Глава 13
Что делать, когда приходится отвечать за собственные глупости
От этой встречи Маша не ждала ничего хорошего, и именно поэтому оттягивала ее, как могла. Чего хорошего ждать от встречи их родителей. Два комплекта людей, столь непохожих друг на друга, столь разного образа жизни и положения, что было непонятно, о чем вообще они могут говорить. Кроме того, не рано ли? Времени прошло – всего ничего, и Маше хотелось, чтобы все оставалось неизменным. Работа, на которую они ехали вместе, поцелуи украдкой в кабинете старого офиса, обед в ресторанчике неподалеку. Вежливый, напряженный интерес Ольги Дмитриевны, которая старательно и небезуспешно делала вид, что ничего не замечает – так велел ей брат. Ночевки в Большом Афанасьевском, теплые, даже душные, с целым калейдоскопом странных чувств и необъяснимых желаний. Гончаров хотел бы, чтобы она осталась и жила с ним, но Маше казалось, что их с Гончаровым примирение – хрупкая фигурка из разноцветного муранского стекла. Только одно неверное движение – и все полетит к чертовой матери. И разлетится на тысячу осколков, которые потом даже самый талантливый мастер не склеит.
– Думаешь, стоит повесить штору в гостиной? Там выход на террасу, мне всегда нравилось, что я вижу столик и стулья, кусочек города… Но что ты думаешь? Какой цвет тебе бы понравился? – Гончаров задавал такие вопросы постоянно, смущая этим Машу и заставляя беспокоиться о будущем, в то время как она бы предпочла жить настоящим.
– Я не живу здесь, как я могу решать! – возмущалась она. – Я же не спрашиваю тебя, стоит ли мне… стоит ли мне…
– Кровать поменять? – улыбался Гончаров.
– Коля! – возмущалась Маша, а он смеялся. Он даже не сомневался, что все будет теперь хорошо. Как можно быть столь уверенным в таких ненадежных вещах. Один раз все уже чуть было не разрушилось, и теперь Маша сидела в кровати, замотанная в одеяло, замерев посредине гончаровской спальни, и старательно уговаривала себя не торопить события. Все так хорошо, да, и они так счастливы! Иногда, просыпаясь, Маша не сразу понимала, где она и как тут оказалась. Потом вспоминала, что она у Гончарова, и улыбка растягивала ее губы. Нет, так не пойдет. Нельзя, нельзя, потом будет невыносимо больно. Кто знает, что будет? Даже гадалки врут и говорят пустыми, равно подходящими ко всем фразами.
Николай принес и оставил на тумбочке воду во влажной прохладной бутылке и яблоко, которое было таким сочным и темно-красным, что напоминало сказочный фрукт, которым отравили Спящую красавицу. Но осенью, под звуки дождя, Маша была готова спать без остановки и безо всякого колдовства. Она потянулась и взяла яблоко в руку, понюхала, откусила кусочек и принялась жевать. В комнате было тепло, темно и тихо. Сам Николай, кажется, был в кабинете. Его громкий низкий голос слышался глухо, как из бочки. Он разговаривал с кем-то по телефону. Может быть, бронировал столик для сегодняшнего вечера? Если бы это зависело от Маши, они бы никогда не стали знакомить родителей. Чего хорошего ждать? Что они все несказанно обрадуются друг другу и захлопают от такой радости в ладоши? Такие встречи никогда не проходят легко. Сейчас, пока мама и папа Николая еще не знали Маши лично, они могли быть сколь угодно против их союза, но Николай бы не стал их слушать, ведь они не знали Маши. Сегодня у них появится официальный повод быть официально против. Официальное знакомство с родителями. Господи, сохрани!
За окнами по утрам становилось все темнее, и зарядили дожди. За последние две недели осень стала окончательной, не подлежащей обжалованию, и в квартире Гончарова как-то сами собой осели Машина теплая куртка, лишняя пара низких полусапожек, которые они с Гончаровым купили следующим утром после того, когда Машины кеды непоправимо промокли. Маша поднялась, не сбрасывая с себя одеяла, и пошла в ванную комнату. Бежевые стены с ненавязчивым рисунком, на деревянной скамеечке небрежно брошенный валяется ее махровый халат с Микки-Маусом. Как он сюда попал? Она вроде не привозила его. Сунула, наверное, случайно, когда собирала вещи для выходного в загородном клубе, куда они ездили на прошлой неделе. Николай хотел посмотреть, как там, в этом клубе, была организована система бронирования, и заодно поваляться на шкурах у камина. Это он так назвал их поездку – шкурно-каминная. Маша вздохнула, достала из стаканчика около зеркала зубную щетку и принялась чистить зубы, поддерживая одеяло одной рукой.
