КРЕПОСТЬ НА РЕЛЬСАХ

Ездовой резко натянул вожжи. Кони захрапели, разворачиваясь перед бронепоездом с броской надписью «Коммунар». Лизюков ловко перескочил на звонкие ступеньки штабного вагона. Лязгнула массивная дверь. На площадке его ожидал дежурный по части Пенежко. Он зычно отрапортовал:

— Товарищ командир бронепоезда, за время моего дежурства никаких происшествий не случилось. Личный состав занимается согласно распорядку!

Крепко пожав руку Ивану, Александр Ильич невольно залюбовался по-военному статной фигурой бывшего слесаря. Ни одной складочки под туго затянутым ремнем. Видавшие виды сапоги с аккуратными латками начищены до зеркального блеска. Смуглую шею оттеняет белоснежная полоска подворотничка. Каков добрый молодец!

По достоинству оценив внешний вид подчиненного, Лизюков, однако, сдержанно пожурил:

— Опять у вас — «не случилось». Как нужно рапортовать по уставу?

— Никаких происшествий не произошло, — исправился Пенежко.

— Теперь правильно, как и подобает командиру артиллерийского расчета. Депеши поступали?

— Есть одна. От командарма Тухачевского.

— Через двадцать минут командиров подразделений и начальников служб ко мне.

— Слушаюсь, Разрешите обратиться по личному вопросу?

Александр Ильич покачал головой. Не останавливаясь, прошел в свое небольшое купе. «Только не сейчас, — мелькнула у него торопливая мысль. — Есть более неотложные дела». Их после совещания у особо уполномоченного ВЦИК В. А. Антонова-Овсеенко было немало: подготовка к предстоящему срочному рейсу, проверка техники, вооружения, оценка предполагаемого маршрута, составление распоряжения для разведчиков и другие хлопоты.

Звено к звену выстраивалась цепь ближайших и последующих действий, обеспечивающих осуществление боевой задачи. Суть се заключалась в том, чтобы нести постоянную охрану коммуникаций и расположения войск, направленных Советом Труда и Обороны, лично В. И. Лениным, на борьбу с бандами эсера Антонова.

Воспользовавшись недовольством части крестьян продразверсткой, новоявленный «спаситель» России создал повстанческую армию, насчитывавшую в своем составе десятки тысяч штыков и сабель. Она то появлялась, то исчезала. Запылали усадьбы коммун, кооперативов, дома волостных и сельских Советов Тамбовской губернии. Внезапные налеты наводили страх на сельское и городское население, создавали видимость непобедимости, неуловимости антоновских полков, располагавших, кроме стрелкового оружия, пулеметами, артиллерией.

Главная опасность заключалась в том, что мятежников поддерживали не только кулаки, но и часть введенного в заблуждение среднего крестьянства. Это давало антоновцам опору, возможность, меняя загнанных на марше лошадей на свежих в попутных деревнях, продвигаться со скоростью шестьдесят — сто верст в сутки, неизменно уходить от преследовавших их стрелковых и даже кавалерийских подразделений Красной Армии.

Чтобы справиться с бандой, нужны были новая, более гибкая и точная тактика, продуманная разъяснительная работа среди населения, смелые, решительные действия более крупных, чем ранее, и оснащенных необходимыми средствами полков, бригад, дивизий, в том числе и бронепоездов, направленных на Тамбовщину. Новую тактику предстояло еще выработать. Она только зарождалась, и мысли о ней заслоняли другое, менее важное. Эти мысли одолевали командира бронепоезда № 56 «Коммунар».

Еще находясь в пути сюда, в Тамбовскую губернию, Александр Ильич перебирал в памяти то, что могло бы пригодиться из его собственного опыта, приобретенного в 1919 и 1920 годах в сражениях с деникинцами, петлюровцами, белополяками на Юго-Западном фронте…

После окончания школы красных командиров в Смоленске Лизюков командовал стрелковым взводом, ротой. Старшие начальники не раз отмечали высокие волевые качества, отвагу, организаторские способности молодого красного офицера: «…во время опасности не теряется, принимает разумные решения и добивается их осуществления во что бы го ни стало. Будучи членом РКП(б) с 1919 года, тов. Лизюков пользуется непререкаемым авторитетом среди коммунистов и подчиненных». Его прочили на выдвижение командиром батальона, но жизнь распорядилась по-своему.

