Глава 3

На мгновение Габриэлла замерла, не в силах понять услышанное и поверить в страшную весть. Острая боль внезапно пронизала её насквозь и сковала все тело. «Какая нелепость! – подумала она. – Родители… мои обожаемые родители не могут… нет, конечно, не могут быть мертвы. Нет, нет, нет… Это чья-то злая шутка… Нет, Господи, этого не может быть! Арабель ошиблась… Перепутала. Это невозможно!».

– Что ты такое говоришь? – придя в себя от неожиданности, воскликнула Габриэлла и вскочила на ноги. – Ты сошла с ума! Зачем ты меня пугаешь?

– О, простите, госпожа, за дурные вести, но… но я никогда не посмела бы обмануть вас. Они действительно…

– Перестать повторять этот вздор! – гневно топнув ногой, крикнула девушка и, оттолкнув от себя служанку, стремглав побежала в залу, где всего час назад оставила своих драгоценных родителей в добром здравии и хорошем расположении духа.

Войдя в помещение, где теперь вместо шума и веселья царила почти полная тишина, она огляделась. Мрачные люди, которые тихо перешептывались между собой, испуганные лица прислужников, растерянно смотревшие на нее, – все это подтвердило худшие опасения Габриэллы. Но все равно, невзирая на это молчаливое подтверждение обрушившегося на их семью несчастья, она отказывалась в него верить.

– Дитя мое, – услышала девушка голос позади себя.

Габриэлла резко обернулась и увидела аббата Шириза, на лице которого было написано столько напускной печали, что, не сумев вынести подобной фальши, она отвернулась. Габриэлла прекрасно была осведомлена о той ненависти, которую герцог и аббат испытывали по отношению друг к другу, пусть внешне они и старались поддерживать видимость дружеских отношений.

– Дитя мое, это я послал вашу служанку отыскать вас… О, клянусь Святым Антонием, как это горько и прискорбно. В них было столько энергии, столько силы. Ваша матушка была сама доброта и смиренность. А ваш отец… более храброго рыцаря не было со времен Ричарда Львиное Сердце… Мне так жаль…

– Господин аббат, – надменно произнесла девушка, стараясь справиться с нервной дрожью, – о какой жалости вы говорите? Я не понимаю вас.

– Как? Разве Арабель не сообщила вам скорбную весть?

– Так… так это правда? – не выдержала Габриэлла, и слезы непроизвольно потекли ручьями из глаз девушки.

– Увы, мое бедное дитя. Клянусь небом, это правда, и мне нечем вас утешить.

– Но как? Я не могу поверить! – умоляюще посмотрев на аббата, спросила девушка. – Когда я с мужем вышла из зала, отец и матушка остались вместе с гостями. Они были веселы и в полном здравии. Что могло произойти с ними за столь короткое время?

– Когда вы ушли, прислужники принесли еще вина и ваш отец провозгласил тост за победу в крестовом походе и за освобождение Гроба Господня. Стоило вашим родителям сделать всего по несколько глотков, как им тотчас же стало дурно. Оба они побледнели и стали задыхаться. Появились боли в животе и рвота. Мы пытались им чем-то помочь, но не сумели ничего сделать. Вскоре у ваших родителей начались судороги, и они почти одновременно потеряли сознание. Я послал за лекарем, но когда его разыскали в этом хаосе, все уже было кончено.

– Вино? Вы думаете, им что-то подмешали в вино? Но кто? Кто мог решиться на подобную гнусность?

– Об этом только Богу известно, дитя мое, – многозначительно подняв глаза к потолку, ответил аббат.

– Г-г-где они сейчас? – тихо спросила девушка, опустив глаза.

– Их перенесли в спальню герцога. Вас проводить?

– Да, пожалуйста… Мне очень страшно, – призналась Габриэлла.

– Клянусь Святым Антонием, в этом нет ничего страшного. Мы только гости на этой грешной земле, и никто не знает, когда пробьет его час.