«Я здесь не живу, я здесь бываю», – повторила она про себя. В гардеробной на стихийно образовавшейся «ее полке» лежало несколько футболок и джинсов, свитер, два новых платья, купленных Гончаровым, «просто, чтобы посмотреть, угадал ли я с размером». Интересно, что о них думает домработница. Она как раз две недели назад вернулась из отпуска, и чистота, так поразившая Машу в ее первый приезд, снова воссияла. Чистота – включая Машины идеально выглаженные и уложенные в стопочки вещи. Маша покраснела при мысли о том, что кто-то чужой, не она и не мама, трогал ее вещи. Но что поделаешь! И Маша продолжила чистить зубы с таким ожесточением, словно пыталась отчистить все лишнее перед вечерней встречей, от которой она не ждала ничего хорошего.
– Нет, я рада, что вы помирились, – задумчиво пробормотала Татьяна Ивановна, когда они с Машей собирались в ресторан. В честь намечающегося вечера было решено, что Маша работать не будет. Потратит весь день на то, чтобы отдохнуть и привести себя в порядок. Отдохнуть, конечно. Маша нервничала как раз оттого, что понятия не имела, как привести себя в такой порядок, который бы впечатлил мать Николая.
– Это просто ужин, ничего особенного, – пропищала Маша. – Не стоит заставлять их отвечать на двести вопросов. Не будешь?
– И что он согласен на тебе жениться даже после того, как вы стали жить вот так, – тоже очень мило, – продолжила Татьяна Ивановна строго.
– Мы не собираемся жениться! – в сотый раз повторила Маша. – Во всяком случае, пока.
– Но почему? Я так и не поняла почему. Ты говоришь, что ты не хочешь торопить события, но я не понимаю почему. Я слышу слова, но смысла у них нет. Может, ты мне что-то недоговариваешь? Он все-таки отказывается? Между прочим, я тебя предупреждала, что мужчины не готовы жениться на девушках, которые и так совершенно доступны.
– Мама! – воскликнула Маша, покраснев от этих простых и таких жестоких в своей нелепой правдивости слов. Она доступна? Да, она совершенно доступна для Николая Гончарова. Но если он будет готов оставить ее из-за этого, пусть так и будет. Потому что тогда все пустое и не имеет никакого значения. Меньше всего Маша собиралась ловить Гончарова в ловушку собственной неприступности, потерянной девственности или в какую-то еще. Она просто хотела просыпаться с ним рядом. Хотела быть там же, где и сейчас, следующей весной, когда листья возродятся вновь, и их поселок, вырастающий прямо на глазах, зазеленеет снова подрастающими кленами и липами.
– Что, «мама»? Ну вот что ты от меня хочешь? Зачем я вообще должна знакомиться с его родителями, если вы не собираетесь жениться и даже не живете вместе! По твоим словам, ночевать где-то по шесть раз в неделю – это не жить? Что мне с тобой делать! – Татьяна Ивановна всплеснула руками и бросила непослушную сережку на стол. Она ненавидела наряжаться, как и многие в ее профессии – с годами срастаешься с белым халатом, с шапочкой, отменяющей необходимость в какой бы то ни было прическе, со стетоскопом, заменяющим бриллиантовое колье.
– Я просто не хочу, чтобы мы женились так быстро. Ты же сама говорила, что я его совсем не знаю, и что нам не следует жениться вот так, с бухты-барахты.
– Я говорила? Не помню! – пожала плечами мама.
– Говорила, – упрямо повторила Маша, поднимая сережку. Она помогла маме надеть их – старинные, еще бабушкины, папиной мамы, с изумрудами, сережки были тяжелыми, но очень шли Татьяне Ивановне, придавая ей какой-то особенный лоск – на старинный манер. – Красота.
– Ну, значит, я сказала тебе ерунду. Эх, Маша, Маша. Ты у меня всегда была максималисткой. Женитесь, раз уж так.
