Книга: Любовь и свобода
Назад: Глава первая
Дальше: Элу Мичеду, класс 5-й «синий» «Как я провёл лето» сочинение Сочинение № 2 из 12

Глава вторая

— Штрафники, говорите? — переспросил господин Хаби, Гил Хаби, тот самый контролёр, у которого дочка без объяснения причин не ходила в школу. — Слышал, слышал о вашем геройском поступке, да. Помню, мы в старших классах и не так куражились…
— Ничего плохого мы не сделали, — сказал Лимон.
— А я и не говорю, что плохое, — усмехнулся господин Хаби. — Окна-то целы остались?
— Все до единого.
— Ну, вот. А мы бунтовали — так наоборот, ни единого стекла не осталось. Это, правда, давненько было… Так что вы конкретно хотите от нас?
— Мы должны навестить больную, — сказал Лимон.
— Больную… Больная никого не желает видеть, о чём и мне сообщила громогласно — не далее как час назад. Думаете, вы будете успешнее?
— Не знаю, — Лимон сделал вид, что растерялся. — А что с ней?
Господин Хаби поднял голову и задумчиво посмотрел на открытое окно второго этажа.
— Илли, детка, — сказал он. — Ты ведь всё слышишь?
— Я не детка, — грустным голосом отозвалось окно.
— Не детка, — согласился господин Хаби. — Бледная отважная девица, летящая в ночи… как там дальше?
— Я всё равно не выйду.
— Пожалуйста, — сказал Лимон. — Иначе нам штраф не погасят.
— Ну и пусть, мне-то что?
Господин Хаби развёл руками.
— Женщины, — сказал он. — И жить не дают, и убить нельзя. Держитесь от них подальше, пока есть возможность.
Вообще-то, наверное, можно было с чистой совестью поворачиваться и уходить, потому что ну никак этот человек не походил на несчастного отца, которого вынуждают изменять Родине, приставив нож к горлу любимой и единственной дочери. Видно было, что ситуация его искренне забавляет, и вообще держался он весело и раскованно — притом, что на первый взгляд показался мрачным угрюмцем: невысокий, широкий в плечах и поясе, с коротко стриженной круглой головой почти без шеи и с маленькими бесцветными глазками, и не сразу можно было рассмотреть множество морщинок у уголков глаз и уголков рта, какие появляются у людей, часто и охотно смеющихся, но ещё чаще вынужденных сдерживать смех; последняя книжка, которую Лимон прочитал, была «Физиогномика преступления» доктора криминалистики Б. Фарха, и теперь в форме голов и лиц, в рисунке подбородков, губ и бровей Лимон разбирался как никто до него. Да, можно было уходить, но тут из-за спины высунулся Шило и сказал:
— А давайте мы споём!
— Это ещё зачем? — спросили из окна.
— Ну мы должны хоть что-то сделать, — сказал Лимон. — Мы же не можем сказать, что навестили больную, если не навестили. И не можем не навестить, потому что нам поручили навестить.
— Коллизия, — сказал господин Хаби.
— Ладно, — сказал грустный голос из окна. — Одну песню, и всё. Только… Пап, ты им скажи, чтобы не пялились!
— Вот! — строго поднял указательный палец господин Хаби. — Пялиться не будете?
— Ни за что, — твёрдо сказал Лимон.
— А на что? — одновременно спросил Шило.
— Ни на что, — сказал господин Хаби. — Глаза в землю.
— Так точно, — ответил Лимон. Шило промолчал.
— Ну, заходите, — сказал господин Хаби и сделал приглашающий жест в сторону двери.
Дома здесь, в станционной слободке, сильно отличались от привычных городских. Во-первых, построены они были не из камня или кирпича, а из деревянных брусьев; во-вторых, не выходили фасадами на улицу, а стояли в глубине более или менее обширных дворов и двориков, где кто-то разбивал огороды, кто-то держал кур и коз — а здесь вот росли несколько плодовых деревьев и колючие кусты «змеиной ягоды». Дом окружала открытая веранда под выцветшим полотняным тентом. Слева от дома и в глубине стоял сарайчик с решетчатой дверью, за которой, ворча, ходила большая рыжая собака.
Шило быстро обогнал Лимона и шагнул в дом первым.
— Ух ты! — сказал он.
Лимон вошёл следом. В просторной прихожей — а может, гостиной, а может, столовой — было полутемно; сильно пахло печеньем. Посередине комнаты стояла будто бы светящаяся изнутри скульптура: вскинувшая руки женщина в лёгком плаще. Фигура была невелика, меньше живого человека, но почему-то казалось, что ты смотришь на неё снизу вверх.
— Кто это? — спросил Лимон.
— Семейная реликвия, — ответил господин Хаби. — Всё, что осталось.