В глубоком молчании они дошли до двери, которая вела в опочивальню герцога. Около двери стояли двое вооруженных слуг герцога. При виде аббата и девушки они с почтением поклонились и отошли в сторону. Войдя в небольшую, скудно освещенную, но уютную комнату отца, Габриэлла взглянула на огромную кровать, занимавшую большую часть помещения. Под тяжелым, пурпурного цвета балдахином на ложе покоились герцог и герцогиня де Карруаз. Они были в тех же одеяниях, в которых еще несколько часов назад пировали на свадьбе дочери. Их осунувшиеся лица подтвердили слова аббата: внезапная смерть родителей была мучительной. В изголовье кровати стояли прелат, венчавший молодых, и Филиппа. Сложив руки, они читали молитвы. Позади них стоял Буффон. Его шутовской наряд резал бы глаза в подобных трагических обстоятельствах, если бы не искренняя скорбь, написанная на побледневшем лице. Габриэлла с ужасом смотрела на эту картину. Устрашающая реальность все яснее и яснее проникала в сознание, но тут ее разум не выдержал осознания огромности постигшего ее горя, и она упала на руки вовремя подоспевшего аббата.

Придя в себя, девушка увидела, что сидит в кресле своего отца, а нежные руки сестры бережно обнимают ее за плечи. Взглянув на бледное печальное лицо Филиппы, Габриэлла разрыдалась. Нет таких слов, которые могли бы описать ту боль, то горе, то чувство глубокой потери, что охватили девушку. В тот момент ей показалось, что со смертью родителей не только исчезли то счастье и любовь, в которой они с сестрой росли, не только ушла безвозвратно прежняя жизнь, но и умерла частичка ее самой…

Когда слезы, наконец, иссякли, Габриэлла встала и, оторвавшись от сестры, безмолвно смотревшей в никуда, подошла к аббату.

– Господин аббат, я благодарю вас за помощь, которую вы уже оказали и, надеюсь, окажите мне и сестре в будущем. Но сейчас, не сочтите за грубость, я хотела бы попросить вас удалиться. Нас ждут, – тут девушка слегка запнулась, – … хлопоты. Всем, в том числе и вам, нужен отдых. Ваши покои готовы и ожидают вас… А пока разрешите нам побыть наедине с родителями…

– Конечно, дитя мое, – легко согласился с девушкой аббат и, кивнув на прощание священнику, вышел из комнаты.

…Следующий день уже близился к закату, когда раздался робкий стук в дверь.

– Войдите, – непроизвольно вырвалось у Габриэллы, погруженной в печальные думы.

– Госпожа, госпожа, – испуганно затараторила Арабель, проскользнув в приоткрытую дверь.

– Что произошло? – совершенно безжизненным голосом произнесла девушка.

– Такие дела творятся в замке, что просто страшно становится, – боязливо озираясь по сторонам, ответила служанка.

– Дела? – девушка мгновенно вышла из оцепенения. – Какие еще дела? Какой наглец смеет командовать в замке моего отца, которого не успели даже похоронить?

Габриэлла грозно сдвинула брови и с вызовом посмотрела на Арабель. Зная вспыльчивый характер хозяйки, служанка слегка попятилась назад.

– Я… я тут ни при чем, госпожа. Мне господин аббат строго-настрого запретил что-либо рассказывать вам.

– И что же святой отец намерен утаить от меня? – нарочито насмешливо спросила девушка, которая на самом деле не на шутку встревожилась.

– С самого утра господин аббат только и делает, что раздает распоряжения.

– Что в этом плохого? Надо готовиться к… – Габриэлла запнулась, но, взяв себя в руки, продолжила уже более уверенным голосом: – Надо оказать последние почести славному герцогу де Карруаз и его добродетельной супруге. Господин аббат оказал нам милость и предложил помощь в подготовке похорон, понимая, в каком мы с сестрой состоянии.

– Так-то оно так, госпожа, но не судите меня строго, если я вмешиваюсь, но… – тут Арабель замолчала.

– Что еще? – недовольным тоном спросила Габриэлла, пристально посмотрев на бедную служанку.

– Буффон собственными ушами слышал, как господин аббат зачем-то пригласил сюда инквизитора. Клянусь святой девой Марией, я говорю правду.

– Инквизитора? Но зачем? – переспросила девушка. – Филиппа, ты что-нибудь знаешь об этом? – обратилась Габриэлла к сестре, сидевшей у изголовья кровати.