– Можно, мы сначала просто поужинаем? – спросила Маша, внутренне содрогаясь от предстоящего вечера. Папа уже ждал их обеих, невозмутимо читая «Неврологический вестник». Его спокойствие только еще больше завело Татьяну Ивановну.
– Андрей! – воскликнула она тем самым, не предвещавшим ничего хорошего тоном. – Ты бы не мог хоть немного мне помочь и обуться самостоятельно? Почему я всегда должна напоминать тебе обо всем?
– Я не знаю, – пожал плечами папа, сохраняя спокойствие. – Вероятно, ты уверена, что, если не напомнить мне надеть ботинки, я пойду по улице босым. В одних носках, так ты считаешь, вероятно.
– Папа, не надо, – взмолилась Маша, пугаясь одной перспективы того, что родители примутся ворчать друг на друга.
– А почему я не еду? – вылетел из комнаты Сашка, младшенький, и Маша закатила глаза.
– Да, Машенька, почему мы должны оставлять Сашу одного? Почему не взять его с собой? В конце концов, твой Николай приведет же свою сестру! – возмутилась мама.
– Мама, да потому что! – теперь Маша была на грани полноценной паники. – Сашка притащит какую-нибудь гадость, чтобы подложить Коле на тарелку. Как тогда, когда Коля у нас обедал.
– Я только хотел его повеселить, – парировал Саша невозмутимо.
– Повеселить? Что именно ты считаешь веселым: то, что пластмассовый таракан вообще плавает в супе, или то, как Коля подавился им? – Маша сузила глаза и почти шипела. Этот эпизод был возмутителен, в кои-то веки Маша решилась последовать маминым настояниям и привести Николая в дом снова – и тут же была «награждена» за это. Мама отвернулась и поджала губы.
– Все равно, оставлять Сашу одного я не хочу.
– Ему тринадцать! Он вполне может посидеть дома один В ТРИНАДЦАТЬ ЛЕТ!!! – вспылила Маша. – Мне в тринадцать вообще приходилось его из садика забирать!
– Я ничего не натворю, – милостиво пообещал Сашка, хитро поглядывая на маму. – Если мне скажут пароль от WiFi.
– Чтобы ты просидел за компьютером всю ночь? Делай уроки, – попыталась было остаться непреклонной мама, но Сашка, подлец, тут же состроил такой невинный вид, что обоим родителям вовсе расхотелось его покидать. После некоторого обмена междометиями и обещаниями пароль от интернет-сети был Сашке выдан. Даже в лифте мама продолжала выкрикивать сыну инструкции и запреты, пока Андрей Владимирович не спросил с интересом, как лифтовой диспетчер должен проверить весь свет и не лить воду.
– Все шутишь! – сурово пробормотала мама и замолчала. Маша смотрела на свое отражение в лифтовом зеркале. Рыжий цвет чуть потускнел – и слава богу, хоть мама будет ее меньше пилить. Маша не стала сильно красить лицо, чтобы не выглядеть вульгарно при родителях Николая. Теплый бордовый цвет ее платья-туники смотрелся как надо: не вызывающе, но и не слишком скромно. Пай-девочка в школьной черной юбке – это было бы тоже ужасно. Интересный, необычный покрой подчеркивал Машину стройную фигуру, открывал ее ноги в плотных матовых колготках. Это платье Маше тоже купил Николай, тоже – только чтобы посмотреть, угадал ли размер, но сейчас Маша была ему искренне благодарна. На руках – французский маникюр, в руках – маленькая сумочка-клатч, в которой, собственно, почти ничего не лежало, кроме телефона, паспорта и ключей. Но сумочка была совершенно необходима, чтобы куда-то девать руки.
– А куда мы едем, кстати? – спросил отец уже после того, как все члены эпохальной «встречи на Эльбе» расселись в такси. Маша продиктовала адрес – самый центр, на Никольской улице, но ответить на вопрос отца не смогла. Николай ничего не сказал, кроме того, что это будет тихий семейный вечер в одном укромном ресторанчике. Кухня? Разная. Повар – француз, но это ничего не значит. Правда, борща не подадут, но многие другие вещи – пожалуйста. Европейская кухня, морепродукты, мясо.
