Глава 47
– Все по местам, – скомандовал Хазелиус звучащим все увереннее голосом. Повернувшись к визуализатору, он произнес: – Хорошо, давай начнем сначала. Кто ты, черт возьми, такой?
Форд, будто завороженный, смотрел на экран и ждал ответа. Теперь он тоже играл в их игру, втянувшись в нее почти против воли.
По причинам, о которых я уже упоминал, ты не в состоянии понять, кто я. Если приблизительно, то я Бог, но это слишком неточное описание.
– Ты часть вселенной или отделен от нее? – спросил Хазелиус.
Отдельностей нет. Мы все – единое целое.
– Зачем существует мироздание?
Оно существует, потому что так проще, чем быть ничем. Поэтому есть и я. Примитивнее, чем сейчас, вселенная стать не может. Так предусмотрено основным физическим законом, из которого вытекают все остальные.
– Что может быть проще, чем ничего? – спросил Форд.
«Ничего» не существует. Ближайшее к нему состояние – вселенная.
– Если все настолько просто, почему же тогда мироздание такое сложное?
Сложность мироздания, которую вы наблюдаете, – стихийное свойство его простоты.
– Что же она такое, эта замысловатая простота или сердце всего и вся? – спросил Эдельштайн.
Реальность, которая способна разрушить человеческий мозг.
– Нет, честное слово! – вскрикнул Алан. – Если уж ты такой умный, почему не можешь отвечать нам, бедным и невежественным, попонятнее? По-твоему, наши физические законы сплошь неверны, так?
Вы создаете свои законы, полагая, будто есть время и пространство, которыми все ограничивается. Вот в чем ваша ошибка. Очень скоро все ваши представления о мире сгорят дотла. И возникнет другая наука.
– Если наши физические законы настолько неправильные, как же мы умудряемся достигать столь серьезных научных успехов?
Ньютоновские открытия, хоть они и ложны, позволили впоследствии отправить человека на Луну. То же самое можно сказать обо всех прочих ваших законах: они – небесполезные аппроксимации, но в основе своей все неверны.
– А разве возможно открыть и сформулировать какой-либо закон, если нет пространства и времени?
Мы уделяем слишком много внимания метафизическим спорам.
– А что нам еще обсуждать? – спросил Хазелиус, опережая Эдельштайна.
Причину, по которой я вышел с вами на связь.
– Что это за причина?
У меня есть для вас задание.
Пение «Изабеллы» внезапно переросло в грохот, похожий на стук колес по железной дороге. Где-то внутри горы что-то забабахало, все вокруг задрожало. Экран мигнул, по нему пошли помехи, и слова исчезли.
– Черт! – выпалил Долби. – Черт. – Пытаясь удержать контроль над программным обеспечением, он забегал пальцами по клавишам.
– Что происходит? – прокричал Хазелиус.
– Деколлимация пучка, – сказал Долби. – Харлан, у тебя загорелись сигнальные лампочки! Алан! Какого хрена вы стоите кто где попало?
– Быстро по местам! – скомандовал Хазелиус.
Бункер затрясся от новой волны грохота. Ученые поспешили каждый к своей станции. На экране, куда никто не смотрел, высветилась новая надпись.
– Поток энергии выравнивается, – сказал Сен-Винсент.
– Пучок коллимирован, – сообщил Долби. Его футболка повлажнела от пота.
– Алан, что с компьютерами?
– Порядок.
– А магнит как? – спросил Хазелиус.
– Еще держится, – ответил Долби. – Но хватит его ненадолго.
– Все ясно. Ну, так какое задание? – спросил Хазелиус, вновь поворачиваясь к визуализатору.
