XIII
Эффект Бекхэма
1
Дэвид Бекхэм – один из лучших современных футболистов. Он выходил на поле за сборную Англии рекордное число раз – 115. Бекхэм был капитаном английской сборной шесть лет и 59 игр, он забивал мячи на трех чемпионатах мира.
Как клубный игрок Бекхэм выиграл с «Манчестер Юнайтед» шесть чемпионских титулов Премьер-лиги, два чемпионских титула Кубка Англии и один чемпионский титул Лиги чемпионов. В составе «Реал Мадрид» он выиграл чемпионат Испании, в составе «Лос-Анджелес Гэлакси» дважды завоевал Кубок MLS и два сезона выступал за «Милан» на правах аренды.
Сильная сторона Бекхэма – штрафные удары и навесные передачи. Какое-то время он был, вероятно, лучшим специалистом по стандартным положениям в мире. Свой самый известный гол со штрафного Бекхэм забил через две с половиной минуты после начала дополнительного времени в решающем матче Англия – Греция в 2001 г. Эту игру команда Бекхэма должна была закончить по крайней мере ничьей, чтобы попасть в финальный турнир чемпионата мира по футболу 2002 г. Перед ударом Бекхэма счет был 2: 1.
Нарушение произошло в девяти метрах за пределами греческой штрафной площадки. Бекхэм поставил мяч на землю и отступил, оценивая ситуацию. Разбежавшись, он с легкостью, которая завораживает даже много лет спустя при просмотре видео на YouTube, отправил мяч мимо «стенки» из четырех игроков по изумительной дуге прямо в верхний угол ворот, находящийся от него на расстоянии почти 30 м. Это фактически был последний удар игры.
За свою карьеру Бекхэм забил со штрафных ударов впечатляющее количество голов – 65: 29 за «Манчестер Юнайтед», 14 за «Реал Мадрид», 12 за «Лос-Анджелес Гэлакси», 7 за английскую сборную, 2 за «Престон Норт Энд» и 1 за «Милан». Если прибавить его вклад в атаку, выносливость в защите и умение создавать голевые ситуации для других игроков, получается замечательный послужной список.
Тем интереснее заглянуть в то время, когда Бекхэм был юн и еще только нарабатывал мастерство. В шесть лет он после обеда подолгу набивал мяч в саду дома в Восточном Лондоне. Именно это упражнение учит большинство детей, как совладать с мячом: ты бьешь по нему носком и пяткой, коленкой, головой, не давая мячу упасть на землю. Это одно из наиболее популярных упражнений в футболе.
Поначалу у маленького Дэвида получалось не слишком хорошо. Он чеканил мяч пять или шесть раз, а потом терял над ним контроль, и мяч падал на землю. Но Дэвид не унывал. День за днем, сбиваясь вновь и вновь, он с каждой ошибкой учился лучше владеть мячом, не терять сосредоточенности и двигаться так, чтобы мяч оставался в воздухе.
Сандра, мать Бекхэма, наблюдала за сыном из окна кухни, готовя обед. «Я была просто поражена тем, что он отдавался игре целиком, – сказала она мне. – Придя домой из школы, Дэвид сразу брался за мяч и продолжал тренироваться, пока не возвращался с работы отец. Они шли в парк, чтобы потренироваться еще немного. Когда дело касалось трудной работы, он выкладывался по полной – чудесный ребенок!»
Постепенно Бекхэм удерживал мяч все лучше. Через полгода он набивал по 50 раз. Еще через полгода – по двести. К девяти годам он поставил новый рекорд: 2003 раза. Это заняло четверть часа, и у Дэвида потом болели ноги.
Если бы за Бекхэмом наблюдал посторонний, он решил бы, что стал свидетелем чуда. Движения мальчика были безупречны. Две тысячи три удара – и мяч ни разу не упал на землю! Дэвид явно был своего рода гением.
Но Сандра, три года наблюдавшая за Дэвидом из окна кухни, воспринимала все по-другому. Она видела бессчетные неудачи, побуждавшие сына тренироваться усерднее. Она была рядом, когда Дэвид отчаивался и разочаровывался в себе. И она видела, как сын учился на своих ошибках.
