Мария Станкевич
Полли, что приходит холодным утром
– Но Полли, что приходит холодным утром и пахнет мятой, отвечает только на один вопрос…
Люська бубнила в сторону окна, еле слышно, так что приходилось сильно напрягать слух и злиться на посторонние шумы. Посторонних шумов в машине завались, но историю про Полли я услышала почти всю.
У моей племяшки здоровские фантазии. Сказки, которые она рассказывает, сначала пугали нас, потом мы к ним привыкли и просто слушали, стараясь не мешать. Даже лишних вопросов не задавали. Люське, кстати, все равно: ей главное, чтобы рядом был хоть кто-то, обладающий ушами, а уж слышит он чего-нибудь или нет, понимает или так – если что, сам себе виноват будет потом. Людмила Владимировна два раз не повторяет.
– Умереть – не встать, – сказал Володька с переднего сиденья. Володька – муж моей систер Елизаветы и Люськин отец. Мы только что забрали Люську из школы, сейчас заберем Елизавету с работы и поедем к ним домой есть куриный суп и что там еще найдется в их большом семейном холодильнике.
…Той зимой мне как-то не очень хотелось жить. Все шло наперекосяк, все было не так, не то, не затем, бессмысленно и пусто. Тело предавало меня на каждом шагу, обожаемая и лелеемая годами работа перестала приносить удовольствие и даже мужчины, последняя отрада, любили меня совсем не так, как мне того хотелось. Я в ответ не любила их вовсе.
Только драгоценный систер Елизавета и ее маленькая семья держали меня на плаву. Я проводила у них каждый второй вечер, и лишь остатки такта не давали мне переселиться к ним насовсем. А как было бы хорошо: Люськины сказки, Володькина еда, Елизаветина забота… Систер младше меня на два года, но маму дает даже лучше, чем наша с ней родная мать.
– Мара, ешь, – строго говорит она мне и я с радостью окунаюсь в горячий суп или даже какую-нибудь экспериментальную кашу, в доме у Елизаветы я готова на все, лишь бы не выставили меня в февральскую мглу моей тоски. И так неделя за неделей, той зимой я не чувствовала хода времени, а только терпеливо ждала, когда оно закончится совсем.
– Мара! Мара, слушай, такое дело!.. – Володька говорил очень быстро, и это само по себе было удивительно. Спокойный как танк, временами даже слегка заторможенный в противовес нам с Елизаветой, он никогда не захлебывался словами, не частил и не вывинчивал свой глуховатый голос до таких звенящих частот. – Мара, ты помнишь сказку про Полли? Про Полли, что приходит холодным утром?
Конечно, я помнила сказку про Полли. Я вообще помню все Люськины сказки, и регулярно клянусь, что когда-нибудь соберусь с силами, запру племяшку в чулан и не выпущу, пока она заново не расскажет их на диктофон. Но, конечно, никогда этого не сделаю.
– Короче, Мара, это все сложно объяснить словами. Я лучше сейчас тебе на почту кое-что скину, а ты почитай. Потом наберешь, – Володькин голос звенел в моей голове уже почти невыносимо и я даже почувствовала облегчение, когда телефон отключился.
Но тут же засвистел снова – принятым сообщением. Хороший гаджет, не даст остаться без информации, даже если ты не уверен, что она тебе нужна.
В письме было несколько ссылок. Все сайты, на которые они вели, создавались теми типами, которые проводят дни и ночи, по сотому кругу объясняя, каким именно образом состоится конец света и что все-таки убило группу Дятлова – инопланетяне или Сорни-Най (версии с лавиной или обычным, человеческим, убийством такие даже и не рассматривают, как недостаточно правдоподобные). Чисто клуб любителей телеканала РЕН-ТВ… но вот где тот телеканал, а где мы с Володькой, люди, которых у телевизора не застанешь даже в самом плохом состоянии.
«Полли, что приходит холодным утром, – говорилось на одной из страниц, – для всех выглядит одинаково, пахнет мятой, говорит голосом нежным, смотрит ласково, встреча с ней обещает исцеление от страданий». Обещает, ага. Не факт, что исцелит, но обещает.
«Полли, что приходит холодным утром, – вещал другой любитель страшных сказок на ночь, – никогда не просит за исполнение желания больше, чем вы можете дать. Но вы должны дать ей ровно то, что можете – не больше и не меньше».
«Полли, что приходит холодным утром, можно задать только один вопрос. Поэтому убедитесь, что вы хорошо подумали, прежде чем спросить ее о чем-либо…»
«Полли, что приходит холодным утром, приносит с собой трепет и ужас, и прокляты будут те, кто осмелится…»
Последнюю ссылку я закрыла, даже не дочитав. Трепет и ужас, глядите. От Полли, что приходит холодным утром, пахнет мятой и выполняет желания. От Полли, которую придумала моя племянница.
