Глава 23

В полтретьего пополудни они вошли в вестибюль отеля, но так как там никого не оказалось, женщина позвонила Лукришии. В начале разговора ее голос был громким и возбужденным, но быстро сник. (Ага: видимо, они решили отказаться от ланча.)

– Случилось что-то ужасное, – сказала женщина.

Пошарив в сумочке, она вытащила флакон нюхательной соли, который всегда носила с собой, отвинтила колпачок и несколько раз провела горлышком крохотной бутылочки под носом.

– У Леандра был сердечный приступ. Тяжелый. Час назад его увезли в больницу. Говорят, не выживет. Это я разговаривала с Элис. Она там у них в номере одна и перепугана до смерти. Они с Оскаром видели, как это случилось. Оскар поехал вместе с Лукришией, а Элис осталась в номере ждать, когда Оскар позвонит. Думаю, нам надо тоже подняться.

– Как насчет сперва выпить в баре?

– Лично мне выпить просто необходимо, но она нас ждет. Я сказала, что уже подымаюсь.

– Тогда давай – ты наверх, а я выпью и скоренько буду тоже.

– У них комната одиннадцать ноль семь.

Она бросилась мужчине на грудь и отчаянно его обхватила.

– С тобой такое ведь не может… Не может, да? – прошептала она.

Потом захихикала и говорит:

– Как же! С тобой – пусть только попробует!

Но когда он взглянул на ее лицо, у нее в глазах стояли слезы.

– Бедная Лукришия, мне ее так жалко, – сказала она.

– Но это же не у нее был сердечный приступ.

– Как он может быть у нее? Ей двадцать три. Давай только быстренько и ни на кого не смотри.

Она удалилась с таким видом, будто спешит на вечеринку, которая обещает оказаться потрясающе веселой. Мужчина же направился в бар, расположенный в бельэтаже, предпочтя его «Мужскому бару»: там наверняка толпа, сплошь состоящая из представителей элиты городского бизнеса, а слушать их разговоры он не хотел даже краем уха.

Быстро осушив порцию, он собрался уже встать и идти наверх в номер, но тут решил, что сперва следует выпить еще хотя бы одну. Кроме всего прочего, девушкам потребуется время, чтобы убрать с лица следы их истинных переживаний; пусть уж к его приходу как следует освоятся в роли скорбящих и безутешных.

Войдя в комнату, он нашел обеих девушек в слезах.

– Он умер, – сказала женщина. – Лукришия пыталась выброситься из окна больницы. Хорошо, что Оскар был рядом.

– Оскар только что позвонил, – сказала Элис. – Лукришии дали успокоительного и пытаются уложить в постель, но она не хочет.

– А чего она хочет?

– Хочет выброситься из окна, – сказала женщина.

– А на каком они там этаже?

– А, ч-черт, – проговорила его жена, после чего обе женщины, до этого горестно всхлипывавшие, захмыкали и заухмылялись.

– Ну ты мерзавец какой, а! – сказала женщина.

– Вы лучше поделились бы, над чем смеетесь?

– Смеяться нельзя, а то сейчас придут Лукришия и Оскар, – продолжая смеяться, сказала Элис. – Лукришии наконец выдался случай пострадать, а Оскар до смерти боится инфаркта. У всех его друзей инфаркты уже были.

– Как насчет ланча?

– Ланча? – Тут женщину вновь потряс приступ смеха. – Как ты можешь в такой момент говорить о еде? Надо сидеть тут, ждать, когда снова позвонит Оскар.

– Он в таком ужасе, даже заикаться начал, – сказала Элис, пытаясь не смеяться. – Никогда раньше не слышала, чтобы он заикался. Спрашивал меня: может быть, нужно позвонить в Ассошиэйтед Пресс, а еще все пытался выяснить, кто у Леандра мать. Он полагает, что у каждого есть мать.

– Какая мать, он уже сам дедушка, – сказала женщина. – Ему сколько было-то? Почти семьдесят?

– Н-да, судя по тому, сколько было ему, – сказала Элис, – его матери, будь она сейчас жива, должно быть минимум лет сто.

– Так, у нас дальше что намечено? Я бы все-таки не прочь перекусить.