Наверху раздались неровные шаги. Лимон посмотрел на лестницу: появились босые ноги, немного неуверенно нащупывающие ступеньки. От лодыжек и выше колыхались полы тяжёлого и явно слишком большого махрового халата. Ноги прошли примерно пол-лестницы и задумчиво остановились, но потом что-то решили про себя и уже легко и быстро сбежали вниз.
— Кхгм! — в наступившей тишине сказал господин Хаби.
Вид спустившегося сверху существа вызывал изумление: огромный халат — это ещё ладно; но вместо головы торчал серый бумажный пакет из-под хлеба, в котором были прорезаны две косые щели для глаз и одна, ещё более косая — для рта. Левая половина пакета была наспех вымазана чем-то красным.
— Илли, детка…
— Молчи, отец! — сказало существо, скрещивая руки на груди. — Ты мне не указатель! Ты дом не смог защщить* от чужаков! Они пришли, чтоб петь — так пусть поют. Иначе — горе!
И правой рукой с хищно изогнутыми пальцами существо описало в воздухе медленную дугу.
— Пойте, — сказал господин Хаби. — А то мы точно таких бед огребём…
Лимон понял, что сначала надо закрыть рот.
— На рассвете туман, туман, на рассвете шаги, шаги… — затянул было Шило, но настолько не попал в мотив, что заметил это и сам.
— О, — вскликнул господин Хаби. — Что вы, оказывается, знаете!
— Наш отец собирает старые песни, — сказал Лимон. — У него целый ящик этих… — он показал руками. — Которые вставляют…
— Одних Имперских маршев — шесть штук! — гордо добавил Шило.
— А вы, получается, братья? — догадался господин Хаби. — А почему-то совсем не похожи.
— Сводные, — сказал Лимон.
— Так вы будете петь, или я ухожу и начинаю творить несчастья? — капризно спросило существо.
— Сейчас… — Лимон откашлялся и, пощёлкивая для ритма пальцами, начал: — На рассвете туман, туман, на рассвете шаги, шаги, будет нами экзамен сдан, захлебнутся кровью враги…
— …Этот тусклый и серый свет, этот горестный мокрый лес… — подхватил господин Хаби; Лимон удивлённо на него покосился.
— …где застряла в дубах картечь… — вплёлся, наконец, Шило, — где нам выпало лечь…
Господин Хаби обхватил одной рукой за плечо Лимона, другой — Шило, и втроём они допели до конца старинную песню о курсантах-пограничниках, которых забыли на рубеже. Когда они заканчивали, Лимон увидел, что у господина Хаби в глазах навернулись слёзы.
— Молодцы, — сухо сказало существо. — Теперь мне можно вернуться к моим печалям?
— Иди уж, — вздохнул господин Хаби. — Никакого в них понимания и никакого сочувствия… Эту песню ещё мой дед пел — и это как раз про их выпуск было.
— Он был пограничник?
— Да, в самом начале… когда ещё были границы. А потом он был чистильщиком. Это императорская контрразведка так называлась. А потом его оттуда прямым ходом — в штрафники… прямо вот как вас. Ладно, братцы, я с ночи, поспать надо. Давайте ваш бегунок, я подпишу.
Лимон достал из портфеля тоненькую папку с поддельным обходным листом (труднее всего далась подпись директора) и ручку.
— Вот здесь, — показал он.
— Вижу, вижу… — господин Хаби близоруко прищурился. — А что, у Брешке тоже кто-то болеет?
Лимона пробило холодным потом. Ах, как мы лопухнулись, подумал он. Но сказал совершенно спокойно:
— Нет, больных больше нет, там кто-то отстаёт по предметам, у кого-то книги в библиотеку не сданы…
— Ну, понятно… — господин Хаби длинно и вычурно расписался, отдал папку Лимону. — Может, будет время — ещё зайдёте? Споём…
— С удовольствием, — сказал Лимон.
— Только, наверное, это уже осенью будет, — добавил Шило.
Они вышли из дома, прошли под деревьями, миновали калитку и оказались на улице — почти в другом мире.
— Фффф… — Лимон оглянулся — господина Хаби видно не было. — Я думал, что напущу в штаны.
— С чего это? — не понял Шило.
— Не знаю. Мне вдруг показалось…
— Что?
— Что он… они, вернее… настоящие шпионы.
— Брось.
— Ну, сам подумай: мы узнали то, за чем приходили?
— Ну да!
— А что, если эта, с пакетом на башке — вовсе не его дочка?
— А кто?
— Шпионка. И он всё время под её надзором. Или его вообще загипнотизировали. Представляешь…
— Если загипнотизировали, то мы с тобой тут ничего не сможем. Это надо просто отцу сказать…
— Да, наверное… Слушай, надо вернуться, только не отсюда, а обойти дом… Я вроде бы понял, где её комната — вдруг удастся заглянуть?