Поставив рекорд в 2003 касания, Бекхэм заключил, что освоил искусство набивания мяча, и сосредоточил внимание на другом упражнении. На каком – угадать несложно: штрафные удары. После школы он вместе с отцом, Тедом, отправлялся в парк к старому сараю и старался попасть в натянутую над ним проволоку.
Отец часто становился между Бекхэмом и целью, заставляя сына бить по мячу так, чтобы тот летел по дуге. Со временем дистанция между Дэвидом и «воротами» росла, он все больше наращивал скорость и увеличивал точность. Как и с набиванием мяча, он совершенствовался с каждой ошибкой.
«Через пару лет люди стали останавливаться и смотреть, как он играет, – говорит Тед. – В том парке он пробил, наверное, 50 тысяч штрафных ударов. Это была настоящая страсть».
Весной 2014 г. я отправился в Париж, чтобы взять у Бекхэма интервью. Он последний год играл за «Пари Сен-Жермен» и жил в отеле Bristol возле Елисейских Полей. «Когда говорят о моих штрафных ударах, обычно рассуждают о голах, – говорил Бекхэм. – Но я, думая о штрафных, думаю о неудачах. Надо промазать тысячи раз, чтобы однажды попасть в цель».
Бекхэм, такой расслабленный в своих потертых джинсах, белой футболке и бежевой шапке, на протяжении всей своей карьеры был образцом трудолюбия. Будучи капитаном английской сборной, он часто оставался на поле после тренировки и работал над штрафными. За день до нашей встречи он провел на тренировочном поле «Пари Сен-Жермен» лишних два часа, отрабатывая технику и точность удара.
Бекхэм совершенствовал удары и учился на ошибках даже на закате карьеры. «Нужно двигаться вперед, если хочешь чего-то добиться… Без моих ошибок я не преуспел бы».
Удивительно, но успешные люди часто относятся к неудачам не так, как подсказывает нам интуиция. Они, как и все мы, хотят добиться успеха, но при этом знают, насколько ценны в процессе обучения ошибки. Потому они не чураются неудач, а, наоборот, приветствуют их.
Великий баскетболист Майкл Джордан – яркий тому пример. В знаменитой рекламе Nike он говорит: «Я промазал свыше девяти тысяч раз. Я проиграл почти в трехстах матчах. Двадцать шесть раз мне доверяли сделать решающий бросок – и я мазал».
Многих этот рекламный ролик смутил. К чему хвастать своими ошибками? Но сам Джордан знал, о чем говорил. «Душевная стойкость и сердце гораздо важнее любых физических качеств, которые у вас есть, – продолжал он. – Я всегда это говорил – и всегда в это верил».
Той же точки зрения придерживается и Джеймс Дайсон. Однажды его назвали «проповедником неудач». «Главное качество, которое я ищу в приходящих ко мне людях, – это стремление пытаться, ошибаться и учиться, – говорит он. – Мне нравится этот настрой, столь редкий в сегодняшнем мире».
В предыдущем разделе мы увидели, что обвинения могут уничтожить открытость и возможность учиться, и изучили способы решения проблемы. Однако во второй части мы заметили, что есть и другое, куда менее заметное препятствие к осознанной эволюции: внутренний страх неудачи. Это угроза нашему самомнению и ущерб самооценке, именно поэтому многие из нас не могут признаться в том, что ошиблись, даже наедине с собой – и часто отступают, едва встретившись с трудностями.
В этой главе мы посмотрим на то, как преодолеть обе тенденции, разными способами препятствующие обучению. Мы поймем, почему некоторые люди и организации способны взглянуть неудаче в лицо, посмотрим, как они учатся на ошибках, а не закрывают на них глаза, как они избегают инстинктивного стремления искать виновных. Мы также увидим, почему они сохраняют, несмотря на множество сомнений и неудач, свое стремление к победе.
Если без учебы на ошибках не добиться успеха, как нам преодолеть и внутренние, и внешние препятствия, мешающие это сделать?
2
В 2010 г. психолог Джейсон Мозер и его коллеги из Мичиганского университета набрали группу добровольцев и предложили им пройти тест [264]. Перед тестом на голове каждого участника разместили электроды, которые измеряют колебания напряжения в мозгу. Показания электродов складывались в электроэнцефалограмму (ЭЭГ).
