Комментарии автора

В 2007 году я съездила в Нью-Йорк посмотреть на работу Джуди Чикаго «Званый обед» в Бруклинском музее. В то время я с дочерью Энн Кидд Тейлор писала мемуары «Путешествие с гранатом» и не помышляла о следующем романе. Не представляла, о чем он может быть, только испытывала смутное желание написать о двух сестрах. Я еще не придумала, кто эти сестры, когда и где жили, какова будет их история.

«Званый обед» – монументальное произведение искусства, воспевающее достижения женщин в западной цивилизации. Чикагский банкетный стол с роскошными столовыми приборами, накрытый в честь тридцати девяти почетных гостей, стоит на полу, выложенном фарфоровыми плитками, на которых начертаны имена девятисот девяноста девяти других женщин, внесших важный вклад в историю. И вот, изучая стенды в Галерее биографий, я наткнулась на имена Сары и Ангелины Гримке, сестер из Чарльстона, Южная Каролина, где я в то время жила. Как я могла о них не слышать?

Уходя в тот день из музея, я спрашивала себя: те ли это сестры, о которых я хочу писать? Дома, в Чарльстоне, принявшись за изучение истории их жизни, я стала их пылкой поклонницей.

Как оказалось, на протяжении более чем десяти лет я проезжала мимо ничем не отмеченного дома сестер Гримке, не имея представления, что они были первыми женщинами-аболиционистками, а также входили в число первых и главных теоретиков американского феминизма. Сара – первая женщина в Соединенных Штатах, написавшая исчерпывающий манифест феминизма, а Ангелина – первая дама, выступавшая в законодательном органе. В конце 1830-х годов они, вероятно, были самыми известными в Америке женщинами, в то же время имели самую дурную репутацию. И тем не менее даже в родном городе о них знали, пожалуй, немного. Мое неведение я объясняю собственным упущением, а также подтверждением мнения о том, что достижения женщин нередко предаются забвению в истории.

Сара и Ангелина родились в среде влиятельной и богатой аристократии Чарльстона, в классе общества, восходящем к английским концепциям землевладения. Были они набожными и родовитыми дамами, входили в высшее общество, но тем не менее мало кто из женщин девятнадцатого века вел себя столь «неподобающим образом». Их взгляды претерпели длительные и мучительные метаморфозы, они порвали с семьей, отказались от своей религии, от родных мест и традиций, стали изгнанницами и в конечном счете – париями в Чарльстоне. Сестры Гримке начали выступать за пятнадцать лет до того, как Гарриет Бичер-Стоу написала «Хижину дяди Тома» под влиянием «Американского рабства как оно есть», памфлета, сочиненного Сарой, Ангелиной и мужем Ангелины Теодором Уэлдом и опубликованного в 1839 году. Выступали они не только за немедленное освобождение рабов, но и за расовое равноправие, идея о котором считалась радикальной даже среди аболиционистов. А за десять лет до конференции в Сенека-Фоллс, организованной Лукрецией Мотт и Элизабет Кэди Стэнтон, сестры Гримке яростно сражались за права женщин, принимая на себя первые удары реакционно настроенной публики.

Я читала о сестрах, и меня все больше притягивала Сара и перипетии ее жизни. Прежде чем оказаться на публичных подмостках, она искренне стремилась получить профессию, столкнулась с крушением надежд, предательством, испытала безответную любовь, одиночество, сомнения, ее подвергали остракизму и бойкотировали. Мне казалось, она обрела крылья скорее не вопреки этим вещам, а благодаря им. Не меньше, чем ее жизнь реформатора, меня покорила ее женская участь. Каким образом она стала тем, кем стала?

Я решила писать не художественную версию истории Сары Гримке, а сочинить воображаемую историю, вдохновившись ее жизнью. Продолжая исследования, роясь в дневниках, письмах, речах, газетных статьях и собственных сочинениях Сары, а также в обширном биографическом материале, я сформировала свое понимание ее желаний, побуждений и поступков. Речь и духовная жизнь Сары – моя интерпретация.

