Мы снова у Селии, в новом лагере номер один. С Леджер мы провели неделю: отдыхали, учились, работали над дарами и проверяли защитную силу амулета всеми способами, какие могли придумать. Потом Леджер направил нас обратно в географическую комнату, откуда мы попали сначала в Нью-Йорк, а еще через день – сюда.

Я почти ничего не рассказываю Селии о Леджер – он любит секретность, зато говорю ей об амулете и своей неуязвимости.

Мне любопытно узнать, что будет, когда Селия испробует на мне свой дар. Я ненавижу этот ее звук. Если я и боюсь чего-нибудь на свете, то именно его. И дело тут не в боли, а в памяти, в стыде, в том, сколько раз я валялся на полу в слезах и соплях, – и все из-за этого звука. Но теперь мне даже хочется, чтобы она пустила его в дело. И ей, похоже, тоже не терпится.

Я широко улыбаюсь ей и предлагаю:

– Ударь меня сначала кулаком в лицо.

Она разминает пальцы, складывает их в кулак, который тут же выбрасывает вперед: солидный правый хук.

И я кое-что чувствую: не боль, а восторг при виде Селии, которая складывается буквально пополам, прижимая разбитую руку к телу. Она выпрямляется и, напрягая все силы, залечивается.

– Как по железу бьешь, – говорит она.

Но этого ей, разумеется, мало, и она пробует сначала заколоть меня, потом застрелить, а когда ей приходит в голову меня повесить, я говорю «хватит». И предлагаю использовать шум.

Она спрашивает:

– Прямо сейчас? Может, тебе надо подготовиться или что-то в этом роде?

– Нет, защита действует постоянно, вроде как неснимаемая броня. – И в меня тут же ударяет волна шума. Только теперь это ни капельки не больно, да и слово «ударяет» тут не совсем подходит. Просто я слышу высокий, неприятный звук, похожий на скрежет, который доносится откуда-то издалека и раздражает меня не больше, чем чье-нибудь безголосое пение.

Я складываю на груди руки и спрашиваю:

– Ты хорошо постаралась? – Она, не обращая на мое ехидство никакого внимания, поворачивается к Габриэлю и спрашивает:

– А ты нашел уязвимые места в его защите?

– Он может утонуть, но на это уйдет порядочно времени. Его можно связать или запереть. Он беззащитен перед контролем разума. Если кто-нибудь, наделенный таким даром, прикажет ему перестать драться, Натан перестанет. Но в бою, в честном бою, ему ничем повредить нельзя.

– А бомбы? – спрашивает Селия.

Я выкатываю на нее глаза.

– Ну, знаешь, их у нас под рукой не оказалось.

– Тебя может завалить обломками?

– Завалить может, убить – нет, если тебя это успокоит.

– Думаешь, у них будут бомбы? – спрашивает Габриэль.

– Взрывчатка, скорее всего, – отвечает Селия. – Ловушки вроде той, что убила Кирсти.

– Мне они не повредят.

– Может, попробуем? – спрашивает Селия, вынимает из кармана гранату и протягивает ее мне.

Тут я, надо сказать, малость трушу. Правда, пули ведь не проникают через защиту амулета, так что и осколки, по идее, тоже не должны.

Я беру гранату и выдергиваю чеку. Селия с Габриэлем быстро отбегают в сторону. Мое сердце колотится как бешеное, я смотрю сначала только на гранату, лежащую у меня в ладони, потом перевожу взгляд на запястье и выше и думаю о том, оторвет мне всю руку целиком или только кисть.

Взрыв ослепителен и грохочет так страшно, что я отшатываюсь, крепко зажмурив глаза. Сердце тарахтит, как взбесившийся мотор, руку и ладонь щекочет, но я рад видеть, что обе они еще при мне. Я сгибаю пальцы – работают. И все равно, повторять этот опыт я больше не хочу.

Вечером того же дня мы с Габриэлем, Селией и Греторекс сидим у огня, и я хохочу во весь голос. Селия только что изложила нам свой план атаки на Сола: она трудилась над ним, пока мы были у Леджер.

Отсмеявшись, я говорю:

– И ты целую неделю над этим думала? Войти в здание Совета и перебить там всех. Вот так план!