Летом 1920 года шли напряженные бои под Житомиром. Красные полки прорывали оборону белополяков. Пилсудчики упорно сопротивлялись, цепляясь за каждую высотку, каждую балку. С исключительной яростью враги защищали двухгорбый курган, господствовавший над местностью.

При постановке задачи на наступление командир полка сказал:

— Этот крепкий орешек достанется Лизюкову. Как только он его разгрызет, побегут паны с гайдамаками без остановки.

Трижды бойцы врывались в траншеи и блиндажи, расположенные на склонах кургана. Всякий раз на них обрушивалась шрапнель. Артиллерия неприятельского бронепоезда открывала ураганный огонь. Стальной подвижный форт курсировал за высотой. Наши снаряды не долетали до него.

Командир бронелетучки, прибывшей для поддержки стрелковой роты, попросил:

— Вы только выкурите этого железного гада, что за курганом…

— Попробуем, — сказал Александр Ильич.

У него родился замысел: одним взводом зайти с тыла, чтобы разомкнуть цепь, связывающую бронепоезд с опорным узлом обороны. Тогда стальная махина будет вынуждена выдвинуться из-за своего укрытия, хотя бы на короткое время покинуть мертвое пространство, подставить себя под снаряды бронелетучки. Конец придет и для тех, кто засел на кургане.

Ротный двинулся с отрядом в обход. Пройдя по заросшему кустарником оврагу, они приблизились к подножию высоты. И здесь наткнулись на вражеский танк «рикардо». Громоздкий, неуязвимый, он маячил на фоне неба, словно грозный, несокрушимый бастион. Видимо, наблюдатель заметил что-то подозрительное в овраге. По опушке хлестнула пулеметная очередь.

— У нас есть гранаты, — обратился к красноармейцам ротный. — Нужны три добровольца.

Строй выжидающе молчал. Бывалые фронтовики впервые столкнулись с бронированным чудовищем.

— Коммунисты есть?

Вперед шагнули рядовые Козырев, Соха и… Пенежко. Его окликнули: мол, не лезь не в свои сани.

— Ладно, — отмахнулся Иван. — Может быть, управлюсь не хуже партийного.

Мало кто из взвода тогда знал о том, что неделю назад он попросил Никанора Козырева и Ондрия Соху дать ему рекомендации для вступления в ряды РКП(б).

Козырев, путиловец, бывший депутат Петроградского Совета, член партии с 1905 года, прибыл в роту по партийной мобилизации. Он привез с собой памятку — небольшой листок чуть крупнее ладони, который определял обязанности коммуниста-рабочего на фронте. В памятке говорилось: «Звание коммуниста дает лишь одну привилегию: первым сражаться за революцию; подавать пример стойкости, самоотверженности, дисциплины; идти на всякую работу, какова бы она ни была: быть последним в почетных местах и первым в опасных». Почти в каждом своем выступлении ротный изыскивал возможность сослаться на питерскую памятку, напомнить всему личному составу, что в ней — источник боевой крепости подразделения.

Никанор, выслушав просьбу Ивана, обещал подумать.

Соха, член партии с 1916 года, участник установления Советской власти в Киеве, написал рекомендацию в тот же день, но сказал:

— Хочу еще раз посмотреть на тебя, хлопец, в настоящем деле, чтобы точно знать, каков мой крестник. А уж после бери рекомендацию.

Тройка отважных по указанию ротного подползла к «рикардо» с разных сторон. Три человека с шестью связками гранат начали рискованный поединок. Ближе других подобрался к цели Соха. Мгновенно вскочив, он размахнулся и… упал, скошенный короткой пулеметной очередью. Мгновение спустя грохнула связка гранат, брошенная Козыревым. Стальная громада дрогнула, но продолжала двигаться. Тогда под ее гусеницу метнул гранаты Пенежко.

Танк качнулся, замер и зачадил черным дымом. Круглая крышка башни отвалилась. Кто-то замахал белой тряпкой. Пятерых оглушенных танкистов красноармейцы выволокли из нутра машины. Шестой выкарабкался сам. Тотчас поднял руки, заискивающе представился по-русски:

— Отто Крауль, механик-инструктор…

— Полюбуйтесь, товарищи, — сказал ротный. — Танк английский, механик немецкий, форму носит французскую, обут по-американски!

Зрелище действительно получилось любопытное, веселое. Красноармейцы от души хохотали.