Мозер хотел узнать, что происходит на нейронном уровне в момент, когда люди совершают ошибки. В частности, его интересовали два сигнала. Первый – вызванный ошибкой негативный импульс (error-related negativity), или ERN. Он был открыт одновременно (очередной пример того, как несколько ученых делают одно и то же открытие) двумя коллективами исследователей в 1990 г. и является негативным сигналом, зарождающимся в передней поясной коре, зоне мозга, способствующей регуляции внимания. Эта реакция по большей части непроизвольна: мозг неизбежно реагирует на сделанную ошибку именно так.
Второй сигнал – вызванный ошибкой позитивный импульс (error positivity), или РЕ. Он наблюдается между 200-й и 500-й миллисекундой после совершения ошибки и связан с повышенной бдительностью. РЕ отличается от ERN, зарождается в другой части мозга и возникает, когда мы обращаем внимание на свои ошибки.
Как знал Мозер, предыдущие исследования показали, что человек в среднем обучается быстрее, если его мозг порождает два сигнала. Сначала более мощный ERN (основная реакция на ошибку), затем – стабильный РЕ (человек осознаёт ошибки и обдумывает их, то есть может извлечь какие-то уроки).
Мозер разделил студентов на две группы по их ответам на опросник. Вопросы были сформулированы так, чтобы выявлять тип мышления. Люди с фиксированным мышлением верят, что их базовые качества, такие как интеллект и талант, – по большому счету заданные величины. Они вполне согласны с утверждениями вроде «Вы обладаете определенным уровнем интеллекта и ничего не можете сделать, чтобы его повысить».
Люди с развивающимся мышлением скорее верят в то, что их основные способности развиваются в процессе тяжелой работы. Они не считают, что врожденный интеллект не нужно учитывать, но полагают, что, если прилежно и упорно трудиться, можно стать умнее. Данная группа не соглашалась с утверждениями вроде «Ваш интеллект такой, какой есть, и стать умнее вы не сможете».
Мышление не обязательно должно быть строго определенного типа. Многие уверены в том, что рецепт успеха – это сочетание таланта и практики. Однако опросник вынуждал добровольцев определять, в какую сторону они склоняются, раскрывал неявные убеждения и предпосылки, которые часто влияют на наше поведение, когда у нас нет времени поразмыслить как следует.
Разделив добровольцев на две группы и установив электроды на их головах, Мозер начал эксперимент. Сам по себе тест был прост, даже скучен. Студенты должны были определить среднюю букву в пятибуквенных сочетаниях типа BBBBB и BBGBB. Иногда средняя буква совпадала с остальными четырьмя, иногда нет, и участники эксперимента, теряя концентрацию, время от времени совершали ошибки.
Наблюдая за электрической активностью мозга, Мозер заметил разительную разницу в реакции двух групп на свои ошибки. Оба типа мышления, фиксированное и развивающееся, связаны с одинаково сильным сигналом ERN. Это логично. Говоря метафорически, мозг вздрагивал, когда видел: что-то идет не так. Никто не любит быть неправым, особенно в чем-то столь простом, как узнавание буквы.
А вот сигнал РЕ в двух группах сильно отличался. У людей с развивающимся мышлением он был мощнее, чем у людей с фиксированным мышлением. Сопоставление самого слабого и самого сильного сигнала показывало, что развивающееся мышление связано с РЕ в три раза сильнее (амплитуда 15 в сравнении с амплитудой 5). «Это огромная разница», – говорит Мозер.
Получается, что человек с фиксированным мышлением просто игнорирует ошибки; он не обращает на них внимания. И вместе с тем при развивающемся мышлении ошибки, судя по сигналу РЕ, вызывали у людей повышенный интерес и притягивали внимание. Более того, мощность сигнала РЕ прямо коррелировала с тем, как человек распознавал буквы после ошибки.
Эксперимент Мозера поразителен и может служить метафорой множества вещей, о которых рассказано в этой книге. Когда мы разбираемся со своими ошибками, мы становимся умнее. Это верно как на уровне систем (мы видели это, когда сравнивали здравоохранение и авиацию, а также науку и псевдонауку), так и на уровне индивидов (вспомним, как ведут себя обвинители, когда тест ДНК реабилитирует осужденных). То же самое верно, если можно так выразиться, на уровне мозга.
