Глава 9
– …и я говорю, что они не могут безнаказанно убивать наших братьев. Они не могут безнаказанно убивать наших руководителей. Мы дадим им ответ.
Человек, прямой, как жердь, и с огнем в глазах, расхаживал по крыше автобуса, на боку которого был нарисован орел и написано: «НОВЫЕ СЫНОВЬЯ СВОБОДЫ». Автобус стоял среди людского моря, все они не умещались на экране. Ползущая строка внизу называла оратора: Сэм Миллер, генерал-майор армии США в отставке.
– Двести пятьдесят лет назад против тирании поднялась небольшая группа людей, хотя им противостояла самая мощная армия того времени, а они были фермерами, лавочниками и банкирами. Они были обычными мужчинами и женщинами, которые сказали: «Хватит. Мы положим этому конец». Они встали как один и изменили мир. Сегодня наши враги не отделены от нас океаном, они не коммунисты и не чужестранные короли. Современные враги Америки выросли в наших домах. Они ели нашу еду, ходили в наши школы, молились в наших церквях. А потом, когда им взбрело в голову, атаковали нас самым трусливым образом. Им даже не хватило смелости вступить с нами в открытую схватку. Они убивали с помощью компьютера.
Последнее слово было произнесено с отвращением, и толпа ответила оратору осуждающим гулом, относящимся к этому слову, и одобрительными выкриками касательно речи в целом.
– Нет, – сказал он, когда слушатели успокоились. – Сегодняшние враги Америки не по другую сторону океана. Они в самом сердце нашей великой страны. Восемьдесят семь квадратных миль, – он показал себе за спину, – в той стороне, в городе Тесла. Оттуда террористы предприняли атаку, в которой прямо у нас на глазах погибли наши сыновья и дочери. Люди при власти убеждают нас не обращать внимания на предательский удар. Подставить другую щеку. Простить тех, кто похитил не только нашу землю, но и наше будущее. И мы стоим перед выбором. Лечь и смотреть, как зачахнет и умрет мечта под названием Америка. Или воспротивиться, как патриоты в старину.
Только не заблуждайтесь на сей счет. Если вы пойдете со мной, то слабаки во власти обрушатся на вас. Если вы пойдете со мной, то, возможно, прольете свою кровь. Если вы пойдете со мной, вам, может быть, придется отдать свою жизнь.
Но в истории, которую будут изучать дети наших внуков, этот день будет запечатлен навсегда. Он будет запечатлен навсегда, как день, когда Америка погрузилась во тьму, или же как блестящее мгновение, когда группа простых людей, фермеров, лавочников и банкиров, поднялась и сказала: «Хватит. Мы положим этому конец».
Миллер в ожидании опустил микрофон.
Началось с первых рядов:
– Мы положим этому конец.
– Мы положим этому конец! – подхватили стоявшие сзади.
И наконец вся толпа в один голос принялась скандировать:
– Мы! Положим! Этому! Конец!
Мы! Положим! Этому! КОНЕЦ!
МЫ! ПОЛОЖИМ! ЭТОМУ! КОНЕЦ!
Миллер стоял неподвижно среди накатывающих волн звука, смотрел на свою армию, а потом в идеально четком салюте щелкнул каблуками и приложил два пальца к виску.
Перед камерой появился репортер в походном облачении и с серьезным выражением сказал:
– Отставной двухзвездный генерал Самюэль Миллер обращается к толпе, собравшейся близ Новой Земли Обетованной и за две недели выросшей до двадцати тысяч. Поддержка Новых Сыновей Свободы нарастает, помощь поступает как от рядовых жертвователей, так и от миллионеров вроде Райана Лучши, основателя и генерального директора национальной сети продуктовых магазинов «Лучшие продукты»…
Купер свернул планшетник и протер глаза. Вертолет был гражданским, более тихим и менее дерганым, чем те, к которым он привык, но Итан Парк на соседнем сиденье явно чувствовал себя не в своей тарелке.
– И мы летим туда?
– Это то, над чем пролетаем. Миллер забыл сообщить, что эти восемьдесят миль заселены, защищены и обнесены здоровенным забором.
Путь до НЗО занял больше, чем хотелось бы Куперу. Были времена, когда Эпштейн высылал за ним реактивный самолет. Но в сложившихся обстоятельствах на путешествие потребовалось два дня, две машины, поезд, а теперь еще и вертолет.
– И все же… Вы уверены, что там самое безопасное место?
– Откровенно говоря, док, я даже не понимаю, что сегодня означает ваш вопрос.
