Я расслаблен. Раньше я всегда был в напряжении – кажется, всю жизнь. Тем приятнее чувствовать теперь, как ослабевает это напряжение. Я перекатываю голову из стороны в сторону, разминаю плечи. Сол следит за мной. Я знаю, что ему не надо доверять, нельзя доверять, но расслабиться-то мне можно; в конце концов, я ведь неуязвим. Он ничего не может мне сделать.

Мы стоим у письменного стола. Я вдруг понимаю, что Сол держит меня за руку – наверное, это он меня к нему подвел.

– Дай мне книгу, Натан.

Я смотрю на книгу, которая у меня в руке. Я хотел положить ее на чашу, чтобы зелье больше не испарялось. Это я помню.

– Дай мне книгу, – повторяет Сол.

Не надо его слушаться. Я гляжу на чашу и вижу, как медленно вращается в ней жидкость.

– Спасибо, – говорит Сол, и я вижу, что книга уже у него.

Сол кладет книгу на стол и тянется за стаканом. Подает его мне со словами:

– Наполни его синим.

Моя рука сама берет стакан, хотя я уверен, что мне не следует этого делать. Я не хочу это делать. Странно, почему так происходит. Я озадачен. Но делать то, что велит Сол, приятно.

Стакан в моей руке окунается в зелье. Синее плещется вокруг моих пальцев. Оно не холодное, как я ожидал, а теплое.

– Теперь выпей, Натан.

Я поднимаю стакан к губам и делаю глоток. Вкус сладкий: это как сладкая теплая вода. Еще я ожидал, что пить будет тяжело и противно, а оказывается наоборот – легко и приятно. Я с удивлением замечаю, что выпил целый стакан. Ощущение тепла затопляет мне грудь, перетекает в живот, оттуда спускается в ноги, заполняет руки и наконец поднимается по шее вверх, к голове. Я снова перекатываю ее из стороны в сторону. Я расслаблен. Мне тепло. У меня не кружится голова, мне не больно, не плохо, я не могу сказать, чтобы тело меня не слушалось, просто я очень расслаблен, но, оглядевшись вокруг, я замечаю, что комнате как будто добавили резкости. Цвета стали ярче, звуки – отчетливее.

– Должен сказать, Натан, ты на редкость уступчив.

Я смотрю на Сола. Он зло, и он мой враг, но… я могу разобраться с ним и попозже, когда будет надо.

– Натан, давай проведем небольшой тест. Я хочу, чтобы ты отдал мне Фэйрборн.

Я гляжу на нож. Мой нож. Он все еще у меня в руке. Ни за что не отдам его Солу. Откуда-то приходит мысль, что я должен убить Сола этим ножом, только теперь это кажется мне совсем неправильным. Да и Фэйрборн у меня в руке как будто лишний. Я его не хочу.

– Спасибо, Натан. – Теперь Фэйрборн в руках у Сола. Он кладет его на стол. – А теперь скажи мне, зачем ты здесь.

– Чтобы убить тебя.

– Ты один?

Тут я вспоминаю о Габриэле и решаю, что нельзя говорить о нем Солу. Надо молчать. Ничего не говорить. Но оставлять его вопросы без ответа тоже невозможно, это причиняет мне почти физическую боль.

Сол настаивает:

– Отвечай мне, Натан. Расскажи, что планирует Альянс.

– Нападение. – Я знаю, что ничего говорить нельзя, но мысли как-то сами собой становятся словами, и я слышу, как мой голос произносит: – Они придут, когда… – Когда Габриэль подаст сигнал, но я не буду говорить ему про Габриэля. Хотя не говорить больно.

Сол переспрашивает:

– Когда они придут, Натан?

Я трясу головой.

– Натан, я знаю, что тебе трудно. Тебе предстоит сильно измениться. Но это будет перемена к лучшему. Скажи мне все, что ты знаешь.

Я смотрю на Фэйрборн и понимаю, что должен убить им Сола. И говорю:

– Я здесь затем, чтобы убить тебя.

