Медицинские новости
…Весь разговор с господином Рашку я самым подробным образом пересказал Князю на крыше санатория следующим днём.
Не рассказал только о том, что стоял на крыльце дозерской конторы и слушал, как в военном городке на плацу погранцы слаженно исполняют «Горную Стражу». С нашей стороны им вторили солекопы в пивных и барах — но в каждом заведении вели свою песню. А из самой конторы вырывался жуткий стон штаб-майора…
Словом, был обычный тихий вечер в городке Верхний Бештоун.
Но стало мне до того не по себе (да чего там — перепугался, как пацан), что рванул я, не оглядываясь, до самого отчего дома.
Мойстарик уже пришёл со смены и, должно быть, страшно удивился, что хамоватый отпрыск бросается ему на шею, плачет, несёт всякий джакч, просит прощения неизвестно за что…
На следующий день мы сидели с Князем на крыше санаторского флигеля.
Я рассказал всё, минута за минутой, умолчав только про мои подозрения относительно радара. Просто чтобы не уводить разговор в сторону.
И не сказал, ясен день, про Лайту — потому что пандейские князья известные психопаты.
Ихнее сиятельство слушали и, судя по роже, производили в уме какие-то расчёты.
Тогда я добавил:
— Прикинь — вот было бы мне уже столько, сколько Гондону — так что, я бы тогда штаб-майору всё-всё по честняку выложил? И про мужика в лесу, и про стрелялку его? Не смог бы утаить? Дозеры, наверное, джакнутых взрослых даже не допрашивают — те им сами с порога докладывают о том, что знают и чего не знают… Это как же получается? Взрослый человек сам себе не хозяин?
И тут глянул на меня Князь как папа на любимого сыночка.
— Поздравляю, старик. Наконец-то додумался. Давно пора. Хочешь быть хозяином себе — записывайся в выродки со всеми вытекающими…
— Как это — записывайся? — спрашиваю. — Тут ведь главным образом наследственность… Кому как повезёт…
— А сам-то ты, — говорит, — каким хочешь стать?
— Нормальным, — говорю. — Чтобы и человеком оставаться, и чтобы башка не болела…
Вспомнил тут же майорский стон — и аж передёрнуло всего. Это же каждый джакнутый день, утром и вечером…
— Так не бывает, — говорит Князь. — За всё нужно платить.
— Так наследственность же, — говорю.
— Не знаю, — говорит. — По-моему, тут от самого человека всё зависит.
— А доктор по-другому объясняет… — говорю.
— Слушай его больше! Он же сам джакнутый! Вот смотри — по утрам и вечерам гвардейцы орут «Славу Отцам», погранцы «Горную Стражу» и так далее. Восторг и ярость выражают. А доктор Моорс, к примеру, что делает?
— Лекцию нам читает! — говорю я. — Аж слюни по сторонам летят! Из гимназических никто так не может!
— А если бы мы вообще очканули в санаторий прийти? — загоняет Князь меня в угол.
— Тогда Пауку!
— А если бы и Паука не было? — не отстаёт корешок.
— Так его и не было, — говорю я. — Доктор его специально из разных мертвецов сшил, чтобы было кому мозги сношать…
Князь руками замахал:
— Сыночек, опомнись! Это мы сами же и придумали!
Действительно, что-то я не того… Зарапортовался…
— Кстати о Пауке, — говорю, чтобы реабилитироваться. — Когда доктор разоряется, господина Айго что-то не видно рядом. Вот что он тогда делает — яростно восторгается сам собой или корёжит его где-нибудь в чуланчике?
— В самом деле, — говорит Князь. — Надо будет как-нибудь проследить… Или Рыбу попросить… Кстати, Рыба уже джакнулась, поздравляю. Вчера ночью слышу — бормочет. Тихонько встал, подошёл к двери, чуть приоткрыл. У неё на зеркальном столике свеча горит и соль горкой насыпана. И в эту соль она из пипетки капает вроде как кровью. И приговаривает — только не на беду, как Паликару, а на здоровье…
— И вовсе девушка не джакнулась, — сказал я. — Просто не может она без чаромутия. Бабкино воспитание. Кому от этого вред? Тем более, что сбывается… Кое-когда… Стой! О чём это мы толковали, пока Рыба не возникла?