Я старалась не искажать исторический фон жизни Сары. На страницах книги вы могли найти описание самых важных событий ее жизни и формирующего опыта, а также огромный объем фактических деталей. Время от времени я пользовалась оригинальными словами Сары из ее сочинений. Однако ее письма в моем романе придуманы мной.

Больше всего я отошла от биографии Сары в описании ее воображаемых отношений с вымышленным персонажем Хетти Подарочком. Решив написать о Саре Гримке, я также загорелась желанием придумать историю о рабыне, жизнь и голос которой тесно переплелись бы с жизнью Сары. Я чувствовала, что не смогу написать роман по-другому, в нем должны быть представлены оба мира. Потом натолкнулась на провоцирующую деталь. В детстве Саре подарили в качестве горничной маленькую рабыню по имени Хетти. Если верить Саре, они сблизились. Проигнорировав законы Южной Каролины и мнение отца-юриста, помогавшего писать эти законы, Сара научила Хетти читать, за что обе были сурово наказаны. На этом, однако, короткое повествование о Хетти заканчивается. О ней известно лишь то, что вскоре она умерла от неизвестной болезни. Я сразу поняла, что ей должна принадлежать вторая половина моей истории. И попыталась вернуть Хетти к жизни, сочинить для нее жизнь.

Помимо этого, для пользы романа переплетая вымысел с правдой, я придумала другие многочисленные события в жизни Сары. Например, из источников хорошо известно, что Сара была неважным оратором и с трудом изъяснялась вербально, однако нигде нет указаний на то, что она заикалась, как это описано у меня. Сара действительно вернулась в Чарльстон за несколько месяцев до попытки мятежа Денмарка Визи, как писала и я, очевидно желая справиться с чувствами к Израэлю Моррису, и, находясь там, не стеснялась высказывать антирабовладельческие взгляды, что спровоцировало конфронтацию. Однако ее мимолетная встреча на улице с офицером милиции Южной Каролины – полностью моя придумка. И несмотря на то что Сара знала Лукрецию Мотт, посещала с ней собрания молитвенного дома на Арч-стрит и восхищалась ее служением в качестве квакерского священника, она никогда не останавливалась в доме Мотт. То же самое относится к Саре Мэпс Дуглас, которая посещала собрания молитвенного дома на Арч-стрит. Две Сары надолго стали подругами, но Сара и Ангелина не находили прибежища в мансарде Сары Мэпс после публикации в «Либерейторе» провокационного письма Ангелины. Когда им отказали в комнате в доме Кэтрин Моррис, они нашли себе место у друзей на Род-Айленде и где-то еще. Я придумала мансарду в основном в качестве будущего убежища для Подарочка и Скай. Вот лишь несколько способов, с помощью которых я переплетала факты с вымыслом.

То и дело я допускала некоторые вольности со временем. Колесо-топчак из работного дома, на котором, согласно моей фантазии, покалечилась Подарочек, существовало на самом деле, однако я предвосхитила его появление на семь лет. Налет на африканскую церковь в Чарльстоне, сделавший Денмарка Визи радикалом, произошел в июне 1818 года, на год раньше, чем я описала. Я также предвосхитила песенку про алфавит, которую Сара, по моему описанию, пела детям в воскресной школе для цветных, где она преподавала на самом деле. Письмо Ангелины в аболиционистскую газету в действительности послужило рычагом, который подтолкнул сестер к публичным подмосткам, но Сара, вопреки моей версии, не сразу согласилась с заявлениями сестры. Сара часто медлила в решающие моменты, что обычно не нравится романисту. Ей понадобился год, чтобы наконец уступить и отдаться революционной работе, ставшей для нее высшим достижением. Должна также признаться, что Сару с Ангелиной не сразу исключили из консервативной квакерской организации, но письмо Ангелины действительно вызвало осуждение и угрозы со стороны комитета по надзору. Сестер фактически исключили тремя годами позднее – Ангелину за брак с не-квакером, а Сару – за присутствие на свадьбе.