А еще эксперимент объясняет, почему одни учатся на своих ошибках, а другие нет. Разница в конечном счете в способе осмысления неудачи. Люди с развивающимся мышлением по определению воспринимают ошибку не так, как люди с фиксированным мышлением. Первые верят, что прогресс движим по большому счету практикой, и естественным образом рассматривают неудачу как неизбежную часть обучения.
Стоит ли удивляться тому, что эти люди обращают внимание на свои ошибки и извлекают из них уроки? Что неудачи не могут их сломить? Что им импонирует познавать мир снизу – снова и снова?
В то же время для тех, кто считает, что успех определяется талантом и врожденным интеллектом, ошибки представляют куда большую угрозу. Такие люди смотрят на неудачу как на доказательство того, что им недостает качеств, чтобы преуспеть, и так будет всегда: такими уж они родились. Ситуации, в которых кто-то станет их оценивать, людей с фиксированным мышлением пугают. Неудача порождает когнитивный диссонанс.
Обширное влияние этой важной дихотомии на наше поведение подтверждается десятками экспериментов. В эксперименте, поставленном психологом Кэрол Двек и ее коллегой, детям 11 и 12 лет дали сначала восемь простых заданий, а потом четыре очень сложных. При этом две группы участников показали очень разные результаты [265].
Двек описывает детей из группы с фиксированным мышлением так: «Больше всего меня поразило в этой группе то, что они быстро стали принижать свои способности и винить в неудачах собственный интеллект. Они говорили что-то вроде: “Думаю, я не очень умный”, “У меня всегда была плохая память” и “Я не очень хорошо умею делать такие вещи”. Две трети из них раз за разом выбирали стратегии хуже предыдущих, больше половины выбрали стратегию, которая никуда не годилась».
Ну а дети из группы с развивающимся мышлением? Двек говорит:
Они даже не считали, что потерпели неудачу… У них преобладал оптимистический настрой, и больше 80 % при решении трудных проблем выбирали стратегии столь же эффективные, как предыдущие, или еще лучше. Каждый четвертый на деле улучшил свои результаты. Они все время учились новым, более совершенным стратегиям, чтобы применять их ко все более сложным проблемам. Несколько детей решили проблемы, которые, как мы предполагали, им не по зубам.
Эти результаты по любым меркам замечательны. Все участники эксперимента были талантливы. Двек позаботилась о том, чтобы мотивировать детей в равной степени – каждому предлагали выбрать игрушку по вкусу. И все-таки по мере нарастания сложности заданий одни проявили стойкость, а другие сошли с дистанции.
Почему разница столь велика? Все зависит от мышления. Детей с фиксированным мышлением, уверенных в том, что интеллект – величина постоянная, неудача расстраивает. Она показывает, что ты не годишься для данной работы, более того, что лучше опустить руки и не рыпаться. Ведь наделить себя новым талантом невозможно.
Совсем иначе все обстоит для детей с развивающимся мышлением. Для них интеллект – не константа, а переменная. Интеллект можно развивать, расширять и улучшать. Трудности – не повод опустить руки, а возможность научиться чему-то новому. Дети в этой группе иногда говорили, что они любят сложности и что ошибки – их друзья.
Конечно, это касается не только детей: данная дихотомия – одно из основных в человеческой психологии. Отвлечемся от экспериментов с детьми и посмотрим на двухгодичное исследование тысячи крупнейших американских компаний из списка журнала Fortune. Желая изучить мышление менеджмента успешных компаний, два психолога проводили беседы с персоналом семи корпораций, занимающих в списке Fortune первые места. Итоги были обобщены для каждой компании, чтобы понять, относится ее профессиональная культура к развивающемуся или фиксированному типу [266].
Затем психологи изучили отношение персонала к ошибкам. Разница была поразительной. В фирмах с фиксированным мышлением работники тревожились из-за неудач, боялись обвинений и считали, что ошибки лучше скрывать. Они соглашались с утверждениями вроде «В этой компании принято жульничать, заниматься подтасовками и мухлевать» или «В этой компании часто скрывают информацию и утаивают важные данные».
