Иногда случается, что люди некстати употребляют слова и в результате невольно говорят то, чего вовсе не имели в виду. Мне вспоминается история, которая произошла в начале перестройки. Юрий Бондарев заявил, что писатель должен быть душеприказчиком русского народа. Между тем душеприказчик — это лицо, которому завещатель поручает исполнение завещания. Получилось, что русский народ умер, а писатель должен выполнить его последнюю волю. Разумеется, ничего подобного никто сказать не хотел.

Я уже рассказывала, как своеобразно телеединоросс Комиссаров употребляет слово сакральный по отношению к телевидению и как его братья по разуму запрещают всуе упоминать «Единую Россию».

В каждом отдельном таком случае сначала кажется, что это просто косноязычие. Но постепенно начинаешь понимать, что тут другое. Пользуясь выражением Лакоффа и Джонсона, это «метафора, которой они живут».

Вот, пожалуй, самая яркая история на эту тему.

Когда в марте 2005 г. произошло покушение на председателя правления РАО «ЕЭС России» Анатолия Чубайса, спикер Госдумы Борис Грызлов назвал это покушение «кощунством». Так и сказал: «Это кощунство, это невозможно оставлять без внимания».

Слово кощунство имеет два значения:

1. Оскорбление религиозной святыни. Иными словами, богохульство, святотатство;

2. Оскорбительное отношение к тому, что глубоко чтится, что свято и дорого кому-либо.

Так, у Достоевского в «Бесах» читаем: «Кроме кражи совершенно было бессмысленное, глумительное кощунство: за разбитым стеклом иконы нашли, говорят, утром живую мышь». А Юрий Карабчиевский справедливо называет кощунственной строчку Маяковского «Я люблю смотреть, как умирают дети». Таким образом, кощунство всегда предполагает оскорбительное поведение, которое ранит, унижает чувства других людей, компрометирует то, что в их глазах свято. Разумеется, у слова кощунство бывают и расширительные, образные употребления. Так, можно сказать: «Портить вкус чая сахаром — это просто кощунство». Это несерьезное употребление, но и в нем сохраняется идея, что такое обращение недостойно такого замечательного напитка, как чай, обидно для него.

Все это никак не согласуется с фразой Грызлова. Многих людей употребление им слова кощунство покоробило или рассмешило, а журналисты сразу стали цитировать словарные толкования и пытаться приложить их к ситуации. «Независимая газета» написала: «Чубайс — гений, конечно, но называть его произведением искусства или научным открытием я бы не решился. Что до святости — я-то согласен, что Чубайс святой, но этот вопрос вроде бы не Государственная дума решает». Правда, Максим Соколов заявил в «Известиях», что именно Грызлов «сумел по первым следам явить пусть стилистически немного корявую, но по сути полностью верную реакцию. Чубайс не является сакральным существом, но порядок ведения дел, при котором пуля и бомба безусловно не приемлются в качестве допустимых средств полемики, — такой порядок является если и не священным, но безусловно необходимым для выживания общества и государства. Тот, кто своими действиями или же благожелательной реакцией на такие действия отвергает табу, — тот кощунственно относится к вопросам жизни и смерти родной страны».

Безусловно, жизнь человека священна, и в этом смысле посягательство на жизнь любого человека — чиновника, бизнесмена, врача, водителя троллейбуса — кощунство. Но Грызлов-то назвал кощунственной не саму идею посягательства на человеческую жизнь, а покушение на конкретного человека.

Вот и получилось, что он представил председателя правления РАО «ЕЭС России» как нечто вроде чудотворной иконы. Что до священного порядка и власти от Бога, то тут Максиму Соколову виднее. Вероятно, златоуст Грызлов действительно подразумевал что-то в этом роде.