– Значит, ты ее нашел, Сущность? – спрашиваю я у Леджер, когда мы идем по берегу реки.

– Я нашел много разных вещей и приобрел много способностей, но мне нравится думать, что все это время я лишь щиплю краешек громадного покрывала Сущности.

– А какой у тебя дар? В смысле, первый?

– Контроль над разумом. Я был умным и уверенным в себе ребенком и всегда знал – просто знал, и все тут, – что у меня будет необычайно сильный дар. Хотя, с другой стороны, в отношениях с другими у меня никогда не было ни особой уверенности, ни счастья. У меня было много сил, но между ними отсутствовало равновесие. Я был тогда маленькой девочкой, не слишком привлекательной и похожей на мальчишку. Меня не интересовали моды и красивые женские тряпочки. Одежду для мальчиков я находил более удобной. Так вот, один парень, Джек, все время дразнил меня мальчишкой. Говорил, что я совсем не девочка. Я не обращал внимания на его комментарии, мой разум подсказывал мне, что он всего лишь фейн, к тому же недалекий, так какая разница, что он болтает? И все же внутри мне было больно. Причем я даже не осознавал, до какой степени, пока не нашел свой дар – это случилось через несколько недель после моего семнадцатого дня рождения. Инцидент был совсем незначительный. Я сидел в школьном автобусе, почти у самой передней площадки, Джек подошел и обозвал меня уродом, как обычно: «Как дела, урод?» И, помню, как я, не поднимая глаз от книги, подумал: «Пошел ты, засранец!» Он тут же повернулся, вышел из автобуса и зашагал прочь.

Так я узнал свой дар. Через пару недель я понял, что могу заставить Джека не только выйти из автобуса, но и сделать еще много чего. Это было давно. В те дни люди иначе относились к… некоторым вещам. Я заставил его рассказать друзьям, что он предпочитает мальчиков; думаю, я всегда знал, что именно так обстоит дело, что, дразня меня, он только прикрывает настоящее положение вещей. Ему было семнадцать, как мне. Я думал, что я поступил очень умно. Это была первоклассная месть. – Леджер взглянул на меня. – Не знаю точно, что произошло потом. Помню, что он тоже сидел на передней площадке школьного автобуса, но не со мной. Вообще ни с кем. Потом он начал пропускать школу, а когда я видел его, лицо у него было в синяках. Я чувствовал себя виноватым, но не знал, как поправить сделанное. А еще несколько недель спустя он покончил с собой.

Есть ли моя вина в том, что он умер? Думаю, что да. Заслуживал ли он смерти? Нет. Был ли он воплощением зла? С моей тогдашней точки зрения – да, ведь он отравлял мне жизнь своими выходками. И все же я чувствовал себя виноватым тогда, да и сейчас тоже чувствую. Из-за меня умер человек. И тогда я поклялся, что никогда больше не использую свой дар во вред – ни ведьме, ни фейну, ни полукровке, ни кому бы то ни было.

– Это не твоя вина. Ты же не бил его и не превращал его жизнь в ад. Это сделали другие.

Леджер улыбается мне.

– Я знал, что ты так скажешь. И все равно, я использовал данную мне силу во зло.

– Общество должно было измениться. А не ты и не он. – Мы проходим еще немного, и я спрашиваю: – А эта история, она была на самом деле?

Леджер смеется, но на вопрос не отвечает. Вместо этого он говорит:

– На самом деле, обретя свой дар, я покинул дом и пустился по свету – встречался с разными людьми, думал, читал, учился. Нам говорят, что у одной ведьмы может быть лишь один дар, другие она может лишь похитить, но я начал сомневаться в этом. Целительство – тоже дар, а ведь он есть у каждой ведьмы. Если у нас может быть по два дара, то почему не по три? Не больше?