В корпорациях с развивающимся мышлением дело обстоит совсем иначе. Профессиональная культура расценивается здесь как честная и побуждающая к сотрудничеству, отношение к ошибкам – куда более здоровое. Персонал склонен соглашаться с утверждениями «Эта компания искренне поддерживает рискованные решения и поддержит меня, даже если я ошибусь», «Когда мы делаем ошибки, компания учится на них и в итоге получает больше опыта» и «В этой компании поощряют инновационных и творческих работников».
Вряд ли нужно говорить о том, что именно такое поведение способствует адаптации и росту. Перед нами – почти точное описание профессиональной культуры успешной организации вроде тех, которые мы изучали в предыдущих главах. Когда психологи спрашивали, часто ли работники данной корпорации сталкиваются с неэтичным поведением и подковерной борьбой, персонал фирм с развивающимся мышлением отвечал «нет» почти в полтора раза чаще, чем менеджеры компаний с мышлением фиксированным.
Здесь хорошо видна глубинная взаимосвязь между когнитивным диссонансом, поисками виновных и открытостью (см. одиннадцатую главу). Когда компания культивирует нездоровое отношение к ошибкам, обвинения становятся обычным делом, работники скрывают информацию и боятся брать на себя разумный риск. Если положение дел меняется, люди начинают разбираться прежде, чем винить кого-то, поощряется открытость, а утаивание данных расценивается как откровенный саботаж.
Из электронного письма главы отдела кадров одной из самых престижных финансовых организаций мира я узнал о том, на что готовы пойти некоторые весьма талантливые люди, лишь бы избежать неудачи.
Когда перед работником ставят новую задачу, скажем проведение большой презентации перед клиентами, в первый раз он неизбежно сделает что-нибудь не так. Даже если человек исключительно одарен, на то, чтобы набраться опыта, нужно время.
Однако разные люди реагируют на новые задачи по-разному. Одним они нравятся. Эти люди изучают обратную связь, говорят с коллегами и ищут способы поучаствовать в будущих презентациях. Они всегда – я подчеркиваю – всегда совершенствуются.
Других первая «неудача» пугает. После этого они изобретают поразительно изощренные стратегии, лишь бы гарантировать себе, что они никогда не попадут в такую же ситуацию снова. Из страха сделать ошибку они саботируют собственное развитие.
3
Вест-Пойнт – американская военная академия для будущих офицеров. Она расположена в 80 км к северу от Нью-Йорка и считается одним из лучших образовательных учреждений мира. В 2009 г. журнал Forbes назвал Вест-Пойнт лучшим вузом Америки [267].
Кампус с неоготическими зданиями из черного и серого гранита стал легендой. Здесь расположен старейший федеральный музей, а также памятник Паттону – бронзовая статуя знаменитого американского полководца. Ежегодно в кампусе селятся 1200 новых студентов, которых тут называют кадетами. Они надеются стать офицерами самой могущественной армии мира.
Даже поступить в академию очень непросто. Будущий кадет должен заручиться личной рекомендацией конгрессмена или другого высокопоставленного американского госслужащего, а также преуспеть при прохождении множества тестов на умственную и физическую подготовку. Однако, когда кадеты входят в прославленные ворота академии, настоящие испытания только начинаются.
Для начала им нужно выдержать тяжелую инициацию – шесть с половиной недель базовой подготовки кадета. В течение этого времени испытаниям подвергаются не только интеллект и натренированность кадета, но и его решительность. Академические источники пишут, что программа «продумана таким образом, чтобы определить границы физических, эмоциональных и интеллектуальных качеств кадетов». В самой академии базовую кадетскую подготовку называют «скотские казармы» или просто «скотство».
Кадеты живут в спартанских условиях, каждое утро их будят в пять часов. Между 5:30 и 6:55 они должны заниматься физическими упражнениями, после чего начинаются утренние уроки, на которых оцениваются интеллект и умение рассуждать. После обеда уроки продолжаются. Ближе к вечеру кадетов вновь ждут спортивные занятия.
После ужина наступает черед новых тренировок. Спать кадеты ложатся в десять часов вечера.