Удара с тыла пилсудчики совершенно не ожидали. Рукопашная схватка завязалась в траншеях, блиндажах Здесь произошла памятная встреча. В ходе короткой борьбы на самой вершине за командный пункт ротный заметил группу польских пехотинцев во главе с офицером, спешивших на выручку. Крикнув красноармейцам: «За мной!» — Александр Лизюков бросился им наперерез.

Офицер, подняв над головой палаш, прыжками приближался к Лизюкову. Кряжистый, длиннорукий, в конфедератке, надвинутой на брови. Чем-то знакомый. «Мачигин, — узнал ротный. — Уже опять переоделся, иуда…».

В стремительном броске он выбил у нападавшего палаш и принял на штык грудь врага, остервенело рвавшегося вперед. Потеряв руководителя, пехотинцы один за другим сдались.

Несколько часов спустя взяли курган и захватили подбитый меткими выстрелами наших орудий бронепоезд. Никанор Козырев первым поднялся на паровоз. Покопался в машине и доложил: «Полный порядок. Можно совершить марш не хуже кавалеристов — аллюром три креста».

На ближайшей станции трофей передавали укомплектованной команде, возглавлявший ее военспец предложил Александру Ильичу: «Имеется вакансия моего заместителя, несколько рядовых должностей. Соглашайтесь, не пожалеете».

Узнав о намерении ротного переменить профессию, командир полка запротестовал:

— Не делай глупостей. Ты же природный полководец. Зачем тебе эта железная коробка? Тьфу, хуже не придумаешь!

Позднее, постепенно остыв, он махнул рукой: мол, вольному воля.

Началась для Лизюкова новая жизнь под стук колес, переливчатые гудки, под пронзительное посвистывание шальных степных ветров.

12-я армия успешно развивала наступление вдоль шоссе, заваленного повозками, машинами, брошенными пушками. Белополяки в панике оставляли все, что могло облегчить им бегство. В красных частях, соединениях царил небывалый подъем. Воодушевленные успехом люди неудержимо рвались вперед.

В те знойные летние дни состоялось запомнившееся Лизюкову совещание командиров, политработников, партийного актива. Началось оно выступлениями с мест. Слушая ораторов, Александр Ильич увидел, как в президиум прошли двое: В. П. Затонский, член Реввоенсовета 12-й армии, с которым он не раз встречался, и коренастый, смуглолицый человек в защитном френче, сапогах. Темные волосы его были зачесаны назад, открывая высокий лоб. Карие глаза спокойны, проницательны, В правой руке — нераскуренная трубка. Ее мундштуком мужчина разглаживал усы.

Когда прения завершились, Затонский поднялся и сказал:

— Слово предоставляется члену РВС Юго-Западного фронта товарищу Сталину.

Выступающий говорил неторопливо, повторяя уже известные факты, давал им свое, необычное толкование. Да, взято 70 орудий и более 250 пулеметов. И что же? Путь на Варшаву, как утверждают участники совещания, открыт? Да, противник стремительно откатывается. Выходит, только вперед? Отнюдь нет.

— Бахвальство и самодовольство совершенно не соответствуют ни политике Советского правительства, ни состоянию сил противника на фронте. Враг еще силен. За ним мощь Антанты. У поляков есть резервы, которые могут быть подтянуты к Новоград-Волынскому.

От радужной картины не осталось и следа. Оратор убедительно показывал слабые стороны в расстановке бригад и дивизий, приводил цифры, свидетельствовавшие о том, что взаимодействие наших войск ухудшилось, оставляет желать лучшего и снабжение войск. Завершая выступление, Сталин подчеркнул:

— Впереди у нас, товарищи, будут жестокие бои.

С таким напутствием участники совещания вернулись на места. И его, это напутствие, постарался передать личному составу бронепоезда и Александр Ильич. Вместе с партийной организацией он развернул работу по освоению техники, вооружения, приемов, позволявших наращивать скорость движения по железной дороге, темпы приведения в боевую готовность пушек и пулеметов.

Слабым звеном в специальной подготовке расчетов оказалась стрельба с ходу. Большинство наводчиков умели бить без промаха, выполняя задачи с места, а также в условиях прямой видимости цели.

— Каждая остановка, — разъяснял Лизюков батарейцам, — для нас смерти подобна. По такой мишени, как наша, вслепую не промахнешься. Другое дело — когда мы совершаем непрерывное движение.