– Мне кажется, ты сопротивляешься синему, Натан. Поверь, тебе станет гораздо легче, когда ты доверишься ему полностью. Мы ведь теперь с тобой на одной стороне, Натан. Я хочу, чтобы ты это понял. Пойдем в соседнюю комнату. Я покажу тебе, что там.

Он подходит к мертвому охраннику и забирает у него пистолет, потом свободной рукой берет меня за руку и подводит к двери позади стола, отпирает ее.

Дверь распахивается, и я почему-то нисколько не удивлен тем, что я вижу.

Она стоит, вид у нее напуганный, и это хорошо. Она в клетке, это еще лучше. На ней ярко-желтая арестантская роба, ее запястья и лодыжки сковывают цепи, они прикреплены к прутьям задней стенки клетки.

Анна-Лиза смотрит на меня, на Сола, на пистолет в его руке, и мне становится почти смешно. Пистолет еще не самая большая ее проблема. Я посылаю молнию в пол прямо перед ней, она взвизгивает и отпрыгивает к дальней стене клетки:

– Натан! Пожалуйста, не надо! Я не хотела…

Моя молния снова ударяет в пол у самых ее ног, она опять взвизгивает. Еще раз.

– Натан, хватит, – говорит Сол, я слушаюсь его, и мне становится от этого так приятно. Делать то, что он говорит, вообще здорово, внутри разливается такое тепло. Но тут я снова смотрю на Анна-Лизу. Она в ужасе.

Я говорю ей:

– Рад тебя видеть, Анна-Лиза. Рад видеть тебя в клетке, в цепях. Не так рад тому, что ты еще жива, но, может быть, и с этим удастся что-нибудь сделать.

И снова в моей голове раздается голос Сола, он произносит:

– Нет, Натан, еще рано. Делай, что я скажу.

Анна-Лиза начинает снова:

– Натан, я знаю, что причинила тебе боль. Я не должна была делать то, что я сделала. Прости меня. Прости за вред, который я причинила тебе и Маркусу. Я сделала это, не подумав.

– Ясное дело, что же еще она может сказать? – бормочет мне Сол. – Нельзя доверять тому, что говорит Анна-Лиза. Но я предоставлю тебе самому решать ее судьбу. Она твоя, делай с ней все, что хочешь, – только сначала докажи свою верность мне, Натан.

– Натан! – кричит Анна-Лиза. – Сол испытывал на мне зелье, то, синее. Я знаю, что ты сейчас чувствуешь…

– Мне наплевать, что он с тобой делал.

– Но он использует его против тебя, Натан. Ты должен бороться.

Я снова посылаю в нее молнию, она визжит и отскакивает, как раньше.

– Не учи меня, что мне делать!

– Но ведь то же самое делает с тобой и Сол. Не позволяй ему распоряжаться тобой, Натан.

– Да, Сол говорит мне, что мне делать, и это приятно.

Сол трогает меня за руку и говорит:

– Анна-Лиза все такая же лживая притворщица, как и раньше, Натан. Но она очень соблазнительна. Уверен, тебе есть о чем поболтать с ней, и скоро ты сможешь это сделать. Я сохраню ее для тебя в неприкосновенности. – Он берет меня за руку и ведет к двери: – А сейчас идем со мной, Натан.

Анна-Лиза кричит:

– Он командует тобой, Натан! Не слушайся его приказов!

И тут я останавливаюсь. Сол тянет меня за руку. Я не знаю, что делать. Анна-Лиза стоит возле самых прутьев, так близко, как только позволяют ей цепи.

– Натан. Ты не обязан слушаться меня или кого-нибудь еще. Но не делай того, что подсказывает тебе синее. Делай только то, что ты сам считаешь правильным. То, что подсказывает тебе твое нутро.

– Идем со мной, Натан, – Сол снова берет меня за руку и уводит прочь. Сопротивляться ему нет сил, начинает болеть голова. Я оглядываюсь на Анна-Лизу, она кричит:

– Натан, пожалуйста! Борись с синим! Ненавидь его! Ненавидь так, как ты ненавидишь меня!

