XII
Гамина была счастлива: две ее курочки сидели на яйцах, а цветы в саду росли не по дням, а по часам. Правда, молодая девушка не жалела для них воды. С тех пор, как старый крестьянин расчистил дорожку, ведущую к пруду, Гамина по нескольку раз в день ходила туда с лейкой, радуясь каждому новому цветочку, каждому лепестку. К тому же, после ее недавнего приключения по другую сторону стены, в соседнем саду у нее был товарищ. Чудаковатый сосед, которого она по-прежнему называла «господином со стилографом», не зная его настоящего имени, часто гулял около пруда. Завидев ее, он приближался с приветствием и поклоном и они подолгу болтали. Хотя «господин со стилографом» и сказал, что он не поэт, но он так хорошо понимал красоту природы, описывал ее так увлекательно, что Гамина была очарована. Она пыталась узнать, кто же был этот человек, невзрачная наружность которого забывалась, когда он начинал говорить. Ни Мария, ни Полина ничего не знали о нем.
— Пятнадцать лет тому назад усадьба принадлежала старику Гильо, который умер. Потом какой-то горожанин купил ее за большие деньги, но, как говорят, он не был здесь и десяти раз. У него было два сына, лет 10–12. Может быть, один из них и шляется там в саду. Вы говорите, что он что-то пишет, значит, он бездельник. Он не похож на вас, барышня, боится запачкать свои ручки землей.
В смехе крестьянок слышалось презрение к молодому человеку. Гамина, при разговоре с ним, пыталась выспрашивать его, но успеха не имела.
Эта таинственность раздражала молодую девушку — она видела в этом недостаток доверия к себе. Он не пришел к ним пить чай, несмотря на ее дружеское приглашение.
«Но все же мы друзья, я это чувствую», — думала Гамина.
* * *
Однажды почтальон принес письмо. Гамина узнала почерк отца, прочла письмо и ее внезапно озарило.
— Это он! — воскликнула она, — Он! Это его портрет я видела! Это он показался мне тогда таким некрасивым! Но правда ли, что он некрасив? Как жаль, что он сумасшедший!
Молодая девушка чувствовала и радость и сожаление. Радость потому, что узнала, наконец, кто он. Но почему так сжалось ее сердце? Она перечла письмо и увидела то, чего не заметила сразу.
— Теперь папа потерял рассудок, — подумала она, — как могу я ему помочь заработать 100.000 франков посылкой фотографии и визитной карточки? Ведь я их бросила в сорную корзину, 100.000 франков? Папа должен был бы написать подробнее.
Гамина газет не читала; компаньонка читала только романы; шофер, равнодушный к политике, был занят тем, что ухаживал за Полиной и за Марией в промежутках между двумя поездками.
Гамина написала в ответ:
«Дорогой папа, твое письмо меня удивило. Я плохо понимаю, в чем дело. Я охотно помогу тебе заполучить деньги, но у меня нет фотографии и я не знаю, где она. Но зато я знаю, где оригинал портрета. Твой посетитель живет рядом со мной. Он ведет отшельническую жизнь. Приезжай, как только сможешь, и я познакомлю тебя с ним, а также с фермой и фермершей.
Собака, кот, куры, козы, кролики и я, все мы тебя целуем.
Твоя девчурка.
P. S. — Бонн толстеет и не говорит более о возвращении в город; я ее обратила в свою веру».
* * *
Отправив письмо с шофером на почту, Г амина пошла в сад, чтобы на досуге обдумать то, что она узнала. Она мысленно перенеслась в контору отца, она вспоминала, как они смеялись над несчастным, пришедшим объявить о синдикате машин.
— У него вовсе не безумный вид, — думала девушка, — правда, я не затрагивала пункта его помешательства; мы говорили только о небе, об облаках да о цветах. Но что пишет он, сидя под деревом? Зачем живет он отшельником? Вот и он!
Отшельник прогуливался по саду медленными шагами, со стебельком дуплистой травы в зубах. Завидев Гамину, он поклонился и направился к ней.
— Здравствуйте, г. секретарь, — сказала она.
— Как?
— Господин союзный секретарь!
Он побледнел.
— Почему союзный секретарь?
— Сек-ре-тарь со-ю-за ма-шин, — по слогам отчеканила девушка, улыбаясь.
— Ах! Черт побери! — воскликнул он глухим голосом, — кто вам сказал?…
— Мой мизинчик, — шутя ответила Гамина. — Он сказал неправду?
— Не шутите. Кто сообщил вам об этом?
— Мой отец. Г. Брассер-д'Аффер.
— Так, значит, вы мадемуазель Гамина?
Молодая девушка удивилась.
— Вы знаете мое имя?
