Единство времени
Как-то раз я смотрела телепередачу «Преступление в стиле модерн», в которой историк Лев Лурье рассказывал об одном эпизоде российской истории начала XX века. Речь шла о конфликте полиции и жандармерии по поводу черносотенной организации «Союз русского народа».
Герою этой истории, почти раскрывшему серию убийств сыщику Филиппову, жандармы велят прекратить расследование. И вот автор передачи говорит: «Возникает классический конфликт драматургии — конфликт между долгом и честью».
Имеется в виду, что долг государственного служащего, состоящий в подчинении начальству, в данном случае желающему прикрыть дело против антисемитской организации, которую, как оказалось, само и поддерживало, вступает в противоречие с представлением Филиппова о личной чести. Но вот насчет классического конфликта драматургии автор слегка ошибся. На самом деле классический конфликт — не между долгом и честью, а между долгом и чувством.
Классицистическая трагедия строилась именно на таком конфликте. Так, в 1653 году во Франции была поставлена трагедия Пьера Корнеля «Сид», действие которой происходит в средневековой Испании. В центре трагедии — любовь Родриго и его невесты Химены. Отцы влюбленных ссорятся, и Родриго должен вызвать на дуэль отца Химены. Сыновний долг вступает в противоречие с любовью. Родриго произносит монолог:
Пронзен нежданною стрелой,
Что в грудь мне бросил рок,
Мой яростный гонитель,
За дело правое я выступил как мститель,
Но горестно кляну удел неправый свой
И медлю, теша дух надеждою бесцельной
Стерпеть удар смертельный.
Не ждал я, близким счастьем ослеплен,
От злой судьбы измены,
Но тут родитель мой был оскорблен,
И оскорбил его отец Химены.
(перевод Ю. Б. Корнеева)
Родриго убивает отца Химены, и теперь уже Химена разрывается между любовью и дочерним долгом. Долг здесь не противопоставлен чести, напротив, честь требует от человека, чтобы он выполнил свой долг, а поддаться чувству — значит преступить долг и тем самым поступиться честью.
Еще более наглядно реализуется конфликт чувства и долга в политической трагедии, где государственный или общественный деятель отказывается от любви во имя интересов государства, как в трагедиях Корнеля «Цинна» и «Гораций» на сюжеты из истории античного Рима.
Все это, конечно, имеет мало общего с конфликтом полиции и жандармерии.
Подмена, как это часто бывает, вызвана не только созвучием сочетаний конфликт между долгом и честью — конфликт между долгом и чувством. Здесь проговаривается подсознание российского интеллигента.
Дело в том, что русская интеллигенция с самого начала осознавала себя не только как социальная, но и как духовная общность. При этом интеллигенция в России всегда была более или менее оппозиционной. Она практически ни в какие моменты нашей истории не отождествляла себя с государством, а с другой стороны, имела свои отдельные отношения с народом: представление о том, в чем состоит ее долг перед русским народом и по какому пути должна идти Россия. В советское время государство и само относилось к интеллигенции подозрительно: оно ведь себя обозначало как государство рабочих и крестьян, интеллигенция в советском обществе была лишь прослойкой. Так что неприязнь интеллигенции и государства была взаимной.
Естественно поэтому, что поступление на службу к этому государству интеллигент всегда воспринимал как рискованное предприятие, чреватое конфликтом интересов. Выполнение долга перед государством в любой момент грозило вступить в противоречие с честью русского интеллигента. Конечно, именно в этом контексте историк, автор передачи, воспринимает и положение своего героя — честного и талантливого сыщика, который хочет служить интересам России, но сталкивается с противодействием государства. Потому и память историка так услужливо искажает формулировку хрестоматийного драматургического конфликта.
Действительно, что́ там конфликт долга и чувства: кровная месть, семейная вражда, дуэль с отцом возлюбленной — все это не так уж актуально. Вот когда ты преступников ловишь, а начальство их покрывает — это драма так драма.