Ирен очень обрадовалась, услышав, что Элспет Хартли заручилась поддержкой Ника. Ей казалось, что отец просто не сможет противостоять одновременному натиску всех детей. Она даже не спорила с замечанием Ника, что старик имеет полное право отказаться, если сам, конечно, не захочет пожертвовать дом во благо науки, которую, как знали и брат, и сестра, он ценил выше всего на свете. Весомый аргумент, стоит его использовать.

Впрочем, аргумент аргументом, а выиграют ли они завтра в Тренноре, неизвестно. Многое зависит от того, насколько искусно дети Майкла Палеолога поведут разговор. Ник считал глупым напирать на то, что отец не сможет больше жить в одиночку. Однако Ирен избрала именно эту тактику и не собиралась от нее отступать. Она всегда любила диктовать родным и близким, что для них будет лучше, даже если знала, что ее не послушают. Поэтому Ник был уверен, что завтрашний вечер без сюрпризов не обойдется.

В тот же день он поехал на ужин с Анной и Бэзилом, размышляя по дороге, что они думают о создавшейся ситуации. Ирен уверяла Ника, что брат с сестрой целиком на ее стороне. Ник предпочел бы услышать это от них самих.

Когда он пересекал мост по дороге в Плимут, пошел дождь. Фары едущих впереди машин тускло светились сквозь морось, они и привели Ника в центр города. Он припарковался на Цитадел-роуд, неподалеку от дома Анны, выбрался из машины и пошел по направлению к Хоу, ощущая на лице порывы влажного ветра с пролива Саунд. По давней привычке Ник приехал почти на полчаса раньше. Эта привычка раздражала его самого, но избавиться от нее не получалось. Ник повернул на восток, к острову Дрейка и Барбикану, ветер кинулся за ним, захлопали веревки на флагштоках.

На набережной маячил один-единственный человек, что было ровно на одного больше, чем Ник ожидал увидеть. Сутулая фигура в куртке с капюшоном двинулась к нему. Что-то в походке и осанке встречного показалось Нику знакомым. А может, просто интуиция сработала.

— Бэзил?

— Ник?

И вправду Бэзил — его узкое, костистое лицо из-под глубоко надвинутого капюшона.

— Так и думал, что единственный псих, гуляющий по Хоу в такую погоду, ты.

— Просто приехал чуть раньше.

— Причина не лучше моей.

— А у тебя какая?

— Когда Анна готовит ужин для гостей, она нервничает. А нервная Анна — опасная Анна.

— Так я же не гость. И с каких это пор Анна стала такой нервной?

— С тех пор, как я у нее поселился. Она говорит, что я святого доведу. А я не спорю, так оно и есть. Пробовал на нескольких женщинах и убедился, что их терпение тоже не безгранично.

— Может, пойдем, посмотрим, как у нее дела?

— До назначенного тебе времени двадцать минут. Давай подождем.

— За двадцать минут мы до костей промокнем.

— Не спорю. Но кто предлагает ждать именно здесь?

Ближайший паб, любимое место Бэзила, укрылся под стеной гостиницы «Моат-Хаус», совсем рядом с Хоу. Бэзил заказал стакан тоника, и Ник, вспомнив, что ему еще ехать обратно, сделал то же самое. Бар был полон народу, и неудивительно — пятница, вечер. Братья отыскали свободный стол у самой двери.

Усевшись, Бэзил откинул капюшон, и Ник наконец-то как следует рассмотрел брата. Он нисколько не потолстел на диете из ничегонеделания и обедов Анны. Годы наложили отпечаток одиночества и на Бэзила, но в отличие от Эндрю он не казался унылым и изможденным. Бэзил побрил голову, отчего глаза его казались непропорционально огромными. Учитывая, что они всегда были немного навыкате, Ник решил, что на незнакомых брат производит весьма странное впечатление.

И немудрено — Бэзил вообще вел довольно странную жизнь. Он более других братьев и сестер интересовался греческими корнями Палеологов, начал изучать античную историю в Оксфорде, хотя жить продолжал дома, а не в университете, и учебу так и не закончил. После второго курса поехал на каникулы в Грецию и уговорил монахов православного монастыря неподалеку от Коринфа оставить его у себя в качестве послушника. Послушание продлилось около двадцати лет и закончилось тем, что Бэзил вдруг снова возник среди родственников — безбородый, непривычный и будто бы забывший о годах жизни в монастыре. Пожил немного в Тренноре, потом снова испарился — на этот раз на остров Силли — и, вернувшись, поселился у Анны.

