Глава 18
Про то, как лечиться при плохом самочувствии
Утро выдалось солнечным, и, если смотреть сквозь окна вверх и на секунду намеренно забыть о том, что ты в Москве, и что на дворе декабрь, можно было вообразить себя где угодно. На лазурном берегу Озернинского водохранилища, в Крыму, на пляже или толстым рыжим котом, нежащимся на горячей алюминиевой крыше. Маша лежала в трусах и майке, прямо поверх одеяла – так, чтобы лучи солнца попадали прямо на ее тело – и жмурилась от удовольствия. Николай, наверное, увеличил температуру, потому что в комнате было просто откровенно жарко. Роскошь, такая уместная посреди русской зимы.
– Ты сбиваешь меня с рабочего ритма, когда лежишь вот так! – возмущенно бросил Николай, пройдя мимо кровати.
– Я на плоту, я плыву в открытый океан, – отбрила его Маша, и принялась синхронно размахивать руками, имитируя плавание. – Кругом соленая вода и акулы, а я не умею плавать.
– А я кто? Акула? – усмехнулся Николай. – Я же тоже – кругом. Возьмешь меня на борт?
– Конечно! – радостно воскликнула Маша и тут же поднялась и уселась на пятки. – Запрыгивай. Только тут, в океане, твой костюм неуместен. Тут тебе придется раздеться… полностью.
– Ты невозможна, ты это знаешь? – спросил Николай, изображая безысходность и закатывая глаза к потолку.
– Я невозможно прекрасна, весела и вся твоя. Не уходи! – попросила Маша, и это была ее последняя попытка остановить то, что происходит. Ей очень хотелось остановить этот летящий поезд и сойти, но рельсы проложили над отвесной пропастью. Маше было ужасно стыдно и плохо от мысли, что она скрыла факт беременности. Если бы он остался… тогда бы она сказала ему все. Если бы он не уходил с такой поспешностью, с недовольным лицом.
– Жаль, но не сегодня. Правда, у меня важная встреча. Я могу вернуться к обеду, я думаю. Поедим вместе? Только ты лежи и не вставай, тебе нужно лежать и пить больше жидкости.
– Да? – удивилась Маша, а затем кивнула. Ах, она же осталась дома под предлогом тяжелой, но крайне непродолжительной болезни, от которой она планирует оправиться к половине двенадцатого. – Ладно. Ты привезешь обед? Во сколько?
– Давай часика в три-четыре. Идет? – и Николай застегнул пуговку на рукаве. Затем он склонился и поцеловал Машу – очень, очень нежно, словно с каким-то скрытым смыслом, с сожалением, которое он пытался спрятать за нежностью. Впрочем, это могло Маше и показаться – в силу того, что она знала, куда он идет. Знание – сила, которой можно убить. Но она совсем не хотела убивать.
– Идет, – прошептала она, отпуская Николая, и вдруг ей стало страшно. Он не уходил, его уносило в глубину событий, в которых они оба могли утонуть. Он был как герой Лео, художник, исчезающий в темной глубине жестокого океана. Вернись!
Но дверь захлопнулась, и Маша осталась одна. Пробежав в кухню на нижнем этаже, Маша забралась на подоконник и изогнулась – только так ей было видно кусочек дорожки, по которой с подземной парковки выезжали автомобили. Внедорожник Гончарова проплыл по заснеженной улице через восемь минут. Мог бы и быстрее, но Николай всегда тщательно все проверял перед выездом – давление в колесах, какие-то еще данные в бортовом компьютере. Безопасность прежде всего. Маша соскользнула с подоконника и включила кофейник. Затем подумала немного и выключила его. Отныне никакого кофе, только чай. И не черный, не зеленый – вчера был последний чайничек. Только травяные чаи, следующий молочный улун она выпьет теперь только через девять месяцев. Ей нужно заботиться о здоровье.
Позавтракав обстоятельно и с пользой приготовленной еще накануне овсянкой, в которую Маша бросила горсть замороженной малины, Маша вернулась в спальню и раскрыла дверь в гардеробную. Сколько ее вещей теперь поселилось на темных, тяжелых деревянных вешалках. Ее обувь – и новая, и старая, вычищенная, натертая кремами, стояла на металлических сетчатых полочках и призывала выбрать ее. Маша не стала изощряться, достала с полки очередные джинсы, столь ненавидимые Гончаровым, а также водолазку, тонкую вязаную жилетку поверх нее, платок на шею и темную шапочку с завернутыми полями. Пойдет. Тепло, а как на нее посмотрят все эти важные шишки на переговорах, которые вот-вот должны были начаться у Щучки – неважно. Главное, чтобы на них не оказалось Николая.