Я понял, что сами по себе дары не важны, важна лишь сила, заключенная в них. И тогда я начал верить, что раз сила есть внутри каждого из нас, значит, нам доступны все дары, и нужно лишь терпение и время для того, чтобы развить их.

– Не знаю, – говорю я. – Дары, которые я получил от моего отца, мне точно не пришлось искать. Они перешли ко мне, когда я… съел его сердце.

– Но я о том и говорю, что ты мог найти их по-другому. Это заняло бы много времени, но это возможно.

– Значит, теперь у тебя есть доступ к любому дару?

– Я многое могу и многого не могу. Но мне хотелось бы поработать с тобой, Натан. Мне хотелось бы, чтобы ты остался здесь, где я могу поделиться с тобой своим знанием и, может быть, чему-то поучиться у тебя. – Леджер делает паузу, затем спрашивает: – Разве ты никогда не чувствовал в себе силы совершить большее, чем то, что дает тебе твой дар? Чем любой из тех даров, которыми ты владеешь?

Он смотрит на меня с напряжением.

– Наверняка чувствовал. Что это было?

– Мой друг, Габриэль, у него дар превращения, но он застрял в теле фейна и не мог превратиться обратно. Ван помогла нам, она дала нам какое-то снадобье, и мы вошли вроде как в транс, а когда вышли, он вернулся.

– Как?

– В трансе мы были с ним в Уэльсе. Габриэль говорит, что это было не в трансе, а на самом деле, но я в это не верю. Короче, нас с Габриэлем соединяла небольшая пика. Я на нее упал, и она воткнулась одним концом в меня, прямо мне в сердце, а другим в землю. – Я пожимаю плечами. Не люблю об этом говорить; словами не описать, как это было. – Короче, Габриэль нашел обратный путь.

– А ты почувствовал что-то особенное?

– Да… только не знаю, что это было. Я только чувствовал, что вне меня, вне моего дара была какая-то сила, и то, что пика связала меня с землей, имело к ней какое-то отношение.

Леджер улыбается.

– Думаю, что именно в земле скрыт источник всех наших сил. И это напрямую касается тебя, Натан. Твоя связь с природой очень сильна.

– Может быть.

– И разве мысль о том, что об этом можно узнать еще, не привлекает тебя больше, чем охота на Охотников и каких-то глупых ведьм, заблудших настолько, что они даже не знают, что теряют?

Я не знаю. Ничего привлекательного я тут не вижу.

– Слушай, я благодарен тебе за то, что ты предлагаешь мне что-то особенное, и, наверное, ты в чем-то прав… но это просто не мое. Я не могу игнорировать людей, которые уничтожают стольких ведьм.

– А тебе когда-нибудь приходило в голову, что ты можешь проиграть?

– Конечно! Думаешь, я дурак? Я знаю, что меня могут убить. Всякий, кто идет в битву, миллион раз представляет себе такое. Вот почему мне и нужен амулет. А пока я работаю над своими дарами, совершенствую их.

– Правда? Тогда покажи мне что-нибудь из твоей магии, Натан. – И он складывает на груди руки. – Теперь твоя очередь производить впечатление.

На секунду я чувствую себя так, словно я опять с Селией, Клеем и Уоллендом и должен показать им, на что я способен. Но я говорю себе, что теперь все по-другому, Леджер другая, и просто прохожу через все трюки по очереди: на пару секунд становлюсь невидимым, посылаю из руки молнию, потом снова становлюсь видимым и выдыхаю столб огня.

Складываю на груди руки и жду. Леджер не реагирует.

– Вид у тебя совсем не пораженный, – говорю я.

– Наверное, потому, что я не поражен. А ты можешь сейчас превратиться в животное?

– Нет. – Мне приходится напрячь всю силу воли, чтобы не обругать его последними словами.

Он смотрит мне в глаза – наверняка снова читает мои мысли, и тогда я все же посылаю его куда подальше – про себя.