Кстати, почему именно Полли? Если бы это была только Люськина история, я бы и не удивлялась, ей сейчас нравятся «не наши» имена, так что Полли, Агаты и Терезы появляются в каждом первом ее повествовании. Или, допустим, Полли была бы духом с британских островов, но так нет же. Все источники сходились во мнении, что она появляется где-то в Прикамье или Приуралье, в общем, где-то там, где таких имен не бывает в принципе.
– Ну хорошо, – я перезвонила Володьке сразу же, как ознакомилась с этим безыскусным трешем от лучших дятловедов страны. – Ну, допустим, есть такая городская легенда, Люська где-то ее услышала и пересказала нам… Где повод для паники?
Я врала и сама слышала это. Во-первых, где сайты, а где Люська, которая к компьютеру подходит только домашку сделать и музыку вконтакте послушать. Во-вторых, нет такой силы, которая бы заставила Люську рассказывать чужие истории – она даже в школе за пересказы получает одновременно две оценки: двойку за безответственное отношение к предмету и пятерку за богатое воображение. В-третьих, если смотреть по whois (а я посмотрела), сайты были созданы примерно через неделю после того, как племяшка рассказала нам о Полли. Беглый пробег по гуглю, как нашему, так и англоязычному, не принес никакой более ранней информации.
– Я спросил у Люськи, где она взяла эту историю, – Володькин голос немного замедлился, но все равно был неуютно возбужден.
– Где, где… сама придумала, – ворчу я, перебивая.
– Ну, да… Ты понимаешь что-нибудь?
Я ничего не понимала, ничего. Но внутри, там, где находится пресловутая «ложечка», уже ворочался клубок змеек. Змейка Страх, змейка Любопытство и та, особенная змейка, которой невозможно противостоять и которая несет меня в самые разнообразные авантюры и никогда не дает пожалеть об этом. У этой змейки имени нет, но иногда я называю ее Чем-хуже-тем-лучше. В конце концов, подумала я, меня решительно ничего не держит. И систер с семейством от меня отдохнут немного.
– Володенька, ты можешь у Люськи спросить, где ее вообще ищут – эту Полли? – не то, чтобы я хотела задавать этот вопрос, но некоторые змейки кусаются очень больно.
– Спрошу. Через час заберу ее из школы и спрошу, – пообещал Володька и отключился.
СМС от него пришла через два часа, когда я уже сбегала заплатить за квартиру, отключила на время интернет, позвонила боссу и прикупила запас сигарет и прокладок.
Ехать предстояло долго и извилисто. Сначала поездом до Москвы, потом самолетом до Ижевска, потом автобусом до маленького поселка на краю Пермского края, а от него еще двадцать километров неизвестно на чем до места назначения – маленькой деревни с тихим названием. Почти двое суток пути, если не останавливаться.
К тому моменту, как юный таксист довольно невежливо выставил меня на окраине деревни, безымянная змейка сладко спала, а змейка Любопытство вяло зевала, наглядевшись на заснеженные пейзажи, и явно собиралась последовать за сестрой. Зато змейка по имени Страх подняла голову еще в Ижевске и за остаток пути успела залить мне внутренности ядом настоящей паники. Даже виски, верный способ растворить эту дрянь, не помогал.
Я стояла на развилке двух дорог, курила и думала о том, что, наверное, немного сошла с ума, что сейчас замерзну прям тут и никто никогда не узнает, где, собственно, это самое тут есть. И о том, что сейчас из леса, обступившего деревню и трассу со всех сторон, выйдут какие-нибудь чертовы волки или даже медведь, которого я разбудила грохотом своего сердца, и разорвут меня. Или еще вот маньяки есть… И еще я думала о том, что чем я вообще думала, когда ехала в эту глушь и даже не побеспокоилась о том, где буду ночевать… В общем, о многом я успела подумать, пока не скурила сигарету до запаха подожженной перчатки.
– Доброго утречка, – сказал кто-то сзади. Вероятно, волк, вряд ли медведи – даже медведицы – говорят такими высокими голосами. Тем более, маньяки, среди них все-таки мужчин побольше будет. Вторая, еще не подкуренная сигарета, упала из моих пальцев в снег, и я стала медленно-медленно оборачиваться. О том, что это может быть, например, Полли, подумать я даже и не рискнула, это было бы слишком хорошо и слишком уж страшно. Я не готова!
