25
Звонок Ролана
– Привет, пап.
– Это ты, Ролан?
– Ну да. А кто еще может тебе звонить?
– Мог быть Лионель из Австралии.
– А когда он звонил последний раз?
– Не припомню, кажется, в прошлый сочельник. Ну, чем обязан?
– Ничего особенного. Вот уже несколько дней я не видел, как ты сидишь на террасе в кафе напротив и пытаешься заставить девиц споткнуться, ну я и подумал… Все в порядке?
– Да-да, полный порядок.
– Тебе не очень скучно одному?
– Да нет, совсем не скучно.
– Нашел чем заняться?
– У меня куча дел.
– Ага.
– А ты? Как ресторан?
– Нормально.
– А дети?
– Нормально, нормально.
– А Мирей?
– Она снова взялась за работу, ее это отвлекает. Доктор Любен все же прописал ей антидепрессанты, ты в курсе.
– Любен? Его еще не упекли в каталажку?
– Всякий раз… Наверное, лучше не трогать эту тему.
– Ты прав. В любом случае очень мило, что ты позвонил.
– Это же нормально, пап.
– Все равно мило. Скажи, Ролан, ты знаешь, что твои сыновья в возрасте шести и восьми лет зовут меня Фердинанд. Ты не думаешь, что…
– Погоди, в чем проблема? Тебя смущает, что я называю тебя папой, так?
– Нет, но в сорок пять лет можно бы придумать…
– При чем тут возраст? Все равно я не могу называть тебя по-другому, уже слишком поздно. И потом, это же уму непостижимо. Я звоню, чтобы узнать, как у тебя дела, и бац – на тебе по зубам! Всегда готов к атаке, да? Ладно, извини, я совершенно вымотался. Сейчас полдевятого, я пошел спать. Так что привет, па… Ферд… Да что за черт, ну не могу я.
– Не важно, Ролан. Добрый ночи, сынок.
Фердинанд снова усаживается за кухонный стол.
Сегодня очередь Марселины готовить ужин.
Она использует только овощи со своего огорода, мед своих пчел и яйца своих кур. Как-то она объяснила, что ей не хватает духу убивать животных, которых она вырастила, она привязывается к ним, и ничего тут не поделать. Так что проблема решена раз и навсегда: она просто не ест мяса, оно и куда полезней. Он не стал задавать лишних вопросов, конечно, но понял, что главное – у нее нет средств его покупать. Потому что тремя днями раньше он приготовил курицу и она прекрасно ее съела. И даже похвалила вкус.
Но теперь он знает о ней побольше. Она полька, а вовсе не русская или венгерка, как он думал, имя ее Марселина, но все зовут ее Марселин, она лет двадцать прожила здесь замужем, вот потому и говорит так хорошо и почти без акцента, и еще она работала во многих странах, когда была музыкантшей. Ему бы очень хотелось узнать, почему она это бросила, но спросить он не осмеливается. Наверняка что-то серьезное. А сейчас не лучший момент, чтобы вспоминать о тяжелом, и так хватает.
Она ставит блюдо на стол. Он морщится.
– Вы не любите брюкву?
– Нет, это она меня не любит.
– Я добавила немного соды.
– Да, а зачем?
– Она убирает нежелательные последствия… чтоб не пучило.
– И вы действительно думаете, что это сработает?
– Сами увидите разницу…
– Надеюсь.
Она смеется:
– А если что не так, после ужина выйдем попить кофе на воздух. Так вам будет спокойней. Надеюсь, дождя больше не будет.
Фердинанд думает о Генриетте. С ней они никогда на эту тему не шутили.
После ужина они действительно вышли. Но не из-за брюквы – сода и впрямь довольно эффективна против газов, – а потому, что Корнелиус шумно потребовал капельку внимания. Он очень независимый осел, который заходит и выходит из своего стойла когда захочет, разгуливает по всему хозяйству, много времени проводит за изучением различных способов открывания дверей и всяких задвижек, особенно тех, которые ведут в огород, но на ночь глядя он желает, чтобы его навестили и сказали «спокойной ночи» перед сном. Как ребенок.
