XXVI. «Руки вверх!»
Огромная сила, непонятная и радостная, толкала наши ряды вперед на это безумное и страшное дело. Окруженные равнодушием одних, злобой других, презрением третьих, мы шли в этой красноармейской одежде под предводительством человека в ненавистной для всех форме, в кожаной желтой куртке с ярко красневшим орденом Красного Знамени на груди.
Мужчины, женщины, дети с голодными лицами тоскливо-умоляющим, испуганным взглядом провожали наше загадочное и уверенное шествие.
Пороховые остались далеко позади. Мелькнули Пески. Рейнгардт подвел нас к тихой улице, носящей имя «Полтавской победы». Путь шел вниз. Странная дорога! Ведь можно было пройти прямо.
— Взвод, стой!
Голос Рейнгардта:
— Смирно!
Пред нами — Трофимов:
— Сколько у вас винтовок?
— Одиннадцать.
— Н-да… Надо бы побольше.
Молчание. Трофимов обходит строй. Всматривается в лица. На ходу быстро жмет руку. Задает отдельные вопросы:
— Гардемарин?
— Есть.
Так вот о какой организации он говорил мне в номере гостиницы нашего Экономического общества!
Трофимов отозвал меня и Рейнгардта в сторону:
— Сколько винтовок у вас на квартире?
— Тридцать две, — ответил Рейнгардт.
— Сейчас я отряд распущу. Но раньше я должен вам обоим сообщить, что произошли некоторые изменения. Последняя разведка принесла новые сведения. Во-первых, теперь вагон стоит на третьем пути. Вся охрана помещена в железнодорожной будке. Часовых по-прежнему — двое. Но посты их изменены: сегодня один часовой стоит у будки и другой — у вагона. Все это вы должны запомнить отчетливо.
— Слушаюсь.
Трофимов подошел к отряду. Он улыбнулся и начал:
— Товарищи!
И та же улыбка пробежала по всем лицам.
— Прошу вас сейчас разойтись. Весь сегодняшний день старайтесь быть незамеченными, нигде не собирайтесь вместе. Сюда, вот на это самое место, вы прибудете в 10 часов 30 минут вечера.
Он вынул часы:
— На моих без 10 минут час. Проверьте ваши часы!
Он оглядел отряд и бросил отрывисто и ласково:
— С Богом!
Втроем мы медленно шли и говорили о плане нападения. Трофимов был уверен, что все пройдет без осложнений, без крови и жертв. Рейнгардт держался другого мнения. И он полагал, что охрана не очень надежна, и красноармейцы не будут подставлять свой лоб и рисковать жизнью. Но Рейнгардта смущало другое: в вагоне находились чиновник и комиссар. Эти могли оказать сопротивление.
— Я не говорю, — объяснял он, — что это опасно. Я только предвижу возможность жертв. Впрочем, и это — пустяки. Лес рубят — щепки летят….
Рейнгардт обратился ко мне:
— А за винтовками придется съездить вам. Сам я должен сейчас отправиться по делам. Приходите ко мне в Манежный переулок. Там заберете недостающие винтовки и привезете их сюда. У моей квартиры вас будет ждать Кирилл.
Мы простились. Рейнгардт вскочил в трамвай, а я несколько минут стоял и внимательно следил за тем, как тихо и задумчиво шел к Николаевскому вокзалу Трофимов, опустив голову и глубоко засунув руки в карманы солдатской шинели без погон.
И в этой походке, как раньше в отдельных словах, взгляде глаз, ласковом похлопывании по плечу я улавливал, я чувствовал какое-то волнение за нас и нашу судьбу.
Я невольно улыбнулся:
— Милый, странный человек! Он думает о нас, как будто сам он застрахован от кровавых случайностей, от ареста и смерти.
В 10 часов вечера мы выносили с Кириллом винтовки и клали их в пролетку. Кирилл сел на козлы, и легкой рысцой мы покатили по Знаменской.
Вдруг кто-то схватил лошадь под уздцы. Мы остановились.
Пред нами стоял человек в красноармейской шинели, в папахе, заломленной совсем назад, а из-под нее выбивались пряди длинных волос. Я опустил руку в карман за револьвером.
— Куда везете оружие, товарищи? — спросил красноармеец.
— А вам какое дело?
— Если спрашиваю, значит, есть какое-то дело.
— Да вы сами-то кто такой?
— Я-то?
— Да, вы-то.
Я чувствовал, как во мне разгорается раздражение. В голове мелькнуло решение:
— Уложить на месте!
Красноармеец стоял, расставив ноги, и поглаживал вытянутой левой рукой круп лошади. Потом он пристально взглянул на Кирилла, на меня, приблизился ко мне вплотную, заулыбался и тихо произнес пароль:
— Сабля.
И, обрадованный, ему откликнулся я:
— Сердце!
Я сошел с пролетки, и мы пожали друг другу руки. Этот был тоже из нашей организации.
— Да, — сказал он, — там уже собираются.
— Почему вам вздумалось разыграть всю эту комедию?
— На всякий случай… Для проверки… Мало ли кто мог ехать с оружием. Да еще тут, поблизости от вокзала. Все может быть.
— Ну, если бы, действительно, ехали вместо нас настоящие красноармейцы, что бы вы могли сделать? Вы же — один…
— Ну, это… как вам сказать… Две-то пули может выпустить и один человек.
Темный вечер спустился на Петербург, и везде была тьма. Не видно было огней. Когда-то сверкавший электричеством вокзал бедно освещался немногими лампочками. Чрез Знаменскую площадь Кирилл промахнул во весь дух крупной рысью, и мы остановились на том же самом месте, в маленькой улочке близ церкви, построенной в древнерусском стиле.
Подошел Рейнгардт:
— Никто не заметил, как вы выносили винтовки?
— Никто. Да в такой час теперь никого на улице и быть не может.
— Квартиру заперли?
Я возвратил ему ключ. Потом Трофимов взял меня под руку, и мы прошли вперед:
— Вам придется первому пойти и завязать дело. Вы должны, во что бы то ни стало, проникнуть в помещение охраны и все подготовить так, чтоб нам было легко ее обезоружить.
— Понимаю.
Я направился к Николаевскому вокзалу, обогнул его и вошел в широкие ворота. Была пуста Знаменская площадь, пусто было около вокзала, и только несколько человек служащих торопливо проходили по этому большому каменному двору.
На третьем пути я увидел вагон-микст первого и второго класса. Около него тихо похаживал часовой. Я приблизился к нему и небрежно попросил:
— Товарищ, нет ли спички? Мне бы прикурить…
Часовой остановился и опустил винтовку к ноге:
— Спичек нет у меня, товарищ.
— Экая жалость!
Я протянул ему папиросу. Он взял и сказал:
— Спички-то можно достать. Вот спросите, товарищ, там — в сторожке. Это — наша же охрана.
Я прошел туда. Шесть человек солдат сидели, курили и разговаривали. Приткнутые, в углу стояли винтовки. Я наклонился к первому же красноармейцу охраны и начал прикуривать, все время стараясь продлить и выиграть время.
С секунды на секунду я ждал подхода остальных на помощь мне.
Наконец папироса зажглась. Я пустил густой клуб дыма и тотчас же услышал голоса наших, раздававшиеся за будкой. Сразу же остервенелым криком, как сумасшедший, я исступленно заорал:
— Руки вверх! Приказом чрезвычайной комиссии вы арестованы за небрежное несение караульной службы. Смирно! Ни с места!
Я выхватил револьвер и навел его на этих оторопелых и растерявшихся людей.