Селия отвечает:

– Я надеялась, что ты оценишь его простоту.

Подавляя желание послать ее куда-нибудь подальше, я меряю ее взглядом.

– Скоро состоится ежегодное собрание Совета. Выяснить дату его проведения было нетрудно. Это важное мероприятие, на нем переизбирают Совет и его лидера. Сол, Уолленд и Джессика наверняка будут присутствовать. Отличная возможность избавиться от всех троих одним разом. Ты идешь первым. Берешь на себя ключевые фигуры, а мы входим за тобой и занимаемся Охотниками и другими членами Совета.

Габриэль хмурится.

– А что, если их там не окажется? Вдруг тебя обманули с датой?

– Если так, то Натану придется самому принимать решение по обстоятельствам. С чем он прекрасно справится, я уверена.

Я уже знаю, какое решение я приму в таком случае: подожгу здание Совета. Гори оно синим пламенем вместе со всей своей начинкой!

Селия продолжает.

– Главная проблема, с которой нам предстоит столкнуться, это Охотники-невидимки. С этим даром они всегда будут иметь преимущество над нами. Что бы ни случилось с Солом, Охотники будут сражаться, а против целой невидимой армии мы не выстоим: нельзя обездвижить или убить то, чего не видишь.

– Мы напоили зельем правды двух пленных Охотниц, но нам это не очень-то помогло. Похоже, они не в курсе, как именно действует эта магия, знают только, что Уолленд контролирует ее при помощи колдовских бутылок. Те Охотники, чей дар – невидимость, контролируют его сами, остальным его дает Уолленд.

Как ни чешутся у меня руки поскорее добраться до Сола, но с Селией приходится согласиться. Я говорю:

– Значит, первым делом надо отнять у Охотников невидимость, а уж потом заниматься Солом.

– Да.

– Какой у него дар?

– Зелья. Как у Уолленда. Только у Сола дар слабый, вот потому он и держит при себе Уолленда. У того дар исключительной силы.

– И Уолленд работает из здания Совета, так?

– Да, вся информация, которую мы о нем собрали, указывает на то, что большую часть времени он проводит там. Не вижу причин, с чего бы ему вдруг поменять свои привычки.

Я тоже. Он всегда казался мне чокнутым трудоголиком, для которого жизнь без работы не имеет смысла. При том, что Совет пока действует против нас успешно, ему нет нужды перевозить свою лабораторию куда-то еще.

Селия продолжает:

– Зная властолюбие Сола и его недоверие к Охотникам, я уверена, что магию, которая делает их невидимками, он наверняка предпочитает держать к себе поближе. Так что все должно быть где-то там, в здании. Если тебе удастся хотя бы пробраться внутрь и нейтрализовать бутылки, которые дают Охотникам защиту, я буду считать твою миссию выполненной.

– Ты, может быть, и да; я – нет.

– Что ж, согласна: стремиться всегда следует к большему. Нам необходимо обезвредить Сола, Уолленда и Джессику, а еще сделать так, чтобы никто из тех, кто будет внутри, не смог скрыться: захватить их всех до одного.

– Разве ты не планировала убить их? – У меня в памяти снова всплывают слова отца: «Убей их всех». К тому же я уже прикончил столько мелких сошек, что для них будет прямым оскорблением, если в живых останутся главные игроки: Сол, Джессика и Уолленд.

– Убить или взять в плен, – уточняет Селия.

– Отлично.

Селия продолжает:

– Но, разумеется, тут возникает целый ряд проблем.

– Разумеется.

– Первая проблема заключается в том, как попасть в здание Совета. Есть три входа. Главный – тот, что с улицы, – самый очевидный, но и самый заметный. Последнее, что нам нужно, это чтобы фейны что-нибудь заподозрили.

Я знаю этот вход. Он всегда открыт, а значит, там наверняка стоит охрана, и он защищен. Даже невидимый, я бы не пошел этим путем.

– О’кей, согласен, – говорю я.

– Черным ходом больше не пользуются, насколько нам известно, он даже опечатан. Думаю, его сочли слабым звеном в защите здания: его всегда было трудно охранять, обзор там плохой, дома фейнов все кругом загораживают. В общем, для нас это тоже не вариант.