Ресторан – оказавшийся одним из лучших московских – заставил Машу поежиться. Классические французские интерьеры, бежевые кожаные диванчики – натуральная кожа, тонкие подлокотники с позолотой, скатерти сияют неестественной белизной. Потолки так высоки, что невольно начинаешь задаваться вопросом, что они, хозяева ресторана, делают, чтобы почистить хрустальные кристаллы, из которых состоят роскошные люстры. Стены покрыты бежевой штукатуркой под лаком, барельефы и лепнина больше подошли бы музею античности. Среди всего этого великолепия и простора – шумные, разогретые шампанским, разодетые по моде люди, стреляющие глазками друг в друга в поисках знакомых и случайно забежавших звезд. За одним из столиков у стены Маша заметила знакомое лицо. Это был, кажется, телеведущий с одного из центральных каналов. Николая она не видела, но он был здесь. По его распоряжению ее и родителей встречал прямой, как палка, державшийся барином официант. Кто знает, сколько чаевых он получает за один вечер? Может быть, он и не олигарх, но вполне может зарабатывать больше всех врачей в маминой клинике. Не говоря уже о папиной кафедре неврологии.
– Господи, Маша, сколько же тут может ужин стоить! – прошептала мама, бледнея. Ее изумрудные сережки тут смотрелись, как дешевая бижутерия. – Мы с папой собирались сами за себя платить, ты понимаешь ведь, да? Но как же мы расплатимся тут?
– Можно заложить квартиру, – брякнул папа, и теперь мама покраснела.
– Прошу за мной, – церемонно произнес официант или кто уж он там был, и мама нехотя, словно против своей воли, двинулась за ним. Оказалось, Николай с сестрой сидели в чем-то наподобие отдельного кабинета, не отгороженном полностью, но имеющем отдельную зону из двух бежевых стенок.
– Машенька, здравствуй. Татьяна Ивановна, Андрей Владимирович, – Николай кивнул так, словно все они вдруг попали внутрь экранизации «Войны и мира». Даже руку завел за спину, отчего Маша запаниковала еще больше.
– Добрый вечер, Николай, – кивнула Машина мама в ответ. – Андрей, скажи что-нибудь!
– Хорошая погода, не правда ли? – автоматически выдал папа, и Ольга Дмитриевна улыбнулась.
– Николай, что ты развел формальности? – спросила она, поднимаясь с места. – Я – Ольга, сестра этого разбойника, который напрашивается вам в зятья.
– Очень приятно, – ответила Татьяна Ивановна, с облегчением пожимая предложенную ей руку. До этого дня Маша игнорировала Ольгу Чезганову, продолжая по привычке именовать ее Гусеницей и Герцогиней – про себя, конечно. Но тут вдруг Маша испытала нечто вроде даже благодарности. Кажется, Ольга Дмитриевна поняла, насколько растеряны Кошкины.
– Прошу вас, зовите меня Ольгой, – предложила она, улыбаясь так тепло, как Маша даже не знала, что она умеет.
– Красивое место, – пробормотала Татьяна Ивановна, усаживаясь в кресло. – Андрюша, позвони Саше, спроси, как у него дела.
– Может быть, лучше сразу соседям? – спросил Машин папа, улыбаясь. В отличие от супруги, он держался весьма раскованно.
– Почему – соседям? – переполошилась мама.
– Ну, если они скажут, что наша квартира на месте…
– Ну тебя! – махнула мама рукой и улыбнулась, словно извиняясь за нелепое поведение мужа. Однако его шутливый тон был куда уместнее ее формального, и Ольга Чезганова, почувствовав союзника, принялась обмениваться фразами с Машиным отцом. Николай переводил взгляд с сестры на Кошкина-старшего и улыбался.
– Кажется, все неплохо.
– Неплохо? – вытаращилась на него Маша. – А где твои родители?
– Они будут с минуты на минуту, – пообещал Николай. – Мама звонила, они застряли в пробке на Садовом.
– Да? А мы проехали совершенно нормально, – заметила Татьяна Ивановна едко. – И тоже по Садовому.
– Так бывает, – кивнула Ольга. – С одной стороны пробка, а в других частях – тишина и покой. Пробки, они как закон бутерброда. Всегда в них попадаешь. Во всяком случае, если на дороге есть пробка, я ее обязательно «поймаю». Странно, да? И, напротив, если я позвоню и заранее предупрежу, что пробка и что я задержусь, то пролечу за минуту и потом буду сидеть и ждать в одиночестве.
