Когда мы возвращаемся из нашего путешествия к Башне, я сразу отправляюсь в макет здания Совета. Я знаю, что мне надо тренироваться, и хочу еще раз проверить свое знание планировки, к тому же, когда занимаешься делом, чувствуешь себя спокойнее. Сейчас ночь, а значит, есть возможность потренироваться в темноте.

Мне предстоит проникнуть в здание Совета через проход в подвальном этаже невидимым, и я с этого и начинаю: становлюсь невидимкой, прохожу узкими коридорами подвала, поднимаюсь на первый этаж, оттуда по главной лестнице дохожу до шестого, самого верхнего. Это место, о котором мы ничего не знаем, но я все равно прохожу там, где буду искать Уолленда. После настанет черед Сола. Поэтому я поворачиваю назад и тихо и незаметно скольжу по коридорам и лестницам к его личному кабинету на первом этаже. Этот фрагмент наших декораций состоит из брезента, натянутого на деревянные каркасы: они изображают залы заседаний и служебные кабинеты официальной части здания Совета.

Дует сильный ветер, он раскачивает каркасы и хлопает брезентом. Чем ближе к кабинету Сола, тем чаще я останавливаюсь, прислушиваюсь, оглядываюсь, представляю, где будет стоять охрана; наконец, все также невидимкой, я проскальзываю мимо них. У самых дверей кабинета я вдруг слышу голоса новеньких. Греторекс заставляет их тренироваться день и ночь, так что ничего странного, что и они тоже здесь, но я все же не хочу входить внутрь, пока они там. Да и вообще, я свой маршрут закончил, можно начинать сначала. И я уже поворачиваюсь, чтобы вернуться назад по коридору из брезента, как вдруг кто-то из них произносит мое имя, и я застываю. Понимаю, что они вовсе не тренируются, а просто так болтают. И возвращаюсь послушать.

– Если он все же убьет Сола, значит, все скоро кончится.

– Вот именно – если.

– По крайней мере, у него больше шансов сделать это, чем у нас. К тому же тут есть и своя светлая сторона: если он не победит, то погибнет, а это уже хорошо.

– Он неуязвим. Его нельзя убить.

– Вот и я о том же. Его нельзя убить. Так что помешает ему перебить нас после того, как он расправится с Солом и его людьми?

– Он же на нашей стороне, девочки!

– Да? Чего же он тогда на нас волком смотрит? Спит и видит, поди, как бы нас всех прикончить. Помните, он ведь чуть не сжег тогда своим огнем Селию? Сами подумайте, мы же здесь все Белые. Почему бы ему не расправиться заодно и с нами, когда все кончится?

– Селия верит в него. И Греторекс тоже. А они знают, что делают, Фелисити. Мы боремся с Солом, а не с Натаном. Сол – корень всего зла.

– А Натан тогда кто такой?

– Никто, просто подонок.

– Черный подонок-кровопийца, пожиратель сердец.

– Да ладно вам, хватит, он на нашей стороне.

– К тому же никакой он не Черный; он Полу-Черный.

– Ах, извините, я ошиблась! Полу-Черный подонок-кровопийца, пожиратель сердец.

Кто-то хохочет.

– Слушай, а ты, часом, не ревнуешь?

– Что? К нему? Я тебя умоля-а-аю!

– Все же знают, что ты без ума от Габриэля. А он тебя отверг, так?

– Ничего он меня не отвергал. Что я, по-твоему, первому попавшемуся Черному на шею буду вешаться, что ли?

– Вешайся – не вешайся, а он ни на кого, кроме своего Натана, даже не глядит.

– Ага, а вы видели, как они друг на друга смотрят?

– У Натана все равно такой вид, как будто он всех поубивать хочет.

– Может, это и есть его план. Он будет убивать до тех пор, пока не останутся только они двое – он и Габриэль.

– Внимание, еще одна поправочка. Полу-Черный, гомосексуальный подонок-кровопийца, пожиратель сердец.

– А я слышала, что раньше у него была девушка. Белая. Анна-Лиза О’Брайен. Племянница Сола.

– Так я не поняла – он гомик или нет?

– Анна-Лиза? Это не та, которую держали пленницей в первом лагере?

– Ага, в том первом лагере, где всех перебили.

– А я слышала, что это он ее убил.

– Может, она их с Габриэлем застукала.

Хохот.

– А еще он убил всю семью этой Анна-Лизы. Ее братья были Охотниками. Он разорвал их на части.

– Ага, я это тоже слышала. И съел их сердца.