Среди тренировок – марш-броски: перебежки по 16 километров по крутым холмам со снаряжением весом 35–50 килограммов. Есть еще так называемая «камера», в которой кадеты надевают кислородные маски, после чего помещение заполняется слезоточивым газом. Учащиеся должны снять маску, громко прочесть то, что написано на табличке на стене, и сделать вдох перед тем, как покинуть «камеру». Все это, мягко говоря, неприятно.
Ежегодно «скотские казармы» заставляют полсотни кадетов покинуть Вест-Пойнт, что неудивительно – инициация очень сурова. Вот что говорит о ней проспект академии, предназначенный для поступающих: «Это наиболее жесткая часть четырехгодичного обучения в Вест-Пойнте. Ее цель – помочь превращению новичка-кадета в солдата» [268].
Долгое время военные рассматривали «скотские казармы» как средство отделить лучших кадетов от всех остальных. Конечно, они учитывали и научный метод оценки способностей поступивших, так называемый «общий балл кандидата». Он выражает в баллах качества, необходимые для того, чтобы пройти все испытания. Так, физическая выносливость измеряется в максимальном числе отжиманий. Уровень интеллекта определяется при помощи SAT (стандартного теста). Способность к обучению – при помощи среднего академического балла. Есть способ оценить и лидерский потенциал. Эти и многие другие составляющие суммируются так, чтобы получился средневзвешенный показатель.
Конечно, все эти оценки важны. Они дают представления о качествах, которые требуются, чтобы пройти через «скотские казармы». Однако кое-что военные из виду упустили. Что, если кадет, стремящийся стать офицером, обладает превосходными способностями и большим запасом физических сил, но ему недостает выдержки? Что, если он сорвется, как только окажется в действительно трудной ситуации, или потерпит неудачу, несмотря на то что он необычайно силен и умен?
В 2004 г. американский психолог Анджела Ли Дакворт попросила у командования разрешения измерить «упорство» кандидатов Вест-Пойнта [269]. Ее опросник был не столь изощренным, как «общий балл кандидата». В течение пяти минут респондентов просили оценить себя по шкале от 1 до 5 в соответствии с базовыми утверждениями типа «неудачи меня не расстраивают» и «я заканчиваю все то, что начинаю».
Дакворт намеревалась выяснить, не связаны ли эти стороны характера – в частности, готовность идти вперед, невзирая на неудачи, – с успешностью прохождения «скотских казарм» даже больше, чем качества, на которые обращает внимание переусложненный «общий балл кандидата». Результаты говорили сами за себя. После обработки ответов на опросник выяснилось, что показатель «упорство» куда лучше предсказывает успех кадета, чем «общий балл кандидата». Дакворт продолжала свои изыскания в течение следующих пяти лет. Всякий раз оказывалось, что ее метод дает прекрасный результат.
Кроме того, в 2005 г. Дакворт попросила директора Spelling Bee, американского школьного чемпионата на лучшее знание орфографии, дать ей разрешение протестировать конкурсантов. На состязаниях Spelling Bee школьники соревнуются в написании все более сложных слов. Например, в финале чемпионата 2013 г. участники должны были правильно написать такие слова, как kaburi (сухопутный краб), cipollino (разновидность мрамора) и envoûtement (магический ритуал).
И вновь результаты говорили сами за себя. Школьники с упорством выше среднего добивались большего успеха почти в полтора раза чаще, чем их ровесники. По словам Дакворт, основное преимущество тех, кто в итоге побеждал, заключалось в том, что «они не тратили много времени на слова, которые уже знали… [вместо этого] они сосредоточивались на словах, которых не знали, распознавали собственные слабости и работали с ними».
Дакворт обнаружила, что аналогичные результаты наблюдаются и в других ситуациях, когда проблема выбора не стоит так остро. Например, Дакворт вместе с коллегами изучила рекомендации, которые давали в колледже будущим учителям, и выяснила, насколько успешно работали эти люди в школах, принадлежащих общинам с ограниченными ресурсами. Опять же, выяснилось, что упорство – это ключевой фактор долгосрочного успеха.
Почему именно упорство – понять несложно: если мы, сталкиваясь с проблемами, отступаем, развиваться мы не можем, какими бы ни обладали талантами. Если трудности для нас – приговор, а не путь к развитию, мы будем бояться неудачи как огня. Поэтому упорство тесно связано с развивающимся мышлением, с тем, как мы воспринимаем успех и неудачу.