 

Заглянуть не удалось. Задней стеной все дома этой части улицы выходили на обрывистый берег Юи, были неотличимы друг от друга — а главное, совершенно неприступны. Лимон покусал кулак, но ничего не придумал — а время уже поджимало. Пришлось отправиться на место встречи, так и не добившись никаких результатов.

 

Разведчики собрались под Каменным мостом всемером — то есть те, до кого Лимон успел утром дотянуться: Порох, Хвост, Сапог, Костыль, Маркиз — ну, и братьев Шанье двое. Костыль притащил пакет сушёных груш и пустил его по кругу. Время было сильно после обеда.
Обсудили, кто что добыл. Побывавшие в доме другого контролёра, Ингми Шанку, Порох и Хвост ничего опасного не увидели: двое ребятишек, оба ещё дошкольники, мирно играли во дворе, и за домом наверняка никто не следил. Костыль же, Маркиз и Сапог вообще провели с тремя сёстрами Клеп, дочерьми последнего из подозреваемых, пару приятных часов на Пандейском рынке, где давно уже не торгуют, а только развлекаются, — и тоже ничего подозрительного не засекли. Потом обсудили рассказанное Лимоном и пришли к выводу, что да, дело остаётся неясным, и стоит продолжать наблюдение — только как это сделать, чтобы не привлечь к себе ненужного внимания?
Бинокль не годился: дом с улицы прикрывали деревья, с боков — соседние дома, сзади стена была глухая, без окон: наверное, чтобы не мешали спать звуки реки. Забраться ночью во двор и прицепить куда-нибудь шпионскую камеру было нереально, поскольку рыжую собаку наверняка именно на ночь выпускали побегать. Делать подкоп со стороны обрыва? — долго; а шар с камерой пустить? — во-первых, нет шара, во-вторых…
Дом, вроде бы такой простой на первый взгляд, оказывался всё более и более подозрительным.
— Так, — сказал рассудительный Порох. — Допустим, ни в дом, ни во двор мы не проникнем. Значит, нужно что? Правильно, установить постоянное наружное наблюдение: кто приходит, кто уходит…
— Я знаю, откуда дом будет хорошо видно, — сказал вдруг всё это время сосредоточенно молчавший Шило. — С фермы Стального моста. С самого верха.
— С ума сошёл? — поинтересовался Порох. — Там охрана. Кто нас туда пустит?
Лимон сосредоточился и попытался вспомнить, виден ли был мост из двора? Да, виден. Самый верх фермы — как раз над коньком соседней крыши…
— Какая там охрана, — махнул рукой Шило. — Бабушка Дацу с вязальной спицей. Я лазил, знаю.
— Когда ты лазил? — не поверил Лимон.
— Месяц назад.
— Зачем?
— Змея снимал.
На весенних ветрах в городе всегда проходили бои воздушных змеев, и да, Шило приволок с них чьего-то очень красивого и почти целого змея, изображавшего собой довоенный бомбовоз. Змей сейчас висел под потолком его комнаты.
— Не мост! — сказал Лимон. — Рискованно и всё-таки далековато. Змей с камерой!
— Точно, — сказал Порох. — Нечего сидеть, пошли делать, вечером испытаем.
— У кого будем делать? — деловито спросил Маркиз.
Все переглянулись.
— Может, Шилов используем? — предложил Порох.
— Нет, — сказал Лимон. — Слишком заметный, яркий, да и чинить его надо. Простенький: ромб или коробку, и прозрачный.
— Тогда ко мне, — сказал Костыль. — Не ромб и не коробку, а я знаю что. И у меня всё есть.
И они побежали к Костылю.
Назад: Глава первая
Дальше: Элу Мичеду, класс 5-й «синий» «Как я провёл лето» сочинение Сочинение № 2 из 12