– Зато ты, кажется, в настроении продемонстрировать мне свои боевые навыки. – Он отходит от меня на шаг и говорит: – Ну, что ж, защищайся. – И прежде чем я успеваю что-либо сообразить, он разбегается и бьет меня ногой прямо в грудь. Я вовремя отхожу в сторону и посылаю молнию, но Леджер уворачивается и тут же посылает из обеих рук огромный огненный шар, который катится ко мне так быстро, что его жар касается моего лица прежде, чем я сам успеваю откатиться в сторону, но я все же посылаю в него две молнии из обеих ладоней. Леджер отбегает на безопасное состояние. Я посылаю длинную молнию туда, где, по моим предположениям, он должен оказаться через несколько секунд, но он поворачивает назад и бежит ко мне, а потом перепрыгивает через меня, делая в воздухе сальто, и, когда он пролетает у меня над головой, я вижу его улыбку. Я плюю в него огнем. Леджер приземляется, раскинув руки, делает шаг мне навстречу, и пламя охватывает его с головы до ног. Только он, кажется, не горит – лицо у него спокойное и безмятежное. По крайней мере, он точно не паникует и не визжит. А я так зол, что могу продолжать дышать огнем, пока… пока он не кончится.

Когда пламя иссякает, Леджер продолжает улыбаться мне, но мгновенно серьезнеет, заметив струйку дыма из кармана своего пиджака, и хмурится, пока не ликвидирует угрозу пожара.

– Хорошо, что амулет у меня в другом кармане, – говорит он мне и подмигивает.

– Зачем тебе защитный амулет? У тебя и без него достаточно сил.

– Я могу защититься от такого, как ты, даже от двоих таких, как ты, а то и от троих… но вот четверо будет, пожалуй, многовато. И хотя теперь это кажется невероятным, но бомбы будут становиться все мощнее, ружья и пистолеты – дальнобойнее, а яды – ядовитее. И амулет – единственная вещь, которая может защитить от всего этого.

Я бью Леджер ногой в грудь. Когда я хочу ударить быстро, то делаю это по-настоящему быстро. Никому из Охотников ни разу еще не удалось увернуться от меня. Но сейчас моя нога встречает лишь воздух. Леджер успел уйти. Я пробую другой удар. Снова воздух. Мой следующий удар в точности повторяет первый, только теперь я целюсь туда, где он должен оказаться в следующую секунду. И все равно не попадаю. Делаю еще две попытки. Наконец он отвечает ударом на удар, и я отступаю – я ждал этого маневра, и он успевает зацепить меня лишь краем ботинка.

– Ты очень проворен. – Он улыбается.

Я снова посылаю в него молнию, он уворачивается, но на рукаве у него остается подпалина. Я не останавливаюсь. Он уворачивается снова и снова, но, по-моему, все же устает, и тогда я посылаю последнюю молнию, самую большую. Он исчезает. Вдруг позади меня раздается голос:

– Натан. – И мне кажется, будто на меня рухнула кирпичная стена.

Небо синее и безоблачное, солнце стоит низко. Я лежу на земле и смотрю в небо, подо мной мягкая трава, и мне очень хочется встать и набить Леджер морду, но какая-то часть меня говорит, что благоразумнее не двигаться с места. Может быть, это и есть равновесие.

У меня все болит, но я не спешу лечиться – хочу напомнить себе, как это плохо, когда больно. Это действительно плохо. Каждая мышца моего тела ноет так, словно ее сначала оторвали от костей, а потом приставили снова.

– А, очнулся. – Леджер стоит рядом.

– Ну как впечатления? – спрашиваю я.

Вид у него серьезный.

– Ты хорошо дерешься, у тебя отличная скорость, но есть и слабые стороны.

– Чем ты меня треснул?

Он смотрит на ствол огромного дерева у своих ног.

– Серьезно? – Ствол слишком велик, чтобы его можно было поднять.

И, словно читая мои мысли – а я подозреваю, что так оно и есть, – он отвечает:

– Я двигаю его магически, силой мысли.

