Первый куплет: соло, сдержанно, игриво

«Давайте начнем с самого начала; очень хорошее место, чтобы начать». – Джули Эндрюс пела эти слова, в то время как методично бренчала на гитаре «Звуки музыки», прямо перед тем, как она и дети разражались их знаменитым до-ре-ми. Затем они вместе танцевали, карабкались, пели, вертелись и нажимали на педали, катаясь вверх и вниз по холмам австрийской сельской местности. Когда заинтересованные друзья (и несколько любопытных знакомых) спрашивали, как я докатился до такой жизни, я неохотно делился мучительными подробностями. Я говорил им, что, наподобие капитана фон Траппа и его музыкальной жены, все это началось довольно удивительно в Австрии с песней под гитару, но закончилось в Сан-Франциско… ни с чем.

Хорошо, я ничего не притянул за уши, но именно так иногда чувствуешь, когда весь твой мир рушится на глазах. Много чего случилось со времен Австрии – большинство из моих самых крупных разочарований в жизни, например. Но если мы хотим следовать наставлениям моего деда (и фройляйн Марии), то покрытые снегом Альпы, находящиеся в культурном центре Европы, очень хорошее место для начала, поскольку именно там все встало на свои места. Это было начало, место, где я получил первую записку. Я только что окончил Музыкальную школу Истмана при Университете Рочестера и готовился отправиться за границу для поступления в аспирантуру в Университет музыки и исполнительских искусств в Вене, в Австрии, когда дедушка Брайт объявил, что дает мне взаймы Карла. Как бы странно это ни звучало, на самом деле этого не было. Карлом звали дедушкину гитару, но почему он дал ей это имя, оставалось только догадываться. Что еще более важно, Карл был инструментом, который я отчаянно желал, когда впервые ребенком услышал, как дедушка играет на нем. Не только из-за того, что Карл действительно превосходно звучал, но и из-за того, что у членов семьи Брайт гитара вызывала определенное почтение. Она была окутана таинственностью в основном из-за дедушки. Он держал язык за зубами в отношении того, как приобрел ее и почему назвал Карлом. Единственное, что дед говорил, что он обязан этой старой гитаре своей жизнью и что он будет холить и лелеять ее «до тех пор, пока Великий Дирижер Вселенной не призовет его домой, чтобы исполнять симфонии на небесах». Принимая все это во внимание, я был более чем удивлен, когда он одолжил гитару мне. Я так же был удостоен великой чести. При этом было логично, что шестиструнная возлюбленная дедушки должна сопровождать меня на пути в Австрию, пусть даже из ностальгических соображений. Мы все знали, что он получил ее там, когда был на войне. Мы просто не знали, как она ему досталась. Я выбрал Вену для получения высшего образования, предпочтя другим возможным программам, по совершенно определенной причине. Я хотел увидеть и исследовать места, по которым дедушка прошел с гитарой, будучи солдатом. Никто не имел большего влияния на мою жизнь, чем дедушка, и Карл была частью этого наследия, поэтому возвращение в Австрию, где Герберт Брайт и Карл-гитара впервые встретились, было похоже на исполнение заветной мечты. После прибытия на европейскую землю и приступив к двухлетней музыкальной программе обучения в столице Австрии, я начал впитывать в себя все, что только мог, – достопримечательности, звуки и культуру нового окружения. Во время первого семестра за рубежом почти все свободное время я тратил на игру в туриста. Если в самой Вене или в ее окрестностях находилось что-то, что можно было посмотреть, я это смотрел. Были частые визиты в оперные дома, бесчисленные часы, проведенные за рассматриванием сложных деталей собора Святого Стефана и церкви Карлскирхе и несколько экскурсий в императорский дворец – чудовищный дом Габсбургов, правителей Австрийской империи, задержавшихся на троне на шестьсот с лишним лет. Я видел липиццианских лошадей, слушал Венский хор мальчиков, был в музее Зигмунда Фрейда и видел достаточное количество руин замка первого века, чтобы этого хватило на всю жизнь. Пока погода стояла еще не очень холодная, я совершал прогулки по Дунаю на водном велосипеде, а во время длинных праздничных выходных запрыгивал в поезд, который следовал на юг через Альпы в город Грац – так я смог увидеть дом, где вырос Арнольд Шварценеггер. Как я уже сказал, если это можно было увидеть, то я это видел. К сожалению, все эти туристические мероприятия стоят денег, а именно этого у меня было немного. Итак, за день до Рождества, после того, как был куплен втридорога билет, чтобы вживую увидеть выступление Дианы Росс с Венским симфоническим оркестром и двумя из Трех теноров, я понял, что остался без гроша в кармане. Я получал средства для покрытия дорогостоящих вещей – обучения и жилья, поэтому о них можно было не беспокоиться. Но деньги, чтобы передвигаться по городу, наличные, чтобы покупать продукты, средства для того, чтобы просто существовать, эти сундуки были пусты. Другие студенты, возможно, обращались к своим родителям за финансовой помощью, но этот вариант был не для меня. Моя мама не могла помочь, потому что «она ушла». Так папа объяснил ее смерть, когда мне было пять лет, и она не вернулась домой из больницы. Не скончалась. Не умерла. Просто ушла… и не возвратилась. А мой папа? Ну, после того, как мама ушла, он вроде тоже умер. Не физически, но иным способом – перестал ходить на работу, потом потерял ее, большую часть времени спал, начал сильно пить. После трех месяцев депрессии он решил, что воспитывать ребенка в одиночку выше его сил, поэтому передал меня моим бабушке и дедушке. Несколько лет спустя папа вышел из штопора. Но так никогда и не просил взять меня обратно. На самом деле я редко видел его. Он стал привидением семьи Брайт, неожиданно появляясь, чтобы сказать «привет», а затем снова исчезая на несколько лет разом. Следуя туда, куда «ушла» моя мама, бабушка Брайт «оставила» нас, когда мне не было еще семи, так что нам с дедушкой пришлось научиться смотреть друг за другом. Дедушка был психолог по профессии, но его страстью в жизни была музыка, и он делился со мной всем, что знал о ней, так часто, как только мог. Когда он не принимал пациентов и я не был занят школьными делами, мы погружались во все виды музыки. Иногда слушали радио, и тогда он заставлял меня записывать те стихи, которые находили наибольший отклик в моей душе. В другое время мы узнавали про великих композиторов классической музыки и о том, какой вклад они внесли в культуру. Но в большинстве случаев мы сидели и играли на гитаре. Дедушка начал обучать меня игре, как только я начал жить вместе с ним и бабушкой. К тому времени как мне исполнилось десять, у меня уже довольно хорошо получалось, а к тринадцати годам ученик уже стал учителем. В конце концов у меня появилась своя гитара, хотя и не такая замечательная, как Карл, и мы вместе с дедушкой продолжали сочинять песни и музицировать до глубокой ночи.

