Глава тринадцатая
— …и я не то чтобы совсем к ним переехал с имуществом, но как бы на правах постоянного гостя был… в старину, если книжки читали, знаете, что в обычае было у господ — приезжать к соседу поохотиться, там, или порыбачить, да и оставаться на год, на три, а то и побольше. А что? — развлечений вокруг мало, всё земледельцы да монахи, а тут люди твоего круга — вот и не отпускали их… Честно скажу, была у меня корысть, и сильная корысть. Хоть Моорс и оставил мне своих пилюль полный мешок, но со временем действие их ослабевало — то ли привыкание вырабатывалось, то ли вещества выдыхались. И, джакч, бывали вечера, когда я думал: а какого демона, массаракш?.. — взять «графа», дослать патрон — и в лоб, и конец мучениям. Почему-то именно вечерами… да. У ваших-то родных ни у кого болей нет? Ну так вы и не знаете ничего…
Кое-что знаем, подумал Лимон. Книги «Затаившаяся смерть» и «Змея под подушкой», кино «Найди меня и убей»… Особенно хорошо было кино — про двух братьев-выродков, один из которых стал знаменитым учёным, а второй — хонтийским шпионом.
— А Поль — он как-то умел боль снимать. Просто руками. Я и… загостился. Тана его сначала на меня косилась, потом привыкла. Я полезным пытался быть, я ведь много чего умею — ну, работу всякую делать… дрова там, и… впрочем, я не об этом. В тот день мы на охоту собирались, на коз. Коз, если знаете, брать лучше ночью, в темноте, с ночным прицелом. Это ж не для развлечения, а для мяса… Хотели три-четыре тушки взять, потом закоптить. Ну и начали неторопливо: мешки, соль, перец, травы, упряжки — мясо мы на собаках собирались везти. Вот… И вдруг меня накрыло, да так, что я сознание почти сразу потерял — с отвычки, что ли. Или удар был сильнее обычного, не знаю…
— А что вас так испугало? — хмуро спросил Порох.
— Испугало? — кажется, не сразу понял господин Рашку. — Ах, вы об этом… Дело в том, мальчики и девочки, что боли у выродков на самом-то деле бывают не от испуга или там угрызений совести. Таков побочный эффект работы башен ПБЗ…
— Что? — не понял Лимон. — Почему же тогда?..
— Потому что это — государственная тайна.
— И вы нам её выдаёте?
— Можно и так сказать. Дело в том, что теперь, надо полагать, никакой тайны больше не существует. Она умерла вместе с системой ПБЗ.
— Как это? — вскинулся Лимон. — Башни на месте…
— Башни на месте, — кивнул Рашку. — Но они не работают.
— То есть нас могут в любой момент?..
— Да. И я не исключаю, что — уже.
Стало тихо. Невозможно тихо. Лимон почувствовал, что его мелко трясёт. Не снаружи, а внутри. Как будто он совсем пустой, и там, в пустоте, что-то трепещется. Флаг на пронизывающем ветру.
Илли медленно поднялась на ноги.
— Но можно же проверить, — сказала она. Голос её был слишком спокойным. — Радио, телевидение…
— В нашей провинции ретрансляция шла всё через те же башни ПБЗ. Так сделали в своё время… вроде как временно. Оно и осталось. Видно, либо наша башня отключилась, либо где-то по цепочке. Есть ещё прямой военный кабель — телефон там и прочее. Я попытался позвонить. Сигнала нет. Совсем никакого.
— Но было бы что-то видно… слышно… — пробормотал Гас.
— Прошлый раз — не было, — сказал Рашку. — Ни видно, ни слышно. Вот так же связь отрубилась… и всё. Потом дожди пошли…
Он наклонился вперёд и уткнулся лицом в ладони.
— Но ведь дождей нет, — сказал Порох.
Не поднимая головы, Рашку кивнул. Что-то сказал, никто не понял. Он сильно потёр руками щёки и глаза. Слёзы всё равно остались.
— Да, — повторил он. — Дождей нет. На это и надежда.
— То есть, ещё может быть… — начал Лимон.
— Я дорасскажу, — сказал Рашку. — Что было в тот день.
— Конечно.
— Так вот: нас было трое взрослых и четверо ребятишек — ну, вы ребятишек Поля должны знать?
