новые, лучше старых будут. Ну а пока — никаких игр, никакой строевой, никаких походов… Может, в город? Машина утром пойдёт…
— Нет, — сказал Лимон, — у меня тут хитроумный брат, за ним специальный надзор нужен, а в городе сейчас никого. Я лучше в мастерской поработаю, змеев поделаю.
— Как желаешь, моё дело предложить. Да, главное, костылём никого не бей, костыль казённый, денег стоит.
— Так точно!
Применится к неудобной подпорке не получилось, но до выхода из медицинского шатра Лимон кое-как добрался. Там его ждали.
— Вот теперь ты будешь Костыль, — сказал Костыль.
— Костыль-два. Костыль возвращается. Костыль против болотного чудовища, — подхватил Порох. — Давай сюда эту дурацкую железяку…
Он отобрал у Лимона костыль и подставил плечо. Костыль подставил другое. И они почти нормальным шагом направились к палатке.
— Следы нашли, — сказал Порох. — Непонятно чьи, но здоровенные. Так что ты был прав.
— Хорошо, — сказал Лимон. — А то я, честное слово, подумал уже, что башкой жёстко приложился.
— Лучше бы башкой, — сказал Порох. — Жёстко.
— Мне дядька рассказывал, что такие вот уродские звери водятся вокруг долины Зартак. По ней в войну кобальтовой бомбой шарахнули, чтобы их вывести, а они только сильней плодиться стали, — пояснил Костыль. — А теперь вот, видишь — сюда ломанулись.
— Литиевой, — сказал Порох. Он знал всё.
— Да, мать Сапога рассказывала тоже… вроде как горцы оттуда бегут… — вспомнил Лимон. — Парни, а ведь если это всё так… накрылся наш лагерь? Или какую-нибудь охрану пришлют, всё проволокой обнесут и нас выпускать не будут…
— Лучше б война, — сказал Шило.
— А ты здесь откуда? — оглянулся Лимон.
— А я за вами иду. Думаю, вдруг сзади кто будет подкрадываться — я вас и предупредю.
— Своим последним криком, — сказал Костыль.
— Размечтались, — сказал Шило. — Не дождётесь.
— Как раз твоя палатка, — сказал Лимон. — Иди, досыпай.
— Уже не хочу. Скоро и так подъём. Вы же не будете ложиться?
— Всё равно делать-то нечего, — вздохнул Лимон.
— Можно посидеть, поговорить.
— Ага. Среди палаток. Ты никого не видишь, но все тебя слышат. Думать надо, младший. Головой, — Лимон стукнул себя костяшками пальцев по лбу; получилось довольно громко.
— Вот почему когда ты себя по лбу стучишь, то как по ящику получается, а я себя — как по подушке? — спросил Шило.
— Значит, у тебя ещё башка мягкая, — сказал Порох.
— Не созрела, — добавил Костыль.
— Поэтому — никаких пока серьёзных разговоров, понял? — поднял палец Лимон. — Ни-ка-ких!
— Ну, ладно. Уговорили. А несерьёзные — можно?
— Ух. Давай не сейчас?
— Но вы же всё равно будете разговаривать?
— А может, просто так посидим.
— Ну да, знаю я вас…
Они дошли до конца линейки. Здесь лежали доски штабелем и под брезентом топорщилась тачка с какими-то инструментами. Дальше был только туман. Уже полупрозрачный, светлый.
— Скоро Мировой Свет появится, — почему-то тоненьким голоском сказал Шило.
— Кто-то хотел посидеть просто так, — задумчиво сказал Лимон в пространство.
— Ну да, ну да, — Шило первым плюхнулся на доски и заёрзал, устраиваясь. — Вы присаживайтесь. Змей нет, пауков нет…
— Ну, одна-то змея точно есть… — ещё более задумчиво сказал Лимон.
— Молчу, — сказал Шило и двумя руками зажал себе рот.
Лимону помогли сесть; Костыль и Порох разместились по сторонам.
— Парни, — сказал Лимон, — я, похоже, на пару дней отвалился. А группу надо набирать…
— Наберём, — сказал Порох.
— Я думаю, пусть пока Сапог будет за главного, — предложил Лимон.
— Я — за, — сказал Порох.
— Я не против, — одновременно с ним сказал Костыль.
— А почему? — спросил Шило.
Лимон занёс было руку, и Шило тут же прикрыл затылок.
— Потому что Сапог надёжный, — сказал Костыль. — Мы ему доверяем.
— А почему он тогда спит?
— Он не спит, — сказал Порох.