То были времена, которые помогли вылепить и придать форму моим мечтам. Вплоть до самого колледжа я не стремился достичь конкретной цели, но именно поздние ночные музицирования с дедушкой убедили меня, что мое будущее связано с музыкальным искусством. Хотя мое детство не было идеальным, оно могло бы быть хуже. Я выжил, что важно, но только благодаря дедушке. Поэтому совершенно естественно, что именно дедушке я позвонил, когда прожился до богадельни в Австрии.

– Сколько ты потратил? – спросил он, когда я объяснил свое затруднительное положение. Я стоял в телефонной будке, тратя последнюю карманную мелочь, два доллара в минуту, так что должен был говорить быстро.

– Совсем все, – повторил я. – Мне очень жаль. Ты можешь просто прислать мне достаточное количество денег, чтобы я мог пережить трудное время и не голодать? Скоро, может быть, я смогу что-нибудь придумать. – Когда дедушка неожиданно включил свой задумчивый голос психолога, я понял, что я в беде.

– Я бы прислал, но думаю, что это будет хорошей возможностью для роста. Похоже, впечатления помогли сформировать и меня. Вот мой совет. Воспользуйся Карлом. Она не подведет. – В разговор вмешался автоматизированный женский голос из телефона-автомата: «Noch eine Minute». Осталась одна минута.

– Что это значит?

– Почему бы тебе не играть на гитаре за деньги? Я уверен, что туристы оценят музыку в исполнении опытного уличного музыканта. По крайней мере, именно так и было, когда мы с бабушкой приезжали последний раз.

Я видел неухоженного вида музыкантов, постоянно играющих в различных туристических местах, иногда перед толпой достаточно большого размера, но я всегда считал, что это просто неудачники, пытающиеся выкачать из карманов других людей мелочь на выпивку. И мысль, что я буду сам это делать, абсурдна. Ну, мне еще не пришло в голову, что я неудачник.

– В самом деле? – удивился я.