Не знаю, почему я еще стою здесь и слушаю эту чушь; я поворачиваюсь, чтобы уйти, но потом передумываю и огибаю угол, нарочно медленно: пусть они заметят меня не сразу и поймут, что я все слышал.

Они тут же смолкают, а я говорю:

– Насколько мне известно, Анна-Лиза все еще жива. И, кстати, я убил только одного ее брата. Другого убил мой отец. Третий еще жив, но не волнуйтесь: как только у меня появится возможность, я с радостью разорву его на части. Анна-Лиза застрелила моего отца. Это из-за нее он умер. Да, он был убийцей и Черным Колдуном, и все же он был великим человеком, чего вам с вашим куриным умишком не понять. А что до меня, то… занимались бы вы лучше своим делом. – И я уже поворачиваюсь к ним спиной, чтобы уйти, но через плечо добавляю: – Я не подонок, но кровь я все-таки пью и сердца ем, так что мой вам совет: держитесь от меня подальше.

Я снова в «своей» камере. Сижу здесь уже несколько часов. Перебираю в уме все, что я сказал этим подготовишкам, жалею, что наговорил много лишнего, потом жалею, что не сказал это лучше. И так по кругу.

У входа возникает силуэт.

– А, ну вот я тебя и нашел, – говорит Арран и садится со мной рядом. Он в лагере с тех пор, как меня подстрелили, мы видимся каждый день, но у нас почти никогда нет времени поговорить наедине.

– Привет.

– Новеньких пугаешь, я слышал.

А, так вот в чем дело! Наябедничали. Я говорю:

– Да, мы поругались, но ты можешь гордиться мной, Арран: я никого даже не ударил. И вообще был спокоен, как огурец.

– То-то они со страху чуть в штаны не наложили.

Я не могу сдержать улыбки.

– Жалуются, что ты грозился их убить.

– Чего?

– Селия им тоже не поверила. Она сказала, что ты либо убиваешь, либо нет, а понапрасну никогда не болтаешь. Я пообещал ей, что узнаю твою версию. Хочешь рассказать мне, что там у вас случилось?

– Не очень. – Потом я добавляю: – Они болтали обо мне всякие глупости. Ну, я не сдержался и наговорил кучу глупостей им. Я не говорил, что убью их, просто посоветовал держаться от меня подальше.

– А-а, завуалированная угроза…

Ну, может, они так это поняли.

– Я никого из них не собираюсь убивать, Арран. Слишком они глупые.

– Вот и хорошо. Я в тебе даже не сомневался.

– Может, поговорим о чем-нибудь другом?

– Давай.

Мы еще долго сидим и говорим о его делах: он учится лечить людей. Он заканчивает такими словами:

– Ван многому меня научила. Конечно, мне предстоит узнать еще больше, но она сильно мне помогла. Правда, лечить сейчас почти некого. Все либо живы-здоровы, либо умерли. – Он смотрит на меня. – Даже не знаю, считать это провалом или удачей.

– Если все умерли, значит, провал, – говорю я. Но, подумав, добавляю: – Хотя нет, это еще не провал. Главное, что ты делаешь все, что можешь, Арран.

Мы еще какое-то время сидим рядом, потом он обводит рукой стены из мешковины и говорит:

– Все это для какого-то нападения, как я понимаю.

Значит, Селия ему не сказала. А ведь я снова буду убивать людей, и среди них будет Джессика, его сестра и моя тоже, по матери.

– Арран…

– Да.

– Не ненавидь меня.

– Я тебя не ненавижу.

– Я имею в виду, потом. Что бы я ни сделал. Пожалуйста. Я знаю, ты никогда меня не поймешь, но, пожалуйста… – И я смотрю на него, а он отвечает мне своим обычным взглядом. Честно и открыто смотрит мне прямо в глаза. И говорит:

– Ты же мой брат. Мой младший братик. Я не могу тебя ненавидеть. Ни сейчас, ни после.

Я пододвигаюсь к нему поближе, он обнимает меня и прижимает к себе.

– Я тут хотел сказать тебе кое-что, – его голос очень тих и немного дрожит, – в смысле, ничего плохого, просто думал с тобой поделиться…

Я слегка отодвигаюсь, чтобы лучше видеть его лицо, а он улыбается, но в глаза мне больше не смотрит.

Кажется, он нашел девушку. У Аррана никогда не было подружек. Ну, по крайней мере, когда я еще жил дома, не было. Тут я понимаю, что даже не знаю, был ли у него кто-нибудь потом, когда меня забрали.

– Ну? – спрашиваю я, подаваясь вперед и заглядывая ему в глаза. И невольно улыбаюсь.