– Он означает, черт бы вас побрал, что вы убедили меня перевести туда мою семью. Он означает, что моя жена и четырехмесячная дочь сейчас на другом вертолете летят туда, где, судя по всему, происходят военные действия.
– Вы бы чувствовали себя в большей безопасности на Манхэттене? – спросил Купер, смерив его взглядом. – Убедить Бобби Куина отпустить вас со мной – знаете, чего мне это стоило? Да я теперь его должник до гробовой доски. А если бы он знал, куда мы направляемся, то он бы вас ни за что не отпустил. Или вы предпочитаете, чтобы за вами охотился ДАР? Я уж не говорю про Джона Смита.
– Нет, – выдохнул Итан. – Просто я… я никогда не подписывался на участие в войне.
– Это вас не спасает, когда кругом падают бомбы.
Вертолет стал делать поворот, и в иллюминаторе Купер увидел зеркальный город Теслу. На полуденном солнце сверкало солнцезащитное стекло.
– Единственный выход – участие, – сказал он. – Вы помогли Эйбу найти способ делать людей сверходаренными. Пройдите тот путь еще раз, и тогда генерал Миллер с его бандой для нас не проблема.
Тесла за стеклом иллюминатора увеличивалась в размерах. Город представлял собой аккуратную решетку вокруг скопления сверкающих прямоугольных зданий – корпоративного сердца империи Эрика Эпштейна. Более трехсот миллиардов долларов в активах самых разнообразных бизнесов. Богатство как живое существо, богатство, которое росло, видоизменялось, мигрировало, которое укреплялось за счет более мелких компаний, – и не было таких граней американской жизни, куда бы не дотянулись его щупальца. Трудно было переоценить возможности такой громадной суммы, она превышала рыночную капитализацию «Макдоналдса» и «Кока-колы», вместе взятых, она стала фундаментом для построения нового Израиля в сердце американской пустыни. Места, где сверходаренные могли жить и работать без страха.
По крайней мере, таков был замысел. Купер полагал, что состояние дел обусловило некоторые корректировки.
Посадочная полоса была ему знакома. Он приземлялся здесь дважды. Первый раз – вместе с Шеннон в планере, когда работал под прикрытием и они водили друг друга за нос, а второй – несколько недель назад с дипломатической миссией на борту лайнера, принадлежащего правительству.
«И вот ты снова здесь. Уже не агент и не политик – что-то иное».
Как только шасси коснулось земли, Купер начал отстегивать ремень безопасности. Он не был уверен, что его послание дошло, но если дошло, то его должны встретить…
– И что теперь? Мы с вами попрощаемся? – спросил Итан.
– На какое-то время, – задумчиво произнес Купер, продолжая смотреть в иллюминатор.
– Ну, тогда… я так еще и не поблагодарил вас.
Торжественный тон собеседника вернул Купера к действительности, он повернулся и увидел, что Итан протягивает ему руку.
– Спасибо. Вы спасли мою семью, – сказал Итан. – Я в долгу перед вами.
– Не стоит того.
– Откровенно говоря, у меня такое чувство, что весь мир в долгу перед вами.
Это неожиданное и, возможно, преувеличенное проявление чувств тронуло Купера.
– Спасибо, док, – пожал он протянутую руку. – Вы держались молодцом.
Они простояли так несколько мгновений в рукопожатии, и сердце Купера наполнилось теплотой – ему всегда становилось тепло, когда он видел проявления верности и духа товарищества. Это чувство наполняло его гордостью все те годы, что он был солдатом.
Открылась дверь, и в проеме Купер заметил три бегущие к нему фигуры. Он спрыгнул на посадочную полосу и побежал им навстречу, схватил сына и дочь, прижал к груди. Все они смеялись, плакали и ликовали, словно обрели последнее безопасное место на земле. Он так прижимал к себе детей, что боялся, как бы не сломать им косточки. Кейт цеплялась за него, Тодд повторял: «Папа, папа, папа!» – и похлопывал его по спине.
Он открыл глаза и увидел Натали – она стояла перед ним с улыбкой на губах, несмотря на страх, читавшийся в ее позе.
– Привет, – сказала она.
– Привет, – ответил он, поставил на землю детей и обнял бывшую жену.
Они замерли, а дети цеплялись за них. День, холодный и серый, стал светлее.
– Мистер Купер, – раздался голос за его спиной.
