Высота над Сараевом. 1992 год.

В 1992 году осенью я попал в Пале – столицу Боснийской Сербской Республики. Вначале я, правда, встретился с генералом Радко Младичем. Генерал в голубом тесном ему костюме на три пуговицы выглядел, я помню, переодетым крестьянином. Часа три, наверное, генерал, разложив карту на столе, втолковывал мне, какие военные заводы перешли в руки хорват и мусульман, а какие остались у сербов, и, в конце концов, попросил у России вооружение: вертолеты «МИ-24» и ещё всякие военные мощности. Затем мы поговорили о возможности поставлять Югославии нефть и нефтепродукты по Дунаю. К середине разговора я понял, что меня принимают за другого, возможно, за представителя Кремля, но не стал разочаровывать Младича. Через сутки я уже был в Пале. Ночевать меня привезли в деревянное, мёрзлое, неотапливаемое шале, где не функционировала канализация. А спать я улёгся, выпив всё содержимое бутыли сливовой водки внизу в ресторане (ресторан как-то работал, хотя горячих блюд не было) и навалив на себя всё белье и одеяла из своего и соседних номеров. Как раз догорел обрезок свечи, выданный мне внизу в ресторане, чтобы добраться до номера. Утром в окне обнаружилось ярчайшее солнце и роскошная природа гор: это были места, использовавшиеся в 1984 году для Олимпийских игр в Сараеве.

В коридоре я познакомился с пожилой женщиной в нескольких вязаных кофтах. Она неплохо говорила по-английски и пригласила меня к себе на кофе. У неё оказалось в комнате нечто вроде керосинки. Кофе она приготовила отличный. Дама назвалась Биланой Плавшич, впоследствии она сменила Караджича на посту президента Боснийской Республики, ещё позднее представляла Сербию в слепленной искусственно из враждующих сторон Боснии, а сейчас сидит в тюрьме международного трибунала в Гааге – отправилась туда добровольно. Плавшич находила позицию Караджича чрезвычайно агрессивной, она считала, что с Западом следует быть вежливее и дипломатичнее, а уж Младича и вовсе она считала ястребом. Как ныне видно, все сербы – и ястребы, и голубки – равно не устраивали НАТО и Соединённые Штаты, потому и голубь оказался в тюрьме, а ястребы и умеренный Караджич где-то прячутся.

Тогда я покинул Пале: столичные сплетни и интриги, неизбежные в молодых республиках, меня не прельщали, к тому же грозила постоянная опасность быть вовлечённым в эти интриги, потому я с удовольствием уехал на передовую. В сербский плацдарм в самом городе Сараево – в квартал Гербовицу, где не отказал себе в удовольствии попасть сразу в несколько перестрелок. На пути обратно идущую впереди в темноте машину подбили. Затем я надолго застрял с чётниками в Еврейски Гроби, ходил с ними в атаку (предместье Сараево – Еврейски Гроби – названо так по находящемуся там старому Еврейскому кладбищу), пережил тысячу приключений, ходил по брошенным в грязь мусульманским лиловым знамёнам с лилиями, получил в подарок от коменданта округа Вогошча пистолет фабрики «Црвена Звезда». И оказался опять в Пале очень не скоро. Я сидел, помню, в военной столовой и обсуждал, как мне попасть через Париж в Москву к 24 октября – в этот день должен был состояться 1-й учредительный съезд ФНС – Фронта национального спасения. За соседним столом сидели какие-то робкие парни, ясно не сербы. Журналистов же в эту сугубо сербскую элитарную столовку обычно не пускали. Она находилась в одном доме с аппаратом правительства. Один из парней подошёл ко мне, представился: режиссёр-документалист Би-би-си Пол Павликовски. Он читал мои книги по-английски и хотел бы сделать предложение. Он снимает по заказу Би-би-си фильм о Караджиче и боснийских сербах. Он хотел бы, чтобы я проинтервьюировал Караджича для части эпизодов фильма. Участие в качестве интервьюера русского писателя, известного на Западе, сделает фильм живее. Я поинтересовался, сколько понадобится времени. Три дня. После этого они направляются в Белград. Я согласился.