– Дорожная карма, – кивнула Маша. В этот момент случилось сразу два события. Первое, это то, что их официант подошел к столику с бутылкой красного вина и разлил ее по бокалам. Чуть помедлив, Маша подняла бокал и чуть отпила, чтобы попробовать вкус. Вино было сухим и не слишком понравилось Маше, но сообщить об этом она не успела, да и не стала бы, чтобы не показаться глупой или, еще хуже, снобом. Вино ей не нравится! Маша поднесла бокал к губам снова, чтобы распробовать то, что, может быть, ускользнуло от ее неискушенного вкуса. Сначала нужно понюхать вино, вдохнуть аромат.
– Интересно, что вы там планируете найти! – раздался вдруг задорный голос откуда-то сбоку, с Николаевой стороны. И случилось второе событие: со стороны общего зала к ним приблизились родители Николая и его дядя Дмитрий. Маша этого не знала, естественно. Она вынырнула из бокала, подскочила и тут же пролила половину вина себе на платье-тунику. Она растерялась. Меньше всего она хотела, чтобы первый взгляд на нее был брошен в тот момент, когда она засунула нос в бокал. Зачем вообще она стала пить это вино? Но в тот момент Маша только стояла с бокалом в руках, таращась на родителей Николая. Его мать – высокого роста изящная черноволосая женщина, смотрела на Машу словно сверху вниз, улыбаясь холодно, одними только кончиками губ. Эта улыбка – такой же точно Николай «одаривал» всех, кто причинял ему расстройство. Отец Николая держал мать под руку. Он был чуть ниже ее, коренастый, с острым, умным взглядом карих глаз. Третий, дядя Николая, смутил и спутал Машу больше всех, так как она не поняла, кто стоит перед нею.
– Здравствуйте, – пролепетала Маша неприятно надломившимся голосом, пытаясь понять, что же ей делать с бокалом. И как вести себя теперь, когда на платье «сидит» пятно от вина. Паника брала верх, хотя Маша сражалась яростно. Официант подошел к ним, держа в руках поднос с парой пустых бокалов. И тут случилось третье, совершенно уже неожиданное событие. Маша вдруг взяла и непонятно с чего допила содержимое бокала залпом, до дна, а затем отставила бокал на поднос официанта.
– Маша! – воскликнула Татьяна Ивановна голосом, полным негодования.
– Ты не сильно облилась? – спросил Николай, намеренно игнорируя только что случившееся, так, словно этого вообще не произошло.
– Нет-нет, нормально, – Маша помотала головой, пытаясь понять – силясь понять, – что заставило ее вдруг опрокинуть этот дурацкий бокал на глазах у всей гончаровской семьи. Мать Николая смотрела на Машу так, словно та только что сделала сальто над столом, но она держала себя в руках. Зато отец Николая сдерживаться не стал.
– Ого, Колька, твоя невеста любит выпить. Этим надо воспользоваться! – и хохотнул, усаживаясь рядом с Машей. – Я – Колин отец, тоже Николай, – и «тоже Николай», веселый, в хорошей форме мужчина средних лет вдруг взял и ущипнул Машу за щеку. Маша подпрыгнула, а отец Николая засмеялся.
– Это мы уже поняли, – сказала Татьяна Ивановна сухо. – Но вы ошибаетесь, Маша вовсе не пьет, Маша, что на тебя нашло?
– А это – моя мама, Анна Викентьевна, – сказал Николай, переводя тему. – Между прочим, это ее любимый ресторан.
– Один из, – ответила она, неопределенно взмахнув рукой.
– Очень приятно, – пискнула Маша.
– Взаимно, – холодно кивнула ей мать Николая.
– Татьяна Ивановна, Андрей Владимирович, познакомьтесь и с моим дядькой, Дмитрием Александровичем, – продолжал Николай, устраивая новый раунд представлений, как только кто-то пытался затеять разговор о чем-то неподходящем. В конечном счете Маша все же пришла в себя, если это словосочетание вообще можно было применить к ее состоянию. Она осела в кресло, положила руки на деревянные резные подлокотники и замерла, стараясь сосредоточиться на том, чтобы дышать, кивать и улыбаться. И молить Всевышнего, чтобы вопросов к ней ни у кого больше не возникло. Что на нее нашло? Да все вот это на нее нашло! Французские интерьеры на нее нашли, классическая музыка, телеведущий с федерального канала за соседним столиком. Но обстановка за столом потихоньку налаживалась.