— Я знаю, — сказала Зее. — То есть я знаю, что они есть. Наша одна учительница…
— Кайме Лаар, — подхватил Рашку. — Двух её дочек — врачи от них совсем отказались, а Поль на ноги поставил… — так она с его детьми года три занималась, ни венди не взяла… Когда всё началось, мы с Полем были в гараже, а Тана с дочерью — во дворе, как раз напротив нас, развешивали бельё. Мы их хорошо видели. Поль ещё сказал что-то вроде: вот лучшее, что я сумел сделать в жизни… И тут меня долбануло. Очнулся, лежу в блевотине, сам весь как под танком побывал — и тут меня на обиду пробило, потому что друг мой Поль ко мне не подходил и помощи мне в моём положении не оказывал, а сидел рядом с жёнушкой, обнимал её — а жёнушка-то, между прочим, вполне нормальная дама, никаких болей не испытывает, ничего такого… В общем, обиделся я, как малое дитё, и даже заплакал. Такая дурная слабость накатила… Человек после такого приступа минут на пять глупенький становится и мягонький, как щеночек, что хочешь с ним делай. И как-то отвык я с Полем от подобного состояния… Но — собрался, встал, под кран залез, рубашку замызганную с себя содрал, в общем, оправился — и в армейском смысле, и в штатском. Выхожу к нему, а он всё так же с Таной сидит, и тут я начинаю понимать, что всё это мне очень не нравится. В общем, выяснилось, что все полтора часа, что я в отключке валялся, Тана тоже в отключке валялась, только в другой совсем, и было ей настолько худо, что Поль сам страшно перепугался, как бы она не умерла прямо у него на руках — ничего он сделать не мог. И потом, когда я уже вроде как отошёл, Тана всё никак прийти в себя не могла — очень перепугалась. Мне-то что: поболело — прошло. А она всё помнила, что ей намерещилось, а намерещилось ей много всего разного, тут уж и я стал вспоминать, что санаторий этот на проклятой земле поставлен. В общем, худо ей было по-чёрному. А дети ничего, быстро отошли и как-то сразу вес этот джакч забыли. Как сон забывается. У вашего брата это легко…
— Просто маленькие крепче, — сказал Шило.
— Ну да… А Тане всё хуже становится, и смотрю я — Поль запаниковал, не знает, что делать. В общем, решил он в город за доктором съездить… вернее, сначала он хотел Тану туда отвезти, да я его отговорил. И поехал Поль один — взял мой мотоцикл и поехал. А я, значит, остался присматривать за Таной и остальными… Посмотрите, как он — спит?
Лимон и Илли одновременно шагнули к лежбищу Поля, наклонились над спящим. Да, сейчас Поль был именно глубоко спящим человеком, пусть страшно худым, но, в общем, здоровым. Он дышал глубоко и ровно, страдальческие складки у губ исчезли. Собака лежала, прижавшись к нему, и сторожила. Она лишь открыла глаза и предостерегающе посмотрела — так выразительно, как будто приложила палец к губам. Лимон кивнул ей и вернулся.
— Спит, — сказал он.
— Это хорошо… Часа три прошло, наверное. Я Тане догадался пилюлю скормить, которыми меня Моорс снабдил, и её вроде как отпустило. Даже что-то по хозяйству попыталась делать… А я слышу: едут. Сначала подумал, что Поль доктора везёт, а потом соображаю — не тот мотор. Не мотоцикл и не легковушка, и даже не санитарная. А броневичок. Какой броневичок, откуда? Погнал штатских в подвал, сам ружьишко в руки — и на чердак. Смотрю — въезжает во двор «росомаха» без башни, ну, такая у нас одна — в штабе гарнизона, связничок. Тормозит — и вываливается из неё инженер-подполковник Трикс в одних подштанниках, но в портупее и с пулемётом наперевес. Помните Трикса, наверное — здоровый такой кабан, в ручной борьбе чемпион? Вываливается он — и сразу прёт с пулемётом ко мне на чердак, я даже удивиться не успел. На чердаке огляделся, меня не увидел, к северному окну бросился, пулемёт установил, приложился — ну, вот сейчас горская банда из-за ската вылезет, бренча монистами…
Рашку внезапно замолчал, будто услышав что-то далёкое, потом достал из нагрудного кармана фляжку, приложился к ней и сделал три громких глотка.
— Береги печень смолоду, — сипло сказал он. — Понятно, молодёжь? Впрочем, вы уже какие-то не такие… не пьёте, не курите…
— Это плохо? — спросил Шило.
— Да не то чтобы плохо, — сказал Рашку. — Не совсем понятно… Это как десять лет назад — вдруг тараканы исчезли. Вы и не знаете теперь, что такое тараканы. Не вывести их было, особенно в казармах, спящим солдатикам пятки до живого мяса обкусывали. Ничто их не брало, никакой яд. И вдруг за какой-то год — как и не было никогда, джакч. Спорили учёные, в чём природа феномена, но так во мнениях и не сошлись… Наподобие этого и с вами. Вроде бы всё хорошо, а почему хорошо, непонятно. Поэтому иногда страшновато.
— Я курю, — сказал вдруг Гас.
