Двадцать третьего июля я вскочил ни свет ни заря и уже к пяти часам утра был на Южном вокзале в Вене. В половине шестого отходил поезд в западном направлении, но он шел обходным путем и останавливался во многих маленьких городах и деревнях, расположенных по пути своего следования. На нем я добрался бы до Зальцбурга не раньше девяти сорока пяти, а это было слишком поздно. Но в шесть часов отправлялся экспресс, на котором я добрался бы до Зальцбурга к девяти утра. Выбор был не слишком велик, чтобы долго раздумывать. Лучше немного подольше подождать в Вене, когда отправится экспресс, но прибыть в пункт назначения раньше и с запасом времени, чтобы не опоздать на встречу с Анной в десять часов. Я взял в поездку Карла, думая, что Анна может захотеть послушать еще какую-нибудь мелодию. Имея немного свободного времени, я нашел пустую скамейку внизу возле эскалаторов внутри вокзала и начал играть свой привычный репертуар. Для туристов было слишком раннее время, но несколько прохожих бросили мне несколько монет. К тому времени, когда я убрал гитару в футляр, чтобы сесть на поезд, я заработал достаточно денег, чтобы купить себе на завтрак свежий багет и пару бутылок лимонада на травах «Альмдудлер» в поездку. В поезде было много свободных мест. Я выбрал маленькое купе с двумя мягкими сиденьями напротив друг друга. На одной скамейке сидела молодая пара и их кудрявая блондинистая дочь, а другая была не занята. После того, как я уложил Карла на багажную полку, я сел и с тревогой посмотрел на часы. «Пять пятьдесят пять», – прошептал я про себя, чувствуя волнение от ожидания, когда поезд тронется. Через минуту, когда я снова посмотрел на часы, с платформы в поезд прорвался громкий шум. Рядом с окном купе стоял крепкий проводник в синем пиджаке и черной шляпе. Он махал руками другим проводникам, стоявшим вдоль поезда. Его венский диалект был слишком сильным для меня, чтобы я мог все понять, но мне удалось разобрать несколько ключевых фраз: «Я останусь здесь! Позовите на помощь! Задержите поезд!»

– Задержите поезд! – Wun-der-par, – простонал я вслух. – Das klingt Nicht gut. – Это не звучит хорошо. – Маленькая девочка через проход хихикнула. Семь минут спустя – по моим подсчетам, полные три минуты, как мы должны были отправиться по расписанию, под звуки ревущей сирены на платформу въехала машина «Скорой помощи». Мужчина и женщина со специальным оборудованием выскочили из автомобиля и в сопровождении кондуктора отправились в задний вагон поезда за три вагона от меня. Через двадцать минут врачи еще находились там. На улице не было жарко, но я весь вспотел. Маленькая девочка занимала себя тем, что пыталась имитировать мой ужасный акцент. Прошло еще полчаса, а наш поезд продолжал неподвижно стоять на станции. Мне хотелось кричать. Теперь я совершенно точно опоздал. Даже если мы тронемся прямо сейчас, лучшее, на что я мог надеяться, это добраться до Зальцбурга к полудню, а оттуда надо было еще проехать пятнадцать минут, чтобы добраться до того места, где я должен был встретить Анну. Прошло еще пять минут, и женщина, которая сидела напротив меня, попросила мужа пойти узнать, почему мы так долго стоим.

Он вскоре вернулся и сообщил, что пожилая женщина из Швейцарии прошла в свое купе и порезала голову о металлическое обрамление подоконника. Когда она пришла в себя, то также почувствовала боль в шее. Но вместо того, чтобы быстро отправиться в больницу на обследование, женщина была непреклонна и заявляла, что не покинет поезд и вернется домой в Швейцарию, так как ей надо быть с внуками. Это оставляло управлению городским транспортом два одинаково плохих выбора: принудительно успокоить рассерженную восьмидесятилетнюю иностранку и отвезти ее в больницу против ее желания или позволить ей остаться в поезде с риском, что в пути она может получить еще какую-то травму. Я так и не узнал, какое из этих решений было принято. Единственное, что мне известно, так это то, что через пятнадцать минут поезд, наконец, тронулся с места. К тому времени я уже знал, что мое свидание с Анной пошло ко дну. Раньше десяти сорока пяти я не смогу добраться до дома Моцарта. Это почти через час после нашего запланированного свидания, и к этому времени Анна уже уйдет. Я молча молился, чтобы поезд смог наверстать упущенное время в пути, но этого не произошло. Когда я прибыл в Зальцбург, то вскочил в первое попавшееся такси и сказал водителю, что у меня есть дополнительные пятьдесят шиллингов для него, если он быстро довезет меня.

– Dat’s vat… пять долларов американских? – спросил он на ломаном английском языке. – Не стоит штрафов от полиции за слишком быстрая езда.

– Wun-der-bar, – пробормотал я. Думаю, он ехал очень медленно назло мне. Было уже несколько минут после одиннадцати часов, когда я, наконец, прибыл на Гетрайдегассе, к дому 9, где родился Вольфганг Амадей Моцарт. Если не считать крупных золотых букв по всей передней части здания, которые сообщали, что это дом, в котором родился Моцарт, он ничем не отличался от остальных домов, которые стояли вдоль узкой улицы. Я быстро оглядел толпу людей, которые восхищенно любовались историческим местом, но ни один из них не был Анной. Я несколько минут внимательно всматривался во всех, кто стоял на улице, дважды проверяя каждое лицо, но ее там не было. Тогда я зашел внутрь и проверил каждую комнату на всех трех этажах музея, но там ее тоже не было. После того, как я повторил свои поиски еще раз с самого начала, я, наконец, пришел к выводу, что ее совершенно точно здесь нет. Не могу винить ее, подумал я, потом молча проклял швейцарскую старуху за задержку поезда. На всякий случай, если Анна вдруг вернется, чтобы проверить мое присутствие, я занял пост немного в стороне и приступил к наблюдению. После часа ожидания я сдался. Она дала мне шанс, а я лишил себя этой возможности. Я поднял футляр с гитарой и медленно пошел к центру города, упрекая себя на всем пути за то, что я такой идиот. Почему я просто не сел на более медленный поезд, который отправлялся в пять тридцать? Или, если на то пошло, почему я дотянул до сегодняшнего утра, если мог легко сесть на поезд вчера вечером? Интересно, какая у Анны была реакция, когда она поняла, что я не приехал. Искала ли она меня, принимая каждого парня с каштановым цветом волос за меня? Была ли она расстроена? Была ли безразлична? Была ли хотя бы слегка разочарована? Или она, так же как я, сильно расстроилась и переживала из-за упущенной возможности? Что бы она ни думала и как бы она ни чувствовала, мне казалось маловероятным, что я когда-нибудь об этом узнаю.