Необычный и трогательный симбиоз, начавшийся с того, что Сара в двенадцать лет стала крестной матерью сестры, позволяет думать, что они не возражали бы против моих вольностей: время от времени я передавала некоторые слова и поступки Ангелины Саре. Яркий пример – антирабовладельческие памфлеты к женщинам и духовенству Юга, которые написали сестры. Первой высказала эту идею Ангелина, а не Сара, и она написала памфлет на год раньше Сары. Тем не менее Сара, погрузившись в сочинение эссе, стала совершенным теоретиком и писателем, в то время как Ангелина превратилась в самого блестящего и убедительного оратора своего времени. Дерзкие феминистические аргументы Сары в «Письмах о равенстве полов», опубликованных в 1837 году, вдохновили таких женщин, как Люси Стоун, Эбби Келли, Элизабет Кэди Стэнтон, Лукреция Мотт, и заметно повлияли на них. В дальнейшем именно памфлеты Ангелины публично сожгли в Чарльстоне, что заставило миссис Гримке предупредить дочь не возвращаться в город под угрозой ареста. Следует отметить, правда, что Сару тоже не жаловали в городе.

Я сократила и объединила некоторые события публичных выступлений сестер, происходивших с декабря 1836-го по май 1838-го, сжато описав нападки, осуждение, враждебность и насилие – все то, с чем они сталкивались в ответ на выступления. Они сотрясали и наконец разрушили гендерный барьер, лишавший американских женщин права на голосование и участие в политических и социальных сферах. Ангелина однажды высказалась: «Мы, аболиционистки, переворачиваем мир вверх тормашками». Колкость Сары, которую я включила в роман, была более язвительной: «Единственное, чего я прошу у наших братьев: слезьте с нашей шеи».

Что касается судеб сестер после событий, описанных в моей книге, то вскоре после свадьбы Ангелины они распрощались с тяготами публичной жизни – отчасти из-за слабого здоровья Ангелины. Они вместе воспитывали троих детей Ангелины и Теодора, продолжали активную деятельность в антирабовладельческих и суфражистских организациях, неустанно собирали петиции и оказывали помощь нескольким рабам семьи Гримке, которым помогли освободиться. Их убедительный документ «Американское рабство как оно есть» разошелся в количестве экземпляров, превышающих любой антирабовладельческий памфлет, написанный до «Хижины дяди Тома». Сара продолжала писать до конца жизни, и меня подкупает тот факт, что она в конечном счете напечатала свой перевод биографии Жанны д’Арк в изложении Ламартина. Этой отважной женщиной Сара искренне восхищалась. Сестры основали не один пансион, где обучали детей многих ведущих аболиционистов. Преподавая в школе Союза Раритан-Бей, кооперативной утопической общины в Нью-Джерси, они познакомились с реформаторами и интеллектуалами Ральфом Уолдо Эмерсоном, Бронсоном Олкоттом и Генри Дэвидом Торо. Занятно было читать о том, что Торо находил странным вид седовласой Сары, разгуливающей в феминистском костюме с блумерсами.

Больше всего мне нравится событие, происшедшее в жизни Сары в 1870-м, за несколько лет до ее смерти в Хайд-Парке, Массачусетс. Они с Ангелиной возглавляли процессию из сорока двух женщин, направляющуюся к избирательному участку во время муниципальных выборов. Прошествовали под сильным снегопадом, потом опустили свои незаконные избирательные бюллетени в символическую избирательную урну. Это был последний публичный акт неповиновения сестер. Сара дожила до восьмидесяти одного года, Ангелина до семидесяти четырех. Редкие ссоры между сестрами не нарушили эту необычную связь. Они никогда не расставались.