Если он там будет, не имеет никакого значения, что он скажет потом. Потому что это будет означать, что все ему было известно. От этой мысли на Машу снова накатил страх. Может быть, Роберт прав? Ведь она любит Николая, им так хорошо вместе, она готова умереть при одной мысли о расставании с ним. Маша не стала даже думать о том, что она будет делать, если Николай окажется на переговорах рядом со своей сестрой. Маша начинала задыхаться, стоило ей только начать думать об этом.
Его там не будет. Не будет. А ведь я беременна. Я останусь одна? Невозможно, он не позволит. Он объявит мне войну, он захочет отобрать моего ребенка. Я слышала о таком, такие истории постоянно показывают по телевизору, о таком рассказывают в газетах. Олигарх украл ребенка и не разрешает с ним видеться. Женщина в сто тридцатый раз подает в суд. Нет, об этом я пока думать не стану. Я не стану этой женщиной, Николай не станет…
Но ты не знаешь, чего станет делать Николай, а чего – нет. Ты даже не знаешь, будет ли он там, на переговорах.
– Степочка, привет, – прощебетала Маша в трубку самым непринужденным тоном, на который только была способна. – Как жизнь? Все пьешь свой чай-кофей?
– Чего надо? – мрачно уточнил он, явно не желая отвлекаться от того, чем занимался. Игра? «Call of duty»? Труба зовет?
– Увидеть тебя хочу. Нужно мне с тобой обсудить кое-что важное, – посерьезнела Маша. – Можешь мне помочь?
– Например?
– Можно, я приеду и у тебя посижу, чтобы меня никто не видел? – эта просьба заставила-таки Степочку оторваться от экрана компьютера и даже оглядеться вокруг, словно он испугался скрытых камер.
– Зачем?
– Я хочу устроить сюрприз, – пояснила Маша, не вдаваясь в детали. Объяснение Степочке вовсе не понравилось, ибо кому в их офисе Маша могла устраивать сюрпризы, было непонятно. Да и цели этих сюрпризов были сомнительными и так и не раскрытыми ему до конца. Однако Степочка согласился – по дружбе.
– На моем месте так бы поступил каждый. Но ты имей в виду, что ты будешь у меня в долгу, и я, возможно, когда-нибудь потребую долг обратно! – проговорил он со всей возможной важностью, на манер «крестного отца».
– Хорошо, хорошо!
– И возможно, раньше, чем ты думаешь, – добавил он, доигрывая роль до конца.
– Я привезу тебе сигару, – предложила Маша.
– Идет, – моментально согласился Степочка. – Только кубинскую. Я буду хранить ее на особый случай. Вот только на какой? Например, когда какой-нибудь системный администратор станет президентом.
– Не выкурить ее тебе, братец, – посочувствовала Маша. Дело было сделано, но, когда Маша отключила связь, она заметила, как дрожат у нее руки. Остановись, глупая. Чего ты добиваешься? Правды?
Ровно в половине первого Маша заходила в здание их архитектурного бюро. Если верить Роберту – о боже, что за глупость, как она может верить Роберту! Но если ему верить, переговоры уже должны были начаться. Что это были за переговоры – бог весть. Может быть, какие-то важные, знаковые, с принятием стратегических решений и составлением далеко идущих планов, а может, рутинное обсуждение текущих моментов. Главное – не столкнуться ни с кем из участников в коридорах.
Тогда сюрприза не получится.
– Ты быстро! – восхитился Степочка, глядя на то, как Маша заскакивает к нему в серверную и сбрасывает пальто. – От кого прячешься? От ФБР? Они идут за тобой по пятам?
– Примерно, – кивнула Маша, выглядывая из приоткрытой двери наружу, на пустой коридор и кусочек общего зала со стеклянными потолками. – Слушай, Степа, для тебя есть простое, но крайне важное дело. Ты, пожалуйста, пойди сейчас в зал и спроси Жанну, можно ли зайти к Щучке по делу.