Та как-то машинально повернула голову в сторону сестры и вопросительно посмотрела на нее печальными глазами, в которых застыла бесконечная скорбь.

– Нет, – тихо ответила Филиппа и опять отвернулась от сестры.

Габриэлла с грустью поглядела на нее и глубоко вздохнула. Несмотря на то что она была младшей в семье, все хлопоты в связи с предстоящей траурной церемонией придется взвалить на свои хрупкие плечи. Жирард уже далеко. Да если она и пошлет за мужем, король вряд ли снизойдет к ее мольбам или просьбам графа. Перед Людовиком стоят куда более масштабные задачи, по сравнению с которыми частные проблемы ее семьи кажутся незначительными. И от Филиппы ждать помощи тоже не приходится. Она и раньше-то всегда жила в каком-то своем, ведомом только ей, мире, стараясь избегать любых столкновений с реальностью. Удар, который судьба нанесла им, и вовсе лишил Филиппу способности рассуждать здраво. Бледная, как сама смерть, не шевелясь, она сидела возле кровати покойных родителей часами, походя на мраморное изваяние, порой не проронив ни единого слова за целый день. Габриэлла перевела свой взгляд с сестры на кровать, и слезы с новой силой хлынули из ее глаз. Отвернувшись, она обняла свою служанку и зарыдала на ее плече. Та обняла девушку и стала говорить разные ласковые слова, всячески стараясь ее приободрить. И хотя Габриэлла не поняла и малой части сказанных слов, спокойный мягкий голос возымел свое действие, и она вскоре успокоилась. Отстранившись от девушки и приложив платок к заплаканному лицу, госпожа глухим голосом отдала приказание своей преданной служанке:

– Арабель, послушай меня. Разыщи аббата и попроси его прийти в залу. Мне нужно обсудить с ним некоторые детали церемонии… Но перед этим прикажи Луизе, горничной Филиппы, прийти сюда и ни на секунду не оставлять свою госпожу… Да, и передай Буффону, что прежде чем я встречусь с господином аббатом, мне хотелось бы переговорить с ним. Его я буду ждать в своей комнате… Иди!

Еще раз бросив взгляд на сестру и покойных родителей, Габриэлла решительным шагом вышла из комнаты.

Подойдя к опочивальне, девушка увидела поджидавшего ее Буффона. Ничего не говоря, она жестом приказала ему войти.

– Буффон, – произнесла Габриэлла, когда за шутом закрылась дверь, – Арабель сказала мне, что твои уши услышали нечто, что мне просто необходимо знать.

– Все, что пожелает моя госпожа, – в обычной своей шутовской манере проговорил Буффон, раскланиваясь.

– Не время для кривляний, Буффон, – сурово посмотрев на него, ответила девушка. – Печалью охвачен весь замок, и твое поведение более чем неуместно.

– Простите, госпожа, – виновато опустил глаза шут. – Я места себе не нахожу целый день. Это страшная трагедия. Мне… мне будет очень недоставать тех веселых дней, которые мы проводили с моим господином…

– Так тебе есть что мне рассказать? – прервала его Габриэлла, от волнения теребя в руках платок и не обращая внимания на причитания шута.

– Да, моя госпожа, – мгновенно став серьезным, ответил тот. – Дело темное и непонятное, я вам скажу. После произошедшего с вашими родителями несчастья гости один за другим начали спешно покидать замок, как крысы тонущий корабль. Я ходил по опустевшим коридорам, как привидение, и никак не мог найти покоя своей израненной душе…

– Опусти лирическое отступление, Буффон, и начни с главного.

– Я уже как раз подошел к нему, моя госпожа… Я бродил по замку и вдруг услышал какой-то шепот. Вам известно мое любопытство, госпожа, поэтому мне ужасно захотелось узнать, кто эти люди и о чем говорят. Я постарался приблизиться к ним как можно ближе и тише, но проклятый наряд все испортил. Единственное, что мне удалось заметить, так это то, что говоривших было двое: аббат и еще какой-то монах. Они говорили так тихо, что различить слов я не мог. Но в последний момент перед тем, как я обнаружил свое присутствие, отчетливо прозвучало следующее: «…и чтобы к вечеру инквизитор был здесь…». Но потом, услышав звон моих колокольчиков, они смолкли и быстро разошлись в разные стороны.