– Итан, почему люди приезжают в Австрию? Почему ты поехал? Ради музыки! Это сердце классической музыки всего мира. Они хотят слушать музыку повсюду. Я готов биться об заклад, что если люди услышат твою игру, то будут платить. Я бы заплатил.

Dreissig Sekunden – тридцать секунд.

– Серьезно? Даже в такую холодную погоду, ты думаешь, люди будут останавливаться и бросать деньги в шляпу?

– Разве это не стоит того, чтобы пытаться?

– Да, но… А если ты ошибаешься?

– Что, если я прав?

– Это не звучит как очень хороший план. Было бы проще, если бы ты просто прислал мне немного денег, чтобы я мог пережить новогодние праздники.

– Это было бы проще. Но легкий путь не всегда самый лучший путь. Твоя вина, что ты попал в такую неприятность, и я думаю, тебе пойдет на пользу, если ты сам выберешься из нее. Если твое желание остаться в Австрии достаточно сильно, то ты найдешь способ, чтобы это произошло. Если нет, то перезвони мне, и я организую твой перелет обратно в Штаты, за который ты мне сможешь вернуть деньги.

В трубке прозвучали три гудка, и я успел сказать: «прощай, дедушка». Затем он отключился.

На следующий день, после дневных практических занятий с небольшим ансамблем в университете, я притащил Карла на Стефанплатц, высококлассную пешеходную зону, окружающую собор Святого Стефана в центре города. Я видел здесь раньше музыкантов, когда на улице было тепло, и я полагал, что для сольного исполнения это было хорошее место, как и любое другое. Я положил небольшой кусок картона на землю у основания здания, чтобы защитить свою задницу от мусора, потом сел. Не обращая внимания на бабочек в животе, я проверил гитару. Я хотел убедиться, настроен ли Карл по-прежнему должным образом. Потом я открыл и распорками укрепил жесткий футляр прямо перед собой. Это была не шляпа, но для пожертвований в нем было достаточно места. Наконец, когда собралось несколько любопытных, я закрыл глаза и начал играть. Я любил играть на гитаре. Мне всегда это нравилось. Учитывая его возраст, Карл был не самым потрясающим инструментом, чтобы смотреть на него. Древесина серьезно износилась и за десятилетия использования тут и там покрылась трещинами. Но то, что действительно имело значение, так это звук, а в этом Карл был шедевром. Всякий раз, когда я держал гитару – пощипывая струны, зажимая лады и извлекая музыку, – я входил в свой собственный маленький мир, как в частный заповедник в голове. Там, в центре Вены, с незнакомцами, пялящими на тебя глаза и выдыхающими облачка пара в морозном декабрьском воздухе, все было так же. Старая дедушкина гитара звучала хорошо, как и всегда. Ее нейлоновые струны идеально подходили для классических произведений, которые я выбрал для исполнения. Я начал с «Клер де Лун» – куска из произведения Клода Дебюсси, который разучил еще в шестнадцать лет. Я знал его взад и вперед. Когда я закончил, то поднял глаза, чтобы посмотреть на реакцию толпы. Только… толпы не было. В футляре денег тоже не было. Единственным человеком, который не ушел, был парень двадцати с небольшим лет. Его руки были засунуты в карманы так глубоко, как это только возможно было сделать, и на нем был толстый, ручной вязки шарф, обернутый вокруг шеи.

– Это был отшень корошо, – сказал он с тяжелым австрийским акцентом. – Вы американер, да?

– Как вы догадались? – спросил я, а незнакомец пожал плечами.

– Вы похожи на американца. Могу ли я предложить adwice? Вы знаете, песни более… фамилиа?

– Фамилиа? Известные? – предложил я.

– Ja. Und быстрее. С большей энергией.

– Энергией?

– Энергией.

– Хм… ну да. – Я мысленно пробежался по списку песен, которые приготовил, но все они были такими же вялыми, как и та, что я только что исполнил. Они были достаточно сложными, но им не хватало скорости и интриги, которая, вероятно, имелась в виду под словом «энергия». Тогда мой ум приземлился на одном из самых ранних неоклассических произведений, известных мне.

– Понял, – сказал я. – «Богемская рапсодия» в исполнении группы «Queen». – Он улыбнулся и одобрительно кивнул.

– Это должно сработать.