У меня за спиной стояла очень высокая и худая женщина с такими ярко-красными губами, словно только что слопала баночку гуаши. Одета она была не в пример теплее меня, а ее лицо выражало что-то очень странное, какую-то смесь приветливости, любопытства и легкого отвращения.
– Утро, говорю, доброе, – сказала она еще раз. – Надолго в наши края?
Радостная, что это оказался не медведь, я кивнула, потом помотала головой из стороны в сторону, еще раз кивнула и, наконец, промычала что-то неопределенное.
– Понятно, – женщина наконец улыбнулась. – Ждать Полли можно сколько угодно, поэтому вопрос несколько некорректен. Меня зовут Марина.
Я назвала свое имя, и через десять минут мы с моей новой знакомой уже входили в маленький домик, спрятавшийся среди двух десятков таких же. Вся деревня.
– Поживешь здесь, – сказала Марина. – Не лучший вариант, но лучших здесь днем с огнем не найдешь. Зато тепло. И газ есть.
– Скажите… – мне было неловко, но я должна была спросить. – Полли… Вы тоже ждете Полли, что приходит холодным утром и это… пахнет мятой?..
Марина прищурилась, ухмыльнулась красными губами.
– Многие ждут. Не все дожидаются.
– Сейчас достаточно холодно, – я произнесла это, хотя хотела сказать совершенно другое.
– Холодным – это не обязательно зимним, – ласково ответила Марина. – Даже совсем-совсем не обязательно. Наши зимние утра морозные, ледяные, чудовищные, так что называть их холодными будет не совсем верно.
Мы с Мариной проговорили еще какое-то время, в основном обсуждая бытовые вопросы. Деревня спокойная, мирная, газ есть, работы нет, но можно ездить в поселок, до которого четыре раза в день ходит автобус. Когда Марина уходила, единственным моим желанием было допить виски, упасть и умереть. Что я и сделала, как только за ней закрылась дверь. Допила, упала и умерла почти на сутки.
Несколько дней я думала над словами Марины, и все отчетливее понимала, что влипла. Потому что если сейчас, в феврале, утра ледяные и морозные, то весной – по сравнению – они будут становиться все теплее и теплее, и разве что только к осени… Логика была, прямо скажем, нелепая, но она была, а не то, чтобы бессмысленный треп, рассчитанный на романтичных девиц. Безымянная змейка хорошо чует такие вещи.
Мне ничего не мешало в любой день уехать оттуда. Никто меня здесь не держал, сочувствия моим страданиям не высказывал, вообще здесь мало интересовались чужим состоянием дел, если это не касалось строго физической помощи. Я отвечала своим новым соседям взаимностью, и до самого конца не удосужилась даже узнать всех имен и причин, по которым они сидят в этой глуши. Здесь это было чем-то вроде хорошего тона: не задавать лишних вопросов и принимать любую правду в тех дозах, в которых ее выдают.
Я обустроилась в маленьком доме, по субботам, как все, стала ездить в поселок за продуктами и готовила из них какую-то нехитрую еду (иногда мы с Мариной объединяли усилия, и вместо двух разных куриных супов у нас получался один и он всегда был вкуснее тех, что мы варили по отдельности, хотя готовили мы примерно одинаково, лениво стараясь минимизировать количество телодвижений).
…Весной я заскучала и устроилась на работу. Пошла мыть полы в поселковой школе. Денег это не приносило почти никаких, но хоть какое-то дело, тем более, что мои, безусловно нужные в большом городе навыки системного администратора, в этих местах никому не сдались. А без дела здесь нельзя, говорила мне Марина еще в самом начале, и была права. Быть уборщицей оказалось вполне недурно, маши себе тряпками, ни о чем не беспокойся и жди. Поселковые дети звали меня по имени-отчеству.
Там же, в поселке, обнаружилась совершенно маргинального вида забегаловка, в которой наливали отвратительное пойло и сидели не самого приятного вида типы, зато имелся большой бильярдный стол. В силу совершенно других интересов, у завсегдатаев популярностью он не пользовался, поэтому мы с Мариной стали наведываться туда, сначала изредка, а потом сделали это своей пятничной традицией. Местные нас не беспокоили, считалось, что деревенских лучше не трогать.
С Мариной мы не подружились, я уже давно перестала питать иллюзии насчет поиска своих. Но это не мешало нам проводить время за бильярдом, перемывать косточки бывшим и пить красное сухое. Марина научила меня разбавлять его водой, и это оказалось довольно вкусно.
Время от времени змейки поднимали головы, но, утомленные моим размеренным существованием, практически сразу же складывали их обратно. Самой главной новостью этих мест была перемена погоды: холодно, еще холоднее, очень холодно, пиздец и великий праздник – температура поднялась на пару градусов.