– Зачем аббату Ширизу понадобился инквизитор в замке? Что может быть общего между смертью моих родителей и приездом этого человека? – задумчиво проговорила девушка.

– Я не знаю, госпожа… Хотя… Смерть ваших родителей произошла при таких странных обстоятельствах, что, вероятнее всего, аббат захотел докопаться до истины.

– С помощью инквизитора? – усмехнулась Габриэлла. – Не смеши! Отец не раз спасал несчастных, которые имели неосторожность попасть в лапы к этим изуверам, от несправедливого суда.

– Осторожно, моя госпожа, – опасливо косясь на дверь, предупредил ее Буффон. – Даже стены имеют уши.

– Кстати, об ушах… Я давно подозревала, что ты не так глуп, как старался показать.

– Возможно, госпожа, – уклонившись от прямого ответа, сказал Буффон.

– Тогда ответь мне: зачем отец две недели назад ездил в Париж? Его отъезд был таким неожиданным, что удивил всех нас.

– Хорошо, моя госпожа. Я расскажу вам все, не тая. Тем более что сейчас уже нет необходимости скрывать правду… Вы, наверное, заметили, что ваш отец, герцог де Карруаз, в последние недели был очень задумчив и рассеян. Какая-то тайная мысль не давала ему покоя. Что-то мучило его. Однажды я набрался смелости и прямо спросил его об этом. Сначала он молчал, но потом… Я не буду передавать все подробности нашего разговора, госпожа. Теперь это уже ни к чему. Скажу только одно: последствия разговора были таковы, что на следующее же утро мы уехали в Париж. Там ваш отец сделал одну вещь, которая, возможно, и послужила причиной его гибели. А может, гибель он и предчувствовал, поэтому-то и поехал в Париж.

– Ты говоришь загадками, Буффон.

– Терпение, моя прекрасная госпожа, терпение, – ответил шут и достал из-за пазухи небольшой свиток, скрепленный печатью герцога.

– Вот, возьмите. Герцог приказал хранить его, как хранят талисманы или обереги от злых чар, и отдать вам только в случае своей кончины.

Габриэлла осторожно взяла свиток и дрожащими руками развернула его. Это было завещание, написанное герцогом собственноручно две недели назад. Согласно ему, половина имущества, которым он владел, переходила в руки младшей дочери, а вторая половина – в руки Филиппы, но только при условии ее замужества. Если такового не случится, то ее доля наследства переходила также к Габриэлле.

– Но почему отец решил изменить свое завещание? – прочитав документ, изумленно воскликнула девушка. – Ведь согласно старому завещанию, после моего замужества хозяйкой в замке должна была остаться Филиппа!

– В этом-то и кроется главная причина странного поведения герцога. Ваш отец знал о намерении вашей сестры уйти в монастырь.

– Да, я знаю это. Мы с сестрой не раз беседовали на эту тему. Но почему отца это так беспокоило?

– А она вам не рассказала, что для вступления в монастырь ей нужно принести некий… дар?

– Дар? Я не понимаю.

– Она должна пожертвовать свое состояние или свою долю наследства, чтобы поступить в избранный монастырь.

– Нет, этого я что-то не припомню… Я только знаю, что отец сильно разгневался на Филиппу, когда узнал о ее намерении… Так вот почему они повздорили и почему отец накричал на нее, – задумчиво проронила Габриэлла. – Я тогда долго не могла понять, почему отец так странно ведет себя по отношению к сестре: избегает ее, а когда они встречаются, то сурово смотрит на Филиппу, не произнося при этом ни слова.

– Теперь вы понимаете, зачем он изменил завещание.

– Я…

И тут в дверь постучали.

– Кто там? – громко спросила девушка.

– Госпожа, господин аббат ожидает вас в зале, – сказала Арабель, войдя в комнату и легко поклонившись.

– Хорошо, я иду, – Габриэлла обернулась к Буффону. – Наш разговор сохрани в тайне. О новом завещании никто не должен знать. Пока не должен… И смени одежду. Не думаю, что мне понадобится шут в ближайшее время. А вот твой ум, смекалка, хороший слух и острое зрение – точно будут необходимы.