Я подул на руки, чтобы согреть пальцы, и начал играть песню. Сначала она звучала медленно, но чисто и свежо, с достаточным количеством нот, чтобы сделать ее интересной. На этот раз я не закрывал глаз, чтобы лучше оценить реакцию прохожих. Конечно, когда они слышали знакомый мотив, то останавливались послушать. И когда мелодия пробилась и ритм вырвался наружу, когда с моих пальцев стали слетать ноты как огненные стрелы, толпа зевак начала увеличиваться. И увеличиваться. Некоторые закрыли глаза, чтобы сосредоточиться на звуке. Другие припечатались взглядом к моим рукам, очевидно, находясь под впечатлением от той скорости, с которой я перебирал пальцами по грифу гитары. Некоторые одними губами произносили слова. Человек, который предложил свой «adwice», в такт музыке покачивал головой; он отступил на несколько шагов назад, чтобы убедиться, что никого не отвлекает от шоу. Перед тем как песня закончилась, по крайней мере пять человек шагнули вперед и бросили деньги в футляр. Когда прозвучала последняя нота, еще три человека выстроились, чтобы вознаградить мои усилия. Я поблагодарил всех учтивым поклоном и улыбкой.

– Корошо, – произнес человек, когда счастливая толпа двинулась дальше, – я тумаю, вы нашли свое прибыльное дело.

– Я думаю, вы, возможно, правы, – ответил я. – Спасибо. – Я не считал это правильным тогда, но я заметил при беглом взгляде, что в футляре было, по крайней мере, двести пятьдесят шиллингов, смесь монет и банкнот. Двадцать пять долларов! За одну песню! С того момента финансы больше не являлись для меня проблемой. Я, конечно, не катался как сыр в масле, но и не испытывал нужды. По крайней мере, у меня было достаточно денег, чтобы покупать еду на регулярной основе, платить за транспорт при поездках по городу, и мне даже хватало на случайные шоу. Несколько дней в неделю я затаскивал Карла в метро и разъезжал по разным туристическим местам, в основном тем же самым, которые посещал еще до своего разорения. У меня не всегда был такой успех, как в первый день на Стефанплатц. Иногда толпы были тощими, а наличных и того меньше. Но потом наступали дни, когда деньги текли из карманов, как воздух из флейты, и они более чем компенсировали дни упадка. Вскоре я обнаружил, что для одного «шоу» достаточно исполнить три или четыре зажигательные песни. В любом случае большинство людей не останавливались послушать музыку более чем на десять или пятнадцать минут, так что периодически я просто снова и снова проигрывал свой репертуар. Чтобы убедиться, что я сохраняю правильный ритм, я всегда заканчивал шоу песней «Богемская рапсодия». Даже если другие композиции не приводили ни к чему большему, чем к нескольким заинтересованным зрителям, одна эта песня, казалось, всегда была способна вытянуть свободную мелочь. Слава и спасибо Богу за Фредди Меркьюри!

Я продолжал играть и учиться на протяжении всей оставшейся части семестра вплоть до самой весны. Во время летней сессии классные нагрузки были совсем легкие, что позволяло мне иметь больше свободного времени для зарабатывания денег в качестве уличного музыканта. Как и ожидалось, теплые месяцы принесли заметное увеличение иностранных туристов, и это отразилось на размере денежных средств, которые я получал. К началу второго, и окончательного, учебного года, который должен был начаться в сентябре, на моем банковском счете было скоплено столько средств, что я мог урезать свои выступления до одного раза в неделю, не опасаясь за свой бюджет. К моему второму Рождеству в Австрии я был так занят проектом моего руководителя, которым активно занимался до конца семестра в апреле, что даже не заметил, как пролетело время. До церемонии вручения диплома, которая должна была состояться в августе, оставался только один дипломный курс и летняя практика. Я потратил на учебу шесть лет подряд – четыре года в Рочестере и два года в Вене, так что трудно было поверить, что конец так близок. И я спрашивал себя, замедлится ли время когда-нибудь. Тогда, в середине июня, когда мое обучение уже подходило к концу, ход его неожиданно изменился. На самом деле в течение пары недель время, казалось, вовсе остановилось, как будто метроном Господа был каким-то образом испорчен. Но то, что я воспринял как замедление времени, на самом деле было всего лишь побочным эффектом странного заболевания, которое я схватил. Данный недуг шарахнул по мне, как перекачанный барабанщик. Физические симптомы включали в себя повышенное давление, одышку, лихорадку и периодический озноб. Учащенное сердцебиение то появлялось, то проходило. Я знал, что у меня было редкое заболевание – любовная тоска такой степени тяжести приходит раз в жизни. Я также знал, что причина и лекарство от нее одни и те же: Аннализа Берк.