– Думаешь, среди моих врагов окажутся те, у кого есть подобный дар?

– Без сомнения.

– Мне нужен амулет, – говорю я и встаю.

– Почему бы тебе не задержаться у меня немного? Поживешь здесь, подумаешь.

– Ты сам говорил, надо уважать свою интуицию, вот я это и делаю. Мое будущее не здесь, не с тобой. Я… – Я сомневаюсь, говорить ему или нет, но все же продолжаю: – Мне было видение – и ты прав: это у реки, в красивом месте, но не здесь и не с тобой.

– Видения бывают обманчивы.

– Я знаю, – говорю я, – но я верю в то, что в их основе правда. А еще в них есть неизбежность. Выберу я тот путь или этот, буду продолжать драться или останусь с тобой, я все равно окажусь на берегу той реки, так или иначе.

Леджер кивает.

– Что ж, надеюсь, ты еще вернешься сюда после победы. Если ты прав, то несколько лет, проведенные со мной, не изменят твою судьбу.

– Так я смогу победить Сола?

– По-моему, ты решительно настроен это сделать.

– И ты мне поможешь? Дашь амулет?

Он едва заметно кивает и говорит:

– Я ничего не хочу предпринимать, но зло торжествует, не только когда хорошие люди делают плохой выбор, но и когда они совсем отказываются выбирать. Я же хочу сделать правильный выбор, и, по-моему, ты как раз тот, кому отдать амулет будет правильно.

– Спасибо. Но я не обещаю тебе, что вернусь, хотя не исключено.

– Жизнь полна вероятностей. Давай пойдем в хижину и посмотрим на амулет. Габриэль уже, наверное, заждался.

– Так он там?

– Я привел Габриэля в хижину еще до того, как встретился с тобой. Мы выпили кофе, и, признаюсь, я добавил в его чашку пару снотворных капель. Он мирно спал, когда я оставил его и пошел за тобой.

Я прибавляю шагу – точнее, пускаюсь почти бегом – и вдруг вижу Габриэля, он стоит на пороге хижины и смотрит на нас. Приближаясь к нему, я замедляю шаг и спрашиваю с ухмылкой:

– Ты в порядке?

Он кивает.

– А ты?

– Ага… все хорошо. Меня только что побили, а еще за последнюю пару часов я сказал больше слов, чем за предыдущие полгода.

Две половины амулета лежат на столе рядом. Пергамент пожелтел, и оба куска выглядят так, словно их не раз сминали по отдельности. Они явно дополняют друг друга – складываются без зазоров. Леджер говорит, что вся магия этого пергамента – в письменах. Собственно, это и есть весь амулет: письмена на куске пергамента. Письмена странные: это не буквы, по крайней мере, я их не узнаю, а скорее знаки, и они написаны так, что, когда пергамент складывается вместе, мы видим три круга знаков, один внутри другого и внутри третьего.

Мы снова в хижине, за столом. Леджер сидит напротив меня, Габриэль – рядом. Кроме амулета, на столе есть еще чайник с травяным чаем, пустая бутылка с круглым донышком, пробка, кусочек воска, бечевка, свечка и горстка спичек.

Я говорю Леджер:

– По-моему, тут нужен целлофан.

Леджер улыбается.

– Если бы все было так просто. Амулет нельзя починить, иначе изменится вся его магия. Но это не значит, что две его половинки не могут работать вместе. Он ведь для этого создан. Вся его суть в балансе; а баланс в нашем случае представляешь ты сам.

– То есть мои две половины?

– И они, и еще многое другое. Покажи мне татуировки у тебя на пальце.