— Ну, слава Творцу, — сказал Рашку. — Ещё не всё пропало… Заканчиваю. Подошёл я к Триксу аккуратно, спрашиваю — а мы с ним знакомы и на «ты», — что ты, мол, тут делаешь? А он меня увидел — ну и как будто так и надо, хорошо, мол, Тим, что и ты со мной, а то эти сволочи всё норовят со спины зайти. И целится во что-то. Я спрашиваю, что, мол, происходит, а он — ты что, не слышал, вторжение пандейцев вкупе с немирными горцами, да ещё какие-то летающие обезьяны с ними и карлики-наездники на обезьянах…
— Мы видели, — сказал Лимон.
— Кого?
— Обезьяну с карликом-наездником.
— Летающую?
— Нет, простую. Но огромную, таких не бывает.
— Ну, хоть не летающую… Нет, ребята, я вам верю, я сам за эти дни много нового для себя открыл. Просто в тот момент всё это звучало как бред. Да и было бредом. В общем, он понёс что-то про прорыв из туннеля, про голых девок в канализации… много ещё чего. Вроде он уже который день с ними сражается. Тут я понимаю, что у него куку замкнуло и что не зря его в санаторий потянуло… вот что хотите мне говорите, а место там специфическое… А потом он говорит: но я всех их положил, я их, гадов, заманил в город и взорвал газовые мины. И теперь им полный чёрный джакч. Постой, говорю, а как же жители? А я, говорит, сигнал воздушной тревоги дал, чтобы в бомбоубежища все ушли… И тут я понял, что он говорит правду, — а он это во мне почувствовал… психи — они всё понимают куда лучше собак. Только реагируют иначе… Ты, спрашивает, кто? Ты не Рашку — и за пистолетом. Только зацепился у него пистолет… Вот, собственно, и всё.
Он помолчал.
— Бомбоубежищ, которые и от газа защитили бы, у нас в городе три штуки всего. Остальные — вентилируемого типа… Я на пятый день в город съездил — когда Тане полегче стало. Я понял уже, что Поль под газовую атаку попал. Надеялся, конечно, его найти, но мне только рассказали про вас — что это вы его подобрали…
— Кто рассказал? — жадно спросил Лимон.
— Шиху Ремис, из «чёрной» гимназии, знаете его?
— Маркиза? Конечно. Как они там?
— Тяжело. Они как будто закрепились в Военном, мосты перекрыли, но там жрать нечего, склады-то в основном на станции… В общем, там сейчас… — Рашку покачал головой. — Безнадёга. Деревенские грабят город. Дней пять ребята ещё продержатся…
— А потом?
— Пойдут на поклон к деревенским. Деревенские выкатили ультиматум: вы работаете, мы кормим. Типа, по справедливости.
— С самого начала об этом говорили, ещё до… до того дня, — сказал Лимон.
— Это верно, это верно… — покивал головой Рашку. — Дело-то всё в деталях… в отношениях…
— А что? Какие детали?
— Ну… берут в полную собственность. Могут делать, что хотят. А кто не желает в рабство — что ж, тому полная свобода. На все четыре стороны. С пустыми руками…
— Ну почему так? — вдруг с отчаянием спросила Зее. — Ну почему всегда так?..
— Деревенские, — сказал Рашку и стал смотреть куда-то мимо всех. — Я, когда совсем молодой был, вот чуть постарше вас — батрачил у фермера. И меня знаете что поразило тогда больше всего? Вот у него два десятка свиней. И каждую он знает, у каждой имя — Синеглазка там, Цветик, Кубышка… Они у него розовые все, чистые, отмытые, хоть целуй, хоть за стол с батраками сажай — батраки, те позаскорузлее будут. А потом он их режет. И никак не может понять, почему меня от этой хренотени корёжит. Ведь всё правильно, всё разумно, а я какими-то детскими глупостями маюсь. В общем, ушёл я от него. Взял окорок Синеглазки — и ушёл… Н-да. Чего это я в воспоминания-то ударился? А-а… сообразил. Как раз тогда война с Кидоном закончилась. У них такая же система ПБЗ была, как у нас сейчас, а мы их всё-таки завалили. ПБЗ ведь как действует? — сбивает боеголовки с траектории, а кроме того — не позволяет детонаторам сработать синхронно. Чтобы атомная или там термоядерная бомба взорвалась — нужно, чтобы внутри неё две сотни детонаторов сработали абсолютно одновременно. И вот излучение башен эту синхронность каким-то образом расстраивает, и бомба сама себя разрушает. Но при переходе с частоты на частоту излучение заодно зацепляет по голове некоторых особо невезучих граждан… Многие обижаются и даже преступают закон. Их тоже понять можно — хотя и не простить, всё-таки измена не прощается… Так вот, наши использовали для разрушения их системы башен обычные боеголовки, не ядерные. И добились того, что ретрансляционное поле распалось. Говорят, что и без диверсионных групп не обошлось. В общем, как только появились бреши — тут и долбанули во всю мощь… Я вот к чему, мальчики и девочки: с того дня, как нас всех прибило какой-то ненормальной депрессией, у меня полностью прошли все боли. А это может означать только одно: система ПБЗ мертва…