Обернувшись, он увидел высокую женщину, она была красива беззаботной красотой модели. Ему потребовалась целая секунда, чтобы вспомнить, кто она: директор службы по связям с общественностью Эпштейна. Ее имя…
– Патриция Ариэль, – представилась она. – Я на машине. Мистер Эпштейн ждет вас.
Он все еще обнимал Натали и теперь почувствовал, как ее мышцы напряглись. Тодд и Кейт смотрели на него с одинаковым разочарованным выражением.
Купер перевел взгляд с них на Ариэль и произнес:
– Мистеру Эпштейну придется немного подождать.
– Сэр, он совершенно однозначно сказал…
– Я думаю, что заслужил день с семьей. Если Эрик не согласен, пусть пришлет за мной солдат. – Он лениво улыбнулся. – Но советую ему прислать сразу много.
* * *
Натали и дети по-прежнему жили в дипломатическом квартале, в изысканном трехэтажном доме на площади. В квартире царил тот беспорядок, свойственный семьям с детьми, который Купер так любил: разбросанные повсюду игрушки, книги, одеяла, в раковине тарелки, в воздухе запах приготовленной еды.
Тодд и Кейт говорили без умолку, рассказывали истории, задавали вопросы, а он отвечал без устали: где был, как себя чувствует, не посмотрит ли на этот рисунок, видел ли он такой переворот, встречался ли с новым президентом, заходил ли в их дом, не хочет ли поиграть в футбол.
Да. Да, хочет.
В декабре в Вайоминге холодно, средняя температура порядка минус двадцати пяти, но сейчас термометр за окном показывал два градуса ниже нуля. НЗО, конечно, перешла на метрическую систему. Но ему было тепло, даже куртку надевать не пришлось. Находиться во дворе, играть с семьей – тут не замерзнешь.
Купер подбросил мыском ноги мяч в воздух, перекинул его несколько раз с одного колена на другое и послал Тодду.
– Ты как себя чувствуешь, малыш?
– Нормально, – ответил сын. – Не болит. Но волосы – отстой.
Врачи выбрили ему часть головы, но уже появилась щетинка, отчего это место напоминало сплошной шрам.
– У волос есть хорошее свойство – они отрастают, – сказала Натали.
– Но медленно.
– А я думаю, это здорово, – сказал Купер. – У тебя такой крутой вид.
– Ты похож на чокнутого, – вставила свое слово Кейт и захихикала.
Тодд высунул ей язык, но мяч в ее направлении послал осторожно. Он был хороший мальчишка, снисходительный старший брат. Купер и Натали переглянулись со скрытым удовольствием – между ними возникла та физическая связь, которая появляется после многих лет, прожитых вместе.
«Ты посмотри, что мы произвели на свет».
– И чем вы тут, ребята, занимались? Есть новые друзья?
– Да так, – пожал плечами Тодд. – Я хочу домой.
– А мне здесь еще нравится, – сказала Кейт. – Но теперь по-другому, чем раньше.
– Это как?
– Взрослые все боятся.
Он знал, что его дочь – интеллектуально одаренная, почти наверняка первого уровня. Но от этого ему не стало легче, когда он услышал, как его пятилетняя девочка говорит о страхе всех взрослых вокруг нее.
– А тебе, детка, разве страшно?
– Нет, – ответила Кейт. – Ты нас защитишь.
Она говорила с детской верой, простой убежденностью, что родители защитят ее от мира. Подхватят, если она будет падать, всегда будут стоять между нею и бедой. И правильно – именно так она и должна была думать. И все же ее слова наполнили его смешанным чувством: с одной стороны, гордостью, а с другой – страхом более глубоким и мощным, чем все, что он испытывал прежде.
– Правда же?
– Конечно, дочка, – сказал он.
Но поскольку она могла «прочитать» его, у него был только один способ провести ее: самому уверовать в собственные слова. Все силы отдать на то, что они означают. В эту секунду он был готов спалить целый мир, и не только для того, чтобы его дочери ничто не угрожало, но чтобы у нее не возникало и мыслей о страхе.
– Па, – сказал Тодд с выражением одновременно спокойным и неуверенным, как у человека, хладнокровно заглядывающего в бездонную пропасть, – как вообще это случилось? Все это?
– Не знаю, малыш. – Купер помолчал. – Помнишь, мы с тобой говорили, что есть разные люди?
– Да, но… мама сказала, что президент и многие другие погибли. Это ведь не потому же, что они были разные?
Купер посмотрел на Натали, уловил ее легкое пожатие плечами и еще в одном телепатическом контакте почти услышал ее слова: «Давай, папочка, объясняй, удачи тебе».