Мы начали в тот же день со знакомства с Караджичем. Он появился в военной столовой через час. Высокий, полный, серый костюм-тройка, галстук, очень длинные седые с русым волосы. По виду настоящий сербский профессор, каковым он и был. Профессор психиатрии и поэт. Должна была выйти вскоре его книжка в издательстве города Нови Сад. Мы поговорили с ним о сербских издателях, у меня к тому времени вышло несколько книг в Белграде и одна книжка в Нови Саде. Мы поговорили об Америке, часть жизни Караджич прожил там, мы поговорили о Билане Плавшич, профессор Караджич сказал с улыбкой, что Билана хорошая женщина, но, к сожалению, либералка… Беседой мы как бы обозначили общие вехи нашей жизни и обозначили символы.

На следующий день рано поехали на высоты над Сараевом. Там над городом на склоне, усыпанном 12,7-миллиметровыми гильзами тяжелого пулемета «Браунинг», мы встали. Он показал мне в бинокль и без бинокля (ориентир – слева от столба дыма) его собственный дом. Там у него остались все книги, и они только год назад закончили с женой оборудование приемной… Началось всё шестого апреля – вдруг толпа мусульман, размахивая флагами, организовалась в демонстрацию за независимую мусульманскую Боснию. Раздались выстрелы, якобы стреляла сербская полиция. Но это была провокация, мусульмане не жалеют своих нисколько, расстреляли своих, чтобы вмешался Запад. До этого никаких массовых выступлений не было. Ну, конечно, тлели подспудно искры, выходили всякие подпольные журнальчики, еще в 70-е годы брошюра этого полоумного Алии Изитбеговича о создании мусульманского государства в Боснии, первого мусульманского государства в Европе. Но тогда это было достоянием десятков, ну, сотен полоумных. В основном мусульманских интеллектуалов.

– Прочтите мистеру Лимонофф ваши стихи! – вмешался Павликовски. Его ребята с волосатыми микрофонами и камерами обступали нас. Солнце передвинулось, и охрана Караджича заставила нас отойти от панорамы дымящегося Сараева, так как нас могли подстрелить снизу снайперы, теперь, когда солнце передвинулось.

– Знаете, у нас достаточно сил, чтобы в несколько дней взять Сараево, – сказал Караджич.

– Почему же не берете?

– Не хочу раздражать Запад. Дело в том, что я достаточно прожил в Америке, чтобы понять, как с ними работать. Они очень чувствительны к вопросу прав человека, например. Если мы возьмем Сараево, нас станут обвинять в геноциде «мусульманской нации» и всех других грехах. Я предпочитаю действовать осторожно и постепенно. Многие наши меня не понимают. У меня выросла сильная оппозиция во главе с моими генералами. Они хотели бы захватить всё, что можно, и уж тогда договариваться. Их не волнует западное общественное мнение и последствия. Но мы и так владеем 72 % территории Боснии… Генералы… Они забыли, что это я сделал их генералами.

Караджич не называл имени Младича, но я знал уже, что между ним и Младичем идет борьба. Остаток дней мы посещали блиндажи, посетили день рождения целой воинской дивизии: как средневековые воины сидели меж дивных гор под парусиновыми тентами и произносили тосты и здравицы. Я сидел между раненым отличным полковником Бартолой, похожим на мужицкого Христа, и Караджичем. За Караджичем сидел Младич. Когда съемки закончились, оказалось, что можно попытаться пробиться в Белград на вертолете. Западная авиация уже установила тогда контроль над воздушным пространством Боснии. Потому летели, следуя рельефу местности, прижимаясь к склонам гор и поверхности ущелий. Расстались на военном аэродроме уже ночью.

Дальнейшее известно. В споре о том, как надо было работать с Западом, остались не правы все. И голубь Билана Плавшич, и умеренные президенты Караджич и Милошевич. Ближе всех к истине оказался всё-таки ястреб Радко Младич. Несмотря на то что для войны всеми способами с коалицией стран хозяев мира, для войны с коалицией «мэтров» у маленькой Сербии не было сил.

Однако все они доблестно бились, им не стыдно, они могут, отходя в мир иной, сказать себе, что сделали всё, что могли. Все лежат мёртвые и порубанные, как в битве при Косово.