Я действительно ненавижу ее, но тут же вспоминаю, что я ненавижу и Сола. Как все сложно.

Анна-Лиза кричит:

– Если ты предашь Альянс, ты предашь всех своих друзей. Они все умрут. И Габриэль тоже.

Я снова оборачиваюсь:

– Даже не произноси его имя!

Сол снова берет меня за руку, но я стряхиваю его и рычу:

– Нет!

Анна-Лиза кричит:

– Если будешь слушать Сола, Габриэль умрет. Они будут пытать его, а потом убьют. Сол этого хочет. Он хочет убить Габриэля.

Я уже совсем запутался. Не знаю, что делать. Синий такой теплый, уютный, сопротивляться ему нет сил. Я не доверяю собственному телу. Значит, остается лишь один путь, тот, который и надо было избрать с самого начала. Обратиться к своему второму «я».

И оно приходит мне на помощь.

мужчина, Сол. пятится. кричит на нас. у него пистолет. в комнате клетка, в ней девушка: Анна-Лиза. мы надвигаемся на мужчину, Сола. наши ноги сильны, спина и загривок тоже. мы разеваем пасть, привыкаем к новому чувству, щелкаем зубами. в нашем теле какое-то тепло, оно нам не нравится. мужчина, Сол, говорит. мы не понимаем слов. он отходит в сторону, подальше от нас. у него ключ, он отпирает дверь клетки. хочет, чтобы мы вошли.

девушка, Анна-Лиза, тоже двигается. и тоже говорит. голос звучит тихо, ласково. мы не понимаем. она не угрожает нам. но она не хочет, чтобы мы шли в клетку.

мы не идем в клетку.

Сол снова кричит, и мы подбегаем к нему и прыгаем. звук выстрела и визг мы слышим уже в прыжке, вцепляемся Солу в горло, чувствуем вкус его крови, слышим, как хрустят под нашими зубами его кости. Сол стреляет еще раз и еще. мы не выпускаем его горло, его кровь и пот у нас во рту. потом он обмякает и становится тяжелым.

Тело Сола падает на пол, из него вытекает кровь. Я уже вернулся назад, в свое человеческое «я», в руках у меня пистолет. Веки Сола дрожат, поднимаются. Значит, он еще жив. Я залечиваюсь, изгоняю из себя остатки зелья. В голове у меня светло, в теле приятный зуд.

Сол смотрит на меня, в его глазах еще полно серебряных осколков. Он тоже лечится. Я прижимаю пистолет к его виску, говорю:

– Умри, – и нажимаю на курок.

Я знаю, что сейчас прибежит охрана. Наверняка они уже слышали выстрелы.

Со мной снова заговаривает Анна-Лиза.

– Я очень виновата перед тобой, Натан. Прости меня.

Надо бы не обращать на нее внимание, но я не могу. Поднимаю пистолет и целюсь в нее. Она пугается, что вполне понятно, но продолжает стоять на своем.

– Правда, Натан. Мне очень жаль. Я знаю, какую я причинила тебе боль. Если бы я только могла отменить то, что сделала, но это невозможно. Сколько раз я жалела об этом.

Я продолжаю держать ее на мушке.

– Я не прощаю тебя, Анна-Лиза. Мой отец мертв. Мертв, слышишь, Анна-Лиза? И многие из Альянса тоже мертвы. Из-за тебя.

– Да, и мне приходится с этим жить. И все равно я никогда не хотела тебе зла, Натан.

В комнату врывается Охотница. Стрелок я неважный, но с такого расстояния не даю промашки. За ней бежит другая, ее напарница, она стреляет, я тоже – и снова попадаю в цель.

Я слышу крики. Скоро здесь будут еще Охотники.

Я говорю Анна-Лизе:

– Оставайся в клетке, ляг на пол, тогда тебя, может быть, не убьют.

Я выскакиваю в кабинет Сола, захлопываю за собой дверь. Нет времени думать о ней сейчас. Я бросаю пистолет и хочу стать невидимым, но тут мне приходит в голову, что пришла пора драться в открытую. Пусть видят, что ничем не могут мне повредить. Пусть боятся. Пусть знают, что это не меня ждет смерть от их пуль.