Черным ходом пользовались мы с бабушкой, когда ходили в Совет на освидетельствования, и я хорошо знаю этот путь, но, похоже, теперь это уже не имеет значения.

– Вход с Кобальтового переулка по-прежнему открыт, но для нас он слишком опасен.

– Они все опасны, – говорю я, – зато я знаю, как действует магия переулка. Она затягивает в здание, так? Почему мы не можем использовать это в своих целях?

Селия качает головой.

– Вход из переулка ведет прямо во внутренний двор с галереей вдоль всего второго этажа, а, значит, там нас ничего не стоит окружить и перебить сверху всех по одиночке. Если бы я отвечала за безопасность этого здания, то нарочно облегчила бы именно этот вход, а все ближайшие к нему внутренние двери закрыла бы наглухо. Уверена, что Сол поступил так же.

– Так как же мы пойдем? Через крышу? Или полезем в окна? – Это шутка. Здание наверняка надежно защищено от вторжений любого рода.

– Мы пойдем через проход из другого здания, также принадлежащего Совету. Из Башни.

– Из какой башни?

– Римской Башни, так ее называют. Это тюрьма для Белых, ею управляет Совет. Я хорошо знаю это место. И Греторекс тоже, и вообще все Охотники. Каждый год из них выбирается группа, которая несет там службу, охраняет тюрьму. Из Башни в здание Совета ведет проход.

– И ты можешь провести нас туда?

– Наши люди следят за Башней уже несколько недель. Мы знаем, в какие часы и сколько раз в сутки меняется охрана, и сколько человек в каждой смене. В тюрьме действует система пропусков и паролей, но ты, Натан, невидимкой войдешь в здание вместе с охранниками. Внутри ты подавишь их сопротивление и впустишь нас.

– Сколько их там?

– Шестеро охранников и четверо Охотников есть всегда. Работают сменами по восемь часов. Эту тюрьму несложно охранять и патрулировать. Ведь заключенных никогда не выпускают из камер.

– Мило.

– Она создана не для того, чтобы быть милой.

– Ясно. Короче, я вхожу, разбираюсь с охраной, впускаю остальных. Что потом? Я иду через проход в здание Совета и нахожу там Уолленда, Сола и Джессику?

– Совершенно верно. И это подводит нас вплотную к проблеме номер два: Джессика.

Селия трет ладонями лицо и продолжает:

– Даже если Сол, Уолленд и весь остальной Совет сложат оружие, Охотники будут продолжать сражаться. Они выполняют задания Совета, но Сол над ними не главный – присягу они дают только своему вожаку, а это теперь Джессика. Пока она жива, Охотники будут драться. А она не сдастся, что бы ни случилось с Солом и Уоллендом.

– И?

– В Женеве ты оставил ей жизнь, – говорит Селия.

Я смеюсь.

– А-а… Значит, проблема в том, что я, по-твоему, не захочу ее убивать?

– Это еще актуально?

– Нет. – По крайней мере, я сам так думаю. Джессика мне сестра, она дочь моей матери, но я ее ненавижу. И считаю воплощением зла. А еще я знаю, что, будь у нее такой шанс, она убила бы меня без промедления. В Женеве я ее отпустил, это правда. Но тогда не было войны. Теперь все изменилось и я тоже.

Я говорю Селии:

– Не беспокойся. Я ее убью или возьму в плен.

Селия кивает и тут же переходит к другой теме.

– Третья проблема также связана с Охотниками. Ходят слухи, что они никогда не отступают и не сдаются. Но ты-то знаешь, что это не совсем так. Многие, конечно, скорее умрут, чем сложат оружие, однако правда в том, что Охотники тоже люди. А потому некоторые из них могут предпочесть жизнь. Я даже думаю, что, когда они убедятся, что сила не на их стороне, то могут сделать выбор в пользу тактического отхода, а то и сдачи. Если они это сделают, мы их не тронем. Хотя, конечно, саму организацию придется распустить. Надо положить конец кровавой истории Охотников. – Я вспоминаю свой сон с длинной чередой Охотников, стоящих на коленях.