У него возникло искушение солгать. Но то, в каком состоянии пребывал мир…
Кейт пнула мяч в его сторону. Он придавил его ногой к земле.
– На твой вопрос нет простого ответа. Ты готов к сложному?
– Да.
Купер посмотрел на Кейт, дочка торжественно кивнула.
– Ну хорошо. Жизнь не похожа на кинофильм, ну, когда плохие парни только и хотят быть плохими, негодяями. В реальной жизни злодеев не так уж много. Люди чаще всего верят, что поступают хорошо. Даже те, кто поступает плохо, обычно считают себя героями, а свои поступки оправдывают тем, что так они хотят избежать большего зла. Они испуганы.
– Но если настоящих злодеев нет, то чего они все боятся?
– Тут, понимаешь, такой замкнутый круг. Когда люди боятся, им легко представить, что все, кто на них не похож, угрожают им. Забыть, что все люди, по существу, одинаковы, что все мы любим наши семьи и хотим жить нормальной жизнью. Но хуже всего то, что некоторые пользуются этим. Они намеренно пугают других, потому что знают: в страхе люди начинают делать глупости.
– Но зачем им нужно, чтобы люди делали глупости?
– Таким способом они хотят управлять другими. Добиваться того, что им нужно.
– А тот человек в ресторане, который пытался тебя убить? Он злодей?
– Да, – сказал Купер. – Злодей. Испорченный. Большинство злодеев в жизни испорченные люди. Обычно не по своей вине. Но какая разница? Они испорченные и делают то, что прощать нельзя. Вроде того, что тот тип сделал с тобой.
Тодд задумался, закусив губу.
– А бывает так, что плохие ребята побеждают?
«Опа».
Помедлив, Купер сказал:
– Только если хорошие им позволяют. А хороших людей гораздо больше.
Он наклонился, поднял мяч и сменил тему:
– Ну а теперь мой черед задать вам важный вопрос.
– Какой?
– Вы здесь уже две недели, – заметил он с хитрым прищуром. – Успели разузнать, где тут достать хорошую пиццу?
Они успели.
* * *
Пожелав детям в последний раз спокойной ночи и закрыв дверь спальни, Купер прошел на кухню. Натали ждала его с бутылкой вина и двумя бокалами. Она, не спрашивая, налила ему, он взял бокал, чокнулся с ней, сел на стул напротив. Они долго молча смотрели друг на друга. Это напомнило ему возвращение домой после длительного отпуска – заходишь в комнаты, раздвигаешь занавеси, проводишь пальцами по скатерти. Заново вступаешь в права собственности на свое пространство.
– Я гордилась тобой сегодня, – сказала она. – Тем, как ты разговаривал с ними.
– И почему они, как обычные дети, не спрашивают, откуда берутся младенцы?
– Они не жили обычной жизнью.
Ему всегда нравилось в Натали то, что ее слова, действия и чувства согласовывались в гораздо большей степени, чем у большинства людей, которых он знал. У нее не было привычки делать что-то исподтишка. Если она злилась, то так и говорила ему.
И потому он понимал, что ее слова – не обвинение, а констатация факта.
«И все же. Причина их необычной жизни – ты. Твоя работа, твои крестовые походы, твоя миссия по спасению мира. Будь ты обычным отцом, они бы жили обычной жизнью».
Конечно, будь он обычным отцом, Кейт теперь находилась бы в академии, ее личность выхолащивалась бы, ее сила и независимость расшатывались, страхи культивировались. Он из личного опыта знал, что собой представляют эти заведения, и поклялся: его анормальная дочь никогда не окажется в одном из них.
«Да, но, с другой стороны, киллер чуть не убил твоего нормального сына. И ты привез своих детей в зону военных действий, поэтому прекрати одобрительно похлопывать себя по спине – мышцы растянешь».
Натали отхлебнула вина:
– Ты надолго?
– На одну ночь.
Она вздохнула, потянулась к нему над столом. Их руки встретились, пальцы привычно переплелись.
– Это важно?
– Мне нужен Джон Смит.
Он почувствовал, как напряглись ее пальцы.
– Это слишком. Почему вся тяжесть ложится на тебя?
– Не знаю, Нат. Поверь мне, я бы не возражал против передышки.
– Ты уверен, что не можешь ее себе позволить?
Он задумался. Вспомнил повешенного паренька на Манхэттене. Солдат, сгоревших в пустыне. Вспомнил, как двигался сегодня утром Эйб Каузен, его уверенность, что он в состоянии поубивать их всех. Вспомнил Джона Смита, с улыбкой посылающего ему в камеру воздушный поцелуй.
