XXIII

— Через неделю, ровно в 12 часов, я снова открою проход по направлению с юга на север и буду ждать 60 минут, — заявил Homo Гамине при расставании.

— Если я не вернусь, — ответила она, — тогда, значит, меня нет уже в живых!

Наконец, наступил день счастья или несчастья. Homo не видел никого и ничего, кроме стрелки часов, за которой он следил со все возрастающим волнением.

— Сорок минут… (Еще двадцать!)… 45 минут… (Она могла бы уже приехать!) 55 минут (и ни малейшего звука мотора)… 56. (Ах, я уверен, что она ничего не успела)… 57… (Еще три!). 58… (Ничего). 59… 60… (Тишина на дороге).

— Я убил ее!

Голова его опустилась на грудь, холод пробежал по его жилам. «Если я не вернусь, значит, меня нет в живых!..» Homo позабыл даже закрыть проход. Он чувствовал себя погибшим, не имеющим силы даже страдать…

Вдруг сердце его затрепетало, Послышался гул автомобиля… Это она!

Homo побежал в сад и подоспел к калитке в тот самый момент, когда экипаж остановился. Дверца авто отворилась и из него вышел незнакомый мужчина…

— Я — Министрабль, парламентер от правительства, — представился приехавший.

Homo побледнел.

— Измена? — крикнул он, выхватив револьвер. — Не подходите!

Г. Министрабль поспешно поднял руки.

— Не бойтесь, — горько улыбнулся молодой человек, — вы в безопасности. Я убью себя!

— Нет, нет, — возразил посол, — вы выиграли. К тому же я один, как видите.

— Хорошие известия для вас, сударь, поверьте мне, — подтвердил с улыбкой и шофер.

Осажденный смотрел на прибывших, ничего не понимая.

— Бросьте ваше оружие, — продолжал г. Министрабль, — и поговорим спокойно. Мадемуазель Брассер-д’Аффер так хорошо защищала вас перед своим отцом, что последний уступил, скрепя сердце, и пришел ко мне за советом. Я, со своей стороны, доложил обо всем председателю совета министров. Сегодня было тайное совещание. В результате правительство дарует вам жизнь. Но взамен вы должны уничтожить свой аппарат, дать слово, что не будете более останавливать машин и согласитесь на напечатание сообщения, что вы погибли под развалинами вашего дома, разрушенного бомбами, сброшенными с безмоторных аэропланов. Эта фиктивная смерть принесет троякую выгоду: удовлетворит общественное мнение, повысит престиж власти и спасет вас от ярости ваших соотечественников. Принимаете вы эти условия?

— Я бы принял их, если бы был уверен, что это не ловушка. Почему не приехала Гамина?

— Это письмо объяснит вам все, — сказал г. Министрабль. — Извините, что я не отдал вам его тотчас же по приезде.

Homo жадно схватил запечатанный конверт.

Гамина писала:

«Я тебя люблю. Соглашайся на все и приезжай. Я нездорова и жду тебя здесь. Теперь мне лучше. Нелегко далась нам победа, но все-таки мы победили. До скорого счастливого свидания.

Всегда твоя Г.»

— Ну как? — спросил г. Министрабль.

— Иду уничтожать аппарат, — ответил Homo.

Полчаса спустя автомобиль уехал, и военные авионы показались над деревней. Звук разрывающихся бомб достиг до слуха путешественников в то время, когда они сворачивали на дорогу к городу.

В тот же вечер Homo явился к г. Брассер-д'Афферу. Гамина уже встала. Г. Брассер-д'Аффер сердечно пожал ему руку:

— Я много думал, — сказал он. — Не говоря уже о том, что судьба знает лучше меня, кто более подходит для моей дочери, у вас такой блестящий ум, что вы, вероятно, произведете немало открытий, полезных для моих предприятий. Мой девиз: выгода, решимость и действие! Кстати сказать, я расчитываю вернуть 100.000 франков, украденные этим авантюристом…

— Прошу тебя, папа, — прервала его Гамина, — оставь авантюристов в покое.

— Ладно, ладно… Что надо вам, Бонн?

— Обед подан.

Сели за стол.

Они кончали суп, когда с улицы раздались крики, за которыми последовал непрерывающийся гул, усиливающийся с каждой минутой.

— Что такое? — спросил г. Брассер-д'Аффер, — буря или революция?

Это возрождалась современная, механическая, шумная жизнь. В газетах сообщалось о смерти «преступного отшельника», и люди, уверенные в том, что им никто не помешает больше упиваться культурной жизнью, с радостью к ней возвращались.

На другой день Гамина первый раз вышла в город под руку с Homo. Все было по-старому: сновали автобусы, такси, все было залито электричеством, на небе горели световые рекламы. Только на улицах было меньше народу, так как еще не все горожане успели вернуться. С самого утра прибывали поезда, переполненные беглецами.

— Кто знает, дорогой, — прошептала Гамина, прижимаясь к Homo, — может быть, так лучше.

Мимо них прошел расклейщик афиш. Стены запестрели красочными пятнами. Ярко выделялись слова: «Клуб непосед… Король Трепидекс… Королева Каботина… Знаменитые всемирные чемпионы…».

Это была пересмотренная и исправленная программа великой «Недели празднеств».