Помимо Сары и Ангелины, я включила в книгу других исторических персонажей, давая их жизненным историям собственное толкование. Это: Теодор Уэлд, известный аболиционист, за которого вышла Ангелина; Лукреция Мотт, известная аболиционистка и борец за права женщин; Сара Мэпс Дуглас, свободная чернокожая аболиционистка и преподавательница; Израэль Моррис, зажиточный бизнесмен-квакер и вдовец, который дважды делал Саре предложение. (Из ее дневника следует, что она искренне его любила и все же отказала ему, поскольку хотела следовать своему призванию стать священнослужителем у квакеров и считала, что не сможет быть в браке независимой.) Есть также Кэтрин Моррис, сестра Израэля и консервативная квакерская старейшина, у которой Сара и Ангелина снимали жилье; Уильям Ллойд Гаррисон, издатель радикальной аболиционистской газеты «Либерейтор»; Элизар Райт, секретарь Американского общества борьбы с рабством. Поэт Джон Гринлиф Уитьер, друг Теодора Уэлда, давший вместе с Теодором клятву не жениться до отмены рабства – клятву, которую Теодор нарушил. Могу добавить, что оба мужчины поддерживали борьбу за права женщин, но все же в письмах к Саре и Ангелине настойчиво уговаривали сестер воздерживаться от борьбы за права женщин, опасаясь, что эта борьба приведет к расколу движения за отмену рабства. Некоторые наиболее яркие слова, написанные Ангелиной Теодору, включены в воображаемую сцену, когда мужчины приезжают в коттедж миссис Уитьер с указанием прекратить борьбу за права женщин. Сара и Ангелина не поддались на это. Действительно, по свидетельству историка Герды Лернер, именно они связали курс на борьбу за права женщин с делом отмены рабства, создав, по мнению одних, опасный раскол, а по мнению других, великолепный альянс. Как бы то ни было, их отказ подчиниться сыграл важную роль в борьбе за права женщин в Америке.

Я попыталась как можно более точно изобразить членов семьи Гримке. Мать Сары, Мэри Гримке, была во всех отношениях гордой и трудной женщиной. Если верить Кэтрин Берни, самому раннему биографу Сары, миссис Гримке была набожной, ограниченной, скупой в проявлении материнских чувств к детям и зачастую жестокой в отношении рабов, применяя к ним суровые наказания. Насколько мне известно, она не налагала на своих рабов наказания с удавкой, но такое наказание в то время существовало, и Сара подробно описывала его, говоря, что оно применялось в «одном из первых семейств Чарльстона». Мое описание отца Сары, судьи Джона Гримке, как и событий его жизни, довольно близко к его биографии. Это же относится и к описанию любимого брата Сары – Томаса. Без сомнения, я много насочиняла о старшей сестре Сары, Мэри (маленькой госпоже), биография которой в основном неизвестна. Несмотря на то что в одном источнике ее называли незамужней, а в других супруг был неизвестен, я выдала ее за плантатора, а позже вернула домой вдовой. Она оставалась привержена рабству до самой смерти в 1865 году.

Я с глубоким волнением посетила дом Гримке на Ист-Бей-стрит. Дом датируется приблизительно 1789 годом, но мог стать собственностью Джона Гримке в год его женитьбы, в 1784-м. Дом оставался в собственности семьи до смерти миссис Гримке в 1839 году. Он хорошо сохранился до нашего времени, и сейчас в нем размещается юридическая фирма. Не исключено, что сохранилась первоначальная планировка дома и некоторые элементы интерьера: камины, кипарисовые панели, дельфтские изразцы, сосновые полы и лепные украшения. Бродя по дому, я представляла, как Подарочек сидит в эркере второго этажа и смотрит вдаль на гавань или как ночью Сара спускается по лестнице в библиотеку отца, а рабы в это время спят на полу у дверей спален. Меня пустили даже в мансарду, где я заметила лесенку, ведущую к люку в крыше. Не знаю, всегда ли там был этот люк, но я представила, как девочки Сара и Подарочек пролезают в него. Эта мысль подтолкнет меня к написанию сцены чаепития на крыше, где они делились секретами.

Исторический фонд Чарльстона оказал мне большую помощь, снабдив документом с описью и оценкой всех «вещей и движимого имущества», находившихся в доме Джона Гримке вскоре после его смерти в 1819 году. Изучая длинный и подробный перечень, я с изумлением натолкнулась на имена, возраст, обязанности и оценочную стоимость семнадцати рабов. Запись эта размещалась между брюссельским ковром и одиннадцатью ярдами хлопка и льна. Это открытие преследовало меня и в конечном итоге нашло дорогу в историю, где Подарочек раскапывает в библиотеке опись и находит там свое имя и имя Шарлотты, а также их предполагаемую цену.