– Ну, в общем, да… У меня есть подружка. – Он морщится. – Терпеть не могу это слово. Я хотел сказать, что у меня кое-кто есть… она мне нравится, и я ей тоже нравлюсь… мы с ней друзья… хотя нет, больше чем друзья. Это приятно. И так неожиданно… я совсем не думал…

Я стараюсь улыбаться не слишком широко.

– Я ее знаю? – спрашиваю я. А сам думаю: наверняка знаю. И тут мне становится нехорошо. Ой, только бы не одна из этих подготовишек, которые обо мне судачили. – Блин, я что, все испортил? Если да, то я… но она… в смысле, ты… – Нет, правда, зачем ему такая девчонка?

Вид у Аррана сконфуженный.

– Ничего ты не испортил. Адель слишком большая умница, чтобы бояться кого-то, даже тебя.

– Адель. Та, у которой кожа превращается в металл, да?

– Со мной она не часто это проделывает.

– Она отлично дерется.

– Но я не поэтому к ней привязан.

Я фыркаю.

– Почему же?

– Она добрая, заботливая и веселая. А еще она хорошенькая, у нее такие волосы…

Мы еще несколько минут сидим молча, пока я перевариваю его новость. Да, я понимаю, чем она могла зацепить Аррана. Адель и умна, и привлекательна. А еще она Черная Ведьма.

Я говорю:

– Знаешь, она ведь Черная. Если у вас будут дети, то…

– Да мы всего пару недель как знакомы, с тех пор, когда ты был ранен. А ты уже сразу о детях!

– Извини, но ты же понимаешь, о чем я, – я улыбаюсь ему.

– Я знаю, о чем ты. Может быть, в будущем, когда Альянс придет к власти, на свет появится много маленьких полукодов. Но, как я уже говорил, мы с Адель не так давно знакомы.

– Надеюсь, что тебе с ней хорошо.

– Спасибо. Очень.

Он улыбается, смотрит на меня смущенно, а я отвечаю ему счастливым взглядом – какой он милый, и какой невинный, – и тут же понимаю, что они с Адель наверняка говорили обо мне. И не просто говорили, а говорят, ведут, можно сказать, долгие дискуссии.

– Хочешь вернуться к ней? – спрашиваю я его.

– Нет. Я хочу остаться с тобой.

И он снова становится тем самым Арраном. Тем неторопливым, уютным, домашним Арраном. Способным быть нежным, как никто другой.

Немного погодя он говорит:

– Помнишь тот рисунок – мы с тобой в лесу – который ты нарисовал в день моего Дарения? Я его храню.

Конечно, я помню. Помню, как я рисовал его, как скатал в трубочку и положил на кровать Аррана, а потом нагнулся и поцеловал его в лоб перед тем, как уйти. Только теперь мне кажется, что это был не я, а кто-то другой.

– Ты еще рисуешь? – спрашивает он.

– Давно не рисовал.

– Напрасно.

– А ты еще смотришь старые фильмы?

– Хотелось бы. Когда все это кончится, я пообещал себе: засяду перед телевизором и целый день буду смотреть старое кино. Устрою марафон комедий: Бастер Китон и Чарли Чаплин, самые старые, что ни на есть. Их я просто обожаю.

– Да ты их все любишь. – А я люблю быть рядом с ним.

– Я скучаю по прошлому, – говорит он.

И тут я кое-что понимаю про себя.

– А я нет. Конечно, то было хорошее время. И тебя я люблю, ты лучший брат в мире, мне было здорово жить с тобой, и с Деборой, и с бабушкой. Только теперь я знаю, что за каждым моим шагом следил тогда Совет, а мой отец хотел встретиться со мной, но не мог. Наша мать… В общем, плохого тоже было много.

Он кивает.

Я продолжаю:

– Я знаю, что тебе тоже досталось. Но ты сохранил себя. Ты и сейчас такой, как прежде, и это хорошо для тебя. А я стал совсем другим, меня порядком перемололо.

Он снова качает головой.

– Ты даже не представляешь, Арран, насколько я теперь другой. Сколько всего со мной было. Я уже не тот мальчик, который смотрел с тобой кино. Мне так жаль, но… этого никогда уже не будет. Никогда. Я изменился. И в прошлое не вернусь. Не хочу возвращаться.

– Я знаю.

– Меня забрали четырнадцатилетним, Арран. Того мальчика больше нет на свете. Он не может вернуться. – Но мне хочется сказать ему что-нибудь хорошее, позитивное, и я добавляю: – Когда Альянс победит. Когда все кончится. Я буду мирно жить на берегу спокойной реки.

– Да, я представляю. Нарисуй это.

– Ты прав. Нарисую.