Со временем я вспоминала про Полли все чаще, и все чаще думала о том, какую глупость сделала, уехав из своего города и так бездарно все бросив. Особенно жалко было мужчин. Ну да, любили не так, но ведь любили же! По утрам становилось все теплее и теплее.
– Марина, это ужасно, просто ужасно, – говорила я, промахиваясь мимо очередного шара. – Как тут вообще можно жить? Годами? Рождаться, воспроизводить себе подобных и умирать. Ну мы-то ладно, Марина, мы Полли ждем. Допустим, она даже когда-нибудь придет. Остальным-то зачем, Марина, зачем?
Мой пафос оправдывает то, что бутылка вина была открыта уже вторая, а вода кончилась еще на первой. Лето в наших краях выдалось чрезвычайно жарким.
– Годами?! – Марина так поразилась моему вопросу, что чуть не взрезала кием сукно. Мы вздрогнули и мысленно пересчитали наличность. Порвись зеленая ткань, мыть нам тут посуду до конца дней наших.
Тут-то мне и открылась удивительная правда этих мест. Годами… ха! За последние пятьдесят лет в деревне не родился и не умер ни один человек. Странность эта проходила мимо всех статистических учреждений, не замечалась журналистами и властями, и уж тем более не разносилась ни самими живущими в деревне, ни теми, кто уже уехал. Дураков нет. Ну, разве что я, так и не заметившая этого за несколько месяцев.
Все, все, кто жил в деревне, ждали Полли. Некоторые, тут Марина лукавила, вполне себе годами. Скажем, сама Марина пошла на четвертый и все еще не отчаялась. А настоящим старожилом был некто Марат, его дом стоял справа от моего и ничем от него не отличался, разве что выкрашен был в другой цвет. Марат торчал в деревне уже седьмой год, а Полли все не шла к нему и не шла. Ко всем, объясняла Марина, приходит рано или поздно, но не к нему. Марат, правда, не унывал, ездил подрабатывать в поселок и регулярно устраивал всей деревне небольшие пирушки; такие золотые руки были в цене и на отсутствие денег он не жаловался. Говорят, в поселке у него даже родился ребенок, но так то в поселке.
Здесь же население действительно прирастало исключительно теми, кто повелся на странную историю о Полли, что приходит холодным утром, пахнет мятой и отвечает всего на один вопрос. Я чувствовала себя идиоткой: прожить здесь столько времени и ничего не заметить.
К сентябрю я окончательно одурела мыть полы и гонять шары, в голове нарастало глухое раздражение. В деревне прибавилось народу, Марина говорила, что осенью это обычное дело и к новому году большая часть сбежит, так и не дождавшись. Полли же за это время видели всего двое: старый полуслепой удмурт, почти не говорящий по-русски, и хипстерского вида чувак откуда-то из Подмосковья. Этот, по-моему, от встречи слегка тронулся головой. Уезжал он во всяком случае в таком просветленном виде, что нас с Мариной слегка подташнивало. Раздал оставшимся свое барахло и укатил на попутной машине, глазами подсвечивая трассу не хуже фар. Мне от него достался старый полосатый плед, Марине – Библия на английском в тонком кожаном переплете, Марату – деревянные четки… Ни удмурта, ни хипстера никто особо не провожал, как оказалось, не принято, но после обоих отъездов вся деревня уходила в тихий недельный запой.
Ко мне Полли пришла в утро, когда я как раз твердо и окончательно решила, что с меня хватит, я так больше не могу и надо убираться отсюда. Гори эта деревня синим пламенем и вся прикамская мистика вместе с ней. Не могу больше, не могу, не могу, не буду. Мне надо домой.
Это было действительно холодное утро, третье после моего дня рождения, первые октябрьские заморозки. Ночь мне не спалось, я выкурила столько сигарет, что у меня болели легкие, и чудовищно замерзла. Обмотавшись пледами и платками, я напоминала француза из детских исторических книжек. Горестного такого француза, которому наплевать на этих русских, эту Москву и хочется к маме.
На Полли же было летнее платье, в каких-то детских цветочках, они были ей к лицу, но совершенно не гармонировали с ее мистическим образом. Она села к столу, поджала босые ноги, и не было похоже, что это от того, что она замерзла. Ей явно не было холодно этим холодным утром, и мне стало неловко за свои платки и носки. В конце концов, не крещенские морозы стоят, всего-то около ноля; а в доме-то всяко теплее.