– По какому делу? Какие у меня могут быть с Щучкой дела? – спросил Степа так, словно и не работал в Щучкином бюро.
– Не знаю. Скажи, вопрос по оборудованию. Ты же постоянно просишь новое оборудование. Ты просишь, он ничего тебе не дает. Вот и попросишь еще раз. Хотя, я не думаю, что он тебя примет. Скорее всего, Жанна скажет, что у него сейчас переговоры. И тогда ты спросишь, давно ли начались. Понял?
– Ты просто Мата Хари какая-то, только без танцев.
– Иди в баню, – и Маша швырнула в друга смятой салфеткой. Степочка хохотнул и вышел из серверной. Через невыносимо долгие четыре минуты он вернулся обратно с шоколадкой в руках.
– Ты что, ходил покупать батончик? – прошипела Маша, брызгая ядом. – Пока я тебя жду…
– Шоколадка – тебе, – обиженно бросил Степка. – Я должен был как-то отвлечь Жанну. Ты что, не помнишь, что запоминаются только последние действия? Теперь, если Жанну спросят, что я хотел, когда подходил к ней, она скажет, что я только хотел взять шоколадку. Сечешь?
– И этот человек называл меня Матой Хари! – всплеснула руками Маша. – Ну что?
– Переговоры, – кивнул Степа. – В большой переговорной рядом с Щучкиным кабинетом. Начали где-то минут двадцать назад.
– А с кем?
– А ты мне этого не поручала! – возмутился Степа, откусывая кусок шоколада.
– Это же мне?! – обмолвилась было Маша, но махнула рукой и отвернулась. Пора. Пробил час. Другого шанса не будет. И все же, тут, всего в нескольких десятках метров, отделяющих Машу от правды, она вдруг поняла, что совсем ее не хочет. Перехотела. Нет, какое ей дело до этого парка? Ну и ладно, гольф – тоже хорошая игра. Можно сделать вид, что все так и было задумано. Она может бросить работу, Николай это ей предлагал.
Маша прошла мимо кабинета Роберта – быстро и стараясь не столкнуться ни с кем взглядом. Никто бы не удивился ей тут. В конце концов, она все еще работала на Щучку, пусть и формально, а ее жених был крупнейшим заказчиком в их бюро. Маша быстро взлетела по лестнице, так никем и не замеченная, подошла к дверям, за которыми располагалась переговорная, и остановилась, пытаясь справиться с сумасшедшим сердцебиением. Зачем она туда идет?
Она положила руку на дверную ручку. Еще несколько ударов сердца. Она нажала на ручку двери, и от того, что творило ее сердце, стало больно и тяжело дышать. Маша распахнула дверь переговорной и сделала шаг вперед. В мягком искусственном свете, за огромным овальным столом сидели улыбающийся своей фирменной улыбкой маньяка-убийцы Щучка, Гусеница в вызывающе коротком платье с золотой вышивкой, какой-то незнакомый мужчина с сигаретой в руке. И это при том, что курить у них в офисе категорически запрещалось. Сигарета не пахла, наверное, электронная, но мужчина затянулся и выпустил изо рта облако пара.
Рядом с ним сидел Николай. Никаких сомнений больше не осталось, Николай сидел рядом с мужчиной, а перед ними лежали планы того, что весьма напоминало гольф-клуб. Маша замерла и, кажется, вообще перестала дышать. Теперь она пожалела, что не продумала заранее, что делать в случае, если Николай будет на переговорах. Потому что он был здесь, смотрел на Машу изумленно и расстроенно. Кажется, он даже побледнел. Это было неважно.
– Мария? – первым пришел в себя Щучка. – Что ты тут делаешь? Николай сказал, ты приболела. Это не заразно?
– К вам не пристанет, – заверила его Маша, проходя внутрь. Она подошла к столу – никто ей не помешал – и взяла в руки планы чего-то под названием Istra Elite Sport&Health Center. – А почему все по-английски? Николай, ты же так ненавидишь все английское? Хотя о чем я, это же гольф-клуб, в нем нет ничего русского по определению.
– Как ты сюда попала? – спросил Николай после долгой и мучительной паузы. – Кто тебе сказал?
– Мне приснилось, что ты меня предашь, – прошептала она и бросила бумаги на стол. – Я испугалась, что этот сон может стать явью.
– Кто тебе сказал? – еще громче спросил он.
– Коля, успокойся! – Гусеница вскочила и вышла из-за стола.