– Не оставляйте нас тут одних, – сказала Элис. – Давайте поедим в номере. Я позвоню сейчас в рум-сервис, закажу. Вы что будете?

– Луковый суп и филей, с кровью, но я не хочу есть здесь. Они же вот-вот явятся.

– Я тоже поем, – сказала Элис. – Проголодалась жутко. А они еще долго не явятся. Это же для Лукришии прямо бенефис. Да и Оскар – когда еще он дозвонится до Ассошиэйтед Пресс, а потом Л. Б. Майеру, да и мамочке своей в Нью-Йорк он обя зательно должен будет позвонить. Так что реально надо ждать их только к вечеру.

– Тогда и я поем, – снизошла Дейзи. – Мне то же самое плюс что-нибудь вкусненькое на третье. Мы заплатим.

Жена злодея заказала ланч, и когда его принесли, жена писателя расплатилась, дала официанту на чай и подождала, пока он, кланяясь и пятясь, выйдет за дверь номера, в котором у знаменитого Леандра Аспа случился сердечный приступ. После этого опять разразилась смехом.

– Он не заметил, что мы смеемся, как ты думаешь? – спросила Элис. – А то Лукришия, если узнает, никогда нам этого не простит.

– Да он вообще ни сном ни духом, – сказал мужчина. – Они все ходят с таким видом, во всех дорогих отелях. Сколько ты ему заплатила?

– Сорок.

– Будет врать-то!

– Не веришь – не надо, а мне отдай сорок, – сказала женщина.

Мужчина дал ей сорок долларов, они сели и принялись есть. После ланча мужчина растянулся было на одной из кроватей в спальне, но женщина стала его гнать:

– Только не здесь, это та самая кровать, на которую уложили его.

Несмотря на это, мужчина не двинулся, и женщина сама прилегла тут же рядом и обняла его.

– С нами все будет в порядке, – сказала она. – Мы оба молоды и здоровы, так что пускай.

– Ну да, ты молода, я здоров, но с нами все будет в порядке в любом случае.

– А все-таки что там у нас с деньгами? Текут прямо между пальцев! Тебе из Англии действительно должны что-то прислать или ты только так говоришь?

– Да нет, должны, должны. Жду со дня на день.

Он бросил взгляд на запястье с часами.

Сейчас, наверное, их вывели на паддок, седлают, думал он, а может, уже и к стартовым воротцам ведут.

Жена злодея вошла к ним в комнату и говорит:

– Эй, вы, нечего тут!

Женщина встала, и они с Элис вышли в другую комнату. Мужчина слышал, как они там тихо переговариваются, но больше уже не смеются. А что, бежать ей под седлом Валенсуилы, он лучший жокей на треке, уж он-то соки из нее повыжмет… Глаза мужчины закрылись, и он уснул мертвым сном. Когда проснулся, в комнате было темно, как бывает после пяти. Протянув руку, снял телефонную трубку и услышал, что по параллельной линии его жена тихонько разговаривает с Лукришией. О похоронах, которые назначены на послезавтра в Сан-Франциско, потому что, по словам Лукришии, ее покойный муж всегда любил Сан-Франциско. Сюда уже вылетели его адвокаты с кучей бумаг на подпись и всем прочим и с ними его секретарь Энтони. Мужчина положил трубку, подождал пять минут и попробовал еще раз. На том конце трубку взял сам Лео, и мужчина спросил:

– Ну, как там мои дела?

– Одиннадцать к сорока, семь к восьмидесяти и четыре к сорока. Я еще не подсчитал, во что это в итоге выливается. Ты как, забежишь ко мне через полчасика?

– О’кей.

Он положил трубку и снова провалился в сон.

Когда минут через пять проснулся снова, первое время ему казалось, что все это ему приснилось. Но, немного подумав, вспомнил, как услышал в трубке голос жены, говорившей с Лукришией, и заключил из этого, что нет, вроде было наяву. Валенсуила и впрямь втащил Заплати-Мне в тройку призеров. И выигрыш за нее дают, похоже, даже круче, чем ожи далось. Особенно хороший отскок получился у ставки «на приз». Он встал, зашел в ванную и плеснул в лицо холодной воды.

Вышел в другую комнату и без удивления отметил, что, разговаривая, девушки тихо всхлипывают.

