Глава 56
В два часа ночи преподобный Дон Т. Спейтс сидел за письменным столом в своем кабинете в здании, расположенном позади собора. Несколько часов назад пришлось позвонить Чарльзу и секретарше и вызвать их на работу – от звонков и электронных писем не было отбоя. Перед преподобным высилась кипа распечаток, сделанных Чарльзом перед тем, как отказал сервер. Рядом лежала стопка листков для записей с пометками о телефонных звонках. В приемной до сих пор не смолкал трезвон.
Спейтс пытался взять в толк, что происходит. В дверь негромко постучали, и вошла секретарша со свежим кофе. Рядом с чашкой на подносе белела фарфоровая миска с шоколадным печеньем.
– Печенья больше не хочу.
– Хорошо, преподобный.
– И хватит отвечать на звонки. Отключи телефон.
– Да, преподобный. – Печенье исчезло вместе с секретаршей.
Спейтс проводил ее недовольным взглядом. Ее теперешняя прическа оставляла желать много лучшего, платье было измято, а ненакрашенное лицо подчеркивало прежде незаметное отсутствие вкуса и старомодность всего ее вида. Да, конечно, она, должно быть, уже легла спать, когда он ей позвонил, – тем не менее, могла и теперь приложить немного больше усилий.
Когда дверь закрылась, Спейтс достал из выдвижного ящика бутылку водки, плеснул ее в кофе и снова уставился в компьютерный экран. Доступ к его сайту был закрыт из-за серьезной перегрузки. А теперь и весь Интернет, казалось, замедлял темп. Спейтс не без труда просмотрел знакомые христианские странички. Наиболее крупные – например, raptureready.com – тоже не открывались. Другие страшно «тормозили». Переполох, вызванный письмом Эдди, поражал воображение. Чаты, которые до сих пор работали, ломились от истерических возгласов. Многие их посетители писали, что немедленно отправляются на место сбора.
В кабинете царила всегдашняя приятная прохлада, однако Спейтс обливался потом, отчего его шея в районе воротничка безумно зудела. Письмо Эдди, которое он успел прочитать раз двадцать, пугало его, ведь оно подстрекало к вооруженному нападению на правительственный научный объект и в нем открыто упоминалось имя Спейтса. Естественно, его призовут к ответу. С другой же стороны, размышлял он, может, это и к лучшему. Волна христианской ярости и мощи в состоянии изменить порядок вещей. Слишком долго в этой стране христиан принижали, высмеивали, не принимали в расчет их мнение, ограничивали их возможности. Плохо ли, хорошо ли, но этот взрыв произведет переворот. Правительство и политики в целом, наконец, поймут, насколько сильно христианское братство. «И разжег эту революцию я, – думал Спейтс. – Ни Робертсону, ни Фалвеллу, ни Своггарту, несмотря на то, что они проповедовали много лет, были при деньгах и власти, – никому из них не удавалось добиться ничего подобного».
Он продолжал просматривать доступные интернет-страницы, надеясь найти какие-либо конкретные сведения о ходе событий, но вновь и вновь натыкался лишь на проявления злобы, ярости и истерии. И на тысячи копий письма.
А что, если Эдди прав?
Спейтса бросило в дрожь. Он не желал прощаться с жизнью. Его ужасала одна только мысль о том, что все его деньги, влиятельность, собор, телевизионная проповедь могут взять и потерять смысл, едва-едва появившись.
Еще сильнее его пугала другая мысль. О том, какой в этот славный Господень день ему вынесут приговор. Всем ли сердцем он любил Бога? Не слишком ли много грешил? В его памяти ожили все когда-либо совершенные им гнусности. Ложь, попойки, предательства, женщины и дорогие подарки, которые он покупал им на пожертвованные деньги… И самое ужасающее – желание, каким он не раз возгорался, видя где-нибудь на улице молоденьких мальчиков. Воспоминания обо всех этих прегрешениях – больших и малых, – выбравшись из многочисленных закутков памяти, выстроились перед ним в ряд и потребовали еще раз задуматься о каждом в отдельности.