— Я частенько сюда захожу, — сказал Бэзил, как только Ник сделал первый глоток тоника и убедился, что с джином напиток стал бы намного вкуснее. — Смотрю на других посетителей — подростков, влюбленных, одиночек вроде меня. Кажется, начинаю понимать немного, что такое людское общество. Вот только могу ли я к нему присоединиться? Вряд ли. Приходится признать, что я слишком поздно вернулся.

— Скучаешь по Греции?

— Конечно. Особенно по солнцу. И все равно надо было уезжать. Там я просто дурачил самого себя. И окружающих. Здесь я значу очень мало. Но эта малость и есть я.

— Часто видишься с отцом?

— Лишь в сопровождении эскорта. Сказать, что он во мне разочаровался, — значит ничего не сказать.

— Думаю, мы все его не порадовали.

— Да, никто из нас не достиг серьезных высот. Однако мои, наверное, такие низкие, что напоминают скорее ямы. Поэтому завтра, когда вы будете объяснять ему, почему мы просто обязаны принять предложение Тантриса, я займу место на галерке.

— Ты, похоже, не считаешь, что отец должен его принять.

— Понимаешь, я не ставлю под сомнение, что он видит, насколько оно ценно. Но, зная отца, уверен, что он будет спорить.

— И я.

— Вопрос звучит так: почему? Если витраж Суда действительно спрятан в Тренноре, наш папочка — выдающийся археолог — должен рваться найти его во что бы то ни стало. А он уперся.

— Видимо, считает, что мы на него давим.

— А мы и давим.

— Из самых лучших побуждений.

— Правда? — иронически вздернул бровь Бэзил. — Прости, Ник, но, честно говоря, дело в банальной жадности. Эндрю, Ирен и Анна жаждут денег. И ты, думаю, тоже. Все просто.

— А себя ты вычеркиваешь из списка жаждущих?

— А мне, знаешь, не нужны деньги. Богатство — даже не очень большое, если посчитать, сколько достанется каждому, — мне не идет. Я решил отказаться от своей доли. Можете разделить ее между собой.

— Шутишь?

— Анна не поверила, когда я ей сказал. Ты, вижу, тоже. Не важно. Я-то знаю, что говорю серьезно. Гораздо легче и приятней быть… лицом незаинтересованным. Не беспокойтесь, я не лицемерю. Вы все сумеете распорядиться деньгами. А отец будет торжественно препровожден в Гортон-Лодж. Я согласен с вашим планом.

— Но не хочешь получить от него выгоду?

— Не совсем так. Тут… кое-что другое.

— Что же?

— Единственное, чему я научился за долгие годы, — ничего не иметь. — Бэзил грустно улыбнулся. — Позвольте мне с тем и остаться.

Когда Ник и Бэзил вошли в квартиру Анны, там веяли ароматы чеснока и сыра. Хозяйка прибежала с кухни, сияя не хуже собственного клеенчатого фартука, кивнула в ответ на заверения братьев, что они совершенно случайно встретились на улице, обняла и расцеловала Ника и унеслась обратно, наказав мужчинам открыть вино.

Анна всегда была самой шумной и импульсивной из детей Майкла, а сейчас стала еще и самой крупной — ее и раньше пышная фигура теперь раздалась до немыслимых размеров; вместе с костлявым, тощим Бэзилом они составляли весьма оригинальную пару. И самой великодушной: не случайно именно она приютила безработного и не желающего работать бывшего монаха с рассеянным взглядом.

Но вот уступать брату свою территорию она, похоже, не собиралась. В маленькой квартире не было ни следа присутствия Бэзила, зато во всем чувствовался вкус Анны — от завешанных коврами стен до кресел в полоску. Стопки листовок против ремонта атомных подлодок на Девонпортских верфях — кампания, в которой Анна принимала живейшее участие, — валялись на полу рядом со столиком, как будто их сбросили только что, дабы водрузить на их место ножи, вилки, стаканы и бутылку кьянти.

Штопор Ник нашел на каминной полке, рядом лежала открытка с изображением Сиднейского оперного театра. Он перевернул открытку и прочел:

«Привет, Анна. Здесь жарче, чем у тебя на кухне, так что я сварился и стал крутой! Дела нормально. Скоро напишу по электронной почте. Целую, З.».

Таинственным З., как прекрасно знал Ник, но вряд ли догадались бы чужие, был восемнадцатилетний сын Анны, Зак, который уже год путешествовал по свету и сейчас достиг как раз того возраста, в котором Анна его родила. Племянники и племянницы Ника разъехались во все стороны: Зак валял дурака в Австралии, Том занимался неизвестно чем в Эдинбурге, а Лора училась играть в лакросс и ходить аристократической походкой в некой школе для девиц из хороших семей в Харрогите.

— И ни слова дяде — заметил? — спросил Бэзил, заглядывая Нику через плечо.