– Ну, что Оскар?

– Он просто потрясен. Лучше бы он этого не видел. Собирается бросить пить и говорит, что попробует больше ходить пешком. И сразу по приезде домой хочет пройти полное медицинское обследование. Но на похороны мы, конечно, останемся.

– Как Лукришия?

– Она в полном отчаянии, – сказала Дейзи. – Я разговаривала с ней, так она вообще не понимает, куда ступить, где повернуть. Я обещала ей, что после похорон она поживет у нас. Мы собираемся каждый день носить цветы ему на могилу.

– В течение какого времени?

– Ой, ну не знаю – два, три дня, наверное. Или как минимум до тех пор, пока фотографы не перестанут там без конца снимать. Они и сегодня вокруг Лукришии с Оскаром кишмя кишат, но себя она им снимать не разрешает, говорит, что жутко выглядит.

– Ах, Дейзи, – сказала Элис. – Это же был и впрямь великий человек. Ему платили по десять тысяч долларов за портрет. Он написал всех, все высшее общество.

– Мою мать он не писал и твою, надо сказать, тоже. Попробовал бы он вытянуть десять тысяч долларов из твоей матери! Хо-хо! Пусть даже любая старая карга на его портрете выходит похожей на Грету Гарбо.

– Ах, Дейзи, я так скучаю по мамочке. А ты нет?

– Мне иногда из мамочки и пятидесяти центов бывало не вытрясти, – сказала Дейзи. – Но я, наверное, тоже по ней скучаю. Но плакать по этому поводу – вот уж дудки! Я тут уже наплакалась позавчера ночью, когда муж взял да и избил меня опять за то, что у меня нет платьев и нет денег, и скука ему со мной смертная, и никуда мы не ходим, да еще и муха в комнате. Ну, поплакала, но из-за того, что скучаю по мамочке, я плакать точно не буду. Это был бы уже перебор. Ну скажи, ну тебе-то о чем плакать? Давай-давай, признавайся. И не вздумай вешать мне лапшу.

– Да тоже примерно та же история, – сказала Элис.

– Я пойду немножко пройдусь, – сказал мужчина. – Вам чего-нибудь принести?

– Только денег.

Прихватив из киоска в фойе вечернюю газету, он направился в «Мужской бар». Нашел полную роспись шестого забега и обнаружил, что Валенсуила умудрился просто на бровях выцарапать победу у Макаи, которая натянула нос Колд-Ролл, причем в самом буквальном смысле – опередила ее всего на пару дюймов. Всю прямую они прошли вровень, но потом Валенсуила заставил Заплати-Мне рвануть вперед, обогнав всех на считаные дюймы. Вот это уже другое дело. Мужчина подсчитал свой выигрыш: это оказались четыре тысячи сто двадцать долларов чистыми, так что он даже перепроверил сумму вторично: навскидку казалось, что выйдет меньше, причем раза в два. Но сумма снова получилась та же. Он выпил еще стопочку и неспешно, пешочком направился к Лео. В конторе у Лео присел к его рабочему столу.

– Четыре тысячи сто двадцать, правильно? – сказал Лео, вынул свернутую в трубку пачку банкнот и стал отсчитывать.

Вернувшись в отель и поднявшись в номер, он обнаружил там Лукришию и Оскара. Оскар был весь на нервах, вид имел бледный и испуганный. Лукришию била дрожь.

От мужчины не укрылось, что его жена пристально за ним наблюдает.

– Примите мои искренние соболезнования, Лукришия, – сказал он.

Лукришия припала к его плечу и завсхлипывала, но лишь на пару секунд, после чего принялась возбужденно расхаживать, тихо переговариваясь с Дейзи и Элис о том, у какого великого человека ей выпала честь побывать в женах (она именно так и сказала) в течение года и десяти с половиной месяцев.

Тут надо сказать, что писатель был даже рад, что не увидит его больше живым, поскольку мертвым он был гораздо симпатичнее, особенно с учетом того, скольких людей он сделал по-настоящему счастливыми. Кто по нему действительно скорбел, так это отставной злодей, но он понятно – он скорбел по себе. Посмотрим, он еще, возможно, попытается с похорон сбежать, чтобы скорей попасть домой и там устроить себе тотальный медосмотр.