– Да, – сказал он. – Уверен.
Она долго с напряжением смотрела на него, и он видел происходящую в ней борьбу. Он так давно ее знал – они были почти детьми, когда впервые соединились, и он наблюдал за ней в самых интимных обстоятельствах более десяти лет. У них была общая судьба – он знал ее так хорошо, что нередко мог предсказать ее слова, хотя она и рта еще не успевала открыть.
Как теперь.
– Хорошо, – сказала она.
Он кивнул и еще раз сжал ее руку. Потом высвободил пальцы, чтобы взять бокал с вином, и…
– Приходи ко мне в кровать.
…поперхнулся: вино попало не в то горло. Он закашлялся, выплюнул остатки в бокал. Когда снова обрел возможность дышать, спросил:
– Как ты сказала?
– Приходи ко мне в кровать.
Он мысленно вернулся на месяц назад, когда они вдвоем сидели в «крепости» из покрывал, сооруженной ими для детей, вспомнил об их поцелуе. В то мгновение он понял: что-то изменилось в них обоих. Они снова пробудились для возможности совместной жизни. Но время, прошедшее с того вечера, было настолько стиснуто, что они не успели разобраться в своих чувствах.
– Нат…
Он смотрел на нее, испытывая страстное желание поймать ее на слове. Дело было не в потворстве или желании, его привлекала личность Натали. Она была одной из самых сильных и сексуальных женщин, каких он знал. И хотя они тысячу раз занимались любовью, но уже давно разошлись, и мысль о таком сочетании опыта и новизны подействовала на него как наркотик.
Она была матерью его детей, а не какой-то случайной встречной. Но он не мог забыть и Шеннон, с которой был близок всего несколько раз. Однако с ней они спасали друг друга от смерти, низложили президента и сражались бок о бок, чтобы остановить войну. Отношения между ними были необычными, и у них не хватило времени понять, настоящая ли это любовь, будет ли продолжение, но все же…
– Ник, перестань.
Натали поставила бокал, наклонилась вперед, уперев подбородок в кулак и согнув другую руку в локте. Уставилась на него горящими бездонными глазами. Ее растрепанные волосы ниспадали на одно плечо, от нее пахло вином и холодным воздухом.
– Я не предлагаю тебе жениться еще раз. Но ты собираешься в путь, на охоту за самым опасным человеком в мире. Я не хочу, чтобы ты уходил, но принимаю неизбежное, и я знаю: ты идешь ради нас. И прежде чем мы расстанемся…
Она смотрела на него, время тянулось, наэлектризованное.
Наконец она поднялась и, хрипловато рассмеявшись, закончила:
– Прежде чем ты уйдешь, приходи ко мне в спальню – трахни меня.
ВЫ ЗНАЕТЕ, КТО ВАШИ СОСЕДИ?
Это знает ДАР. У них есть списки всех анормальных в наших Рассоединенных Штатах. Но если вы спросите у них, они вам ответят как-нибудь так: «Раскрытие запрашиваемой вами информации не отвечает интересам национальной безопасности», потому что может «повредить как коммерческому, так и личному благополучию американских граждан».
Игорь, покажи уже свой приборчик дебилжопизации. Так, хорошо, мой чокнутый юный друг. Нажми кнопочку – посмотрим перевод.
Что? Ты уверен, инвалид ты гребаный?
Гмм. Игорь говорит, что в переводе это будет: «Нас больше заботит, как бы нам поменьше заботиться о мозганах, а побольше о жизни ваших детей».
К счастью, в нашем героино-героическом мире остались еще несколько героев-негеморроев, а многие из них – члены нашего маленького хакер-сообщества.
А потому еще тепленький с серверов ДАР, содранный, как юбка с девицы-готки, вот вам список 1 073 904 анормальных с их адресами. Пользуйтесь.
И исполнитесь благодарности, суки, потому что это, кажется, наша лебединая песня. Прави(вреди)тельство надувает щеки, хочет сдуть наш домик. За вами должок – учините маленький хаос за нас – за кОС. Договорились?
Так что берите. Нет, серьезно, берите. Загрузите, поделитесь с друзьями, распространяйте, как корпоративные деньги Политического комитета действия.
Здесь полный список.
Здесь список по штатам.
По городам.
По почтовому коду, ленивая ты жопа.
Этот акт гражданского неповиновения доведен до вашего сведения благодаря веселым пранкерам и озорным косякам из кОС. Все права заворованы.