Я протягиваю вперед правую руку. На моем мизинце видны три крохотные татуированные надписи Ч 0.5. Леджер говорит:

– Ван рассказала мне, что эти татуировки сделал человек по имени Уолленд и что каждая из них связана с одной из трех татуировок в других частях твоего тела. Он хотел отрезать у тебя мизинец и заключить его в колдовскую бутылку, чтобы контролировать тебя, подчинить своей воле. Похоже, что твоя судьба прошла полный цикл. В мире есть баланс жизни и смерти, добра и зла. Понимаешь?

– Инь – ян. Зуб за зуб. Живи сам, давай жить другим. В этом смысле?

– Ну, я бы объяснил это иными словами, но суть схвачена верно. Уолленд думал использовать свое изобретение для того, чтобы получить контроль над тобой, но и ты, в свою очередь, можешь использовать его для того же самого. – Леджер делает глоток чая. – Амулет нельзя ни склеить, ни починить, но можно сделать так, чтобы он защищал твой мизинец, а через него и все тело, для чего надо только положить их вместе в бутылку.

– Значит… мне надо отрезать себе палец?

– Не вижу, как еще он попадет в бутылку.

– А вдруг не сработает?

– Ничего, получишь оригинальное украшение для каминной полки.

– А какое-нибудь заклинание или что-то в этом роде понадобится?

– Зачем? У нас есть амулет, есть кровь Белых и Черных Ведьм, смешанная в тебе одном, твой татуированный палец и твоя история. По-моему, этого уже достаточно.

– Ладно. Значит, стоит их положить туда вместе, и я буду защищен, где бы я ни был?

– Да. Пока бутылка не разобьется.

– Значит, бутылку можно уничтожить?

– Конечно. Это же просто бутылка. Если ее разбить, а амулет вытащить, ты снова будешь уязвим. Но пока бутылка цела и амулет в ней, ты под надежной защитой. Бутылку можно использовать и против тебя. Если ее нагреть, ты сгоришь, если заморозить – замерзнешь. Но у меня она будет в сохранности. Придется тебе довериться мне, Натан. Такова цена за мою помощь. Я буду хранить эту бутылку до тех пор, пока в ней не отпадет надобность. Когда ты убьешь Сола, я разобью ее, и ты снова будешь уязвим. Амулет останется у меня, а свой палец ты сможешь получить обратно в любое время. – Помолчав, он спрашивает: – Договорились?

Мне нужен амулет, но мысль о колдовской бутылке меня отталкивает. Особенно меня беспокоит то, что я должен добровольно согласиться на план Уолленда и отдать часть самого себя. Но, судя по всему, выбора у меня нет. Я киваю.

– Хорошо, – говорит Леджер и переводит взгляд с меня на Габриэля. – Итак, у кого есть нож?

Я не хочу использовать Фэйрборн – мне почему-то кажется, что его магия будет тут помехой или вообще все испортит, – и я вытаскиваю нож, который подарил мне Габриэль. Я всегда ношу его с собой на поясе, хотя редко им пользуюсь.

Кладу правую ладонь на стол, раздвигаю пальцы. Мизинец надо отсечь по самый корешок, и я приставляю нож к центру сустава, но резать самому неудобно, а я хочу, чтобы все было сделано чисто и быстро.

– Может, предоставишь эту честь мне? – говорит Леджер и тянется к ножу.

Но Габриэль говорит:

– Нет. – И кладет свою руку на мою так, что наши пальцы сплетаются поверх рукоятки. Спрашивает меня: – Уверен?

Я киваю, и он толкает нож вниз.

Кровь заливает стол, отрезанный палец кажется до смешного маленьким. Я жду, когда нахлынет боль. И она приливает. Я заживляю руку, кровь останавливается, рана покрывается корочкой, которая сразу отваливается, оставляя маленький, едва различимый белый шрам, а на моей руке нет даже крошечного обрубка, так близко к ладони срезан палец.

Леджер берет мой мизинец, аккуратно кладет его поверх одной половинки амулета, заворачивает, потом оборачивает сверху второй половинкой. Кровь пропитывает бумагу, но Леджер нисколько не беспокоится, и я думаю, что так, наверное, и нужно.