Одна из проблем нашей культуры – убеждение, что успех приходит сразу. Так, реалити-шоу заставляют нас поверить в то, что успеха можно достичь за короткий промежуток времени, убедив капризного судью или зрителей в том, что ты должен быть победителем. В том числе поэтому такие программы очень популярны.
Но в реальном мире успех достигается не так. Когда вам нужно создать пылесос с двойным циклоном, научиться лучше всех в мире бить штрафные, стать гроссмейстером или кадровым офицером, вы должны долго трудиться прежде, чем добьетесь успеха. Успех требует стойкости и готовности одолеть трудности и неудачи.
Если же молодой человек считает, что настоящий талант добивается успеха мгновенно, зачем ему стойкость? Взяв в руки скрипку и не сумев сыграть как виртуоз, он решает, что никогда не научится, и отказывается прикладывать усилия вовсе. Ошибочная идея, согласно которой успех приходит сразу, убивает способность противостоять трудностям.
Впрочем, иногда лучший выход – сдаться. Если вы строите Вавилонскую башню, вы тратите жизнь понапрасну. Однажды вам придется сделать выбор: не стоит ли отказаться от расходов на ваш проект и вместо этого попытаться сделать что-то другое? Это одно из важнейших решений, которые мы принимаем.
И это часто приводит к неправильному представлению о мышлении развивающегося типа. Не станут ли люди с таким мышлением упрямо делать безрезультатную работу слишком долго? Не положат ли они свою жизнь на что-то, чего никогда не достигнут?
На деле все обстоит наоборот. Именно человек с развивающимся мышлением более способен принять рациональное решение отказаться от цели. Двек говорит: «Развивающееся мышление не означает, что студент не может решить, что ему недостает умений, требуемых для решения задачи. Более того, оно позволяет студентам отказываться от цели без стыда или опасения, что тем самым они демонстрируют свою полную негодность».
Вспомним про эффект диспозиции, описанный в пятой главе. Рациональный трейдер придержит акции, которые в будущем будут расти, и продаст те, что обесцениваются. Но на деле трейдеры предпочитают сохранять акции, теряющие в цене, невзирая на будущие убытки. Почему? Потому что они не хотят признавать свою ошибку. В итоге люди держатся за падающие акции слишком долго, отчаянно надеясь на то, что ценные бумаги вырастут в цене. Даже профессионалы фондового рынка держат падающие акции в два раза дольше, чем растущие.
Развивающееся мышление позволяет увидеть неудачу незамутненно: не как приговор своим способностям, а как возможность чему-то научиться. Трейдеры с развивающимся мышлением менее предрасположены к эффекту диспозиции, то есть с меньшей вероятностью придерживают падающие акции. Глядя на неудачу отдельно от презрения, которым часто окружают неудачников, мы видим, что дело не в преследовании пустой цели, а в способности разумно адаптироваться. И не важно, означает ли это, что мы отказываемся от чего-то или, наоборот, упорно делаем что-то – и преуспеваем [270].
Предположим теперь, что мы уже приняли рациональное решение упорствовать. Теперь развивающееся мышление обретает дополнительную значимость. Оно помогает справляться с проблемами и неудачами. Нельзя всю свою профессиональную жизнь бояться отрицательной обратной связи, избегать ситуаций, в которых можно стать мишенью критики, и тем самым заранее отказываться от любого прогресса. Вы решили продолжать – но пока что не преуспели.
Джеймс Дайсон сделал 5127 прототипов, хотя его предшественники не выходили за пределы первой сотни, не потому, что он умнее их, но потому, что упорнее. Точно так же Бекхэм и Джордан, может быть, и родились с выдающимся спортивным талантом, но без развивающегося мышления не стали бы тем, кто они есть.
Ориентированная на развитие культура – это не наивный оптимизм, не бесхарактерность и не концепция «мы все победители» в бизнесе или в жизни. И конечно, это не метафора эгалитаризма. Скорее это передовой подход к организационной психологии, основанный на самом главном научном принципе: мы развиваемся быстрее, когда сталкиваемся с неудачами – и на них учимся.