— А я и не ждал.

— Я себя имею в виду. Я здесь живу, забыл?

— Уверен, Заку это по душе. Ему спокойнее при мысли, что за матерью есть кому присмотреть.

— Открывай-ка вино, — усмехнувшись, велел Бэзил. — Тебе явно нужно выпить.

Слова Бэзила попали в самую точку. Ник не мог ни принять, ни опровергнуть его заявление, что семьей овладела жадность. Сам он жадным себя не чувствовал. Даже верить в это не хотел. И все-таки не мог не думать о той сумме, которую несло с собой предложение Тантриса. Трудно отмахнуться от человека, сулящего такие деньги.

Пока Ник и Бэзил уничтожали щедрые порции приготовленной Анной мусаки, им было не до разговора о Тренноре и будущем отца. И только когда Бэзил пошел на кухню, чтобы загрузить посудомоечную машину и принести еще бутылку кьянти, Анна решила перейти к делу.

— Ирен звонила мне сегодня вечером, сразу после твоего отъезда, и сообщила, что ты стал на нашу сторону. Слава Богу, мы хоть тебя не должны уламывать.

— Но отец-то остается.

— В конце концов и он поймет, что по-другому нельзя. Должен понять. Он просто не может больше жить в одиночестве. Недавно Пру пришла убираться и нашла его на полу в гостиной. Упал и не мог встать. А что было бы, если б она не появилась? Отец слишком много пьет. Особенно с тех пор, как умерла мама. Я его не виню, но, Ник, нам действительно подвернулась прекрасная возможность решить проблему, с которой мы рано или поздно все равно бы столкнулись.

— Я думаю, надо воззвать к его профессионализму. Указать на историческую значимость проекта Элспет.

— Она для тебя уже Элспет, да?

— Если мы позволим Ирен говорить о его дряхлости, он просто еще сильней упрется, вот и все.

— Ладно, постараюсь ее переубедить.

— Бэзил сказал мне, что отказывается от своей доли.

— Таковы его представления о смирении, целомудрии и нестяжательстве. В любом случае совсем в стороне он не останется. Если я получу свою и часть его доли, то смогу купить домик, где мы поселимся вместе. Так что он тоже окажется в выигрыше, пусть и не денежном.

— Вижу, вам здесь вдвоем тесновато.

— Пока Зак не уехал, было еще хуже. Хотя он практически не бывал дома, ночевал — и то не всегда.

— Ты молодец, что поселила Бэзила у себя.

— У меня не было выбора. Он мой брат.

— И консультант по разным чудесам, — добавил, входя в комнату, Бэзил. — Одним из которых, несомненно, является наш таинственный благодетель.

Ник поднял глаза на брата:

— В смысле?

— Кто он такой, этот мистер Тантрис?

— Богатей, влюбленный в старинные витражи, — ответила Анна.

— И тебе хватает этих сведений, чтобы сделать выводы о роде его деятельности и характере?

— А я больше не хочу ничего знать, — усмехнулась Анна. — Во всяком случае, о дружище Тантрисе.

— Мы о нем вообще ничего не знаем.

— Он хочет купить Треннор по цене гораздо выше средней. Чего еще?

— И тебе не любопытно?

— Мне любопытно, что я буду делать с его деньгами.

— На самом деле это отцовы деньги.

— Не понимаю, почему тебя, такого разборчивого, вышвырнули из монастыря.

— Меня не вышвыривали. Я сам ушел.

— Похоже, ушел за день до того, как собирались выгнать.

— Вы что, все время так общаетесь? — спросил Ник.

— Нет. Обычно хуже, — натянуто сострил Бэзил. — Сегодня Анна в хорошем настроении — благодаря твоему приезду.

— Заткнись, — сказала Анна пока еще в шутку, но уже со скрытым раздражением.

— Могу я задать пару элементарных вопросов?

— Нет.

— Но…

— Нет!

— Какая жалость.

— Скорее радость.

— Только вот…

— Ну что? — тяжело вздохнув, сдалась Анна.

— Это очень полезные вопросы. — Бэзил переводил взгляд с сестры на брата. — Хотя они, конечно, могут и подождать.

Они и подождали. Вот и хорошо, думал на обратном пути Ник. Потому что ответы на вопросы Бэзила могли сделать семейное сборище в Тренноре гораздо менее приятным — и более запутанным, — чем хотели все братья и сестры. Пока что общий план казался логичным и, без сомнения, выгодным. Кроме денег, речь шла об исторической загадке. Витраж Суда — не только предлог для того, чтобы выставить отца из Треннора и нажиться на продаже дома. О таком предложении чем больше думаешь, тем больше оно нравится. Осталось убедить в этом одного старого упрямца.