Полли сидела и молчала, а я стояла, переминаясь с ноги на ногу, и смотрела на нее. На ее волосы, на ее нос и уши, на пальцы с обгрызенными ногтями, на веснушки, на цветы на платье… В комнате остро пахло мятой, и это было приятно и мучительно одновременно. Насмотревшись, я сказала:
– Доброе утро. Один вопрос, да?
Полли кивнула. Я уже не ждала ее, я хотела уехать и все вопросы, которые я по-настоящему хотела ей задать, съела змейка по имени Тоска. Поэтому я помялась еще немного, набрала воздуха и спросила:
– Почему такое имя? Полли – это же не по-русски…
Правая бровь Полли взлетела под челку, рот приоткрылся. Мне показалось, что она удивилась или, что будет очень плохо, обиделась и самое время начинать оправдываться.
– Я в смысле… ну, это просто непривычно. Русские… ну, русскоязычные таких имен не дают же…
Я сбилась и заткнулась, будучи уверена, что испортила все и насовсем. Но, оказалось, нет. Полли вернула бровь на место и улыбнулась, и не было в этой улыбке ничего мистического, таинственного или зловещего. Обычная женщина, обычная улыбка. Может быть мы могли бы подружиться, или хотя бы просто ходить играть на бильярде и пить красное сухое, разбавляя его водой.
– А меня в честь бабки назвали, – и голос у нее тоже самый обыкновенный. Приятный, негромкий, плавный… – Ее Аполлинария звали. Но я сократила…
По-моему, я так в жизни не смеялась. От моего хриплого хохота взлетели птицы с деревьев, треснул ночной ледок на лужах, где-то над ГЭС жахнула молния и проснулась вся деревня – но тут же обратно сделала вид, что спит крепким сном. А под ложечкой, там, где происходит вся внутренняя жизнь, издав сиплый звук, сдохла змейка по имени Страх. Товарки тут же сожрали ее, не дав ни единого шанса разложиться и отравить меня в последний раз.
Я уехала сразу же. Не дожидаясь петухов, не подумав о том, что надо бы разбудить Марину или еще кого-нибудь и хотя бы попрощаться. Закинула все, что нашла, в чемодан, попрыгала на нем для верности и рванула. Мне повезло, на трассе до поселка меня подхватил ранний дальнобойщик, а там уже было просто: автобус до Ижевска, такси в аэропорт, самолет до Москвы, аэроэкспресс, метро, поезд, маршрутка. Уцелевшие змейки внутри шипели, извивались, задевая хвостами сердце и прокусывая кожу изнутри. Я шипела в ответ и неслась через билетные кассы, турникеты, эскалаторы, туннели и переходы. Быстрее, быстрее, впереди еще столько всего, а я уже почти опоздала.
– Где ты была, господи, где ты была столько времени? – орала на меня заплаканная систер Елизавета, а ее муж смотрел тяжелым взглядом, и я явно ощущала его желание стукнуть меня посильнее. – Господи, ну почему ты даже не позвонила?!
Возможно, я бы извинилась за эти слезы, если бы не была уверена, что они в курсе. Потому что только им-то я, кажется, и звонила несколько раз пока была в деревне. Не так часто как могла бы, но в конце концов это же систер, она всегда понимала меня. В конце концов, именно Володька прислал мне эти дурацкие ссылки, в конце концов, именно Люська рассказала нам всем сказку о Полли…
Я не стала ничего объяснять, что тут скажешь-то вообще? Прокричавшись и проплакавшись, систер велела мне оставаться у них и вообще не сметь выходить из дома минимум неделю, а Володька подкрепил гостеприимное предложение взмахом увесистого кулака из-за ее спины. Спорить я не стала бы даже в более мирных обстоятельствах.
Когда я уже лежала в постели, под одеяло ко мне забралась Люська. Весь предыдущий гранд-шкандаль она благоразумно отсиживалась у себя в комнате, но теперь, когда страсти поутихли, самое время было заглянуть к блудной тетке.
– Где ты была, Мара? – Люська засунула нос мне под мышку, и ее голос звучал глухо. – Ты ждала Полли, что приходит холодным утром?
Что ж, кому-то я должна ответить на этот вопрос честно. Пусть он и был риторическим: кто-кто, а Люська все знала наверняка и теперь всего лишь подтверждала свое знание сонным голосом, и в общем, даже не особенно ждала от меня дальнейших подробностей.
– Ждала, котенок.
– И дождалась?
– И дождалась.
Я обняла племяшку крепко-крепко, соскучилась. Змейка Нежность обвила нас колечком, и мы начали засыпать, убаюканные ее тихим шипением.
В комнате остро пахло мятой.