Спейтса захлестнула волна страха, вины и отчаяния. Бог все видел. Обо всем знал. «Пожалуйста, Господи, пожалуйста! Помилуй мя, грешного!» – неистово взмолился преподобный, и повторял эти слова опять и опять, а потом вдруг невероятным усилием воли загнал воспоминания в темную пещеру сознания. Господь простил его. Стоило ли так волноваться?
К тому же Второе Пришествие вряд ли совершилось. И чего это он так перепугался? Эдди, вне всякого сомнения, был сумасшедшим – Спейтс понял это с той самой секунды, когда впервые услышал по телефону его писклявый надтреснутый голос. Любой на его месте, поселись он среди индейцев в пустыне, на удалении сотни миль от приличных ресторанов, сошел бы с ума.
Спейтс прочел письмо еще раз, ища признаки того, что его автор со сдвигом, и почувствовал приступ нового страха. Послание отличалось грамотностью, мощно воздействовало на сознание и не могло быть бредом умалишенного. А три шестерки, в которые превращались «Аризона» и «Изабелла», пугали больше всего.
Спейтса вновь прошиб пот.
Он отворил стеклянные дверцы книжного шкафа, достал одну из книг, открыл ее на тех страницах, где приводились гематрические таблицы, взял чистый лист бумаги и принялся вновь раскладывать слова на буквы и переводить их в числа. Как оказалось, Эдди допустил несколько ошибок. Спейтс дрожащей рукой суммировал правильные цифры и не получил шестьсот шестьдесят шесть ни в первом, ни во втором случае.
Откинувшись на спинку кресла, он облегченно вздохнул. Разумеется, весь этот сыр-бор разгорелся на пустом месте. Ему показалось, что небесные ангелы спустились и вытащили его из горящего озера. Выдернув из кармана хлопковый платок, он протер им лоб и веки.
На его сердце по-прежнему лежала тяжесть. Господь, быть может, и простил его. Но простит ли пресса? И правительство? Не выдвинут ли ему обвинение за призыв к насилию? Или что-нибудь посерьезнее? Надо бы связаться с адвокатом, решил Спейтс. Пока еще есть время. Наверняка найдется способ спихнуть всю вину на Кроули. Кроули, а не он, заварил всю эту кашу.
Преподобный потянул за воротник, желая впустить к своей несчастной липкой шее побольше прохладного воздуха. Не следовало привлекать к делу чокнутого пастора Эдди. Этого дурака… Беспросветного тупицу…
Нажав на кнопку, он сказал в интерком:
– Чарльз, зайди ко мне.
Обычно проворный и исполнительный помощник не ответил и не появился.
– Чарльз? Ты мне нужен.
Дверь открылась, и на пороге возникла секретарша. Такой изнуренной Спейтс в жизни ее не видывал.
– Чарльз уехал, – мрачно произнесла она.
– Но ведь я никуда его не отправлял.
– Он уехал к «Изабелле».
Преподобный уставился на нее, не веря своим ушам. Да нет же, это невозможно! Чарльз?
– Ушел минут десять назад. Сказал, что его зовет Бог. И тут же исчез.
– С ума можно сойти! – Спейтс ударил рукой по столу. И только теперь заметил, что на секретарше жакет и что в руке она держит сумку. – Ты, что, собралась отправиться вдогонку этому барану?
– Нет. Я иду домой.
– Мне очень жаль, но я тебя не отпускаю. Нам придется работать ночь напролет. Свяжись с моим адвокатом, Ральфом Добсоном. Пусть немедленно встает с кровати и едет сюда. Если ты не заметила, у меня серьезные неприятности.
– Нет.
– Нет? Что «нет»? Что ты имеешь в виду?
– То, что я больше не хочу на вас работать, мистер Спейтс.
– О чем ты говоришь?
Секретарша подняла сумку к груди и вцепилась в нее, будто для защиты.
– Вы презренный человек. – Она резко развернулась и вышла.
Спейтс услышал, как в приемной закрылась дверь. Все стихло. Он, весь в поту, ни жив ни мертв от страха, откинулся на спинку кресла и замер.