– Успокоиться? Ты ей сказала? Так ты решила «решить вопрос»? Оля, я тебе говорил, что против всей этой затеи, но ты продавила решение через совет директоров. Маша, я ничего не смог сделать, это было не в моей власти. Я не владею землей, корпорация…
– Ты не смог даже поговорить со мной? – уточнила Маша мертвенно-спокойным голосом.
– Я собирался, – ответил Николай очень тихо. – Я не хотел расстраивать тебя.
– И я должна в это верить?
– Постой, но это правда! – возмущенно парировал он. Маша сделала пару шагов назад, чтобы уклониться от Николая, спешащего к ней.
– Может быть. Или, возможно, ты не стал сообщать мне, чтобы я не устроила ничего ненужного. Не пошла к людям, не сообщила им о том, как ты решил их всех кинуть! Не написала депутату…
– Депутату? – голос Гусеницы был полон яда и сарказма. – Ты что, в самом деле не понимаешь, почему наш многоуважаемый депутат был таким сговорчивым и настроенным нам помогать? Да он первый предложил не тратить ресурс на что-то совершенно бесполезное, как общественный парк.
– Бесполезное? – вытаращилась на нее Маша.
– Конечно! Послушай, Маша, я желаю тебе добра, – этого Маша ждала от Гусеницы меньше всего. – Николай, правда, пытался сопротивляться, хотя даже он признал, что владеть загородным клубом намного логичнее и выгоднее, чем владеть каким-то парком. Ты что, планируешь зарабатывать на каруселях? Серьезно, Маша, подумай сама. Ты же теперь – член нашей семьи, ты скоро тоже будешь Гончаровой, и это значит, что ты должна научиться думать, как мы, действовать, как мы. Разве добились бы мы того, что имеем, если бы строили парки? Маша, ну же! Ты же неглупая девушка, ты должна понимать, что мы тут не благотворительная организация.
– Оля, прекрати. Не трогай ее, – закричал Николай. – Ты только сделаешь хуже.
– Она не может сделать хуже, Коля, – ответила Маша, сглатывая подкативший ком. – Никак не сможет, Коля, потому что ей никак не переплюнуть тебя.
– Маша!
– Не трогай меня. Я не знаю, как я оказалась здесь, но я никак не могу стать Гончаровой. Потому что я никогда не смогу мыслить и действовать вот так, как вы. Я хочу строить парки. Я прожила всю жизнь напротив одного из них, и самое лучшее, что было в моем детстве, было там. Я училась кататься на велосипеде – там, в парке. Я каталась на каруселях и кормила брата сахарной ватой, пока к его лицу не прилипли все тополиные пушинки в парке, и он не стал похож на йети. Мы с друзьями катались в парке на роликах и лазали по веревочному парку. Там устраивали концерты, пекли пироги. Мы сжигали там чучело Масленицы, встречали Новые года и Рождество. Я слепила, наверное, сотню снежных баб в этом парке и построила с добрый десяток крепостей. Если бы я собиралась жить в «Русском раздолье», новый парк стал бы для моих детей таким местом. А что у них будет теперь? Дороги, по которым ездят машины? Двухметровые кованые заборы, на которые все намотают пленку, чтобы скрыться от чужих глаз? Так все делают в наших загородных поселках? Я знаю, что будет дальше. Вы не построите парк, а потом вы не построите детский центр, который обещаете. Школы не будет, детского сада не будет, а если и будут, то тоже – элитные, за бешеные деньги. Вместо магазинов и кафе вы достроите еще десяток домов на продажу, потому что это просто выгоднее. Вопрос простых чисел. Вполне возможно, что эти дома будут уже не теми милыми особнячками, что строятся сейчас. Вы поставите монстров по пятнадцать этажей, и все те, кто надеялся жить в милом и уютном поселке, будут чувствовать то же самое, что я сейчас чувствую. Что завтра почувствуют жители деревни, когда узнают о вашем англоязычном центре здоровья и счастья для олигархов. Все будут несчастны и злы, и никому до этого не будет дела. В таком я участвовать не хочу. И становиться частью такой семьи тоже не стану.
– Маша, Маша! – прошептал Николай, бледный и неподвижный. Маша замолчала и посмотрела на него, даже не пытаясь скрыть отчаяния. Затем она развернулась и вышла из переговорной.