В кабинет вбегают Охотники, и я позволяю им выстрелить первыми. Комната наполняется грохотом. Они не сразу понимают, что меня не берут пули. Я посылаю в них молнию. Пара гранат подкатывается ко мне, я хватаю одну и швыряю назад, к Охотникам, так что она взрывается рядом с ними; другая взрывается возле меня, взрывная волна отбрасывает меня в сторону, но я все же ухитряюсь устоять на ногах. А когда вокруг снова становится тихо, я выпускаю вторую молнию, которая наполняет помещение треском, светом и запахом электричества. Амулет окружает меня надежным коконом защиты. Молния, которую я произвожу на этот раз, по величине и размеру несопоставима со всем, что я делал прежде. Но я тут же обрываю представление, выхожу из кабинета и иду по коридору.

Спереди в меня стреляет какая-то Охотница. Я посылаю в нее молнию, и она падает как подкошенная. Никогда еще я не чувствовал себя таким сильным. Это еще не Сущность, о которой говорил мне Леджер, просто я вышел на новый уровень владения своими дарами. Не знаю, почему, но у меня такое чувство, как будто я наконец освободился и от Сола, и от Анна-Лизы, и все, что мне нужно делать сейчас, это идти вперед и убивать всякого, кто встанет на моем пути. Причем чем сильнее они стараются повредить мне, тем мощнее я становлюсь. Как будто я не теряю энергию, а подпитываюсь ею от моих противников.

Я подхожу к залу Совета. Охотники, которых я встречаю здесь, еще не знают, что меня нельзя ранить. Они начинают стрелять, бросать гранаты, я отвечаю им разрядами электричества, тут уже они смекают, что к чему, и разбегаются кто куда, освобождая мне путь до самого входа. В зале засели советники – они опрокинули набок стол и прикрылись им, точно баррикадой. У большинства есть пистолеты, двое обороняются своими дарами – один дышит огнем, другой бросает в меня разные вещи. Так, в меня летит трон Сола, потом стулья, но в самую последнюю секунду все предметы поворачивают назад, точно срикошетив от меня. Я стою спокойно, не двигаясь, жду, что будет дальше, когда они поймут, в чем дело. Пусть видят, что им меня не остановить.

– Сдавайтесь! – кричу им я. – Сложите оружие, пока не поздно.

И тут, откуда ни возьмись, появляется Селия с пятью новобранцами, все с пистолетами.

– На колени! – вопит она.

– Сол мертв, – говорю я Селии, и она громко выкрикивает это на весь зал, чтобы все слышали. Пистолеты начинают подниматься в воздух. Сначала с оружием расстается кто-то один, потом его примеру следует другой, и вот уже сдача становится массовой. Я вижу отца Анна-Лизы, он стоит подняв обе руки вверх – я мог бы убить его за секунду. Вместо этого я подхожу к нему, плюю ему под ноги и отворачиваюсь. Селия разберется и с ним, и со всеми остальными. А мне надо сосредоточиться на Охотниках и Джессике.

Из другой комнаты доносятся стрельба и взрывы. Надо очистить от Охотников первый этаж, чтобы члены Альянса не пострадали. Но молниями теперь придется пользоваться с оглядкой, чтобы не повредить никому из своих. Я методично обхожу комнату за комнатой по обе стороны коридора. Здание огромное, помещений в нем много, стрельбы, дыма и трупов тоже. Но Охотники еще не потеряли охоты драться.

Я давно не видел Габриэля, и это меня беспокоит. Я знаю, что он уже должен был меня найти. На нем охотничья куртка, и я опасаюсь, как бы в суматохе его не приняли за Охотника.

Греторекс и трое новобранцев догоняют меня, и мы впятером зачищаем комнаты и проверяем пространства между ними. И каждый раз останавливаемся, чтобы проверить, точно ли все Охотники мертвы. Так что проходит немало времени, прежде чем нижний этаж оказывается свободен. Из новобранцев двое легко ранены, один убит и один ранен серьезно. Я говорю Греторекс, чтобы они держались подальше и пропустили меня вперед.