— О том, что от личности всё зависит, — сказал Князь. — Эти, как их доктор величает, эманации Мирового Света, видимо, услиливают то, что в человеке раньше заложено было. То, что никакой пропаганде сдвинуть не под силу… Знаешь, за что на самом деле отца из Гвардии попёрли?
Впервые на моей памяти так и сказал — отца. Не «господина полковника»!
— Если нельзя, то и не говори, — сказал я.
— Тебе — можно, — сказал Князь. — История совершенно дурацкая. Был День Отцов. Торжественное построение, приём в действительные бойцы Гвардии и всё такое. Жена полковника Апцу притащила портативную кинокамеру — хотела запечатлеть, как ихнему сыночку вручают берет и перчатки. Запечатлела весь праздничек. И потом всем гостям целый год крутила этот киношедевр, до тошноты. Сначала извольте фильм, потом застолье… А среди гостей случился как-то один дотошный дозер. «Ну-ка, — говорит, — отмотайте немного назад»…
— И что? — я даже дыхание затаил.
— Оказывается, этот дозер был в своё время простым «топтуном» и здорово насобачился читать по губам. Вот он и углядел, что полковник Лобату орёт не «Славу Отцам», а старый имперский гимн, тот самый — «Чаша Мира наполнена славой»… Ну и всё. Кончилась карьера…
— Ерунда какая, — сказал я. — Ну забылся…
— Не забылся, — сказал Князь. — Просто присягу два раза не дают. Во всяком случае настоящие офицеры.
— Ну и сволочь ты, Динуат, — говорю. — Таким отцом только гордиться можно, а ты…
— Не твоё дело!
Тут бы мы, несомненно, крепко помахались, да дело было на крыше. А драться на крыше хорошо только в кино, потому что в кино-то непременно упадёшь на воз сена.
Однако вокруг санатория «Горное озеро» никаких возов сена не наблюдается.
Может быть, именно поэтому крыша — самое наше любимое место. Отсюда очень далеко видно во все стороны. И понимаешь, почему древние считали, что Саракш есть содержимое Чаши Творца.
Дальние-дальние Три Всадника, кажется, нависают, как три когтя, надо всем Горным краем, и карабкаться на эти вершины, скорее всего, придётся по отвесному наклону, «отрицалке»…
На самом деле это не так, и до войны скалолазы на Трёх Всадниках то и дело совершали восхождения, обогащая горцев-носильщиков. Целое племя этим кормилось. Теперь, поди, вернулись к своему исконному ремеслу — разбою…
…— Ладно, — говорю. — Проехали. Не хватало мне ещё за чужого отца переживать — своего страдальца хватает… Слушай, Князь, а может, всё дело в половом созревании?
— Не срастается, — говорит Князь. — Мы вот с тобой вполне себе созрели, но песни-то пока не орём! И выродков тогда лечили бы путём кастрации, и наследственность заодно пресекли…
— Интересная мысль, — говорю. — Подскажи её господину Рашку… Кстати о нём! Болтаем слишком много! И слишком много он про нас знает! И про часы, и про револьвер…
— «Отчичи» стучат, — отвечает Князь. — Это у них называется «сигнализировать». И вообще в маленьких городках все всё друг про друга знают. Господин Рашку может просто целый день сидеть да пялиться в окно — и будет в курсе всех дел Верхнего Бештоуна…
И тут мне пришёл в голову очередной умственный джакч.
— Князь, — сказал я. — А по-твоему, кем лучше быть — джакнутым или выродком?
— Неверная постановка вопроса, — сказал Князь. — Не лучше, а достойней! Тогда ответ очевиден. Поэту, например, положено всегда быть в оппозиции к существующему режиму… Если это, конечно, настоящий поэт… А вот солекоп — существо по определению верноподданное…
Но сцепиться мы не успели, потому что загрохотала жесть.
Жестяной лист мы нарочно кладём под чердачной дверцей, ведущей на крышу — чтобы никто не смог подкрасться незаметно.
Не смогла и Рыба.
— Мальчишки! — закричала она. — Вы должны это видеть!
— Чего видеть?
— Пациента нашего!
— На кой он нам сдался? — спросил я. — Сама же сказала, что он кабачок… Или он вдруг заговорил на древнекидонском?
— Нет, ещё интересней… Сами увидите!
— У нас тут важный разговор, — сказал Князь. — Кстати, девушка — он у вас так и лежит в комбинезоне и ботинках?