– А теперь завязывай. – Он держит, а я беру бечевку и аккуратно обматываю ею палец все кругом и кругом, потом затягиваю как можно туже и закрепляю узлом. Проделываю то же самое второй раз, только в другом направлении, чтобы палец не выскользнул. Леджер опускает сверток в бутылку и закрывает ее пробкой. Потом зажигает свечу. Берет кусочек воска и держит его над пламенем до тех пор, пока тот не начинает течь, а тогда подносит его к бутылке и заливает пробку.

Леджер смотрит на меня, потом снова на бутылку, словно восхищаясь нами.

– И это все? – спрашиваю я.

– Ну, теперь имеет смысл проверить. – И он поворачивается к Габриэлю со словами: – Не хочешь начать?

Габриэль с ухмылкой тянется за ножом.

– Эй вы, тише! Это вам не игрушки, – говорю я им. – Мне не улыбается за пару секунд до смерти обнаружить, что амулет не сработал.

– Я не собираюсь бить тебя прямо в сердце, так, кожу попробую надрезать, и только, – отвечает Габриэль. У Леджер он спрашивает: – Амулет ведь защищает от любых повреждений, верно?

– В этом его суть.

И, не успеваю я охнуть, как Габриэль уже вытягивает меня ножом по руке. Раньше у меня остался бы глубокий порез, но сейчас никакой раны нет, а ножа я просто не почувствовал, как будто он меня и не коснулся.

– Попробуй воткнуть его мне в ладонь. Только понежнее.

– Воткнуть понежнее? Попытаюсь.

И Габриэль колет лезвием мою правую ладонь. Лезвие скользит по ней, и снова я ничего не чувствую, а на коже не остается никаких отметин.

– Попробуй еще, сильнее, – говорю я. – Вот этим. – И подаю ему Фэйрборн.

Габриэль встает со стула и резко опускает Фэйрборн прямо на мою ладонь, но снова не попадает. Фэйрборн проскальзывает мимо и втыкается в доски стола.

– О’кей. Значит, ножи для тебя, похоже, больше не проблема, даже Фэйрборн. Но Охотники обычно пользуются огнестрельным оружием. – И Габриэль вытягивает из-за пояса пистолет и с наслаждением крутит его на одном пальце, улыбаясь.

– Не понимаю, что тут такого веселого.

Габриэль отвечает:

– Ну, если хочешь, могу попробовать тебя задушить. Мне не раз хотелось это сделать.

– Очень смешно. Давай, стреляй уже.

Он прицеливается сначала мне в плечо, потом в живот и наконец в ногу.

– Начну, пожалуй, с ноги. С какой, с правой или левой?

– Да какая разница, скорее только давай, – я правда нервничаю, мне не терпится, чтобы все кончилось скорее.

Он стреляет. От грохота мне едва не закладывает уши.

Я смотрю вниз.

– Ты хорошо прицелился? – спрашиваю я. Я не ранен и совсем ничего не почувствовал.

Габриэль отвечает раздраженно:

– Я никогда не промахиваюсь.

– Где же пуля?

Несколько минут мы ищем ее и наконец находим: пуля застряла в двери.

Леджер говорит:

– Наверное, отскочила от тебя рикошетом. Эксперимент становится опасным. Пойду-ка я от вас. Габриэль, на стене ружье, в ящике патроны, но будь осторожен и вставай от него подальше.

Габриэль протягивает руку и снимает со стены древнее ружье. Заряжает его и снова улыбается мне.

– Из обоих стволов? – спрашивает он.

– Давай лучше выйдем на улицу.

Снаружи Габриэль отходит от меня на приличное расстояние и целится мне в пояс. Стреляет. Больнее всего ушам – от грохота. Ружейная дробь фонтаном разлетается вокруг меня, так что я даже приседаю и зажмуриваюсь. Когда я снова открываю глаза, то вижу, что Габриэль лежит на спине и хохочет.