Он придумал и осуществил тренировки во время перегонов. Под его руководством наводчики упражнялись в поражении целей в движении, учились вести стрельбу с закрытой огневой позиции. Вместе с наводчиками учились пулеметчики, стрелки. Кроме того, по инициативе коммунистов были подготовлены запасные расчеты для каждого каземата.

В составе первой группы бронепоездов Юго-Западного фронта «Коммунар» принимал участие в разгроме и преследовании белополяков в районах Киева, Казатина, Житомира, Бахмача, Чернигова. Не раз бронепоезд первым врывался на железнодорожные узлы и обрушивал на пилсудчиков шквал снарядов, ливень пулеметного огня.

Как-то в сумке хорунжего, взятого в плен, Александр Ильич обнаружил любопытный приказ по 3-й армии белополяков. В нем имелось характерное признание: «В последних боях на всем фронте самым серьезным противником являются неприятельские бронепоезда, которые очень хорошо оборудованы, действуют смело и решительно, обладают значительной силой и являются эффективным средством борьбы. Против них наша пехота бессильна».

Приятно было огласить этот документ личному составу. Еще приятнее оказалось спустя неделю получить приказ командующего фронтом, в котором от имени Реввоенсовета выражалась благодарность бойцам и командирам первой группы бронепоездов и подчеркивалось: «С чувством глубокого удовлетворения отмечаю, что управление в бою бронепоездами, автоброневиками далеко оставило позади таковое же у белых. Путиловские, луганские, иваново-вознесенские рабочие, которыми в большинстве укомплектованы бронечасти, переросли в области своего специального искусства белых офицеров, что позволяет нам с уверенностью ожидать развития дальнейших событий и наполняет тревожной растерянностью приказы в польских и врангелевских войсках…».

Размышляя над опытом прошлого, выбирая из него то, что могло бы пригодиться теперь, Александр Ильич припоминал не только славные дела и свершения в пламени сражений. В памяти вставали дни, когда не раздавалось ни одного выстрела. Тогда люди жадно и нетерпеливо возвращались к мирной жизни: готовили концерты самодеятельности, разучивали роли гоголевских героев (особенно любили представлять сцены из «Тараса Бульбы»), устраивали субботники по расчистке вокзалов, предприятий (в первую очередь депо), помогали крестьянам окрестных деревень.

Исключительно большое впечатление у населения оставляли детские утренники, затеянные по инициативе Лизюкова. Они проводились с какой-то светлой, немного наивной одержимостью. Суровые рубаки — кавалеристы (они входили в состав подразделения разведки), мастера разящего огня из пулеметов, орудий к этому дню мастерили игрушки-самоделки, экономили пайковые лакомства, главным образом сахар, для гостинцев детям. И когда вручали скромные гостинцы, слышали от деревенских женщин слова благодарности:

— О це броневики, гарные бильшовики!

Чем больше думал об этом Александр Ильич, тем очевиднее для него становилось: непременно попробовать на Тамбовщине то, что применяли они в работе с населением на Украине, в Белоруссии.

Выступая на совещании, созванном особоуполномоченным ВЦИК, он поделился своими соображениями. По залу пошел веселый шумок. Кто-то бросил едкую реплику: «Бандитов песенками да игрушками не усмиришь». Тогда из-за стола президиума поднялся В. А. Антонов-Овсеенко. Неспешно протер очки, дожидаясь, когда уляжется оживление, и произнес:

— Товарищ Лизюков совершенно правильно понял классовую суть борьбы с мятежниками. В первую очередь надо их лишить малейшей поддержки населения. А оно, как известно, состоит не только из мужчин, но и из стариков, женщин и детей. Нужен подход, адресованный к каждой такой группе.

Одобрение окрылило командира бронепоезда «Коммунар». Он с удвоенной энергией взялся за осуществление своего замысла.

Спустя неделю в деревне Татановке состоялся первый утренник. В жарко натопленную избу зажиточного крестьянина, скрывавшегося у бандитов, собрали детишек. Напоили их духовитым чаем со смородиной, угостили сахаром. Иван Пенежко играл на гармошке и показывал забавные фокусы. Никанор Козырев ремонтировал прохудившуюся ребячью обувь. Василий Каргин, черноморский матрос, по очереди примерял свою бескозырку всем пацанам и рассказывал им очень смешные морские истории.