 

На самом деле Сапог уже спал. Предпринятый им поиск в тир, вернее, в оружейную кладовую тира, много времени не занял. Результат был самый что ни на есть обнадёживающий: кладовая представляла собой стоящую посреди палатки железную клетку, которая запиралась всего лишь на один висячий замок; сами же винтовки хранились хоть и в добротных, но деревянных ящиках; надо полагать, патроны тоже. Защита чисто символическая. Когда наступит время, достать всё это будет делом нескольких минут…

 

— …я ещё думаю о той девчонке, которую мы за шпионку приняли, — сказал Лимон. — Илли. Шило, скажи.
— Что сказать?
— Годится или нет?
— Ну… язва, конечно. Но — годится, да. Вполне. А сама она хочет, ты спрашивал?
— Нет, конечно. Договорились же — сначала обсуждаем между собой, только потом предлагаем.
— Я, кажется, знаю её, — сказал Костыль. — Тогда не вспомнил, а сейчас вспомнил. То есть знал маленькой… — он замолчал.
— И что? — спросил Порох.
— По деревьям хорошо лазила. Это второй класс, кажется, был… или даже первый…
— И что?
— Полезли мы с ней на одно дерево. Кто выше…
— Ну?
— Она выше забралась. А я ещё тогда… В общем, я там застрял. Меня дядька Рум снял.
— Помню, — сказал Лимон.
— Ещё бы…
— Да если бы ты сейчас не вспомнил, я бы тоже не вспомнил. И ничего такого. Мало ли кто где застревал. Я вон в колючках один раз застрял.
— В колючках — ерунда, — сказал Шило. — Я когда на заборе повис…
— Это когда задницей за гвоздь зацепился?
— Ага. А под забором собаки. Вот смеху было.
Порох разглядывал ствол своего ружья. Увидел какое-то пятнышко, подышал на него, потёр рукавом.
— Меня как-то дикие собаки в лесу окружили, — сказал он. — Я на дерево залез, сижу. А потом они как рванут куда-то с визгом… как от огня. И мне вдруг так страшно стало… как никогда раньше. Едва за этими собаками не побежал. Не знаю, каким чудом удержался на дереве…
— И что? — тихо спросил Лимон.
— Не знаю. До вечера просидел на суку, потом стало как-то всё равно. Слез и пошёл домой.
— Чего же они испугались?
— Понятия не имею. Теперь вот, после твоего лося, думаю: может, тоже какой-то звериный урод мимо проходил? Собаки учуяли…
— Может, — сказал Лимон. — Ладно, парни, давайте по койкам, через полчаса подъём.

 

Лимон уснул, несмотря на мерзкую распирающую боль в ступне, особенно в пальцах, и сквозь сон слышал, как кто-то негромко велел его не будить. Потом он почувствовал почти безболезненный укол в плечо, что-то пробормотал, вяло отмахнулся. Кто-то хихикнул. И почти сразу начало сниться тягучее и невнятное, как будто это вообще был чужой сон, полный совершенно неизвестных ему обстоятельств и подробностей, причём увиденный откуда-то с середины, так что следить за происходящим было скучно, но и отвернуться не получалось.
А дальше — навалилась глухая тоска.
…Он был один в целом мире — вернее, он был единственный живой. Голый, тощий, с узловатыми коленками и с пальцами, похожими на барабанные палочки. Кожа отливала тёмно-серым, почти чёрным, с графитовым блеском — как голенище сапога. Почему-то так и надо было, и Лимон даже знал во сне, почему, но не мог сосредоточиться и поймать это знание. Всё вокруг было каменное и ледяное; ветер гнал мелкий снег пополам с песком. Над головой Лимона вместо Мирового света громоздился совсем чёрный ледяной свод с какими-то мерцающими точками. Так тоже было надо. Города не было, ничего не было — скалы и мёртвый вымороженный лес. По лесу бродили мёртвые, что-то бессмысленное делали. Они были белокожие, в оборванной одежде, и обязательно держали что-нибудь в руках. Мёртвые были безмолвными и безопасными, — а то опасное, что пряталось или в глубине леса, или под водой, или в подземельях, пока не показывалось, но Лимон помнил о нём постоянно и был настороже. Он привык к этому вечному ощущению угрозы, которая всё время за спиной, иногда далеко, иногда совсем рядом. Но сегодня что-то случилось (он не мог вспомнить, что), и он просто устал, он окончательно устал. Он знал, что если это наконец подойдёт вплотную, то он ничего не сможет сделать. Не осталось ни сил, ни смысла. И ещё — он был один. Наверное, последний живой. Один. Последний. Ничего уже не сделать…
Он проснулся от удушья, хотел закричать, не смог. Из последних сил повернулся на бок, свесил голову с койки. Закашлялся.
Было полутемно и совершенно тихо. Нет, не тихо. Кто-то тихонько скулил, невидимый.
То отчаяние, которое Лимон испытал во сне, вдруг настигло его и здесь. Но здесь оно не было частью сна, а потому сдавило сильнее. Всё, всё было кончено, всё было напрасно, он один, больше никого нет, а скоро и его не будет, потому что… потому что… Он не знал, почему.
И тогда Лимон заплакал, громко и неумело, не сдерживаясь и не стыдясь — от тоски, от одиночества, от ужаса и от непонимания.

 

Потом долго-долго-долго ничего не происходило.
Назад: Элу Мичеду, класс 5-й «синий» «Как я провёл лето» сочинение Сочинение № 3 из 12
Дальше: Глава шестая