– Зверь, а не ружье. Отдача такая, я думал, плечо мне вывихнет. В тебя не попало?

– Нет. Я кое-что почувствовал, но, по-моему, это было просто движение воздуха. Хочешь мне врезать? – предлагаю я. – Кулаком?

Габриэль садится.

– Нет. Я заранее знаю, кому из нас будет больно. – Но он все же встает, берет ружье за ствол и размахивается прикладом, как дубинкой. – А хочешь, я тебя вот этим огрею? – ухмыляется он.

– Да уж постарайся.

Он набрасывается на меня и, замахнувшись как следует, обрушивает ружье мне на плечо, но оно проскальзывает мимо, а Габриэля по инерции заносит в сторону, я изо всех сил сдерживаю смех, он злится, кидается ко мне и наносит мне два быстрых удара в лицо и в живот – раз-два. И, к моему удивлению, не промахивается – я чувствую прикосновение его кулака к моей челюсти и к животу, но оно нежное, как ласка. Зато он трет свою руку так, точно отбил ее не на шутку.

– Думаю, что попытка меня придушить тоже может оказаться не лишенной интереса, – говорю я.

– С удовольствием, – отвечает он и стискивает мне горло обеими руками.

Я чувствую его ладони, они теплые и нежные, но через секунду я уже вижу, что он давит изо всех сил, а прикосновение ничуть не меняется.

Я говорю ему:

– Немного щекотно.

Габриэль со смехом опускает руки.

– Хм-м-м, а как насчет… О, знаю, пошли в дом. – Там он подходит к раковине, затыкает ее пробкой и открывает кран.

– Решил меня утопить? – спрашиваю я.

– Суй голову под воду, а я буду тебя держать, – говорит он.

– А что, если я не смогу дышать?

– Значит, мы узнаем слабое место амулета.

Я подхожу к раковине, нагибаюсь и опускаю голову в воду. Габриэль кладет обе руки мне на шею и не дает подняться. Я делаю выдох, постепенно выпуская из легких воздух. Но вдыхать снова мне что-то не хочется. Ощущение странное, голова немного кружится, но я все не дышу. Жду. Не может же так продолжаться вечно? Я жду и жду. Знаю, что под водой я уже давно, много минут.

И тут мне наконец хочется вдохнуть, желание делается все нестерпимее. Я дергаюсь, извиваюсь, но Габриэль продолжает держать меня головой вниз. У меня кончается кислород. Голова кружится, в глазах темнеет. Я пинаю Габриэля, и он дает мне поднять голову.

– Ты в порядке? – спрашивает он. Но тут же начинает хохотать, глядя, как я кашляю и фыркаю.

– Под конец у меня кончился воздух, – говорю я. – Значит, я могу утонуть.

– Но не сразу. Ты продержался под водой целых десять минут.

– Есть еще идеи? – спрашиваю я.

– Жалко, тут нет Меркури, она бы тебя заморозила.

– Мне почему-то кажется, что я бы и это пережил.

Габриэль подходит к моему рюкзаку, открывает его, но тут же останавливается и говорит:

– Закрой глаза. Я кое-что придумал.

Я делаю, как он просит.

Несколько секунд спустя он говорит:

– Убери руки за спину. Я тебя кое-чем ударю, но ты не будешь знать, чем именно и с какой стороны.

– Вряд ли это что-то изменит, – говорю я, но все же убираю руки за спину, как он просит.

И тут же вокруг моих запястий щелкают наручники.

– Выбирайся, – командует Габриэль.

Я тяну руки в стороны, но наручники не пускают, и я поворачиваюсь к нему:

– Забавно. Ты, кажется, хотел меня чем-то ударить?

– Нет. Зато я нашел слабое место. Тебя можно обмануть и поймать. – Вид у него серьезный. – А это как раз по части старины Сола.