На лавках, расставленных вдоль стен, сидели женщины— матери гомонящей детворы. Смущенные, счастливые, с просветленными лицами. Когда праздник подошел к концу, одна из них вышла на середину горницы и с поклоном на четыре стороны распевно произнесла:

— Благодарствуем вам, большевики — наши защитники, теперь мы, бабы, будем горой стоять за Красную Армию.

Отозвалось эхо утренника полуночным стуком в дверь штабного вагона бронепоезда. Простоволосая женщина, едва переведя дыхание, прошептала:

— Ироды дальний разъезд гробят. Выручайте, родимые!

Как выяснилось позднее, отборный отряд Сторожева, ближайшего сподручного главаря повстанцев, пользуясь непогодой, налетел на полустанок, имевший очень важное значение для сообщения с частями Красной Армии. Бандиты рассчитывали на то, что им удастся надолго вывести из строя магистраль. Горстка коммунистов и путейцев держалась из последних сил.

Сторожев уже послал нарочного к Антонову: «Операция завершена успешно. Высылайте побольше саней для трофеев». Однако поторопился. Финал этого боя запечатлен в книге Н. Вирты «Одиночество»:

«И тут „бум-бум!“ Грохот орудийных разрывов, и черная зловещая масса, выплывающая из снежного вихря.

— Бронепоезд!

Сторожев, скрежеща зубами от ярости, отдает приказ:

— Отступать!»

Не опоздал бронепоезд № 56 «Коммунар».

Лизюков подсчитывал количество пленных, винтовок, пулеметов, когда в купе без стука ввалился детина в полушубке и собачьем малахае.

— Примите еще одного, — раскатисто пробасил он, — сотенного. Да и меня в придачу.

К ногам командира мешком свалился тип со связанными руками. Рот заткнут рукавицей. Разряжен, словно павлин, в генеральскую форму. Детина снял малахай, и перед Лизюковым предстал Николай Пенежко. Жмурясь от яркого света, он продолжал:

— Я к вам по листовке. Добровольно, с оружием… — Он поставил пулемет Гочкиса к стене.

Несколько минут спустя братья повидались здесь же, в купе. Не обнялись, словом не обмолвились. Тяжкая немота душила обоих. Наконец младший тихо сказал:

— Простите меня, Александр Ильич, и ты, Ваньша. Пойду искупать свою вину. Не поминайте лихом!..

Виноватым, смущенным предстал перед партийным собранием Иван Пенежко. Председательствующий огласил рекомендации живого Козырева и похороненного под Житомиром Сохи. Осторожно разглаживая листок бумаги, он добавил, глухо покашляв:

— Порвана она, товарищи коммунисты, осколком. Что касается пятен, то это не чернила, а кровь Ондрия.

Сразу возникли вопросы: может ли быть действительной рекомендация погибшего? Если нет, то кто может поручиться за Пенежко? Почему тот, кого принимают, скрыл, что младший брат находится у бандитов?

Тогда попросил слова Лизюков. Он пообещал выяснить в политотделе первый вопрос.

— Если нет, — сказал командир бронепоезда, — то прошу рассмотреть мою рекомендацию, которую я даю Ивану Васильевичу Пенежко, одному из лучших артиллеристов нашего боевого коллектива. Его знаю как верного бойца революции с 1917 года. Теперь о его брате. Он добровольно и с пленным, имея оружие, перешел на нашу сторону. Что касается его пребывания у антоновцев, то об этом старшему брату с весны 1919 года ничего не было известно.

Собрание единогласно приняло И. В. Пенежко кандидатом в члены РКП(б).

До середины лета 1921 года личный состав бронепоезда № 56 выполнял различные задачи по обеспечению войск, занятых уничтожением отрядов мятежников. Меткий огонь его орудий сокрушал скрытые базы бандитов, не давал им покоя во время ночных маршей с целью уйти от преследования. Очень много сделали его бойцы и командиры для укрепления смычки армии с крестьянством. В окрестных деревнях хорошо знали: раз приехали «коммунары-броневики», значит, не только будет спориться работа в поле, но и интересными станут вечера, когда появится возможность послушать доклад, побеседовать о последних событиях в стране и за рубежом, посмотреть концерт.

После разгрома антоновщины наступило время расставания. Крестьяне задушевно, трогательно простились с красноармейцами, их молодым командиром. В штабе группы войск Лизюкову вручили новое предписание: направляется для прохождения службы на Дальний Восток. Беседуя с Александром Ильичом, командарм М. Н. Тухачевским посоветовал:

— Вам надо учиться. Глубоко и серьезно.