– Тут чудесные десерты, – щебетала Ольга, разряжая атмосферу. – И кое-что еще, что, как я понимаю, Маша очень любит.
– Что? Я? Что я люблю? – подала голос Маша, проклиная все на свете и то, что совершенно перестала следить за разговором.
– Ой, я забегаю вперед. Коля просил меня… ну, не важно. Будет сюрприз!
– Как же можно устроить сюрприз, если ты все почти разболтала? – проворчал Николай, впрочем, улыбаясь. – Хотя, почему бы не начать. Я боюсь спросить, но – вино всем налили?
– Мне не нужно! – моментально среагировала Маша, но ее ответ только вызвал взрыв улыбок за столом и даже хохот Николая Александровича, отца. Маше принесли чистый бокал, и снова напротив нее, как кара небесная, возник полный бокал. Не пить, не пить до конца. Только пригублять. Маша посмотрела на маму, та сверлила дочь карающим взглядом.
– Я хочу поблагодарить всех за то, что нашли время выбраться и согласились провести с нами вечер в тихом семейном кругу.
– Нам было очень приятно получить ваше приглашение, – неожиданно уместно выступил Машин папа. – Мы давно хотели познакомиться с вашими родными.
– Да! – кивнула Маша, и вдруг кусок подходящей к случаю фразы возник у нее в сознании. – И теперь я вижу, откуда Николай унаследовал такую чудну́ю внешность.
– Ты считаешь, что у меня чудна́я внешность? – удивился Николай, и Маша поняла, что она перепутала ударения.
– Чу́дная, конечно же, чу́дная. Я это хотела сказать! – затараторила Маша, бледнея. Что за проклятие? Почему она позорится, почему было не промолчать? Идиотка.
– Очень мило, – процедила мать Николая, отпивая чуть-чуть из бокала. Маша решила вообще не трогать вина. Мало ли, может, это алкоголь на нее так действует, что она ударения путает. Да еще в такой момент!
– Продолжу! – улыбнулся Николай. – Теперь, когда все в сборе, я хочу сделать кое-что, что давно должен был сделать, и на этот раз я хочу сделать это правильно.
– Что? Ничего не надо делать! – пробормотала Маша, желая единственно, чтобы этот вечер, так ужасно начавшийся, поскорее закончился. Но тут вдруг в их части ресторана погас свет, и официанты, числом пять человек, внесли свечи, горящие, как в церкви, на изящных и наверняка тяжелых металлических подсвечниках. Николай встал и подошел к Маше.
– Дорогая Маша. Мария. Я хорошо помню день, когда впервые увидел тебя, – сказал он, а пламя от множества свечей играло и меняло его лицо, делая его загадочным и странным, будто новым и чужим. – Ты была в офисе, на тебе было светлое платье. Кажется, даже не светлое, а совсем белое, как будто свадебное. Я подумал – вот это да, какая прекрасная невеста! Почему не моя? И тут ты посмотрела на меня, да так строго, что прямо ужас. И спросила, кого я ищу. А мне, знаешь, сразу вдруг захотелось сказать, что я ищу тебя. Но в тот момент ты бы меня неправильно поняла, – и Николай рассмеялся.
– Все ясно, дело в платье! – улыбнулась Ольга, но Николай на нее даже не посмотрел. Он смотрел на Машу, прямо ей в глаза, и от его взгляда по всему телу побежали искры, задрожали руки.
– И вот, ты стоишь здесь, рядом со мной, и я хочу сказать, что каждая минута, проведенная рядом с тобой, – это как кататься на карусели.
– Страшно? – спросил отец Николая, рассмеявшись. – Знаете, Колька, вообще-то, аттракционов боялся в детстве.
– Это потому, что ты мне в пять лет сказал, что не снимешь меня с цепочечной карусели, пока я тебе стих не расскажу весь, на память, – Николай тоже рассмеялся. – Я тот стих до сих пор помню. Но, отвечая на твой вопрос, скажу: влюбиться – это и страшно, и весело, и дух захватывает, и постоянно боишься, что все может кончиться. Вот тогда будет страшно, потому что ты остаешься один.
– Да у тебя вышла целая речь!
– Помолчи ты, – зашипела на Николая Александровича его жена.