— Зачем в комбинезоне? — обиделась Рыба. — Сняла я с него всё, как заведено в больнице…
— Срезала, что ли?
— Полагается с ожоговых срезать, — сказала Рыба. — Но ничего не вышло. Ножницы чуть не сломала. Потом догадалась, как с этой одёжкой обращаться…
Вот снова она нас приложила!
— Ну и как? — спрашиваю.
— Очень просто, — сказала Рыба. — Я же знаю, где на обычном комбинезоне положено быть швам. И по этим местам стала водить пальцем — вверх и вниз. Когда вниз — шов расходится. Когда вверх — наоборот. Как «молния», просто невидимая. Только однажды замешкалась — оказалось, на груди там застёжка косая, как у мотоциклиста… Чистенько сняла, лишней боли не причинила… Да и ткань не прикипела, не пришлось отрывать…
— Ну и как пациент? — спрашиваю.
— Рост выше среднего. Сложение атлетическое. Термическое поражение первоначально составляло девяносто пять процентов тела…
— То есть как это — составляло? — сказал Князь.
— А так, что теперь только восемьдесят. Заживает чуть ли не на глазах. Доктор считает, что всё дело в составе крови, то и дело гоняет меня за пробами…
— А ты-то как считаешь? — сказал Князь и подмигнул мне украдкой.
— Я сделала всё, что могла, — вздохнула хитрая ведьма. Про ворожбу свою не упомянула.
Ну ничего, сейчас я тебя поставлю на место!
— Рыба, — говорю. — А у него как — во всех местах сложение атлетическое?
Добрая бы девушка покраснела — но только не Рыба! Ах, да, мы же теперь медики циничные!
— Сейчас объясню, — сказала Нолу Мирош. — Вот у вас, мальчики, я знаю, есть маленький пистолетик. Так вот вы, мальчики, достаньте его и маленько застрелитесь от зависти! Вот какая у него атлетика! Жаль только, что он из варваров — нижнего белья не носит…
— Не пистолетик, а револьвер, — буркнул я потому, что нечего было больше буркать. И, кажется, сам покраснел вместо Рыбы.
Как бы избавиться от этой привычки? Хотя Гус Счастливый набирал в ряды своих «неустрашимых» именно тех, кто краснел…
— А комбинезон? — сказал Князь. — Ты его что — так распоротый и бросила?
— Я порядок знаю, — сказала Нолу. — Комбинезон я сперва попробовала постирать. Но он не намокает! И он совсем был не грязный! Изнутри он совсем другой, чем снаружи. Это трудно объяснить, но сами увидите. И ещё там что-то вроде младенческой прокладки приспособлено… То есть его можно носить практически не снимая… Ну, я его аккуратненько свернула и положила на хранение. И предметы, которые в карманах нашла, в той же коробке лежат… Хотя у него карманы — не как у нас карманы…
Два идиота! Даже обыскать «сбитого лётчика» не догадались!
— А что за предметы, Нолушка? — сладенько так поинтересовался Князь.
— Да как обычно у мужиков — всякие болтики-гаечки, — сказала Рыба. — Вот вы и разберитесь, что там такое, а то я до сих пор ещё опись не составила… Не напишешь ведь «коробочка номер один», «трубочка номер два»…
— Разберёмся! — радостно вскричал Князь.
У меня тоже отлегло от сердца. Могла бы ведь и не сказать ничего. А там, может, есть штуки посильнее «мушкета»… Главное, не показать самозваной сестре-хозяйке Рыбе свою в них заинтересованность… Подумаешь, какие-то штучки-дрючки…
— А что это мы должны видеть? — спросил я. — Чем ты нас ещё удивишь?
— Мы с доктором подвергли пациента ментоскопированию! — и голосок у Рыбы стал звонкий-звонкий. — И никакой он не кабачок! Он очень даже соображает у себя в коме! А то ведь ментоскоп зря простаивает…
Так. Значит, «Волшебное путешествие» всё-таки настигло меня…
— Только от вас тоже помощь потребуется, — сказала Рыба.
— Что за помощь? — спросил я.
— Постель под ним поменять, — сказала Рыба. — Вообще обиходить. Неприятно, конечно, но потерпишь, Сыночек. Это тебе не с благородной барышней на диванчике кувыркаться…
Окаянная Рыба! Горная ведьма!
Да можно ли в этом мире сохранить хоть одну тайну?!