На втором этаже становится легче. Комнаты там поменьше, планировка попроще. Я прохожу его насквозь, кабинет за кабинетом, и в результате еще десять Охотников расстаются с жизнью. Греторекс и новички проверяют трупы и места, где можно спрятаться. Габриэля по-прежнему нигде не видно, но я стараюсь не думать об этом. Я уже в самой последней комнате второго этажа, как вдруг снова раздается пальба – я выскакиваю в коридор, бегу назад и вижу в одном из пройденных мной кабинетов трех Охотниц, одна из них как раз поворачивает голову в мою сторону.

Джессика!

– Ты! – вопит она и наводит на меня пистолет.

Джессика стреляет, я отвечаю ей молнией, но ее уже и след простыл. Комнаты здесь расположены анфиладой, и я бегу по коридору к соседней двери, ожидая столкнуться с ней там, но там пусто. Может, тут есть еще другой выход, о котором мы не знаем?

Снова выстрелы, я опять выскакиваю в коридор. Еще одна новенькая лежит на полу, у лестничного пролета. Греторекс и остальные укрылись в комнате рядом.

Сверху лестницы доносится крик Охотницы:

– Отойди! Если подойдете ближе, еще один умрет. У нас заложники.

И опять я спрашиваю себя, где сейчас Габриэль, но тут же приказываю себе перестать думать об этом.

Я говорю Греторекс:

– Мне надо подняться туда.

– Тебе они не могут повредить, зато могут повредить заложникам.

– У тебя есть идея лучше?

Она трясет головой.

– По-моему, в тех комнатах тоже кто-то есть, – говорю ей я. – Джессика и с ней еще двое. Проверьте.

Я становлюсь невидимкой и поднимаюсь наверх.

В первой же комнате я натыкаюсь на Охотниц. Сколько их, сказать не могу – обзор загораживает заложница, которая стоит в дверях. Это не Габриэль. Это Адель. К ее голове с двух сторон прижаты дула двух пистолетов, тонкая веревка сдавливает горло. Я вижу, что кожа на ее шее металлически поблескивает там, где в нее впилась веревка.

Но даже невидимкой я не могу ее спасти – ее застрелят раньше.

Значит, придется разговаривать.

Я становлюсь видимым, стрельба и крики начинаются снова, но я спокойно стою на верхней площадке лестницы и жду. Наконец выстрелы прекращаются, становится тихо.

Я кричу им:

– Ничего вы мне не сделаете! В здании полно солдат Альянса. Лучше сдавайтесь. Если убьете заложницу, я убью вас всех. Так что единственным, кто останется в живых, все равно буду я.

И тут же чувствую, как одна пуля щелкает меня по лбу, другая клюет в грудь.

– Сол мертв, Уолленд тоже. Колдовские бутылки я разбил, так что становиться невидимыми вы больше не можете, хотя об этом вы уже наверняка догадались. Сделайте последний шаг – признайте, что проиграли. – Еще одна пуля рикошетом отскакивает от моего лба.

– Ваши пули только злят меня, но навредить не могут. Сдавайтесь. Прямо сейчас. И отпустите заложницу.

– Мы не сдадимся. Мы уйдем. Пропусти нас, и ни она, ни другой не пострадают. Только тронь кого-нибудь из нас, и они умрут.

И они подталкивают к Адель второго заложника. На нем черная охотничья куртка, но вид обычный, волосы закрывают лицо, из уха стекает кровь. Дуло пистолета давит ему на висок, горло стягивает удавка. Охотница за его спиной не столько держит, сколько поддерживает его, не давая ему упасть. Он смотрит на меня, и я понимаю, что ради его свободы пойду на все. Если, конечно, это он.

– Габриэль, скажи мне хоть слово, – говорю я. – Дай мне знать, что это правда ты.