– И вот, в кругу своей семьи, рядом с вами, Татьяна Ивановна, Андрей Владимирович, я хочу сказать тебе, Маша, Машенька, что я люблю тебя. Очень сильно. И хочу, чтобы ты стала моей женой. Не прямо сейчас! – Николай шутливо поднял руки вверх. – Но в отдаленном будущем, скажи, ты согласишься стать моей женой?
Маша ошеломленно наблюдала за тем, как Николай достал из кармана бархатную коробочку, а затем, о боже, он сделал пару шагов в сторону, прихрамывая, тяжело опустился на одно колено – так нелепо и по-рыцарски – и протянул ей кольцо. Все замерли, восхищенные и немного растерянные от неожиданности, и только официанты в ливреях стояли невозмутимо, как манекены. Маша вспомнила день, когда они с Николаем поссорились. Что она тогда сказала? Что он не собирался делать ей предложения, что он сделал его случайно, под влиянием минуты. Значит, он решил это исправить. Ему важно то, что она говорит, он помнит ее слова. Сердце Машино билось так, что она испугалась, что оно выпрыгнет у нее из груди. Банально звучит, но чувство было подлинным, и это было почти больно, почти страшно, почти возможно – чтобы сердце выпрыгнуло из груди. Он ее любит. Он так сказал. А она?
– Ну, что скажешь? – и Николай улыбнулся, немного взволнованно, словно боялся услышать что-то, кроме «да». От Маши всего можно ожидать. Сколько усилий пришлось приложить, чтобы она признала, что они вместе если не живут, то часто ночуют. Маша стояла, ошарашенная, с раскрытым ртом, будто потерявшая дар речи, но затем едва заметно улыбка подхватила сначала кончики ее губ, а затем и весь рот, ее румяные щечки, добралась до ее глаз, и они засияли.
– Ну, конечно, да! – прошептала она. – В отдаленном будущем.
– Ура! – захлопала в ладоши Ольга, решившая на целый вечер остаться душой компании. Николай вынул из коробочки кольцо, тяжелое, из белого золота, с большим бриллиантом в центре и россыпью бриллиантов поменьше, выстилающих изящный золотой изгиб кольца. Маша поразилась, насколько хорошо кольцо «село» у нее на пальце.
– Ты знал размер? – спросила она хитро.
– Мне любовь подсказала. Любовь и твое кольцо, что ты снимаешь перед тем, как идти в душ.
– Ах, какие ненужные интимные подробности, – фыркнула Татьяна Ивановна, краснея. Она никак не могла привыкнуть к этому. Ее дочь выросла. Ее дочь принимает душ в чужой квартире, выходит замуж.
– Вставайте же, а то будет травма колена, – перебил жену Андрей Владимирович, который, в силу многолетнего страдания от артрита, смотреть не мог на человека, травмирующего сустав, пусть даже и по такому чудесному поводу.
– Господи, папа! – возмутилась Маша, а Ольга и Анна Ви… Ве… Маша с ужасом поняла, что не помнит отчества смеющейся мамы Николая. Обе женщины синхронно закатили глаза. Жених – теперь уже официальный – поднялся с трудом и с помощью дяди Дмитрия.
– Да уж, нога затекла, – сказал он извиняющимся тоном.
– А ты рассказывал своим теще и тестю, как ты себе ногу прострелил? Это такая история, – заявил вдруг отец, и Николай задвигался значительно резвее.
– Хватит разговоров. Ну, подавайте уже нам лобстеров! – скомандовал Николай, и официанты со свечами невозмутимо удалились.
– Лобстеров? – переспросила Маша, с ужасом понимая, что испытания, выпавшие на ее долю, еще только начались. Лобстеры-шмобстеры. Да она понятия не имеет, как их есть. Огромные твари, как их чистить?
– А что, вы не любите лобстеров? – удивленно переспросила Анна Ви… Ве… вот черт.
– Я? Почему? Нет, я, отчего же… Я просто не… Кажется, их не едят с красным вином, – и Маша снова понесла какую-то чушь.
– А между прочим, Маша однажды сказала мне, что мои мозоли на руках оттого, что я постоянно ем лобстеров, – рассказал Николай, смеясь. Маша вежливо улыбнулась, кивая. Но про себя чертыхнулась. Определенно, у ее жениха слишком хорошая память.