– Казнить их всех до одного – вот и конец их организации.

– Нет, это не лучший путь. Охотники ведь есть едва ли не в каждой Белой семье. Так что придется нам проявить не только справедливость, но и терпимость. Они – солдаты. Корень зла не в них.

Я отрицательно качаю головой, глядя на Селию.

– Мы не убиваем пленных, Натан. И тех, кто сдается, тоже.

– Так в чем же тогда третья проблема?

– Натан, я должна быть уверена в том, что ты не станешь убивать тех, кто сдастся, и что ты позволишь сдаться тем, кто сам этого захочет. Я должна верить в то, что ты понимаешь – пленных убивать нельзя.

– Хочешь сказать, тебе надо верить в то, что я не как мой отец. Что я не жажду отомстить за моих предков, которых они замучили. А как насчет других Черных Ведьм, которых тоже убили Охотники? Разве мне нельзя отостить заодно и за них, хоть чуть-чуть?

– Мне нужна победа, а не месть.

– Убивай их всех – мой девиз.

– Даже когда они сдаются? Значит, ты ничем не лучше Сола.

– Да… Нет. – Не знаю, что именно я чувствую, знаю только, что я очень зол. И я говорю ей: – Можешь сначала судить их за военные преступления, а потом казнить. Надеюсь, это успокоит твою совесть.

Селия говорит:

– Я планирую сделать так, чтобы в Альянсе вместе работали и Белые, и Черные, и полукровки. Нам придется честно и непредвзято рассмотреть все преступления, совершенные Советом и его членами. Их пример должен стать нам уроком – мы должны действовать строго в рамках закона. Иначе сами окажемся на скамье подсудимых.

– Мы будем работать сообща, судить всех по справедливости и позаботимся о том, чтобы все это видели. Справедливость для всех. В том числе и для тебя, Натан. Я предупреждаю тебя, так будет. Мы должны построить такое общество, в котором все будут подчиняться единому закону. Так что война – это только начало, самое трудное последует потом.

– Спасибо, – говорю я. – Рад, что все понимают, какая дерьмовая работенка мне досталась.

Селия продолжает:

– Итак, к делу. Третья проблема актуальна?

Я отвечаю ей:

– Моя цель в том, чтобы выиграть этот бой и убрать, так или иначе, Уолленда, Сола и Джессику. И я буду убивать всякого, кто станет мешать мне в этом или пытаться убить меня или любого из солдат Альянса. А когда мы победим, забирай всех живых Охотников и членов Совета себе и разбирайся с ними как знаешь. Будешь сидеть с ними день и ночь в здании Совета и играть в правосудие, ублажая свою совесть, а я в это время буду тихо и мирно жить у реки.

– А Анна-Лиза?

– Я не забуду свой долг и найду ее, когда все кончится. А пока моя главная цель – Сол, Джессика и Уолленд.

– Если Анна-Лиза жива, она должна будет предстать перед судом, как и планировал Альянс изначально.

– Ну, тогда будем надеяться, что ее уже запытали до смерти. – Селия не отвечает, и я сам спрашиваю: – Ну, какие у нас еще проблемы? – Но она уже встает со словами:

– Поздно уже, завтра договорим. Прямо с утра. Да, и вот еще что. Я собираюсь рассказать новичкам о твоей неуязвимости. Это их подбодрит.

Я задумываюсь, но не вижу, почему бы и не рассказать – мне-то какая разница?

– Ладно, – говорю я.

Она поворачивается, чтобы уйти, но тут же возвращается ко мне снова.

– И помни, что главная проблема все равно пятьдесят первая, так что не успокаивайся со своим новым даром. – Тут она уходит окончательно.

Я трясу головой. Никакого спокойствия я и так не чувствую.

– О чем это она? – спрашивает Габриэль. – Что это еще за пятьдесят первая проблема?

Я отвечаю:

– Так, одно из ее любимых присловий. Раньше она постоянно мне твердила, что в настоящем бою всегда возникает уйма проблем и она может навскидку назвать пятьдесят причин, почему что-то может пойти не так, как предполагалось. А пятьдесят первая причина совсем другая: она существует еще до того, как начинается бой, но никто, даже Селия, ее не видит.