Он приваливается к Охотнице позади него, смотрит на меня и полузадушенным голосом, так, что я едва разбираю слова, сипит:

– Тебя давно не было. Где ты пропадал? – Он говорит это в полубреду, явно борясь с забытьем и удушьем.

– Я пропал, но не навсегда, – отвечаю я, а сам чувствую, что все кончено.

Кто-то из Охотниц вопит:

– Мы уйдем через проход. Только попробуй сделать что-нибудь, только подними на нас руку – и они мертвы. В проход войдем мы все, заложников заберем с собой. Пойдешь за нами, и они умрут.

Охотницы выходят в коридор, их восемь. От меня они прикрываются заложниками.

А я ничего не могу сделать. Дуло пистолета давит Габриэлю на висок. Дрогнет у Охотницы рука, и ему конец. Надо остановить время. Тогда я смогу избавиться от Охотников без всякого риска.

Я должен сосредоточиться. Я тру ладони по кругу и стараюсь думать о неподвижности, но все, что я вижу, это Габриэль и пистолет, прижатый к его виску. А Охотники уже вопят:

– Он что-то делает! Что он делает? – И забиваются в последнюю комнату по коридору, а я не могу остановить время, зато становлюсь невидимым и бегу за ними. Они уже в комнате, у дальней стены, возле полок с книгами. Двое исчезают в проеме. Я снова пытаюсь сосредоточиться, тру ладонью о ладонь и думаю о неподвижности, но мои глаза продолжают следить за Охотниками. Еще одна пара уходит в проем. Остались всего две Охотницы, одна держит Габриэля, другая – Адель.

Я продолжаю тереть ладонью о ладонь. Думаю о неподвижности, только о неподвижности. Спокойно, не спеши, выдохни. Но и это не помогает. Я знаю, что я не сосредоточен. И не смогу сосредоточиться.

Охотница, которая держит Габриэля, уже нагибается, чтобы пройти в проем. Придется рискнуть. Невидимый, я бросаюсь на нее и ударом руки направляю ее пистолет вверх, подальше от Габриэля. Грохочет выстрел, я ударяю Охотницу Фэйрборном в шею, свободной рукой посылаю молнию во вторую, которая держит Адель. Габриэль лежит на полу. Он жив. Я разрезаю веревку у него на шее, и он с облегчением хватает ртом воздух. Я смотрю на Адель. Она лежит без сознания, как и ее Охотница.

Шея Габриэля красная от натершей ее веревки.

– Ты в порядке? – спрашиваю я его.

– Ранен, – говорит он.

– Что? – Я рывком распахиваю его куртку. На рубашке кровь. – Ты можешь залечиться? – спрашиваю я его.

– Пытаюсь.

– Греторекс, мне нужен Арран! – кричу я. Не знаю, слышит ли она, но я не хочу оставлять Габриэля ни на секунду. – Греторекс! – снова ору я. – Позови Аррана! – Я снова поворачиваюсь к Габриэлю и осторожно раздвигаю на нем рубашку. Крови много, но рана, судя по ее виду, не так плоха. Она похожа на длинный неглубокий порез вдоль бока, но пули в нем нет.

– С тобой все будет в порядке. У тебя просто оцарапан бок. Пули внутри нет. Только чуть-чуть охотничьего яда.

– Значит, я буду жить?

– Определенно. – От радости меня начинает бить дрожь. Помощь ему, конечно, все равно нужна, но он не умирает.

– Греторекс! Позови сюда Аррана! Скорее! – кричу я во весь голос.

Ответа нет. Я прислушиваюсь и хочу закричать снова, как вдруг слышу в конце коридора стрельбу.

Адель уже встает, хотя ее еще пошатывает. Выстрелы стихают.

Габриэль пробует сесть. Он говорит:

– Мне уже не так плохо.

Я говорю ему:

– Адель через минуту пойдет и найдет Аррана. А ты пока полежи. Если Греторекс не придет сама, я пошлю за ней Адель.