Не отвечая ей на вопрос, он сказал:
— Идите сюда. Не бойтесь, вы отлично знаете, что я не сумасшедший. Никто не должен слышать то, что я хочу вам сообщить, а здесь мы поневоле должны возвышать голос. Идите, я вас уверяю, что это очень серьезно. Я удовлетворю любопытство, которым вы горите, если только вы обещаете мне сохранить все в тайне.
— Но почему ваш портрет оценен в 100.000 франков? — спросила Гамина.
— Вы читаете газеты?
— Конечно, нет. Почему вы спрашиваете?
— Как же вы узнали про портрет?
— Отец требует его у меня.
— У вас мой портрет?
— Нет. Когда-то я имела в руках ваш бумажник, но я его потеряла.
Секретарь рассмеялся.
— Тем лучше, что вы не читаете газет. Ну, идем.
Несколько минут спустя они подходили к дому.
— Не знаю, могу ли я вам довериться, — говорил молодой человек, — я знаю ваше имя из газет, где говорилось о вас в связи с «Неделей празднеств», на которых вы должны быть королевой. Думаю, что вы не очень-то охотно шли на это, не правда ли? Вы любите сельскую жизнь, покой, к вам не подходит название «беспокойной», или, может быть, наружность обманчива? Улыбалась вам эта роль, скажите?
— Она меня ужасает, но я делаю это для отца. Я вернусь на другой день после последнего торжества. Но почему вы говорите об этих празднествах, как о прошедших. Может быть, их отменили?
— Гамина (позвольте мне называть вас так), я поцеловал бы вас, но я обещал вести себя корректно… Неделя торжеств не отменена, но она состоится тогда, когда позволю я! Отец сказал вам, что я безумец. Так вот, этот безумец заботится о вашем спокойствии. Так как машины парализованы, остановилась и жизнь города. Если бы вы читали газеты, вы бы знали об этом. Я сделал это.
— Вы? — протянула недоверчиво Гамина.
— Не верите? Вы сейчас убедитесь, но вы должны обещать, что никому не расскажете.
— Не только обещаю, но и клянусь.
Они подошли к небольшому домику, обвитому плющом.
— Подождите здесь, — сказал молодой человек и скрылся в доме, откуда вернулся через некоторое время, неся какие-то странные костюмы.
— Для вас и для меня, — объявил он. — В мою крепость можно проникнуть лишь в подобном безобразном одеянии.
Говоря так, «секретарь» надел панталоны и куртку из какого-то особого материала, а на голову — шлем с слюдяными отверстиями для глаз и с маленькой решеточкой для рта. Шлем спадал на плечи и застегивался спереди.
— Теперь ваша очередь одеваться, Гамина, я вам помогу.
Гамина не знала, плакать ей или смеяться. Она с удовольствием бы убежала, но ее товарищ уже протягивал ей одежду. Любопытство одержало верх.
— У меня три комплекта этой одежды, — объяснял таинственный хозяин, — она немного велика для вас, но я не мог предвидеть, что наступит день, когда вы окажете мне честь посещением моей скромной хижины. Особенно вы! В своем письме г. Брассер-д’Аффер ничего не рассказывает вам о событиях в городе? Готово, теперь входите…
Идя следом за своим проводником, она очутилась в небольшой низкой комнате с очень скромной обстановкой.
— Садитесь, мадемуазель, — пригласил молодой человек. — Вот вам газеты, которые я покупал каждый вечер на вокзале…
И он подал ей кипу газет. Прочтя их, она подумала, что грезит. В газетах подробно описывались все события на Лесопильном заводе у Северной заставы, в типографии «Смехача», на заводах Жавиля и общая приостановка машин в столице.
— И вы виновник этого? — спросила Гамина.
— Да.
— Но каким образом?
— Следуйте за мной.
Она глядела на него с испугом. У нее мелькнула мысль, что это не человек, а сверхъестественное существо, бог или сатана.
Он отгадал ее мысль.
— Только человек, Гамина, только человек!..
Он отошел от стола; молодая девушка последовала за ним, маленькая, трепещущая перед этим могучим волшебником, голос которого звучал так ласково… Он отворил дверь в соседнее помещение. Г амина увидела длинный деревянный ящик, поставленный на фарфоровые изоляторы. От ящика шли три кабеля, концы которых терялись в меньшем ящике, прикрепленном к конторке.
— Вот мои орудия, — сказал он.
Девушка пробормотала:
— И это все? И этим вы останавливаете машины на расстоянии?
— Да.
— Поразительно.
— Согласен с вами.
— Что находится в этих ящиках? Энергия? Как могли вы ее накопить?