Все персонажи-рабы в романе – плод моего воображения, за исключением заместителей Денмарка Визи. Это галла Джек, Манди Джелл, Питер Пойас, Ролла и Нед Беннетты. Всех, кроме Джелла, повесили за участие в подготовке мятежа. Сам Визи был свободным чернокожим плотником, чью жизнь, заговор, арест, суд и казнь я старалась изобразить приближенными к историческим источникам. Я не сочиняла удивительную историю его освобождения. Визи действительно выиграл в лотерею по билету с номером 1884, а потом купил себе свободу и дом на Булл-стрит. Честно говоря, у меня вряд ли хватило бы смелости сочинить такую вещь. В печати сообщалось, что Визи повесили в Блейкс-Лендс вместе с пятью сообщниками, но я предпочла отразить устную традицию, сохранившуюся у части чернокожих жителей Чарльстона с 1820-х и утверждающую, что Визи повесили в одиночестве на дубе, чтобы скрыть его казнь. Про Визи говорили, что у него по городу было несколько жен и что они прижили от него детей, поэтому я взяла на себя смелость сделать мать Подарочка одной из этих жен, а Скай – его дочерью.

Некоторые историки высказывают сомнение по поводу того, существовал ли на самом деле спланированный Визи мятеж рабов. Я, однако, придерживаюсь мнения, что Визи был не только способен разработать подобный план, но и попытался его реализовать. Я хотела с помощью этого романа выразить признательность многим рабам и свободным чернокожим американцам, которые боролись, сопротивлялись и погибли во имя свободы. Познакомившись из книг с протестом и побегами реальных рабынь, я смогла вылепить характеры и придумать истории Шарлотты и Подарочка.

На лоскутное одеяло семейной истории меня вдохновили великолепные одеяла Гарриет Пауэрс, рабыни из Джорджии, которая с помощью техники африканской аппликации передавала библейские предания и исторические легенды. Два ее лоскутных одеяла хранятся в Национальном музее американской истории в Вашингтоне, округ Колумбия, и в бостонском Музее изящных искусств. Чтобы увидеть одеяла Пауэрс, я совершила паломничество в Вашингтон, после чего убедилась, что рабыни, которым запрещалось читать и писать, находили окольные пути самовыражения, позволявшие им оживлять воспоминания и сохранять наследие африканских традиций. Я представляла, как Шарлотта, используя ткань и иглу там, где другие обходятся бумагой и ручкой, создает визуальное воспоминание в попытке уместить свою жизнь в одном лоскутном одеяле. Я провела захватывающие часы, читая о лоскутных одеялах рабов, о символах и художественных приемах в африканском текстиле. Черные треугольники, в частности, изображали крылья черных дроздов.

Если вы намерены ближе познакомиться с исторической подоплекой этого романа или узнать о лоскутных одеялах Гарриет Пауэрс, предлагаю вам подборку вполне читабельных книг.

The Grimké Sisters from South Carolina: Pioneers for Women’s Rights and Abolition, by Gerda Lerner.

The Feminist Thought of Sarah Grimké, by Gerda Lerner.

Lift Up Thy Voice: The Grimké Family’s Journey from Slaveholders to Civil Rights Leaders, by Mark Perry.

The Politics of Taste in Antebellum Charleston, by Maurie D. McInnis.

Denmark Vesey: The Buried Story of America’s Largest Slave Rebellion and the Man Who Led It, by David Robertson.

Africans in America: America’s Journey Through Slavery, by Charles Johnson, Patricia Smith, and the WGBH Series Research Team.

To Be a Slave, by Julius Lester, with illustrations by Tom Feelings (Newberry Honor book).

Stitching Stars: The Story Quilts of Harriet Powers, by Mary Lyons (ALA Notable Book for Children).

Signs & Symbols: African Images in African American Quilts, by Maude Southwell Wahlman.

Работая над «Обретением крыльев», я черпала вдохновение из высказываний профессора Джулиуса Лестера, листок с которыми был приколот к моему письменному столу: «История не просто факты и события. История также и душевная боль, и мы будем повторять историю, пока не сможем сделать чужую душевную боль своей».