– Ты меня звал? – Это Арран. Сидя спиной к двери, я оборачиваюсь на его голос. Наши взгляды встречаются, я вижу в его глазах тревогу, но, едва я успеваю сообразить, что на нем охотничья куртка, как он выхватывает из-за спины пистолет и начинает стрелять в меня.

Джессика!

Я посылаю в нее молнию, но мне мешает Адель. Она оборачивается, бросается на пол, откатывается влево и стреляет одновременно. В комнату вбегают еще две Охотницы – отстреливаясь на ходу, они бегут к проходу. Я прикрываю собой Габриэля и посылаю в Джессику вторую молнию. Она падает. Одна из Охотниц прыгает в проход, вторая хватается за ее ботинок, и обе исчезают. Джессика лежит, я бью в нее электрическими разрядами, но она продолжает стрелять. Я чувствую, как что-то ударяет мне в грудь, сдвигаюсь в сторону, чтобы лучше прикрыть собой Габриэля, посылаю еще молнию, Джессика снова стреляет, и я ощущаю, как что-то щелкает меня в плечо раз, потом другой. Джессика горит, дым идет от ее волос и куртки, наконец она меняется, превращаясь из Аррана в саму себя, и дальше уже лежит тихо.

Адель снова на ногах. Она не ранена.

– Натан… – Габриэль зовет меня очень тихо, и я оборачиваюсь на его зов.

Он лежит на полу и смотрит на меня снизу вверх. Его глаза встречаются с моими, и я вижу, что нисколько его не защитил. Кровь так и хлещет из его ран. Пули Джессики, отклоняясь от меня, изрешетили ему грудь. Я зову Аррана, настоящего Аррана, говорю Габриэлю, чтобы он лечился. Он должен лечиться до прихода Аррана. Если Арран поспешит, с Габриэлем все будет в порядке. Глаза Габриэля открыты, он смотрит на меня, я склоняюсь над ним и говорю ему, что все будет хорошо, что Арран вот-вот будет здесь, но он шепчет:

– Не могу… – Я твержу ему, чтобы он лечился, что он должен, что Арран сейчас придет, но понимаю, что он меня уже не видит, кровь лужей стоит вокруг его живота, и я прошу его, чтобы он не оставлял меня, твержу, что я этого не вынесу, и он это знает. Я беру его руку, переплетаю наши пальцы, изо всех сил сжимаю их, но не чувствую ответного пожатия. Его глаза открыты, в них еще вращаются золотинки. Медленно, но вращаются. Я опять зову Аррана, ору во весь голос, и Арран наконец появляется. Грудь Габриэля в крови, и Арран говорит, что надо сначала вынуть пули, а я говорю Габриэлю, что это недолго, надо потерпеть совсем немного, и Арран делает на груди Габриэля надрез, погружает в него пальцы, но Габриэль даже не морщится, только золотинки в его глазах движутся все медленнее, и тогда я кричу ему, чтобы он не смел умирать, кричу все громче и громче, а Арран пока вытаскивает пулю и снова режет, и тогда Габриэль издает звук – еле слышный, я только понимаю, что это мое имя, и он смотрит на меня, а золото в его глазах взблескивает все реже и реже, и Арран говорит, что не может достать вторую пулю и что там, наверное, есть еще одна.

Я должен остановить время. Если я смогу, Арран вытащит пулю. Я тру ладонью о ладонь и думаю о неподвижности, но ничего не происходит, и я понимаю, что не сработало. Пробую снова. Думаю ни о чем, о покое. Я должен это сделать. Должен успокоиться, и тогда у меня получится. Я снова двигаю руками, снова думаю о неподвижности, и наступает тишина. Замирает все. Включая Аррана. Я не знаю, как сделать так, чтобы заклятие его не тронуло, и не знаю, как извлечь пулю. Я смотрю Габриэлю в глаза и вижу в них всего две золотые искры. Я говорю ему, что люблю его, что он нужен мне, обнимаю его, целую, но знаю, что время надолго не удержать, и когда я целую его в последний раз, время начинает идти, Габриэль смотрит на меня, а искры в его глазах все тускнеют и тускнеют, пока не гаснет последняя.