— Особым способом, еще неизвестным другим. Не рассчитывайте на то, что я буду развивать перед вами абстрактные теории о каптаже энергии и о действии ее на расстоянии. Вы все равно не поймете. Я скажу одно: Эта мысль пришла ко мне во время войны. Ее дьявольский концерт тянулся недели, месяцы, годы. Случайно моим товарищем по окопному аду оказался славный парень, по имени Жюльен, малообразованный рабочий, но достойный уважения человек. Общее горе и возмущение сделали нас братьями; мы дрожали друг за друга в минуту опасности. Как-то я рассказал ему о моих довоенных опытах. Он воскликнул, негодуя: «Жаль, что ты не можешь одним взмахом уничтожить их всех, да и нас тоже. Мир опозорил себя, управляемые не лучше правителей!» «Раз люди оказались недостойными прогресса, — ответил я, — я его остановлю совсем!». И, как видите, я сдержал слово. Жюльен — мой помощник. Это он печатает под мою диктовку афиши и развешивает их по стенам. Ловкость его помогает ему ускользнуть из рук полиции. Мы мистифицируем наших дураков-современников, но это доставляет нам меньше радости, чем остановка их машин и их техники, развитие которой ускорило войну и удесятерило ее ужасы. Не правда ли, любопытно видеть, как один человек восстает против всего мира? Поверьте, что я не горжусь своим могуществом; я просто счастлив, что могу отомстить за сотни тысяч бедняков, жизнь которых стала невыносимой.
Гамина не отвечала; она была погружена в раздумье.
— О чем вы думаете? — спросил молодой человек.
— Ваш ум поражает меня, — ответила девушка, — ваша мягкость восхищает, великодушие трогает. Когда остановили вы жизнь города?
— Всеобщая забастовка начнется сегодня вечером, в 19 часов.
— Так что завтра или, точнее, послезавтра, дети, больные, старики останутся без молока?
Он вздрогнул.
— Вы порицаете меня за это?
— О, нет! Я приветствую это! Я вас так хорошо понимаю! Но вы сами видели все ужасы войны… Я боюсь, что не сумею хорошо выразить мою мысль. Разве ненависть и жестокость сделала вас жестоким? У вас слишком благородная натура, чтобы остаться глухим к моей просьбе. Могучий волшебник, пощадим слабых и малых, согласны?
— Гамина, я был безрассуден, а вы — воплощенная доброта. Во второй раз мне хочется поцеловать вас.
— Но мы в масках.
— Я забыл.
Он подошел к письменному столу и нажал три раза фарфоровую кнопку. Незнакомый звонкий, веселый голос неожиданно раздался в комнате:
— Я здесь! Здравствуй, Гомо!
— Здравствуй, старина, — ответил человек в плаще. — Как чувствуют себя горожане?
— Изумление по всему фронту и паника. На вокзалах давка: крысы покидают тонущий корабль.
— Отлично. Есть у тебя еще цветная бумага?
— Целая стопа, а что?
— Мы с тобой дураки, мой старый Жюльен, палачи, безумцы. К счастью, мой добрый гений направил меня на истинный путь. Бери перо, пиши… «Машины (большими буквами, чтобы все видели издалека — написал?). Машины (в строку), не желая, чтобы дети, больные и старики страдали от конфликта, решили не чинить препятствий подвозу молока из деревни в город. Железнодорожному обществу предлагается немедленно вывесить на всех столичных вокзалах графики движения молочных поездов, чтобы паровозы могли принять участие в движении. В. С. М.» Прочти-ка, Жюльен!
Звонкий голос невидимого Жюльена прочитал написанное…
— Само собою разумеется, — сказал Гомо, — что ты сообщишь мне содержание объявлений, вывешенных железнодорожным обществом.
— Обязательно.
— До свидания, старина.
— До свидания. Мое почтение твоему доброму гению.
— Как, ты знаешь?
— Я слышу шелест ее платья около тебя.
— Что за слух!
— Добрый гений, вы будете хранить тайну?
Гамина рассмеялась.
— Будьте спокойны, г. Жюльен.
В комнате послышался сухой треск. Гомо нажал на другую кнопку, разговор прекратился.
— Теперь вы знаете все, — сказал он. — Вы не раскаиваетесь, что пришли?
Она отрицательно покачала головой.
— Но вы, вероятно, задыхаетесь в этом одеянии. Выйдем.
Две минуты спустя, сбросив свои костюмы, они очутились друг перед другом такими же, какими были до входа в это дьявольское жилище; лишь во взглядах их можно было прочесть восторг и восхищение. Тихими шагами они прошли через тенистый двор до пруда, границы их смежных владений.
Молодая девушка протянула руку.
— Гамина, — сказал он, — мы теперь не в масках.
— Нет.
— Тогда?
— Да.
Он заключил ее в свои объятия.
